Текст книги "Войны за Бога. Насилие в Библии"

Предположим для простоты аргументации, что повествование о вторжении Иисуса Навина было просто мифом, который объяснял, как появился народ Израиля и как он занял эту территорию. Но даже если описанные в Библии события никогда не происходили, эта история все равно должна нас беспокоить. Разве нельзя было придумать легенды о царях и воинах, которые были бы образцами для последующих поколений? Или истории о битвах с кошмарными злодеями? Но зачем рассказывать о геноциде? И почему позднейшие авторы Библии не попытались скрыть ужасающие истории прошлого, но их сохранили и даже выпятили те черты, в которых мы видим древнее варварство?

Чтобы дать ответ на эти вопросы, необходимо понять, в какую эпоху создавались Второзаконие и Книга Иисуса Навина. В различные моменты истории Израиля с установлением царства Давида до вавилонского изгнания (примерно от 1000 до 586 годов до н. э.) еврейский народ мучительно размышлял о том, насколько его религиозная жизнь должна отличаться от той, которой живут соседние народы{99}. И решительный шаг к абсолютному монотеизму был совершен в момент экзистенциального кризиса, с которым евреи столкнулись в конце VIII века и далее. В VIII веке существовало два царства: северное, Израиль, центром которого была Самария, и южное, Иуда, со столицей Иерусалимом. Но оба они существовали в неуютном контексте больших империй, в котором тогда доминировал Египет, но одновременно набирала силу Ассирия. Когда последнюю возглавил Тиглатпалассар III (царствовавший в 745–727 годах до н. э.), Ассирийская империя начала расширять свои владения с помощью завоеваний и дипломатии. В 721 году Ассирия завоевала северное царство Израиль и переселила его обитателей в далекие страны: так десять из исторических двенадцати племен в целом исчезли со сцены истории. Оставалось южное царство Иуда, но долго ли оно могло продержаться? В 701 году Иерусалим пережил крупную осаду{100}. Хотя в последующие десятилетия Ассирия стала терять былую силу, на ближневосточной сцене появились другие игроки. В 612 году заново возродившаяся Вавилонская империя раздавила обессилевшую Ассирию и сама стала для Иудеи источником великой опасности. Наконец, в 586 году Вавилон покорил Иерусалим и отправил в изгнание его обитателей.

Размышляя обо всех этих катастрофах, еврейские мыслители обращались мыслью к культу, в котором видели и причину, и средство разрешения кризиса. Народ оказался в опасности потому, что не хранил верность завету и поклонялся иным богам. Он спасется лишь в том случае, если безоговорочно начнет поклоняться единому Богу (неважно, существовал ли тогда в реальности соответствующий «символ веры») и уничтожит все атрибуты соперничающих религий. Такое решение принял южный царь Езекия в конце VIII века, когда ему удалось защитить народ от смерти от рук ассирийцев. Однако вопрос о том, насколько устойчивыми окажутся подобные реформы, должен был вызывать сомнения: все это слишком сильно зависело от установок и причуд каждого отдельного царя. Езекия боролся с синкретизмом своего отца Ахаза, а сын Езекии Манассия упразднил достижения монотеистической революции и восстановил алтари языческих богов. Иосия, внук Манассии, снова занялся восстановлением монотеизма. Во дни Иосии, около 620 года, было неясно, сможет ли строгий монотеизм сохраниться или же он окажется историческим тупиком.

Теперь, помня об этой исторической ситуации, попробуем свежим взглядом посмотреть на Второзаконие, которое было манифестом Иосии, когда он проводил свои радикальные религиозные реформы. Чем яростнее элита VII века сражалась с чужими религиями, тем больше появлялось в историческом повествовании историй о мучительных столкновениях. У авторов книги был сильный политический мотив изобразить бескомпромиссную борьбу Израиля с его соседями и показать, что евреи должны целиком и полностью освободиться от чужих влияний. Всю девтерономическую историю объединяет одна тема – верность Израиля учению Моисея или, точнее, его постоянные отпадения от строго монотеистической веры. Израиль останется на этой земле только в том случае, если будет хранить чрезвычайную религиозную чистоту. И тогда описание разгрома ханаанеев призвано было показать Израилю: вот что ждет евреев в том случае, если они откажутся соблюдать завет. Здесь требовалось создать ужасающую картину херема, чтобы завладеть вниманием читателя: это куда страшнее того, что обычно делают ассирийцы!{101}

