Текст книги "Разрушенный мост"

5
Гвинант

Лучшим моментом своей жизни Джинни считала одно яркое солнечное утро. Ветер гнал по синему небу пушистые белые облака, а какая-то женщина вешала на просушку простыни, и они тоже походили на облака – такие же белые, пахнущие свежестью влажные облака, хлопавшие и развевавшиеся на ветру, готовые взлететь и выше. Женщина пела, ее песня плутала среди облаков и простыней, поднималась вверх, заполняла собой бескрайнее сияющее небо, и Джинни вдруг почувствовала в себе такую легкость, что и сама, казалось, смогла бы подпрыгнуть и улететь в эти бесконечные голубые просторы; а потом пришел папа, и все это стало явью: она летела, взлетала на его плечи, над простынями, вверх, вверх вместе с ветром, с песней и с облаками к бездонному завораживающему небу, и колотила папу по голове от восторга, пролетая по миру, полному белоснежных простыней, и пушистых облаков, и бессмертной, вечной синевы.

* * *

Первым делом Джинни поделилась новостями с Рианнон. Все утро они шептались за кофемашиной: ароматное, полное пара убежище, которое она предоставляла, казалось, было способно сохранить любые тайны. Многим посетителям «Дракона» в тот день пришлось не один раз демонстративно прокашляться или постучать по стойке, чтобы их наконец заметили.

Закончив смену, девочки взяли велосипеды и поехали в долину Гвинант, вверх по реке. Спокойная и ленивая возле моря, где в устье стоял яхт-клуб, в холмах она показывала совершенно иной характер: русло становилось узким, а вода – кристально-чистая и холодная, как лед, – стремительно перекатывалась через осколки серых древних гранитных утесов и маленькими водопадами бурлила среди замшелых дубов, вздымая облака брызг. Солнечные лучи искрились на камнях впереди, а Джинни и Рианнон с трудом поднимались по извилистой дороге, пока не добрались до узкого моста, перекинутого через реку там, где она образовывала небольшой бассейн, и течение было достаточно медленным, чтобы там можно было искупаться.

Вода была холодной, но они прыгнули в нее не раздумывая. Ее ледяная чистота быстро остудила их разгоряченные тела, и спустя пять минут девочки уже снова выбрались на берег, оставляя за собой мокрые пятна, и устроились на горячей, поросшей мхом скале. Сотни лет назад она раскололась на асимметричные прямоугольные блоки, размером с автомобиль, другие блоки – поменьше – упали в русло реки, будто перепуганные этой катастрофой. Поток мягко петлял между ними и с плеском обрывался в белоснежный водопад. Здесь легко было перебраться на другой берег всего в три прыжка – или в три шага, если у вас достаточно длинные ноги.

Джинни и Рианнон лежали молча, чувствуя, как прохлада на коже постепенно испаряется, уступая место жару, и прислушиваясь к неумолчному шуму воды и стрекотанию насекомых в траве.

– Значит, Роберт? – спросила наконец Рианнон.

– Ага. Что же делать?

– Я изо всех сил обдумываю ситуацию. – лениво ответила Рианнон. – И скоро что-нибудь придумаю. Подожди.

– Тебя вдруг нашла сестра, меня – брат. Безумие какое-то. Хорошо еще, что сестра у тебя нормальная.

– Хотя я не могу сказать того же о ее муже.

– Что? Вы знакомы?

– Ага. Я вчера вечером к ним съездила. Я не рассказывала?

Джинни приподнялась на локтях. Рианнон усмехалась, но это было даже хорошо: теперь чувство вины за украденную первую встречу окончательно рассеялось.

– И что случилось?

– Я сказала маме, что иду на свидание с Питером, и она не стала возражать, потому что Питер ей нравится. Ну а я просто пошла на поезд, доехала до Портафона, позвонила в дверь – и вот он передо мной, ее муж. Жуткий тип. Мой зять. Фу-фу-фу. Он был одет как бизнесмен: костюм, ботинки и маленькие черные усики. Боже. Похож на молодого менеджера, а на самом деле окнами торгует. Ну и придурок. Не знаю, что она в нем нашла, честное слово.

