Текст книги "Восьмой грех"

Глава 7

Крупные капли дождя барабанили по стеклам круглых окон замка Лаенфельс. Деревянная кровать с простым шерстяным одеялом не располагала ко сну. Соффичи, секретарь кардинала, уставился в потолок, разглядывая толстые балки.

Альберто, который тоже спал в этой крошечной комнате, ворочался на своей койке. Человек в черном привел их в комнату для ночлега – квадратное помещение с высокими потолками, площадью едва ли в десять квадратных метров. Там стояли две деревянные лежанки, стул для вещей, в углу – умывальник с протекающим краном.

– Вы тоже не спите, монсеньор? – донесся из полумрака шепот Альберто.

– Инквизиция, наверное, с вероотступниками и то помягче обращалась, – саркастически ответил Соффичи, зевая.

– А где кардинал? Он куда-то пропал.

– Не знаю. Честно сказать, мне сейчас абсолютно все равно. Как Гонзага мог дойти до такого? Зачем он втянул нас в эту историю?

– Если я не ошибаюсь, – ответил Альберто, – Церковь сама придумала целибат. Иисус, Господь наш, ничего подобного не говорил.

– Браво! Все считают, что вы не обычный шофер, а состоите на службе у государственного секретаря.

– Монсеньор, – рассердился Альберто, – вы забываете, что я три семестра учил теологию в Григорианской академии, прежде чем встретил Элизабетту.

– Я знаю Альберто, знаю.

– В любом случае, – после паузы продолжил Альберто, – я чувствую себя здесь в роли заключенного. Что это за люди, которые взяли нас под стражу? Нет, даже не люди, а нелюди – вот подходящее слово!

– Тише! – зашипел секретарь. – Вы же знаете, что нам запрещено говорить о тайной акции и этих людях. Не забывайте, что и у стен бывают уши.

– Вы думаете, за нами следят и подслушивают?

Соффичи не ответил.

Альберто встал и, на ощупь пройдя к умывальнику, открыл кран.

– Это еще зачем? – поинтересовался монсеньор, когда Альберто снова растянулся на лежанке.

– Нужно почаще смотреть триллеры, монсеньор, – ответил шофер, – тогда бы вы знали, как обезопасить себя от прослушки.

– Ага.

– Да-да. Шум воды заглушает разговор. Микрофоны улавливают сейчас только громкий звук, поэтому мы можем с вами тихо беседовать. Вы думаете, нам удастся выбраться отсюда невредимыми?

– Могу вас успокоить, Альберто. Эти люди слишком хитры, чтобы убить в своих подземельях кардинала, секретаря и шофера. Это привлекло бы к ним излишнее внимание. Если эти Fideles Fidei Flagrantes чего-то и боятся, то только общественности.

– Fideles Fidei Flagrantes! – Альберто улыбнулся. – Не смешите меня.

– Вы знаете, что значит это название?

– Если меня не подводят с таким усердием добытые знания в латыни, то это значит «Преданные слуги, пылающие за веру».

– Совершенно верно. Звучит цинично и жутко, если взглянуть на то, что скрывается за рядами темных фигур: у них могут поучиться даже мафиози.

За круглыми окнами начало светать. Альберто подошел к умывальнику и побрызгал на лицо водой. Потом он сел на край лежанки и пробормотал:

– Если б только знать, что они замышляют. Как вы думаете, монсеньор? Зачем эти самозваные защитники веры посягнули на плащаницу нашего Господа Иисуса?

– Еще неизвестно, подлинная она или нет. Может, это всего лишь средневековая подделка. Поверьте мне, Альберто, я не могу спокойно спать с тех пор, как Гонзага втравил меня в это дело.

Подперев голову рукой, Альберто смотрел в окно. Он чертовски испугался, когда услышал, как кто-то снаружи взялся за дверную ручку.

В тот же миг в комнату вошел человек в черном. В одной руке у него был поднос с завтраком, в другой – свеча. Мерцающий свет отбрасывал гротескные тени на его лицо. Он безмолвно прикрыл за собой дверь и поставил поднос на стул. Развернувшись, незнакомец хотел покинуть комнату, но неожиданно остановился.

