Текст книги "Чудесный нож"

Но он решил выкинуть из головы эти тревожные мысли, и они с Лирой отправились дальше вместе, переходя улицы только на светофорах и бросив лишь один взгляд назад, на грабы, под которыми скрывалось окно между мирами. Его они различить не смогли. Оно было совершенно невидимо, а машины снова текли по шоссе сплошным потоком.

В Саммертауне, в десяти минутах ходьбы от Банберироуд, Уилл остановился перед банком.

– Что тебе нужно? – спросила Лира.

– Хочу взять еще денег. Лучше не делать это слишком часто, но я думаю, до конца рабочего дня они все равно не получат данных о том, кто их снимал.

Он сунул в автомат кредитную карточку матери и набрал ее пин-код. Все прошло гладко: он снял со счета сотню фунтов, и машина выдала их без задержки. Лира следила за его действиями с открытым ртом. Он протянул ей двадцатифунтовую бумажку.

– Позже попробуешь что-нибудь купить, – сказал он. – Расплатишься и возьмешь сдачу. А теперь поехали в город на автобусе.

Лира наблюдала, как он берет билеты, а потом тихо села у окошка и принялась смотреть, как проносятся мимо дома и сады города, удивительно похожего на ее собственный и все же другого. Она чувствовала себя так, словно попала в чужой сон. Они сошли в городском центре у старинной каменной церкви, которую она знала, напротив большого магазина, который был ей незнаком.

– Здесь все изменилось, – сказала она. – Как будто… Это не Корнмаркет? А это Броуд. Вон Бейлиол-колледж. А там, подальше, Бодлианская библиотека. Но где же Иордан?

Ее била крупная дрожь. Возможно, это была запоздалая реакция на аварию, а может быть, девочку больше потрясло то, что она увидела сейчас: на месте Иордан-колледжа, который она считала своим родным домом, стояло совсем другое здание.

– Это неправильно, – сказала она. Теперь она говорила тихо, потому что Уилл велел ей не называть громким голосом мест, которых здесь нет. – Это вовсе не тот Оксфорд.

– Мы знали, что так будет, – отозвался он.

Он не был готов к ее внезапной растерянности, смешанной с испугом. Ведь он не мог знать, сколько лет она провела, бегая по улицам, почти неотличимым от этих, и как она гордилась тем, что живет в Иордан-колледже, где самые умные ученые, самые богатые кладовые, самая чудесная архитектура; а здесь его попросту не существовало, и она вдруг перестала быть Лирой из Иордана; теперь она была всего лишь маленькой потерявшейся девочкой в чужом мире, девочкой ниоткуда.

– Ну… – дрожащим голосом сказала она, – если его здесь нет…

Значит, ее поиски займут больше времени, чем она рассчитывала, только и всего.

Глава четвертая
Трепанация

 Как только Лира отправилась по своим делам, Уилл нашел телефонную будку и набрал номер адвокатской конторы, стоявший на письме, которое он держал в руке.

– Алло! Позовите, пожалуйста, мистера Перкинса.

– Простите, кто говорит?

– Это по поводу Джона Парри. Я его сын.

– Минутку…

Прошла минута, и в трубке раздался мужской голос:

– Алан Перкинс у телефона. С кем я говорю?

– Это Уильям Парри. Простите за беспокойство. Дело касается моего отца, Джона Парри. Каждые три месяца вы посылали от него деньги в банк, на счет моей матери.

– Да…

– Так вот, я хотел бы узнать, где мой отец. Скажите, пожалуйста, жив он или умер?

– Сколько тебе лет, Уильям?

– Двенадцать. Я хочу знать правду.

– Да-да… Будь добр, скажи: твоя мать знает, что ты мне звонишь?

Уилл ненадолго задумался.

– Нет, – наконец ответил он. – Но она не слишком здорова. Она не может рассказать мне всего, а я хочу знать.

– Понимаю. Где ты сейчас? Дома?

– Нет, я… Я в Оксфорде.

– Один?

– Да.

– А твоя мать, говоришь, нездорова?

– Да.

– Она в больнице?

– Что-то вроде того. Так вы можете мне сказать? Пожалуйста.