На каждом этапе более мягкие установки текстов Книги Бытия и Книги Исхода, созданных авторами традиций J и E, заменяются более суровыми подходами. В Книге Бытия Бог обещает дать потомкам Авраама землю, но не говорит, что для этого нужно уничтожать другие народы. Фактически судьба этих туземцев остается неясной и там нет прямых слов об их геноциде. И только в девтерономической истории Бог не просто призывает их истребить, но и наказывает израильтян, которые медлят исполнить его страшное повеление{102}. Более ранние версии говорят об изгнании местных народов, тогда как девтерономист настойчиво говорит об их уничтожении. В Книге Исхода Бог обещает навести страх на врагов Израиля, который вынудит их бежать с насиженных мест, Второзаконие же говорит иначе: «Господь, ваш Бог, дарует вам победу над этими народами, посеет среди них великое смятение, и они будут истреблены». В Книге Исхода Бог обещает наслать шершней на ханаанеев, во Второзаконии шершни просто помогут найти спрятавшихся врагов, чтобы их можно было предать смерти{103}.

Подобным образом библейские авторы начали давать иное объяснение тому, почему Бог пожелал уничтожить ханаанеев. Более старые версии J и E не говорят нам о том, что жители Ханаана были уничтожены из-за того, что они были крайне злы или непокорны. В Книге Бытия есть один стих, который, казалось бы, говорит об этом – слова о «грехах амореев», – однако он представляет собой позднейшую вставку{104}. Только авторы поздних источников, D и P, предъявляют обвинение местным народам: ханаанеи были уничтожены в наказание за свои вопиющие грехи.

Возможно, эти позднейшие писатели хотели найти чисто религиозное оправдание захвату земли. Но, помимо этого, авторы VIII и VII веков использовали исторические предания для того, чтобы осуществлять программу радикальных религиозных преобразований. Если, как они думали, Израиль владеет землей в силу своего завета с Богом, им хотелось показать, что случается с народом, когда тот неверен своим обещаниям. Они хотели предупредить членов тогдашней элиты: не стоит заигрывать с чужими верами, иначе вас ждут великие неприятности. Бог призывает победителей-израильтян не успокаиваться на той мысли, что они нравственно выше местных народов. Им никогда не следует говорить: «За нашу праведность Господь привел нас сюда, чтобы мы овладели этой страной». Нет, из-за злодеяний этих народов Господь отдает вам их землю!» Ханаанеи согрешили и были изгнаны с земли, но если Израиль не будет осторожен, его ждет такая же участь{105}.

Священнический автор (P) в Книге Левит хочет показать, что уничтожение ханаанеев должно послужить ужасным предостережением тем израильтянам, которые не готовы соблюдать большой список сексуальных запретов. В конце этого списка стоит следующее предупреждение: «Не оскверняйте себя такими делами. Всем этим оскверняли себя народы, которых Я изгоняю, расчищая вам место. Из-за них эта земля стала нечистой, Я призвал ее к ответу за грех, и она изрыгнула живущих на ней». Так позднейшие авторы нашли моральное оправдание для массовых убийств, совершавшихся гораздо раньше{106}.

В главе 32 Второзакония, в так называемой Песни Моисея, изгнание ханаанеев откровенно звучит как ультиматум Израилю. Готовя народ ко входу в Землю обетованную, Моисей предсказывает, что местные жители будут уничтожены, так Господь «очистит землю народа Своего», но еще важнее другое: если в будущем евреи будут служить иным богам, их ждет подобное уничтожение. Там прямо проводится параллель между горькой участью ханаанеев и судьбой Израиля с использованием таких же или похожих слов. Израильтяне – мужчины и женщины, дети и старики – также станут жертвами массовых убийств, и над ними воцарится ужас (‘emah). Это необычное слово редко употребляется в Писании, но именно его использует Раав, говоря о тревогах ханаанеев в момент приближения войска Иисуса Навина. Тот ужас, который царит в Ханаане сегодня, завтра охватит Израиль, если евреев ничему не научит ужасный пример их предшественников{107}.

К сожалению, мы не вправе сказать, что все истории об этнических конфликтах и резне есть чистая фикция. В частности, нам не стоит думать, что никогда не производились войны по правилам херема. Мы можем полагать, что повествователь изобрел рассказ о какой-то бойне или уничтожении, быть может, чтобы объяснить, почему такой-то город был полностью разрушен и оставил после себя лишь руины на радость археологов («и с того дня доселе ни один человек не жил на этом месте»). Но нам не следует думать, что авторы придумали ужасный обычай, существование которого было известно, во всяком случае, до эпохи монархии.