– Должно быть, вам показалось все это странным, – запинаясь, прошептал он. – Дело в том, что магистр не терпит электрического света. За исключением нескольких помещений, ни в одной личной комнате замка нет электрического света. Господь Бог меняет день и ночь по своему усмотрению и может в мгновение ока превратить ночь в день и день в ночь, если только пожелает. Электрический свет, как говорит магистр, – это выдумка дьявола.

Соффичи первым отреагировал на слова незнакомца.

– Но ведь это мнение явно противоречит вашим действиям, – заявил монсеньор. – В замке ведутся исследования, проведение которых было бы невозможно без электричества.

Человек в черном одеянии нервно размял руки.

– К сожалению, это не единственное противоречие, с которым приходится мириться Fideles Fidei Flagrantes…

Соффичи испытующе посмотрел на монаха. Тот был среднего роста, и ему наверняка уже исполнилось тридцать. Но в его поведении чувствовалась какая-то неуверенность, будто он был послушником.

– Звучит так, словно все вы здесь не в восторге от братства.

Брат нервно сглотнул и с горечью в голосе произнес:

– Вы правы…

– Но вы ведь добровольно вступили в него. Или вас вынудили?

– Конечно нет. Но меня привлекли обещаниями, которые в реальности превратились в полную противоположность. Обещанное Царство Небесное оказалось на деле чистилищем, если не сказать адом. Если вы понимаете, о чем я говорю.

– Тут и понимать нечего, – ответил Соффичи. Он был удивлен, что молодой человек безоглядно доверился ему. – А почему вы просто не уйдете из братства?

– Отсюда нет дороги назад. По крайней мере для меня!

Монсеньор вскочил:

– Что это значит?

– Значит, что у замка Лаенфельс есть вход, но нет выхода. Во всяком случае для тех, кто вступил некогда в братство. Кто сюда приходит, должен забыть прошлую жизнь. Происхождение, образование, положение, даже имя забывается день ото дня все больше и больше. И ни для кого нет исключений. Меня зовут здесь Циферинус.

– Циферинус?

– Это имя принадлежит святому, которого уже не почитают и которого вычеркнул из календаря Второй Ватиканский Собор за то, что он скорее был легендарной личностью и не прошел исторической проверки.

– Я не знал об этом, брат во Христе. Но почему «пылающие» вспомнили это старое имя?

– Протест против либеральных тенденций папства. В этих стенах происходят такие вещи, которых никто не понимает, за исключением нескольких человек. И эти люди сохранили свои мирские имена. К сожалению, я не в их числе.

– Почему же вас тогда приняли?

– Почему? Я принес в братство неплохое состояние, которое получил в наследство. Признаться, я рассчитывал на спокойную жизнь.

Циферинус протянул обоим гостям по старомодной чашке и куску черствого хлеба. Соффичи и Альберто не отказались бы от обильного завтрака, ведь они не ели уже больше двенадцати часов. Но мужчины были рады и сухому хлебу.

– У вас нет предположений о том, что здесь происходит в настоящий момент? – стараясь говорить тихо, поинтересовался Соффичи.

– Вы имеете в виду затею магистра с плащаницей?

– Именно это!

– Знаете ли, в замке Лаенфельс происходит много странных вещей, но тут не принято задавать вопросы. – Циферинус осекся, услышав шум в коридоре, и взволнованно прошептал: – Я прошу вас, закройте кран.

Альберто быстро выполнил его просьбу. Все трое заметно напряглись. Но шаги стихли, и через пару минут Альберто вновь пустил воду.

– Почему вы это делаете? – спросил Циферинус. Дрожащее пламя свечи освещало его лицо.

– У нас есть свои причины, – уклончиво ответил Альберто, который, несмотря на искренность монаха, не доверял ему. – Расскажите-ка лучше, что с кардиналом? – спросил он и поставил пустую чашку обратно на поднос. – Где Гонзага?