– Ну, кое-что я могу сказать, но немного и не прямо сейчас, и я предпочел бы сделать это не по телефону. Через пять минут у меня встреча с клиентом… Ты не мог бы зайти ко мне в контору примерно в полтретьего? Дорогу я объясню.

– Нет, – ответил Уилл. Это было бы чересчур рискованно: вдруг адвокату уже известно, что его ищет полиция? Он быстро пораскинул мозгами и продолжал: – Мне надо ехать в Ноттингем на автобусе, а он уходит раньше. Но то, что я хочу знать, вы ведь можете сказать по телефону, правда? А я хочу знать только, жив ли мой отец, и если да, то где я могу его найти. Ведь это вы можете мне сказать?

– Все не так просто. Мне вообще нельзя разглашать сведения о клиенте, если я не уверен, что клиент это одобрит. И в любом случае мне нужно подтверждение твоей личности.

– Да, понимаю, но можете вы сказать хотя бы, жив он или мертв?

– Ну… нет, это было бы нарушением конфиденциальности. Впрочем, я и так не мог бы ответить тебе, потому что и сам не знаю.

– Что?

– Деньги отчисляются из суммы, представляющей собой семейную доверительную собственность. Твой отец велел мне выплачивать их, пока он не попросит меня прекратить. С тех пор от него не было вестей. Короче говоря, он… По-моему, он исчез. Вот почему я не могу ответить на твой вопрос.

– Исчез? Но как?

– Вообще-то это открытая информация. Слушай, почему бы тебе не зайти ко мне в контору и…

– Не могу. Я еду в Ноттингем.

– Что ж, тогда напиши мне или пусть твоя мать напишет, и я сообщу вам все, что знаю. Но ты должен понять, что о многих вещах я не могу говорить по телефону.

– Да, наверное, вы правы. Хорошо. Но вы можете сказать мне, когда он исчез?

– Как я уже говорил, тут нет ничего секретного. Об этом писали в газетах… Ты знаешь, что он был исследователем?

– Да, кое-что мать мне рассказывала…

– Ну так вот, он возглавлял одну экспедицию, и вся группа исчезла. Это произошло около десяти лет назад.

– Где?

– На Крайнем Севере. По-моему, на Аляске. Ты можешь прочесть об этом в библиотеке. Почему бы тебе…

Но в этот момент время разговора вышло, а у Уилла кончились монетки. В трубке послышались короткие гудки. Он повесил ее на рычаг и огляделся.

Больше всего ему хотелось поговорить с матерью. Он пересилил желание набрать телефон миссис Купер, потому что знал: если он сейчас услышит голос матери, ему будет очень трудно заставить себя не возвращаться к ней и не подвергать таким образом опасности их обоих. Он решил взамен отправить ей весточку по почте.

Выбрав открытку с видом города, он написал: «Дорогая мама, я жив и здоров, и мы скоро увидимся. Надеюсь, у тебя все в порядке. Целую. Уилл». Потом добавил адрес, купил марку и, прежде чем опустить открытку в почтовый ящик, подержал ее немного у самой груди.

Дело шло к двенадцати, и Уилл находился на главной торговой улице, где автобусы с трудом пробирались сквозь толпы народу. Он вдруг сообразил, что сильно рискует: ведь по утрам в будни детям его возраста полагается сидеть в школе. Как же быть?

Ему не понадобилось много времени, чтобы замаскироваться. Уилл давно научился исчезать с чужих глаз и даже гордился своим умением. Он делал это примерно так же, как Серафина Пеккала, обратившаяся в невидимку на вражеском корабле: суть его метода состояла в том, чтобы не обращать на себя внимания, как бы слиться со всем окружающим.

Поэтому, поразмыслив минутку, он зашел в магазин канцелярских товаров и купил шариковую ручку, блокнот и планшетку. Школьников часто отправляли проводить опросы покупателей или заниматься еще чем-нибудь в этом роде, и теперь, увидев Уилла с его снаряжением, никто не заподозрил бы в нем беглеца.

Делая вид, будто заносит в блокнот какие-то сведения, Уилл отправился смотреть, нет ли поблизости публичной библиотеки.