Если бы херем не был реальностью, читателю эти рассказы показались бы неправдоподобными. Народы предавали заклятию другие города и племена, и в каких-то случаях народ израильский «посвящал» врагов Богу, фанатично истребляя всех: мужчин, женщин и детей. В конце VIII века пророк Михей полагал, что его слушатели знакомы с такой реальностью, когда говорил о народе Израиля, который по вдохновению свыше сокрушает угнетателей и посвящает их неправедно нажитое богатство Богу, используя язык ритуальной войны{108}.

Но одно дело признать существование войны YHWH, а совсем другое – сказать, что такая война носила систематический характер и применялась ко всем без исключения, как об этом говорят Второзаконие и Книга Иисуса Навина, со всеми описанными там ритуалами и запретами, которые было бы почти невозможно реализовать на практике. Израильский ученый Моше Вейнфелд пришел к заключению о том, что «закон херема, о котором говорит Второзаконие, был утопическим законом, придуманным ретроспективно», – хотя, быть может, слово «утопический» в данном контексте звучит странно. Описание войн Иисуса Навина во многом соответствует ближневосточным реалиям именно того времени, когда было создано Второзаконие. Особенно удивительно то, что здесь можно найти параллели с жестокими кампаниями Ассирии между 750 и 630 годами до н. э., когда массовые убийства и террор использовались для запугивания потенциального противника. Девтереномические авторы говорили об обычае, который был знакомым явлением мира, в котором они жили, только они перенесли этот обычай в прошлое – в легендарную эпоху завоевания Ханаана{109}.

Библейские авторы VIII и VII веков жили в эпоху религиозной и культурной революции, и они заново написали историю, отражающую это обстоятельство. Даже если мы забудем о завоевании, жесткие установки этих авторов отражены во многих других текстах, причем можно увидеть, что авторы описывают реалии своих дней. Если общество хранит в памяти истории о том, как надлежало убивать врагов в далеком прошлом, ему было труднее терпеть отклонения от своих радикальных идеалов в настоящем. Это привело к развитию фанатичной религиозной нетерпимости, которая также прославляется Писанием. Во многом эти идеи напоминают самые жестокие места Корана, а иногда звучат даже более сурово.

И опять же, именно Второзаконие содержит самые суровые и детализированные правила о защите монотеизма – если нужно, с помощью кровопролития. В главе 13 подробно говорится о том, как следует наказывать человека или семью, которые склоняют соседей к поклонению иным богам. Тот, кто извращает Божьи законы, должен быть предан смерти. «Не жалей его, не щади и не укрывай» – даже если это твой брат, твоя жена или твой ребенок. Если все израильское селение почитает чужих богов, тогда оно фактически приравнивается к селению ханаанеев и подлежит херему: надо убить всех и все в этом городе, а затем символически убить все его материальное имущество. Надлежит свалить всю награбленную добычу в кучу и сжечь ее как жертвоприношение Богу. Город следует оставить в виде развалин и никогда не застраивать снова. С ним следует поступить, как с Гаем{110}.

Царь Иосия, которого, вероятно, вдохновляло Второзаконие, устроил религиозную чистку и снабдил храмовое духовенство всеми необходимыми средствами для разрушения соперничающих святилищ и искоренения чужих культов, чтобы они установили жесткую монотеистическую ортодоксию. Четвертая книга Царств с любовью и подробно описывает эту кампанию:

Он убрал жрецов, которых цари Иудеи назначали приносить жертвы на капищах в городах Иудеи и в окрестностях Иерусалима, а также тех жрецов, что приносили жертвы Ваалу, Солнцу, Луне, созвездиям и всему воинству небесному… Он разрушил жертвенники, воздвигнутые царями Иудеи на крыше верхних покоев Ахаза, а также жертвенники, сделанные Манассией в обоих дворах Храма Господа. Он разбил их на куски, стер их в пыль, а пыль выбросил в Кедронский овраг.

Иосия уничтожил священные изображения, осквернил святилища, срубил священные рощи и сжег кости в могилах. Он «закалывал жрецов этих капищ на их жертвенниках и сжигал на жертвенниках человеческие кости». В отличие от истории завоевания, эти события были отражены точно близкими современниками и очевидцами, если не участниками событий: все это действительно происходило. Библия видит в Иосии образец святости, чуть ли не нового Моисея. Рассказ о его царствовании завершается такими словами: «Не бывало прежде такого царя – который так обратился бы к Господу всем сердцем, всей душой и всем существом своим, и во всем следовал Закону Моисея. Да и после Иосии не было таких, как он»{111}. Никто не мог справиться с такой задачей лучше.