Джинни попыталась представить, как так вышло, что приятная и яркая женщина, с которой она виделась пару дней назад, влюбилась в аккуратного маленького человечка с черными усиками.

– И о чем вы говорили?

– Все прошло очень странно – думаю, ты можешь представить: я и эта взрослая женщина, которая так на меня похожа… Как по-твоему, она похожа на меня? Или я на нее?

– Ну да. Но она не такая расслабленная, как ты.

– В каком это смысле? Я не расслабленная.

– Тогда гибкая.

– Гибкая, – слегка пренебрежительно повторила Рианнон. – Ты, видимо, пытаешься сказать, что я грациозная. А она не настолько. Вполне справедливое замечание.

– Так а говорили-то вы о чем?

– Я как раз к этому веду. Сначала она все спрашивала, вспоминают ли о ней папа с мамой. Раза два точно. И я, конечно, не могла ответить «нет». Пришлось сказать, что да, иногда вспоминают. Рассказала ей о «Драконе». Хелен о нем ничего не знала: когда она ушла из дома, папа еще работал инженером на аэродроме.

– Я не знала.

– Теперь знаешь. Потом Хелен сказала, что не может представить его в роли управляющего кафе, а я ответила, что он и не управляющий, это мы с мамой всем занимаемся. И еще ей интересно было узнать побольше обо мне, о школе и прочих скучных штуках. А чертов Бенни сидел и слушал, как будто проверял меня. Представляешь, я о тебе упомянула – сказала, это ты посоветовала мне приехать и навестить Хелен, – а она тут же покраснела. Потом потрясла головой едва заметно, так, чтобы он не видел, и сделала вот так…

Рианнон одними губами прошептала «Нет» и изобразила испуг. Получилось очень хорошо: Джинни легко могла это представить.

– Это из-за него, да?

– Ага. Она не хотела, чтобы он знал. Я сразу поняла, что Хелен нравится твой папа. Потом, когда мне надо было уходить, она спустилась вместе со мной в город, и мы смогли поговорить свободнее. Бенни ужасно ревнивый, ревнует ее ко всему. И он в курсе, что она знает твоего папу, но думает, это потому, что он у нее в офисе компьютеры устанавливал. Она же работает в каком-то архитектурном бюро. Только и всего. И неизвестно, как бы он себя повел, если бы решил, что между ними что-то есть. Я так понимаю, Хелен один раз виделась с твоим папой – они обедали вместе, что ли, или просто ходили выпить. Но вот что, слушай… Помнишь тут историю про него и про тюрьму? Знаешь, кто пустил этот слух?

– Кто?

– Бенни. Он рассказал об этом Хелен, потому что ревновал и хотел ее припугнуть. А ему это шепнул Джо Чикаго, про которого ты мне рассказывала.

– Не может быть, – удивилась Дженни. – Как он вообще может быть знаком с Джо Чикаго? Тот ведь живет в Аберистуите. Это далеко.

– А вот и нет. В Портафоне он живет, если верить Хелен. И они с Бенни знакомы потому… Нет, подожди, не помню. Просто знакомы. Но это он пустил тот слух.

– Ерунда какая-то, – пробормотала Джинни, перекатываясь на спину. – Невозможно. Джо Чикаго к моему папе точно отношения не имеет.

– Хелен сказала, Джо сидел в тюрьме и там познакомился с твоим отцом.

Джинни поморщилась. Большей ерунды ей еще не доводилось слышать. А в вышине над ними, в бескрайнем голубом океане проплывал маленькой серебристой рыбкой самолет, оставляя за собой белоснежный след. Самолет был слишком далеко, и от него не доносилось ни звука, зато где-то неподалеку щебетал и выводил ангельские рулады жаворонок. Джинни видела самолет – но не слышала его, слышала жаворонка – но не могла его видеть, и эти два образа слились в ее воображении и создали новый: самолет, который пел, как птица. Разморенная солнцем, утомленная его теплом, охваченная непонятной радостью от вида голубого неба с белой полосой, очарованная песней, Джинни выбросила из головы всю эту чепуху о тюрьмах, бандитах и продавцах окон и просто растворилась в солнечных лучах.

Рианнон говорила что-то.

– Еще раз? – пробормотала Джинни.