Тем временем Лира искала укромный уголок, чтобы посоветоваться с алетиометром. В своем Оксфорде она мигом нашла бы поблизости с десяток таких мест, но этот Оксфорд был настолько другим, что она совсем растерялась. Что-то из окружающего казалось ей до боли родным, а что-то поражало своей чуждостью: зачем, например, здешние дороги разрисованы желтыми полосами? А что это за маленькие белые лепешки, которыми усеяны все тротуары (в ее мире никто не слышал о жевательной резинке)? Что означают эти красные и зеленые огни на перекрестках? Все это было гораздо труднее расшифровать, чем показания алетиометра.

Но перед ней были ворота Сент-Джонс-колледжа, через которые они с Роджером однажды перелезли после наступления темноты, чтобы спрятать в клумбах шутихи; а вот на этом старом камне на углу Катт-стрит Саймон Парслоу вырезал свои инициалы – и смотри-ка, тут они были на том же самом месте! В своем мире она сама видела, как он их выреза€л! Значит, и в этом мире кто-то с теми же инициалами стоял здесь и от нечего делать ковырял ножичком.

Возможно, в этом мире есть свой Саймон Парслоу.

А может быть, и своя Лира.

По спине девочки пробежали мурашки, и Пантелеймон содрогнулся у нее в кармане. Она встряхнулась: вокруг и без того хватает тайн, так что ни к чему придумывать новые.

Еще одним отличием этого Оксфорда от привычного были огромные толпы людей, кишащие на улицах и у входов во все здания. Кого тут только не было: женщины, одетые как мужчины, африканцы, даже группа тартар, робко следующих за своим предводителем, аккуратно одетых и увешанных маленькими черными футлярами. Сначала она смотрела на всех этих людей со страхом, потому что у них не было деймонов и в ее мире их приняли бы за мар, если не за кого-нибудь похуже.

Но (и в этом заключалось самое поразительное) все они выглядели абсолютно живыми. Они шагали по своим делам вполне бодро, словно были самыми обыкновенными людьми, и Лире пришлось признать, что они, наверное, и впрямь нормальные люди, а их деймоны спрятаны внутри, как у Уилла.

После часа скитаний по этому фальшивому Оксфорду она проголодалась и разменяла свою двадцатифунтовую бумажку, купив плитку шоколатла. Продавец посмотрел на нее как-то странно, но он был из Вест-Индии и, наверное, не сразу понял ее просьбу, хотя она выговорила ее очень четко. На сдачу она купила яблоко на крытом рынке – он был гораздо больше похож на настоящий, чем многие другие места в этом городе, – и отправилась в сторону парка. По дороге она наткнулась на внушительное, вполне оксфордское на вид здание, которого не существовало в ее мире, хотя оно выглядело бы там очень уместным. Она села на траву – напротив здания была лужайка – и принялась есть, одобрительно поглядывая на него.

Оказалось, что в этом доме расположен музей. Поев, она зашла внутрь и обнаружила там чучела животных, ископаемые скелеты и ящики с минералами, точь-в-точь как в Королевском геологическом музее, куда водила ее в Лондоне миссис Колтер. В глубине большого зала из стекла и железа был вход в другую часть музея, и, поскольку вокруг практически никого не было, она прошла туда и огляделась. Мысль об алетиометре по-прежнему вертелась у нее в голове, но в этом втором зале она увидела уйму хорошо знакомых ей предметов: в застекленных витринах висела арктическая одежда, очень похожая на ее собственную меховую шубку и рукавицы, стояли сани и фигурки, вырезанные из моржовой кости, лежали гарпуны для охоты на котиков – словом, здесь были в беспорядке свалены тысячи сувениров, мелочей, магических амулетов, орудий и всего прочего, и не только из Арктики, но и с других, самых разных концов света.

Однако как странно! Эта шубка из шкуры оленя карибу была неотличима от ее собственной, но постромки на стоящих рядом санях кто-то завязал совершенно неправильно. А вот фотография с охотниками-самоедами, точными копиями тех, что поймали Лиру и продали ее больвангарцам, – удивительно! Это были те же самые люди! И даже узел на перетершейся веревке был в том же самом месте – ошибки тут быть не могло, потому что Лира провела в этих санях связанной несколько мучительных часов… Как объяснить эти тайны? Может быть, на самом деле существует лишь один-единственный мир, которому как будто снятся остальные?