Как показывают эти истории, Бог яростно ненавидит любые другие религии на Святой земле. Если завет между Богом и его народом можно сравнить с браком, тогда эти чужие обычаи равносильны измене, блудом с чужими богами. Бог гневается не только на израильтян, которые следуют чужим обычаям, но и на тех из них, кто терпимо относится к существованию чужих вер. Это явно не похоже на девиз «живи и жить давай другим» – или на девиз «поклоняйся сам и не мешай другим совершать поклонение».

В современном мире мы найдем наиболее близкие параллели этой политике у самых радикальных исламистских сект, в программу которых обычно входит пункт об искоренении всех чужих религиозных практик и символов. Некоторые египетские мусульманские экстремисты мечтают разрушить пирамиды и другие великие памятники древности или взорвать знаменитого сфинкса. Самый яркий пример такой борьбы с символами можно было видеть в Афганистане, где в 2001 году правительство талибов до основания разрушило великие статуи Будды в Бамиане, которые стояли там вот уже полтора тысячелетия. Мировая общественность осудила это как акт культурного вандализма и религиозной нетерпимости. Мало кто из христианских или иудейских комментаторов вспомнил о том, насколько эти действия соответствовали прямым повелениям Бога, которые многократно повторяются в их собственных священных текстах.

Другие тексты отражают ту ксенофобию, которой была пропитана эпоха Иосии. Нелегко датировать историю Финееса, который заслужил одобрение Бога за то, что убил смешанную пару, израильтянина и мидьянитянку. Хотя речь здесь идет о событии до 1200 года до н. э., данная история отражает заботы и страхи гораздо более поздних времен. Исследователи считают, что она взята из священнической традиции, то есть была создана в VI веке, вскоре после смерти Иосии. За ней стоит уже знакомая нам идея о полном отделении от окружающих народов – под угрозой смерти. Как это часто бывает в Ветхом Завете, сексуальное смешение несет в себе опасность для религии{112}.

Мы не знаем, существовал ли Финеес на самом деле, и вряд ли можно предполагать, что в будущем какая-либо находка археологов или неизвестный ранее литературный памятник поможет нам ответить на этот вопрос. Но даже если такого человека никогда не было, автор или редактор Книги Чисел считал, что его герой должен был так поступить – совершить именно такое убийство – и что позднейшие поколения должны видеть в нем славный образец. Как мы увидим, на протяжении дальнейшей истории образ Финееса смущал комментаторов, особенно еврейских, которые опасались крайностей, когда один человек осуществляет справедливость по своему разумению; тем не менее у Финееса было немало подражателей.

Темы этнической чистоты и опасности смешанных браков снова и снова всплывают на поверхность в Библии, особенно ярко в наполненных ксенофобией книгах Ездры и Неемии. Оба этих текста отражают аналогичную историческую ситуацию – возвращение Израиля на Святую землю в V веке после нескольких десятилетий, проведенных в вавилонском изгнании. Священник и книжник Ездра и верный иудей Неемия, которого персы поставили правителем Иудеи, стремятся очистить землю, которая была опустошена как физически, так и в нравственном смысле. Они восстанавливают город Иерусалим, заново отстраивают его стены и снова освящают Храм{113}.

Кроме этого, они должны восстановить израильское общество, то есть избавить его от чужеродных влияний. В этот момент чужестранцев на Святой земле начинают воспринимать как источник нечистоты – не из-за их дурных поступков, а просто в силу того, что они чужие. Для авторов обеих этих книг смешанные браки и дети смешанных кровей представляют собой ужасный акт предательства по отношению к Богу Израиля. Ездра глубоко возмущен тем, что представители еврейской элиты вступают в смешанные браки с местными народами и перенимают их религиозные обычаи. Вожди народа докладывают Ездре:

Народ Израиля, священники и левиты не отделились от местных народов с их мерзостями – от ханаанеев, хеттов, периззеев, евусеев, аммонитян, моавитян, египтян и амореев. Дочерей этих народов они брали в жены себе и своим сыновьям, так что святое племя смешалось с местными народами{114}.

То, что мы называем мультикультурным обществом, Ездра воспринимает как мерзость. Он рвет волосы на своей голове и бороде и раздирает свои одежды. Но затем он быстро приступает к действиям, и прежде всего старается узнать – можно сказать, проводит следствие, – кто именно из мужчин взял себе иноплеменных жен. В конце книги описывается, как ему удалось добиться успеха: эти мужчины прогоняют своих жен и детей со смешанной кровью. В конце Книги Неемии ее главный герой также хвалится тем, что он «очистил людей от всего иноплеменного»{115}. Сегодня в церквах вряд ли можно услышать проповеди об этом тексте, и вряд ли в кружках изучения Библии люди восторгаются такими героями, как Ездра и Неемия.