– Я говорю, что его усы были как приклеенные. Как будто они тоже часть костюма. Костюм молодого менеджера. Он наверняка на ночь их снимает и оставляет на краю ванной. Уверена, у него и телефон для машины есть, только не настоящий, а игрушечный – у них у всех есть такие. Стоит, наверное, на светофоре и делает вид, будто по нему разговаривает. Как думаешь, каково это: целоваться с мужчиной, у которого усы?

Этот вопрос вывел Джинни из полудремы. За всю жизнь только один мужчина целовал ее, и это был отец. И вот уже снова в темноте всплывает та же мысль: «Кто поцелует девчонку, если у нее кожа другого цвета?» Но сейчас нужно было ответить Рианнон.

– Как водить носом по ковру.

– А знаешь, что по этому поводу думали во времена королевы Виктории? Я в «Дейли Мейл» статью видела. Тогда говорили: «Целоваться с мужчиной без усов – все равно что есть яйцо без соли»!

Сравнение оказалось настолько странным, что Джинни покатилась со смеху.

– Есть яйцо без соли?! Боже, ну и ну! А есть мужчину без соли – это все равно, что целоваться с яйцом без усов!

– А целовать усы без соли – это все равно, что есть мужчину без яиц…

И вот они уже обе корчились от смеха на неровной поверхности скалы. Каждое новое сравнение звучало еще безумнее предыдущего, а вопрос, который так тревожил Джинни, снова канул во тьму, отступил подальше во мрак, где давно жил. Но не уснул, нет, готовый в любой момент снова подняться к поверхности.

Отсмеявшись, они перебрались на другой берег реки, в рощу за мостом. Там росли дубы – кряжистые, кривые, такие же низкие, как каменная стена вдоль дороги. Это были старые, очень старые деревья. Под их сенью на тебя снисходило спокойствие и умиротворение, а замшелые камни, усыпанные веснушками пробивавшегося сквозь листву солнечного света, казались местами для молитвы под сводами разрушенной церкви. Наверное, именно в такие рощи приходили друиды, чтобы почтить своих богов.

– Она узнала тебя, когда увидела на пороге? – спросила Джинни.

– Кто, Хелен? Не сразу. Мне ведь было шесть или около того, когда она ушла из дома. Конечно я выгляжу иначе. Для начала, у меня появилась грудь. Я все пытаюсь сделать так, чтобы Питер ее заметил.

– А он не замечает?

– Понимаешь, он милый. Добрый. Но проблема милых и добрых людей в том, что они не слишком привлекательны. Может, стоит спросить об этом Хелен. Она наверняка знает все ответы. Ты же слышала, как она складно говорит. Так что наверняка.

– Может быть, если человек добрый, его привлекательность не так уж и важна, – заметила Джинни, обрывая клочки мха с камня, на котором сидела.

– Не-а, – вздохнула Рианнон. – Забавно, правда? Если человек привлекательный, ему вообще наплевать, насколько добрым его считают, но если ты добрый, то мечтаешь стать еще и привлекательным. Проблема в том, что приходится выбирать.

– Уверена, есть такие люди, которые одновременно добрые и привлекательные.

– Так не бывает. И это трагедия. Жизнь вообще очень трагична.

– Как скажешь, – согласилась Джинни и бросила в Рианнон комочком мха, угодив точно ей в нос.

– Перестань, – буркнула Рианнон.

– Почему этот мост выглядит более новым, чем остальное тут?

– Так это же разрушенный мост. Pont Doredig на валлийском.

– А на французском будет Le Pont Cassé. Но разве он разрушен?

– Сейчас-то его уже починили. Но тут случилась какая-то авария, что-то произошло с машиной. Не помню точно… Но это было давно.

Джинни посмотрела на мост. Он был узкий, хватило бы места только для одного автомобиля; камни кладки выглядели более новыми, чем выветрившиеся камни стены по краям дороги. Она попыталась представить машину, которая теряет управление и падает в реку, хотя тут могло случиться и что-то другое.

– Так что твой папа говорил о Роберте? – спросила Рианнон.

– Я ведь уже тебе рассказала.

– Расскажи еще раз. Хочу составить максимально точную картину. Сколько ему лет?