И вдруг она увидела нечто, заставившее ее снова вспомнить об алетиометре. В одной старой витрине с деревянной рамой, выкрашенной в черный цвет, были выставлены человеческие черепа, и в некоторых из них – на лбу, сбоку или на макушке – темнели дырочки. В черепе, лежащем посередине, их было две. Лира прочла карточку, заполненную тонким неразборчивым почерком. Там объяснялось, что дыры – результат так называемой трепанации, которой эти люди подверглись еще при жизни, поскольку кость зажила и края отверстий сгладились. Исключение составляла одна дырочка, проделанная бронзовым наконечником стрелы, который до сих пор торчал в ней; ее края были острыми и неровными, так что разница сразу бросалась в глаза.

Это была та самая операция, которую производили северные тартары. Ученые из Иордан-колледжа, знавшие Станислауса Груммана, утверждали, что и он сделал с собой то же самое. Лира быстро огляделась и, убедившись, что поблизости никого нет, достала алетиометр.

Она сосредоточила свое внимание на среднем черепе и спросила, что за человек был его обладатель и зачем он просверлил у себя в голове эти дырочки.

Застыв перед витриной в пыльных лучах света, проникающих в зал сквозь стеклянную крышу, она не заметила, что за ней наблюдают с верхней галереи. Там, за железными перилами, стоял и смотрел вниз крупный мужчина лет шестидесяти с лишним, в отлично сшитом полотняном костюме и с панамой в руке.

Его седые волосы были аккуратно зачесаны назад и открывали гладкий, загорелый, едва тронутый морщинами лоб. Глаза у него были большие и темные, с длинными ресницами, а взгляд очень внимательный; и каждую минуту-полторы его острый, с темным кончиком язык показывался в уголке рта и быстро пробегал по губам, увлажняя их. Белоснежный платок в его нагрудном кармане был спрыснут одеколоном и распространял вокруг густое благоухание – так благоухают некоторые парниковые растения, до того роскошные, что к их аромату примешивается тонкий запах разложения.

Он наблюдал за Лирой уже несколько минут. Он крался по галерее вслед за ней, а когда она остановилась перед витриной с черепами, стал рассматривать ее необычайно пристально, отмечая в уме каждую мелочь: ее нечесаные, растрепавшиеся волосы, синяк на щеке, новую одежду, голую шею, согнутую над алетиометром, голые ноги.

Потом он вытянул из кармана платок, промокнул лоб и направился к лестнице.

Лира, поглощенная своим занятием, узнавала странные вещи. Оказывается, эти черепа были невообразимо древними: на карточках перед ними стояла лишь краткая надпись «Бронзовый век», но алетиометр, не умеющий врать, сообщил, что человек, про которого спрашивала Лира, жил за тридцать три тысячи двести пятьдесят четыре года до настоящего времени и был колдуном, а дырки в его черепе проделаны, чтобы открыть туда доступ богам. А потом алетиометр, иногда словно бы случайно отвечавший и на те вопросы, которых Лира не задавала, добавил, что вокруг черепов, подвергшихся трепанации, гораздо больше Пыли, чем вокруг черепа с наконечником от стрелы.

Что же это в конце концов могло значить? Лира отбросила сосредоточенность, необходимую для общения с алетиометром, и, вернувшись к реальности, обнаружила, что она уже не одна. У соседней витрины разглядывал экспонаты пожилой человек в светлом костюме, приятно пахнущий одеколоном. Он напомнил ей кого-то, но она не могла сообразить, кого именно.

Он заметил, что она на него смотрит, и улыбнулся ей.

– Изучаешь черепа после трепанации? – спросил он. – Чего только люди с собой не делают!

– М-м, – неопределенно промычала она.

– А ты знаешь, что некоторые занимаются этим до сих пор?

– Угу, – сказала она.