* * *

Повеление убивать, проводить этнические чистки, осуществлять меры по сегрегации, ненавидеть и опасаться представителей иных рас и религий – все это встречается в Библии, причем гораздо чаще, чем в Коране. Кроме Моисея и Иисуса Навина, мы найдем истории о гонителе Иосии и Финеесе, совершавшем расовые убийства, не говоря уже о таких сторонниках чистоты расы, как Ездра и Неемия. Мы можем спорить о том, каково значение этих историй и особенно о том, следует ли ими руководствоваться тем, кто живет в позднейшие времена. Тем не менее эти истории не выкинешь из священного текста, так что, включив их в Писание, эти вещи в буквальном смысле канонизировали, точно так же, как канонизировали воинственные отрывки в своих священных текстах мусульмане.

3. Язык меча

И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, – поистине, Аллах не любит преступающих!

Коран 2:190

сли говорить о кровожадности и нетерпимости, Библия здесь во многом опережает Коран по богатству связанных тем. Так, некоторые библейские тексты оправдывают геноцид и упорные расовые войны на протяжении многих поколений, в Коране же мы не найдем ничего подобного. Хотя многие отрывки Корана недвусмысленно призывают к войне и кровопролитию, их сопровождают ограничения, которые дают побежденным немало шансов договориться о мире и сохранить жизнь, чего мы не найдем в аналогичных местах Библии. Кроме того, любые объяснения, которые позволяют нейтрализовать смысл библейских текстов о насилии – скажем, указание на то, что подобные отрывки не отражают общее значение текста в целом, – вполне применимы и к Корану.

Говоря о том, что невыносимые или вызывающие отвращение тексты в Коране встречаются реже, я должен подчеркнуть, что говорю здесь только о священных писаниях, а не о позднейших трудах, в которых эти тексты толкуются или разъясняются. К последним я отношу Хадис (считается, что это речения Мухаммеда) и позднейшие комментарии (так называемый Тафсир). Эти позднейшие труды крайне важны для понимания общего лица данной религии, но если ты пытаешься постичь смысл священных писаний, с ними надо обращаться осторожно.

Не только в исламе комментарии и интерпретации мешают читателю понять точный смысл оригинального текста. Когда американцы слышат выражение «отделение церкви от государства», многие думают, что оно находится в Конституции США, хотя это не так. На самом деле, оно появилось позже в одном из писем Томаса Джефферсона, так что вопрос о том, отражает ли оно принципы Конституции, остается спорным. Подобным образом мусульмане часто приписывают Корану идеи, почерпнутые ими в комментариях. Возьмем один забавный пример: многие рядовые верующие считают, что Коран говорит о превращении евреев в обезьян и свиней; как я покажу ниже, такое прочтение неверно. Оно порождено одной из традиций Тафсира, ставшей популярной в народном сознании.

Если при попытке понять Коран мы будем опираться на иные источники, такие как Хадис и Тафсир, тогда нам следует подобным образом привлекать всех отцов церкви для понимания христианской Библии или Талмуд для понимания Библии иудеев. При этом наряду с культурным богатством некоторых одухотворенных трудов мы, несомненно, найдем множество неприемлемых и вызывающих отвращение текстов, среди которых есть и такие, которые подогревают ненависть к иным религиям. Но если вместо этого мы будем сравнивать просто священные тексты, а не их истолкования позднейшими поколениями верующих, мы увидим, что в Коране не больше кровожадности и призывов к войне, чем в Библии – Еврейской Библии или более широком собрании текстов, которое почитают христиане. На самом деле в священном тексте ислама находится куда меньше таких отрывков, которые надо поставить под сомнение или перетолковать{116}.

В этом смысле Коран вызывает не больше нравственных проблем, чем Библия. Это не апология ислама и не оправдание для его религиозных претензий. Фактически, это может быть аргументом в руках его критиков. Как я предполагаю, возмутительные тексты Библии отражают куда более глубокую древность, чем соответствующие тексты Корана, последние отражают сложный многовековой диалог между разными культурами – тот диалог, который в итоге заложил основы для универсализма Корана и раннего ислама. Если говорить об его духовном авторитете, сам тот факт, что Коран столь откровенен – и при том лишен крайней жестокости, – есть как его сильная, так и слабая сторона.