– Не беспокойтесь, он ночевал через две комнаты от вас. Он еще храпел, когда я принес ему завтрак.

– Очень интересно, – задумчиво произнес монсеньор. – Значит, у «пылающих» есть невообразимые богатства, счета в Лихтенштейне и доходы от недвижимости?

На бледном лице Циферинуса появилась горькая улыбка.

– Не только это, – сказал он. – Под замком находится старое подземелье, которое хорошо охраняется. Там лежат кучи золотых слитков. Такой капитал сделал бы честь центральному европейскому банку.

– И вы лично видели это золото? – осведомился Альберто.

Циферинус отрицательно покачал головой.

– Я – нет. Никто из нас не спускался в подвал. Все только говорят об этом.

Соффичи, пожав плечами, констатировал:

– Не первое и не последнее братство, которое под маской веры служит дьяволу. Но я не хотел вас обидеть! – тут же добавил он.

– Ничего страшного, – ответил брат. – «Пылающие» интерпретируют текст по своему усмотрению. Они читают Апокалипсис Иоанна[7]7
  Второе название – Откровение Иоанна Богослова.


[Закрыть], где сказано: «Советую тебе купить у меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться».

Монсеньор удивился:

– Значит, Откровение Иоанна играет большую роль, по мнению «пылающих»?

– И я скажу вам почему, – сказал монах. – В тексте Апокалипсиса зашифровано много загадок, которые можно толковать по-разному. А сейчас простите. Я думаю, что и так уже наговорил слишком много. Да поможет вам Бог!

Циферинус исчез так же молча, как и появился, прихватив с собой поднос с посудой.

Альберто открыл окно и вдохнул прохладный утренний воздух. В первых отблесках дня он увидел грунтовую дорогу, по которой они приехали. От Рейна до замка протянулась пелена тумана, накрывшая деревья и кусты. Пахло влажной листвой. На противоположном берегу реки слышался шум проходящего скорого поезда.

Совершенно неожиданно в комнату вошел кардинал Гонзага. За его спиной стоял незнакомый брат.

– Мы уезжаем, – тихо сообщил Гонзага. Он казался испуганным.

После этой новости у Соффичи и Альберто будто камень с души свалился. Не задавая лишних вопросов, они быстро пошли за братом.

Во внутреннем дворе их ждал старый «фиат». Альберто любил свою машину, как это бывает со всеми мужчинами. Но еще никогда ему так не терпелось поскорее сесть за руль. Он завел мотор. Соффичи сел на переднее сиденье, Гонзага – на заднее.

Вокруг никого не было видно. Ворота были открыты. Альберто нажал на газ – раздался спасительный звук мотора.

Сильный ночной дождь оставил на грунтовой дороге глубокие промоины. Альберто медленно съезжал с горы.

За первым поворотом им навстречу выскочил человек и, растопырив руки, попытался загородить дорогу.

– Это Циферинус! – растерянно вскрикнул монсеньор. – Откуда он тут взялся?

В изорванной одежде, с широко разведенными руками, Циферинус больше походил на огородное пугало, чем на человека.

– Кто это? Откуда вы знаете его имя? – недовольно рыкнул кардинал.

Но прежде чем Соффичи успел ответить, Циферинус подбежал к водительской двери. Альберто опустил стекло.

– Я прошу вас, – задыхаясь, произнес брат, – возьмите меня с собой!

– Как вы сюда попали? – поинтересовался шофер.

Циферинус показал наверх, и Альберто высунул голову из автомобиля. Из окна замка свисал канат.

– Вы?..

– Да, – почти беззвучно прошептал Циферинус.

С заднего сиденья раздался нетерпеливый голос Гонзаги:

– Чего хочет этот человек? Поехали дальше!

– Я прошу вас во имя Господа, – умолял брат.

– Мы должны ехать! – раздраженно закричал Гонзага.

Альберто бросил на монсеньора вопросительный взгляд. Но тот никак не отреагировал. Альберто понимал, что будет с Циферинусом, если они оставят его здесь.