– Я имею в виду, хиппи и всякие другие, вроде них. Вообще-то ты слишком молода, чтобы помнить хиппи. По их мнению, это эффективнее, чем принимать наркотики.

Лира уже убрала алетиометр в рюкзак и размышляла, как бы ей убраться отсюда самой: она еще не задала прибору главный вопрос, а тут вдруг этот старик затеял с ней разговор. Правда, на вид он не злой, да и пахнет от него хорошо. Теперь он был ближе. Его рука коснулась ее руки, когда он склонился над витриной.

– Ты, наверное, удивляешься, правда? Ни обезболивающих, ни дезинфекции – и делалось это, скорее всего, каменными орудиями. Крепкий народ эти первобытные. По-моему, раньше я тебя здесь не видел. Я ведь частенько сюда прихожу. Как тебя зовут?

– Лиззи, – с готовностью сказала она.

– Лиззи. Привет, Лиззи. А я Чарльз. Ты ходишь в оксфордскую школу?

Она заколебалась.

– Нет.

– Просто приехала на экскурсию? Что ж, ты выбрала чудесное место для прогулки. Что тебя больше всего интересует?

Лира была в замешательстве: она давно уже не встречала более загадочного человека, чем этот незнакомец. С одной стороны, он был ласков и дружелюбен, опрятен и красиво одет, но, с другой стороны, Пантелеймон у нее в кармане волновался, требуя внимания, и молил ее быть осторожней, потому что он тоже, кажется, что-то припоминал; а кроме того, она смутно улавливала тончайший, будто бы призрачный оттенок запаха – и это был запах отбросов, запах гниения. Она вспомнила дворец Йофура Ракнисона, где воздух был насыщен благовониями, а на полу лежал толстый слой грязи.

– Что меня интересует? – сказала она. – Да все подряд, если честно. Эти черепа я только что увидела, вот мне и стало любопытно. Просто в голове не укладывается, как люди могли сами этого захотеть. Ужас!

– Да уж, себе бы я этого не пожелал, но уверяю тебя, что такое и впрямь бывает. Могу познакомить тебя с человеком, который сделал это с собой, – сказал он и улыбнулся с такой готовностью и так добродушно, что Лира едва не поддалась соблазну. Но тут в уголке рта незнакомца мелькнул острый, темный кончик языка, влажный и быстрый, как у змеи, и она покачала головой.

– Мне надо идти, – сказала она. – Спасибо за предложение, но нет, я не смогу. Да и потом, у меня все равно сейчас назначена встреча. С другом, к которому я приехала погостить, – добавила она.

– Ну, тогда конечно, – легко согласился он. – Приятно было с тобой побеседовать. Пока, Лиззи.

– До свидания.

– Да, просто на всякий случай… Вот мое имя и адрес, – сказал он, протягивая ей свою визитную карточку. – Вдруг ты захочешь побольше узнать об этих вещах.

– Спасибо, – вежливо ответила она и, прежде чем уйти, сунула карточку в кармашек рюкзака. Шагая к двери, она чувствовала спиной его пристальный взгляд.

Выйдя из музея, она сразу свернула в знакомый ей парк с полями для крикета и других игр, отыскала там тихое местечко под деревьями и снова занялась алетиометром.

На этот раз она спросила, где можно найти ученого, который знает о Пыли. Прибор не заставил ее ждать: он предложил Лире отправиться в определенную комнату в высоком квадратном здании позади нее. Получив такой быстрый и точный ответ, Лира догадалась, что алетиометр этим не ограничится: она начинала понимать, что у него бывают разные настроения, как у человека, и чувствовала, когда он хочет сказать больше, а когда нет.

И он действительно добавил кое-что другое. Он сказал: Ты должна сопровождать мальчика. Твоя цель – помочь ему найти отца. Подумай об этом.

Она заморгала от удивления. Уилл появился непонятно откуда, чтобы помочь ей – это же было очевидно! При мысли о том, что она сама прошла такой долгий путь, чтобы помочь ему, у нее захватило дух.

Но алетиометр еще не кончил. Его стрелка снова дрогнула, и Лира прочла: Не ври ученому.