И они обсудили все еще раз, пока перебирались через речку обратно к скале, где лежали полотенца, а потом спустились с нее и напились холодной воды – как львицы, опустив лица к потоку – собрали вещи и скатились обратно в долину вниз по склону, почти не касаясь педалей. Все это время они снова и снова обсуждали то, что рассказал Джинни папа, но никаких новых смыслов так и не отыскали, а Роберт не стал ни на йоту понятнее. Правда, Джинни смогла наконец найти слово для терзавшего ее чувства: это было тревожное ожидание. Найти сестру, которая живет всего в тридцати километрах от тебя, – взрослую сестру со своим домом, работой и мудрыми советами – это удача. Но неведомый брат твоих лет, который захватит твой дом – это угроза.

6
Поезд-призрак

Однажды Джинни ездила к дедушке и бабушке. Их дом был очень тихим, и она обычно кралась из комнаты в комнату на цыпочках по отполированному до блеска полу. А еще там был половичок: если встать на него одной ногой и резко придвинуть другую, ткань между ними собиралась высокой волной. Но делать так было нельзя; не для того половичок ткали.

В тот день она увидела их с улицы: остановилась у окна кухни и разглядывала через замерзшее стекло силуэты шептавшихся о чем-то бабушки и дедушки. «Тише ты, тише, боже мой!» – раздался дребезжащий голос дедушки. Бабушка ударила его, и он отвернулся, придерживая руку.

Гостиная была полна старых книг. Читать их можно было только сидя на стоявшей там же софе. На полу сидеть было нельзя: в этом доме не сидят на полу, не нужны нам маленькие чумазые девочки, которые будут сидеть на полу, и книжки на полу читать тоже запрещено. И Джинни сидела с книгой на софе: в гробовой тишине, пропитанной запахом мебельной полироли, в тишине, которую нарезало на маленькие одинаковые кусочки тиканье высоких напольных часов за дверью.

Дедушка постоянно облизывал губы. А глаза у него были того же цвета, что и голубые занавески. Взгляд его никогда не был направлен на собеседника – только куда-то за твое плечо. Переворачивая страницу журнала, он облизывал указательный палец и прижимал к уголку, а потом подтягивал к большому пальцу, так что бумага вставала такой же волной, как половичок под ногами Джинни.

* * *

Венди Стивенс позвонила еще раз – во время завтрака в субботу. Папа вышел из кухни, чтобы снять трубку, а потом вернулся и сказал:

– Вот это и случилось, милая. Я должен поехать в Ливерпуль и со всем разобраться.

– Она умерла?

– Да. Вчера вечером. Черт, нужно было все-таки съездить вчера. Но она не могла знать…

Он сел на стул, оттолкнув тарелку с хлопьями. Джинни внимательно наблюдала за отцом. Его губы были сжаты, взгляд обращен куда-то вдаль.

– Ты любил ее? – спросила она.

– Сложно сказать, парой слов не отделаться… Прости, милая, я пытаюсь все обдумать, но выходит запутанно, как ни крути. Хочешь со мной в Ливерпуль? Я только зайду в больницу, а потом наведаюсь в похоронное бюро. И к Венди Стивенс. И к мальчику. Бедняга. Не слишком интересная поездка, но ты можешь присоединиться, если хочешь.

– Нет! Я не могу, я ведь работаю… На меня рассчитывают люди, я не могу их подвести. И к тому же, я буду только мешать.

– Не будешь. Но я не против. Не знаю, когда вернусь. Ты справишься?

– Ты и его привезешь?

– Нет, не сегодня. Он останется там до похорон… Приедет на следующей неделе.

– А бабушка и дедушка? Они не могут его забрать?

Предложение прозвучало немного поспешно. Джинни не хотела этого, но ей и правда нужно было спешить, ведь никакой надежды на то, что мама мальчика поправится, больше не было, и все, казалось, уже решено.

– Нет. Это невозможно.

– Пап, почему мы никогда к ним не ездим? Они все равно, что умерли. Но ведь один раз ты меня к ним отправил, правда?

– Милая, я не могу сейчас остаться и поговорить об этом, прости. Но бабушка и дедушка нам не помогут. Я позже объясню тебе почему, а теперь нужно ехать.