– Поехали! – снова крикнул кардинал.

Альберто поднял стекло, продолжая смотреть на испуганное лицо монаха. Внезапно прозвучал выстрел. Кровь брызнула на стекло. Циферинус молча упал на землю.

Прошли секунды, которые показались вечностью, пока все не осознали, что произошло. Когда Соффичи увидел кровь, которая потекла по стеклу, его вывернуло наизнанку. Он высунул голову из машины, его рвало.

Гонзага, негодуя, повторил:

– Поехали, Альберто!

Шофер медленно отпустил тормоз и дал газу.

Глава 8

Назойливый трезвон телефона разбудил Мальберга. Сквозь щель между шторами в номер пробивался тонкий солнечный луч. Часы над кроватью показывали без десяти девять. Мальберг ненавидел, когда звонили до десяти утра.

– Мальберг! – угрюмо буркнул он в трубку.

– Говорит Лоренца Фальконьери, – услышал он голос маркизы на другом конце провода.

– Вы? – пробормотал Лукас, чувствуя, что еще полностью не проснулся. – Чем обязан в столь ранний час?

– Надеюсь, что не разбудила вас. Сама я всю ночь не могла глаз сомкнуть. Эта жара! Я все время думала…

– И к какому же выводу вы пришли?

Мальберг ожидал, что маркиза начнет рассказывать что-нибудь о Марлене.

– Я готова отдать вам всю коллекцию за двести пятьдесят тысяч евро. Но при условии, что сделка состоится в течение ближайших двух недель. Иначе я помещу объявление о продаже коллекции в специализированном журнале.

– Двести пятьдесят тысяч евро! – У Мальберга сразу же прояснилось в голове, а сон как рукой сняло. После осмотра фолиантов он предполагал, что коллекция стоит в три, а то и в четыре раза дороже. Но было одно «но»: где за две недели достать двести пятьдесят тысяч евро?

Мальберг неплохо зарабатывал. У него был магазин эксклюзивного антиквариата в Мюнхене на Людвигштрассе. Но его расточительный образ жизни и арендная плата за помещение магазина на большой улице, огромная квартира в престижном районе Мюнхена и зарплата служащим – все это входило в перечень издержек – обходились ему в тридцать тысяч евро в месяц. И в некоторые месяцы затраты превышали доход.

– Мальберг! Вы все еще на проводе?

– Да, да, – запинаясь, отозвался Лукас. – Я думаю, где можно быстро раздобыть четверть миллиона. Двести пятьдесят тысяч евро – это, согласитесь, нешуточная сумма.

– Я понимаю вас, – ответила маркиза. – Но мы ведь оба знаем, что эти книги стоят дороже. В общем, подумайте над моим предложением. У вас есть две недели. Две недели, считая с сегодняшнего дня, и не больше.

– Хорошо.

Лоренца Фальконьери быстро попрощалась, оставив Лукаса в растерянности.

Мальберг был в ссоре со своим банкиром Харальдом Яником из HVB. Каждый раз, когда Мальберг хотел купить какую-нибудь дорогую вещь, банкир находил тысячу отговорок, чтобы не дать ему кредит, и заверял, что если он выдаст такую большую сумму без каких-либо гарантий, то лишится работы. Макулатуру с печатями, как выражался банкир, гарантией считать нельзя.

Мальберг должен был действовать быстро. И он действовал.

По телефону Лукас забронировал билет на рейс Рим – Мюнхен. Самолет вылетал в тринадцать часов и в четырнадцать пятьдесят пять делал посадку в Германии. Мальберг поехал к маркизе на такси, сделал пару снимков коллекции и через два часа сел в самолет.

По прибытии в Мюнхен он первым делом поехал на Променаденплац, где находилось центральное управление банка HVB. В роскошном здании пахло деньгами, как и во всех больших банковских учреждениях. Еще в самолете Мальберг разработал стратегию поведения во время встречи с банкиром. Для этого ему пришлось распечатать в аэропорту сделанные утром фотографии размером тридцать на сорок.