Она завернула прибор в бархатную тряпочку и спрятала в рюкзак, подальше от чужих глаз. Затем встала, огляделась и, увидев здание, где нужно было искать ученого, зашагала к нему. В ее походке сквозили одновременно неловкость и вызов.

Уилл наткнулся на библиотеку почти сразу. У дежурного консультанта не возникло сомнений в том, что он действительно проводит небольшое исследование для географического проекта, и она помогла ему найти переплетенный указатель к «Таймс» за год его рождения – именно тогда пропал отец мальчика. Уилл принялся листать книгу. Он обнаружил в ней несколько ссылок на Джона Парри в связи с археологической экспедицией.

Оказалось, что номера газеты за каждый месяц находятся на отдельной микрофотопленке. Он отобрал нужные пленки, а затем принялся по очереди вставлять их в проектор, прокручивать до нужного места и читать с жадным любопытством. В первой заметке говорилось о старте интересующей его экспедиции. Она финансировалась Институтом археологии при Оксфордском университете и должна была провести поиски следов ранних человеческих поселений на севере Аляски. Группу ученых сопровождал профессиональный исследователь Джон Парри, бывший офицер Королевской морской пехоты.

Вторая заметка появилась в «Таймс» через полтора месяца. Это было лаконичное сообщение о том, что экспедиция достигла Североамериканской Арктической научно-изыскательской станции в заповеднике Ноатак на Аляске.

Третья заметка вышла двумя месяцами позже. В ней говорилось, что члены экспедиции не отвечают на сигналы, посланные со станции, и что Джон Парри с его спутниками считаются пропавшими без вести.

Потом было еще несколько коротких сообщений о безуспешных попытках других групп отыскать исчезнувшую экспедицию, о бесплодных полетах над Беринговым морем, о реакции Института археологии, об интервью с родственниками…

Сердце Уилла заколотилось, когда он увидел на одной из фотографий свою мать. На руках она держала ребенка. Его.

Репортер сочинил обычную душещипательную историю о жене, которая ждет не дождется весточки от пропавшего мужа, но Уилл нашел в ней до огорчения мало подлинных фактов. В одном абзаце говорилось, что Джон Парри сделал успешную карьеру в морской пехоте, но вышел в отставку, предпочтя работу по организации географических и научных экспедиций, и это было все.

Больше в указателе ничего не нашлось, и Уилл встал из-за стола, усиленно размышляя. Где-то должна быть дополнительная информация, но куда еще он может пойти? А если эти поиски затянутся, его выследят…

Он вернул библиотекарше микрофильмы и спросил у нее:

– Простите, вы не знаете адреса Института археологии?

– Могу посмотреть… Ты из какой школы?

– Сент-Питерс, – ответил Уилл.

– Это ведь не в Оксфорде, правда?

– Нет, в Гэмпшире. Мы с классом здесь на учебной экскурсии. Что-то вроде тренировочных изысканий на геологические и экологические темы…

– Понятно. Так что тебе надо… Археологии… Ага, вот он.

Уилл записал адрес и номер телефона, а потом, поскольку мог без всякого риска признаться, что не ориентируется в Оксфорде, спросил, как найти институт. Оказалось, что это недалеко. Он поблагодарил библиотекаршу и двинулся туда.

Лира вошла в здание и увидела у подножия лестницы широкий стол, за которым сидел дежурный.

– Ты куда? – спросил он.

Это было все равно что снова очутиться дома. Она почувствовала, как Пан весело трепыхнулся у нее в кармане.

– Мне надо кое-что передать на третий этаж, – сказала она.

– Кому?

– Доктору Листеру.

– Доктор Листер на четвертом. Если у тебя что-то для него есть, оставь мне, а я ему сообщу.

– Спасибо, но он не может ждать. Он только что сам меня за этим послал. Вообще-то это не вещь, просто мне велели передать ему на словах.

Дежурный подозрительно посмотрел на нее, но при необходимости Лира умела прикинуться такой вежливой, послушной и вместе с тем туповатой девочкой, что его подозрения рассеялись: он кивнул ей и снова уткнулся в свою газету.