Он наклонился, царапнул ее щеку поцелуем и ушел. Спустя пару минут Джинни услышала горловое ворчание запущенного двигателя и шуршание колес по дороге, ведущей в сторону центральной улицы.

* * *

Рианнон быстро преисполнилась сочувствия, только не к подруге, а к загадочному Роберту.

– Только представь, – сказала она, и в ее красивых глазах стояли слезы, – он всю жизнь прожил с мамой, никого больше не знал, и тут она заболевает раком и умирает. Теперь ему придется оставить дом и поселиться у совершенно незнакомых людей. Ужасно, наверное.

Джинни промолчала, внезапно ощутив легкий укол стыда. Или даже не укол, а целую волну, потому что ей даже не пришло в голову посмотреть на происходящее с этого ракурса.

– Ну да, – сказала она наконец. – Вот бы узнать, какой он. Узнать побольше об этой женщине, о его маме. И о моих бабушке и дедушке. Знаешь, это ужасно странно. Я ведь помню, как они присматривали за мной как-то раз – я была маленькой, – но с тех пор мы ни разу не виделись. И они никогда не пишут нам, никаких новостей тоже нет. Папа о них вообще не говорит.

– Наверное, это как у Хелен и моих родителей: сначала все друг на друга кричат, а потом гордость не позволяет никому сделать первый шаг к примирению, – предположила Рианнон. – Ручаюсь, так и было.

– Но почему он так поступил? У него был сын от одной женщины, а он ушел от нее и женился на другой, а о первой даже ни разу и не вспомнил. Я все это время считала себя единственным ребенком, а тут – раз! – и нас уже двое… Как он мог так поступить?

– Твой папа просто очень привлекательный.

– Думаешь?

– Уж поверь.

– Я ему передам…

– Только попробуй, и я тебя убью.

Джинни задумалась на секунду, не означает ли это – согласно теории Рианнон, – что ее папа не может быть к тому же и добрым. Но она уже понимала: все гораздо сложнее.

* * *

Днем они договорились встретиться с Энди. Когда Джинни заглянула в трейлер, Энди как раз опрыскивал себя лосьоном после бритья. Запах был настолько сильный, что легко перекрывал и вонь печеных бобов, и аромат копченого лосося.

– Ты зачем это делаешь?

– Нравится?

– Нет! Он ужасен. Пот пахнет лучше. И грязные носки!

– Что ж, значит, запах меня выдаст. Идешь на ярмарку?

– А она сегодня? Отлично!

– Дафидд как раз починил машин. Ты вовремя. И кто тут у нас везучая маленькая девочка, а?

Энди потрепал ее по щекам руками, которые все еще пахли одеколоном.

– Фу, – отмахнулась Джинни, стараясь скрыть радость.

Дафидду было около двадцати. Он был крупным, медлительным и приятным в общении, носил длинные волосы, как какой-нибудь фанат тяжелого металла, и мог починить любой механизм. Руки у него были сильными, постоянно в потеках масла. Однажды в детстве Джинни упала с велосипеда и вывернула руль. Вся в слезах дотащила его до гаража на центральной дороге, надеясь, что там кто-то сможет починить его до папиного возвращения с работы, и встретила именно Дафидда: он внимательно выслушал ее, забрал потрепанный велосипед, зажал между колен переднее колесо и крутил руль, пока тот не встал как полагается. А потом показал Джинни, как это делать. Она немедленно влюбилась, но ей было девять, а Дафидду тринадцать, и он автоматически попадал в категорию взрослых и оставался недостижим.

Позже он приносил ей комиксы, которые сам читал, и они делились впечатлениями от «Танкистки», «Баллады о Гало Джонсе», «Хранителях» и антологии «Raw», но больше всего радости им принесла серия «Любовь и ракеты». Джинни листала комиксы и чувствовала, как внутри крепнет странное ощущение – смесь восторга и уверенности; она начала копировать персонажей, и вскоре могла нарисовать Бэтмена, Супермена, Эль-Борбаха, Мэгги, Хоупи и Тонанцин – всех героев классических историй – не хуже, чем в книжке. Дафидд восхищался этой ее способностью не меньше, чем она восхищалась его умением работать с двигателями, но все еще был на четыре года старше: между шестнадцатью и двадцатью такая же непреодолимая преграда, как между девятью и тринадцатью. К тому же, по классификации Рианнон, Дафидд относился к добрым людям. А Энди – к привлекательным.