К удивлению Лукаса, Харальд Яник сопротивлялся меньше, чем он ожидал. Широкоформатные снимки, похоже, заинтересовали его. Вначале Мальберг не мог понять причину такой доброжелательности, хотя… Он ведь еще не назвал сумму, которая ему была срочно нужна.

– Какова общая цена? – спросил Яник.

Мальберг нервно сглотнул:

– Вы спрашиваете о рыночной цене или о сумме, которая мне необходима для покупки?

– Как банкира и как кредитора, меня интересует и то и другое.

– Реальная рыночная цена коллекции – два-три миллиона.

Харальд Яник присвистнул:

– За сколько же намерены купить ее вы?

– Двести пятьдесят тысяч евро.

– И вы хотите взять такой кредит.

– Да, именно.

– Подождите минуточку! – Банкир поднялся из-за своего сверкающего письменного стола и удалился.

Мальберг обдумывал, как ему поступить в случае отказа. Но прежде чем он успел прийти к какому-либо решению, Яник вернулся.

– Я знаю вас как серьезного бизнесмена, – начал банкир с необычной для него приветливостью. – И хотя в данный момент мы не можем подтвердить услышанную от вас информацию, я верю вам на слово. Посовещавшись, правление решило дать вам кредит в двести пятьдесят тысяч евро на двенадцать месяцев с ежедневным процентом от полученной ссуды. Но при одном условии!

– И в чем оно заключается?

– Вы продадите лучшие экземпляры приобретенной вами коллекции нашему банку. Разумеется, по льготной цене.

Мальберг не знал, как ему поступить. Он испытующе посмотрел на Яника, проверяя, насколько тот серьезен.

Банкир, заметив пристальный взгляд Лукаса, сказал:

– Вы, должно быть, удивлены моей щедростью.

– Честно говоря, да.

– Понимаете ли, банк HVB занимается вложением средств в антиквариат и предметы искусства. Времена, когда резко росли цены на недвижимость, уже давно прошли. Самые значительные произведения искусства сейчас принадлежат либо государству, либо банкам. И помимо вложения денег немаловажную роль для нас играет имидж. Как вы хотите получить четверть миллиона – чеком или наличными?

– Чеком, – все еще пребывая в раздумье, ответил Мальберг. Он и не предполагал, что ему столь легко удастся раздобыть такую сумму. Вспоминая, как неохотно Яник выписывал ему кредиты, он не мог поверить своему счастью.

Спустя полчаса Лукас Мальберг вышел из банка с чеком на четверть миллиона евро в кармане.

Но прежде чем снова вылететь в Рим, он заглянул в магазин на Людвигштрассе, чтобы забрать свою помощницу. Пожилая библиотекарша, которой недолго осталось до пенсии, фрейлейн Кляйнляйн была правой рукой Мальберга. Она вела его дела вот уже десять лет. Ее внешность не привлекала покупателей, зато она была непревзойденным экспертом-профессионалом. Она легко определяла всех печатников пятнадцатого века по шрифтам и знала все тома, изданные в течение первых пятидесяти лет книгопечатания. А их было около двух тысяч.

Когда Мальберг зашел в магазин, у фрейлейн Кляйнляйн (она настаивала, чтобы ее называли именно так, по-старомодному) как раз находился клиент, который интересовался иллюминированным миссалом шестнадцатого века. Мальберг за три или четыре года до этого приобрел его на аукционе в Голландии и, как ни странно, до сих пор не смог найти покупателя.

Пока фрейлейн Кляйнляйн сладкоречиво рассказывала посетителю о раскрашенной медной гравюре и тексте, Мальберг проверил баланс. В августе, как обычно, прибыль резко падала: музейные работники и коллекционеры отправлялись в отпуск. Спроса практически не было. Лукас краем уха слушал разговор, и ему показалось, что клиента оттолкнула цена на раритет – четыре тысячи евро.