Конечно, алетиометр не называл Лире никаких фамилий. Она прочла имя доктора Листера на одном из ящичков для писем за спиной дежурного: ведь если сделать вид, что ты кого-то знаешь, тебя скорее пропустят внутрь. В некоторых отношениях Лира знала мир Уилла лучше, чем он сам.

На третьем этаже она вступила в длинный коридор; за одной из открытых дверей был пустой лекционный зал, а за другой, в комнате поменьше, двое ученых обсуждали что-то у доски. И эти помещения, и стены в коридоре были простыми, голыми и скучными, что, на взгляд Лиры, говорило о бедности и не вязалось со славой и ученостью обитателей Оксфорда; однако кирпичные стены покрывал ровный слой краски, а тяжелые деревянные двери и гладкие стальные перила выглядели отнюдь не дешевыми. Что ж, подумала она, пора бы уже привыкнуть к странностям этого мира.

Вскоре она нашла дверь, о которой говорил ей алетиометр. На ней висела табличка «Лаборатория по изучению скрытой массы», а под этим кто-то нацарапал буквы R.I.P.[1]1
  R.I.P. – первые буквы латинских слов «requiescat in расе», означающих «покойся в мире» (надгробная надпись).


[Закрыть] Другая рука подписала снизу карандашом: «Руководитель – Лазарус».

Это ничего Лире не объясняло. Она постучала, и женский голос ответил:

– Войдите.

За дверью оказалась маленькая комнатка, загроможденная шаткими штабелями папок и книг; белые доски на стенах были испещрены цифрами и формулами. К двери с внутренней стороны был пришпилен рисунок, похожий на китайский. Через открытый проем в глубине Лира увидела вторую комнату, где стояла в тишине какая-то сложная антароаппаратура.

Лира слегка удивилась тому, что ученый, которого она искала, оказался женщиной; но алетиометр не обещал, что это будет мужчина, а от здешнего мира, в конце концов, можно было ждать всего. Женщина-ученый сидела у прибора с маленьким стеклянным экраном, на котором светились цифры и рисунки, а перед ней, на подносе из слоновой кости, лежали маленькие грязноватые кубики с нарисованными на них буквами алфавита. Она ткнула пальцем в один из них, и экран погас.

– Ты кто? – спросила она.

Лира притворила за собой дверь. Помня о предупреждении алетиометра, она собралась с силами и сделала то, чего в обычных условиях от нее трудно было добиться: сказала правду.

– Я Лира Сирин, – ответила она. – А вас как зовут?

Женщина поморгала. Лира решила, что ей, наверное, под сорок: она выглядела чуть старше, чем миссис Колтер, у нее были короткие черные волосы и румяные щеки. Под ее расстегнутым белым халатом виднелись зеленая рубашка и синие холщовые штаны, которые, похоже, были излюбленной одеждой многих обитателей этого мира.

Когда Лира задала свой вопрос, женщина провела рукой по волосам и сказала:

– Что ж, ты – это вторая неожиданность за сегодняшний день. Я доктор Мэри Малоун. Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне про Пыль, – ответила Лира, поглядев по сторонам и убедившись, что больше в комнате никого нет. – Я знаю, что вы о ней знаете, и могу это доказать. Пожалуйста, расскажите.

– Про пыль? О чем это ты?

– Может быть, вы называете ее по-другому. Она состоит из элементарных частиц. В моем мире ученые называют их частицами Русакова, но чаще говорят о них просто как о Пыли. Эти частицы нелегко обнаружить, но они приходят из космоса и оседают на людях. Правда, на детях их почти нет. Больше всего на взрослых. А еще одну вещь я узнала только сегодня: я была в музее недалеко отсюда и видела там старые черепа с дырками вроде тех, что делают тартары, и вокруг них было гораздо больше Пыли, чем вокруг другого черепа, в котором нет такой дырки. Когда был бронзовый век?

Женщина смотрела на нее широко раскрытыми глазами.

– Бронзовый век? Господи боже, не знаю; по-моему, около пяти тысяч лет назад, – сказала она.

– Ага, тогда они все перепутали, когда писали свою карточку. Черепу с двумя дырками целых тридцать три тысячи лет.