* * *

– Так ты идешь на ярмарку? – спросил Дафидд, выглядывая из-за крышки капота древнего MG, припаркованного за трейлером так, чтобы его не было видно.

– Да! Здорово так! Я не знала, что она уже началась, – ответила Джинни. – Найдете для меня местечко?

– Ты достаточно худая, – Энди похлопал ее пониже спины. – Так что закидывай свои кости на заднее сиденье и поехали.

Джинни так и поступила. Энди устроился впереди с королевскими удобствами, Дафидд завел мотор (с третьей попытки), и они покатились через траву по кочкам к воротам.

На дороге, ведущей вдоль побережья, было довольно много машин. Автобусы тут почти не ходили, поэтому местные путешествовали поездом, но поговаривали, что и поездов стало меньше. «Всем придется тогда пересесть на автомобили», – подумала Джинни. Но автомобили – это выхлопные газы, которые плохо влияют на озоновый слой – или на что там они влияют.

Несмотря на это, ей нравилось сидеть на заднем сидении изрыгавшей дым развалюхи Дафидда и слушать беседу парней. В лицо ей дул ветер, двигатель ревел, жизнь определенно была прекрасна.

– Ребята, пригнитесь, – скомандовал Энди, кода они проезжали мимо отеля «Замок». – Сегодня у Карлоса тренировка по гольфу.

– Он так и ставит лунки на крышу? – поинтересовался Дафидд.

– Нет, теперь у него есть машина. И вареные яйца вместо мячей, – серьезно объявил Энди.

– Я не верю в этого твоего Карлоса. Ты все придумываешь, – вмешалась Джинни.

– Да правда это! – возразил Энди. – Был у нас, значит, один парнишка из Рексема, какую-то стажировку проходил. Карлос его звал Крапчатым, потому что у него все лицо в крапинку было. Так вот, зовет Карлос его как-то раз и говорит: «А ну-ка, Крапчатый, свари мне пятьдесят яиц, да чтоб ровно десять минут варил, ни секундой меньше». Тот, понятно, решил, что ему сейчас секреты высокой кухни открывать будут, отсчитал яйца эти: одно, два, три, пятьдесят, проварил десять минут. «А теперь, – говорит Карлос и делает тренировочный взмах половником – иди на крышу, поставь их на тот край, который на море смотрит, на расстоянии тридцати сантиметров. Крапчатый, понятное дело, ничего не понимает, но Карлос же Начальник, а с начальником не спорят. Поэтому он взял пластиковую тару с яйцами и полез на крышу, поставил их все на край, как велено. И тут приходит Карлос со своими клюшками и сразу начинает орать. «Дурак! – кричит. – Ты вообще хоть раз видел, чтобы у мячей для гольфа были заостренные верхушки?! Ты их не тем концом к верху поставил, а ну переворачивай! Переворачивай!» И Крапчатый ползал там на коленях и переворачивал другой стороной, только от волнения половину уронил на клумбу внизу, так что Карлос заставил его спускаться вниз, искать эти яйца и делать из них салат. Сказал, нельзя так разбрасываться едой, все должно идти в дело – это первая заповедь шеф-повара.

– Боже, ну это-то уж точно ты наплел, – рассмеялась Джинни, хотя эта история доставила ей столько радости, как будто была правдива до последнего слова.

Дафидд припарковался на боковой улочке, откуда они вместе спустились на парковку у гавани, где расположилась ярмарка. Здесь пахло хот-догами, гремел из динамиков рок-н-ролл и гудели трансформаторы. После захода солнца она выглядела бы еще лучше, но на самом деле и так было хорошо. Джинни, Дафидд и Энди прокатились на карусели, потом сбегали на автодром, где Энди обнимал Джинни за плечи, пока она крутила руль, вынуждая машинку врезаться в другие автомобили и крутиться на месте, а после забрались на старую добрую спиральную горку и стояли наверху, заставляя всю конструкцию раскачиваться из стороны в сторону, пока снизу на них не начал кричать ее владелец, требуя прекратить и спуститься на землю. Они бросали кокосы и ни разу не попали, стреляли по мячикам для пинг-понга, балансирующим на струях воды, и Дафидд выиграл плюшевого медведя, добрались до игровых автоматов, стоявших внутри шатра – и там столкнулись нос к носу с Джо Чикаго.