– Простите, что я вмешиваюсь. – Мальберг вышел из-за конторки. – Но в этом случае речь идет о прекрасно сохранившейся вещи – миссале в оригинальном переплете. Посмотрите на эту роскошную гравюру. Колорирование сохранилось со времени издания. Мы ее проверяли с помощью кварцевой лампы. А что касается цены, то я охотно пойду вам навстречу и предложу, скажем, три с половиной!

Осторожно, страницу за страницей, Мальберг листал драгоценный фолиант. Скорее подсознательно он отмечал для себя даты евангелий: Sexagesima, Oculi, Laetare. Не отдавая себе отчета, он вдруг остановился и, помедлив, вытащил из кармана пиджака записную книжку Марлены. Фрейлейн Кляйнляйн вопросительно посмотрела на шефа. Посетитель, похоже, созрел для покупки, но Мальберг уже утратил интерес к сделке.

Как же он сразу не догадался! Странными записями в книжке были зашифрованы определенные календарные даты. Мальберг быстро захлопнул записную книжку и, не говоря ни слова, вернулся за конторку. Сев за потертый бидермейеровский секретер, который служил письменным столом, и подперев голову руками, Лукас внимательно рассматривал записи в книжке Марлены.

Какая тайна скрывалась за странными зашифрованными записями? Вдруг Мальберг подумал, что этот почерк вообще не принадлежит Марлене. То, что он нашел книжку в ее квартире, еще не означало, что эти записи сделаны ее рукой. Мальберг вздохнул. Ему лучше бы вовсе забыть об инциденте в Риме, в котором он не играл первую скрипку. Но Лукасу казалось, что его преследовал дух Марлены.

Продав гравюру, фрейлейн подошла к конторке и положила семь пятисотенных купюр на стол. Она была слишком сдержанной, чтобы спрашивать Мальберга о причинах его странного поведения.

– Фрейлейн Кляйнляйн, – наконец заговорил Мальберг, не отрывая глаз от записей, – вы хорошо разбираетесь в Библии, во всяком случае в Ветхом Завете вы сильнее меня. Что вы можете сказать об этих записях?

Кляйнляйн, не привыкшая к похвалам, покраснела. Пожилая фрейлейн легко смущалась. Она водрузила большие очки в роговой оправе на нос и начала листать записную книжку. При этом, прежде чем перевернуть страницу, она каждый раз слюнила указательный палец.

Мальберг не сводил с нее глаз, наблюдая, как она, просматривая страницу за страницей, едва заметно качала головой. Наконец библиотекарша спросила:

– Что это такое? У Мартина Лютера я ничего подобного не встречала.

– Конечно нет, – возмутился Лукас. – Меня интересует только содержание.

– Мне кажется, апокриф очень странный. Laetare, Sexagesima, Reminiscere, Oculi – это даты христианского церковного календаря. И все это воскресенья.

– А имена? Там указаны какие-нибудь имена?

– Несомненно. Если я не ошибаюсь… – Фрейлейн Кляйнляйн взяла с полки истрепанный библейский словарь и начала быстро листать. – Память меня не подвела, – с победоносным видом произнесла она и сдвинула очки на кончик носа. – По еврейским канонам, – начала она читать, – от исторических произведений Иисуса Навина и до второй книги Царей эти книги называются ранними пророками. В противоположность им появилась группа поздних пророков, которых делят на «больших» и «малых». «Большие» пророки – это Исайя, Иеремия, Иезекииль и Даниил. Двенадцать «малых» пророков – Осия, Иоиль, Авдий, Иона, Амос, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Захария, Малахия.

– Наум, Захария, Малахия… – тихо пробормотал Мальберг. – Имена, которые встречаются и в записной книжке.

– Именно так. И если позволите, замечу: смысла в этом никакого нет. Вот только…

– Что?

– Не обращайте внимания, эта идея абсурдна. Нет, забудьте об этом!

Мальберг не хотел давить на фрейлейн Кляйнляйн. Он боялся, что она может задать ненужные вопросы, но в то же время надеялся, что в будущем ему удастся выяснить, о чем хотела сказать его помощница.