Тут она остановилась, потому что у доктора Малоун был такой вид, словно она вот-вот упадет в обморок. Яркий румянец совсем сошел с ее щек, одну руку она положила на грудь, другой сжимала подлокотник стула, а челюсть у нее отвисла.

Упрямая и озадаченная, Лира ждала, пока она оправится от изумления.

– Кто ты? – наконец спросила женщина.

– Лира Си…

– Нет, откуда ты взялась? Что ты за чудо? Откуда ты все это знаешь?

Лира устало вздохнула: она и забыла, до чего занудными бывают порой эти ученые. Таким людям трудно говорить правду, потому что вранье им понять гораздо легче.

– Я пришла из другого мира, – начала она. – И в нашем мире тоже есть Оксфорд, вроде этого, только другой. Оттуда я и пришла. И…

– Постой, постой. Откуда ты, говоришь?

– Из другого места, – сказала Лира более осторожно. – Не отсюда.

– Ах, из другого, – повторила женщина. – Понимаю. То есть мне кажется, что я тебя понимаю.

– И мне нужно выяснить про Пыль, – объяснила Лира. – Потому что священники в моем мире… в общем, они боятся Пыли и считают ее первородным грехом. Так что это очень важная вещь. А мой отец… Нет, – горячо воскликнула она и даже притопнула, – я не то хотела сказать. Я все говорю неправильно.

Доктор Малоун посмотрела на отчаянно нахмуренное лицо Лиры и ее сжатые кулаки, на синяки под глазом и на ноге и сказала:

– Боже мой, детка, успокойся…

Она оборвала сама себя и потерла глаза, красные от усталости.

– Зачем я тебя слушаю? – продолжала она. – Должно быть, я сошла с ума. Но ведь это и вправду единственное место в мире, где ты можешь получить ответ на свой вопрос, хотя нас вот-вот закроют… Эта Пыль, о которой ты говоришь, очень похожа на то, что мы уже довольно давно изучаем, а когда ты рассказывала о черепах в музее, меня прямо как током ударило, потому что… Да нет, это уж слишком. Я просто вымоталась. Поверь мне, я хочу тебя выслушать, только не сейчас, пожалуйста. Я ведь уже сказала, что нас собираются закрыть? Мне отвели неделю, чтобы подготовить предложение для комиссии по финансированию, но у нас нет ни малейшей надежды…

Она широко зевнула.

– А какой была первая сегодняшняя неожиданность? – спросила Лира.

– Первая? Один человек, на чью помощь я рассчитывала, отказался от поддержки нашего предложения – того самого, которое я готовлю для комиссии по финансированию. Впрочем, это не так уж неожиданно.

Она зевнула снова.

– Сварю-ка я кофе, – пробормотала она. – Иначе засну. Будешь со мной?

Она наполнила электрический чайник и стала насыпать в кружки растворимый кофе, а Лира тем временем разглядывала китайский рисунок на двери.

– Что это? – спросила она.

– Китайские символы из «И цзин». Слыхала про нее когда-нибудь? В вашем мире она тоже есть?

Лира посмотрела на нее прищурившись – на случай, если это сарказм. Потом сказала:

– Какие-то вещи у нас совпадают, а какие-то нет. Я не знаю всего про свой мир. Может быть, и у нас есть эта ваша Цзин.

– Извини, – сказала доктор Малоун. – Я не хотела тебя обидеть.

– Что значит «скрытая масса»? – спросила Лира. – Кажется, так написано на табличке?

Доктор Малоун опять села и подвинула ногой второй стул, для Лиры.

– Скрытая масса – это то, что ищет наша исследовательская группа. Никто толком не знает, что это такое. Просто во вселенной больше вещества, чем мы видим, вот в чем штука. Нам видны звезды, галактики и всякие другие светящиеся объекты, но чтобы все это держалось вместе и не разлеталось, оно должно быть гораздо тяжелее – иначе гравитация не справится, понимаешь? Только это дополнительное вещество еще никто не обнаружил. Поэтому существует много групп, которые занимаются его поисками, и наша – одна из них.

Лира вся превратилась в слух. Наконец-то ее новая знакомая стала говорить что-то разумное.