Джинни играла в пинбол, Энди толкал стол, чтобы помочь ей. И вдруг замер. Она почувствовала прилив страха, подняла голову и увидела Джо Чикаго, который стоял буквально в полуметре от них и не сводил с Энди взгляда горящих прозрачных глаз.

Он был крупным, но не толстым, скорее похожим на груду мышц. Редкие пряди песочного цвета будто приклеились к сальной голове. Знаменитая кожаная куртка была расстегнута, и внутри виднелась меховая подкладка. Джинни сразу же подумала, насколько в ней сейчас, наверное, жарко, но Джо казался неколебим, словно айсберг.

Кто-то коснулся ее руки. Дафидд мягко потянул ее прочь. Джинни пошла за ним, оставив Энди болтать – на первый взгляд непринужденно – с бандитом, как будто они были лучшими друзьями.

– Что ему нужно? – спросила Джинни. – Зачем ему Энди?

– Энди дурак, – вздохнул Дафидд. – Все время ввязывается в разные делишки, а потом не знает, как выпутаться. Держись подальше от этого парня, пускай Энди сам разберется.

Он ушел к другому игровому автомату и принялся крутить рычаги, чтобы заставить механический кран подцепить и сбросить в лоток конфеты. Джинни стояла рядом, будто наблюдая, как перемазанные маслом руки Дафидда творят привычную магию: два раза ему даже удалось приручить механизм. Но на самом деле ее внимание было поглощено Энди. Джо Чикаго неожиданно, безо всякого предупреждения, ударил его в плечо с такой силой, что тот пошатнулся и сделал пару шагов в сторону. Джинни ахнула, но на Энди это нападение не произвело, казалось, никакого впечатления; остальные тоже ничего не заметили. Затаив дыхание, Джинни следила за тем, как Энди достал из кармана пару десятифунтовых купюр и отдал их Джо Чикаго. Тот молча кивнул и, не оглядываясь, ушел прочь.

Эта сцена заняла всего несколько секунд, но странное напряжение между Энди и Джо вызвало у Джинни приступ слабости. Она будто заглянула в черную дыру, открывшуюся на мгновение после удара Джо, а потом закрывшуюся снова, – и вот уже перед глазами опять лишь сияющая солнечная поверхность, скрывающая бурлящую тьму внутри.

– Вот, возьми, – Дафидд сунул ей в руку ириску.

– Ты видел?..

– Пускай Энди разбирается сам, – повторил Дафидд. – Не беспокойся о нем. У него жизней больше, чем у кошки. И кстати о кошках: не знаю, из кого они делают сосиски в этих хот-догах, но я бы съел один…

Спустя две минуты все трое уже держали в руках размокшие хот-доги, сочившиеся жиром и кетчупом.

– Вареный лук, фу, – с отвращением проворчал Энди. – Умоляю. Нужно было Герти с собой взять, отрезали бы сейчас по кусочку.

– Кто такая Герти?

– Да чертова туша лосося, – ответил Дафидд. – Честное слово, я ее выброшу. Надоело.

– Да она же только набирает сок, – возразил Энди.

– Лежит там, орет себе во мраке, – промурлыкал Дафидд в ответ. – А потом выберется из буфета однажды ночью и поцелует меня. Смотри-смотри, поезд-призрак!

Один раз они на него уже опоздали. Но из всех ярмарочных аттракционов поезд-призрак нравился Джинни больше всего; этот, к тому же, еще и выглядел достойно: внутри выли и гремели цепями призраки, у входа потрясал металлическими когтями Фредди Крюгер.

Энди кататься отказался: сказал, что и так на взводе. Джинни поморщилась, Дафидд купил им билеты, и они забрались в ближайший вагончик. Завыла сирена, и поезд тронулся, ворвавшись через распашные двери в густую темноту.

Со всех сторон то выпрыгивали скелеты, то доносилось неразборчивое бормотание призраков, то вдруг виднелись очертания поедавшей трупы нежити или начинала завывать баньши. Лучший поезд-призрак, на котором Джинни доводилось проехаться! Но вдруг все замерло. Вагончики неожиданно остановились, свет в ближайшем гробу погас, смолк отдаленный гул генератора.

Так они и сидели – в темноте и тишине.

– Что случилось? – спросила Джинни.

– Генератор сдох, – ответил Дафидд. – Так и будем теперь сидеть тут вечность. А потом превратимся в призраков – им, наверное, нужны свежие души. Вот невезение.

– Не двигайтесь! – донесся спереди чей-то крик. – Электричество включится буквально через минуту.

– А выйти можно? – раздался из темноты приглушенный голос.

– Нет! Оставайтесь на месте. Оставайтесь в вагончиках!

Снова воцарилась тишина, которую доносившийся снаружи шум ярмарки делал вовсе уж невыносимой. Дафидд закурил, и теперь его подсвеченное огнем и окутанное дымом лицо напоминало изображение какого-нибудь бога в таинственном храме, окруженное палочками благовоний.

– Дафидд?

– Чего?

Они говорили очень тихо, почти шепотом.

– У Энди проблемы?

– Не больше обычного. Я бы просто ему не мешал.

– А Джо Чикаго сидел в тюрьме когда-нибудь?

– Говорят и такое. Но я-то откуда знаю.

Еще несколько секунд они молчали. Потом Джинни вспомнила кое о чем другом.

– Слушай, а ты слышал про Pont Doredig?

– Разрушенный мост? Ну да. Он находится выше по руслу Гвинант. Я там купался раньше.

– Что там случилось? Почему он был разрушен?

– Это давно было. Какой-то парень ехал через него ночью с ребенком, совсем малышом. Была зима, ночь, снег кругом. Не знаю, что именно случилось – может, машину повело или она в стену врезалась, – но только ему пришлось бросить автомобиль и идти за подмогой. Ребенка он в салоне оставил: завернул в куртку на меху или в тулуп, как я понял, чтобы тот не замерз. Добрался до ближайшей фермы или телефонной будки, не знаю, а когда вернулся, оказалось, что куртку украли, а ребенок умер. Замерз насмерть. Вот и все. Не знаю. Кто тот парень был, не знаю, нашли ли вора.

Джинни сидела в темноте, а перед ее воображением так и мелькали образы. Она легко могла представить белое безмолвие, брошенную на мосту машину, темную фигуру, крадущуюся прочь с подбитой мехом курткой в руках…

– Это правда? – с трудом выдавила она.

– Правда? Насколько мне известно, да. Но это давно было. Десять или пятнадцать лет назад, может и больше. А тебе зачем?

– Не знаю. Мы просто были там на днях, я услышала название. Вот и стало интересно…

Снаружи донесся гул: кто-то пытался запустить генератор. Джинни порадовалась этому шуму: он скрыл дрожь в ее голосе. И темнота была ей на руку: в ней не видны были слезы на глазах. Рядом завыла сирена, вагончик тронулся, в гробу поднялся последний скелет, и поезд выкатился наружу, заставив пассажиров моргать от солнца и прикрывать глаза руками.

– Простите, – крикнул отвечавший за аттракцион мальчишка, подтягивая вагончики вперед.

Энди пытался убедить его вернуть стоимость билетов.

– А вдруг это оказало разрушительное воздействие на их психику, – сказал он, потирая руки. – Им там грозили ужасные опасности духа и фантомные переживания, это достаточный повод для суда.

Мальчишка смерил его взглядом.

– Да пошел ты, – фыркнул он.

– Тоже верно, – согласился Энди. – Понимаю вашу точку зрения. Очень аргументировано. Вполне обоснованно…

Оставив позади поезд-призрак, они вернулись на ярмарку. Скоро нужно было возвращаться домой. Джинни гадала, чем сейчас занят папа, встретился ли он уже с Робертом, когда будут похороны – в голове у нее крутилась еще дюжина других вопросов, но и рассказ о том, что произошло на разрушенном мосту, зацепил ее не меньше. Услышанное заставило ее измениться где-то очень глубоко внутри, и эта история теперь стала частью ее самой, частью того, что позволило ей стать тем, кем она была. Но что все это значило…