Текст книги "Еще одна из рода Болейн"

Моя беременность принесла семье немало благ. Отец стал виконтом Рочфордом, а Джордж именовался «сэр Джордж Болейн». Матушке, как виконтессе, разрешалось теперь носить пурпур. Мужу моему был пожалован еще кусок земли вдобавок к его растущему поместью.

– Похоже, мне надо поблагодарить вас, мадам. – Муж решил сесть рядом со мной за ужином и угождать мне, отрезая лучшие кусочки мяса.

Взглянув туда, где сидел король, я улыбнулась, заметив – Генрих смотрит в нашу сторону.

– Всегда рада оказаться полезной, – вежливо ответила я.

Он откинулся в кресле, улыбнулся, но в глазах стояла тоска, тоска пьяницы.

– Итак, нам предстоит еще один год – вы при дворе, я в свите короля, и мы редко друг друга видим и еще реже разговариваем. Вы – любовница, я – монах.

– Не знала я, что вы решили вести воздержанную жизнь. – Я постаралась, чтобы голос мой звучал спокойно.

У него хватило вежливости улыбнуться.

– Я женат, вы замужем. Откуда мне взять наследников для моего нового поместья, если не от жены?

Я кивнула. Мы оба несколько мгновений молчали.

– Вы правы, мне очень жаль, – наконец проговорила я.

– Если опять родится девочка и он потеряет к вам интерес, вас пошлют домой, ко мне. Вы снова станете моей женой, – сказал он как бы между прочим. – Как вы думаете, мы поладим, вы, я и два маленьких бастарда?

– Мне неприятно слышать это слово, милорд. – Я взглянула ему прямо в глаза.

– Осторожно, – напомнил он, – за нами наблюдают.

На моем лице тут же появилась ничего не значащая придворная улыбка.

– Кто наблюдает? Король? – Я не хотела оборачиваться.

– И ваш отец.

Я взяла хлеб, принялась потихоньку отщипывать маленькие кусочки, делая вид, что мы говорим о пустяках.

– Мне неприятно слышать, когда вы так говорите о Екатерине. Она носит ваше имя.

– Так что, я должен ее за это любить?

– Мне кажется, когда вы ее увидите – сразу полюбите. Такая красивая девочка. Не могу представить, чтобы вы ее не полюбили. Надеюсь, смогу побыть с ней этим летом в Хевере. Она уже, наверное, учится ходить.

Он опустил глаза:

– Так вот чего вам на самом деле хочется, Мария. Вы любовница короля Англии, а ваше заветное желание – жить в маленьком замке и учить дочку ходить.

Я усмехнулась:

– Глупость, правда? Но так и есть. Ни на что на свете не променяла бы такой возможности.

Он покачал головой, начал ласковым голосом:

– Мария, поправьте меня, если я ошибаюсь. Мне раньше казалось, что вы меня просто использовали, я очень сердился на вас и эту волчью стаю – вашу драгоценную семейку. А теперь мне вдруг пришло в голову, что это мы на вас наживаемся. Мы все благоденствуем и преуспеваем, а вы между всеми нами как кусок бисквита, брошенного в пруд уткам, – всяк надкусывает, всяк ест живьем. Пожалуй, вам надо было выйти замуж за кого-то, кто бы вас любил, заботился о вас и без перерыва делал вам младенцев, чтобы вы могли их сами кормить.

Представив себе эту картину, я только улыбнулась.

– Хотели бы вы быть замужем за таким человеком? Мне бы это понравилось. Я бы хотел, чтобы вы жили с тем, кто вас любит и никому не отдает, как бы выгодно это ни казалось. Когда я пьян и грустен, мне иногда хочется набраться храбрости и стать таким человеком.

Я молчала, не отвечая, – пусть любопытные соседи по столу отвлекутся на что-нибудь еще.

– Что сделано, то сделано, – мягко проговорила я. – Все было за меня решено раньше, чем я выросла и научилась думать самостоятельно. Уверена, милорд, вы совершенно правы, подчиняясь желаниям короля.

– Я могу, по крайней мере, употребить свое влияние хотя бы раз и уговорить его отпустить вас в Хевер этим летом. Хоть это я могу для вас сделать.

– Как я была бы рада, – прошептала я, глядя ему прямо в лицо и чувствуя, как мои глаза наполняются слезами при мысли, что снова увижу крошку Екатерину. – Да, милорд, я была бы несказанно рада.

Уильям сдержал свое слово. Поговорил с моим отцом, поговорил с дядей. И в конце концов поговорил с королем. Мне разрешили удалиться в Хевер на все лето, проводить время с Екатериной в прогулках по яблоневому саду.

Джордж дважды без предупреждения являлся с визитом, влетал галопом во двор замка, без шляпы, без камзола, так что все служанки просто умирали от восторга и желания. Анна донимала брата вопросами – что делается при дворе, кто за кем ухаживает, но он был утомлен и молчалив, часто в знойный полдень поднимался по каменным ступеням в часовенку наверху, где на потолке плясали отблески воды из замкового рва. Там он преклонял колени и проводил часы в молчании – молился, мечтал, бог ведает.

Он был страшно недоволен женой. Джейн Паркер никогда не приезжала с ним в Хевер, он ей не разрешал. Эти дни, проведенные с нами, не предназначались для ее любопытных глаз и постоянной, жадной жажды скандала.

– Она просто какое-то чудовище, – как-то раз в разговоре со мной бросил он. – Ровно так, как я и боялся, – просто ужасно.

Мы сидели в маленьком садике, разбитом у въезда в замок. Деревья и изгороди скульптурно подстрижены, являя собой истинные произведения искусства. Каждый кустик, каждый цветок на своем месте, все цветет и благоухает. Мы уселись втроем на каменной скамье подле фонтана, издававшего негромкий мелодичный шум – словно дождь, стучащий по крыше дома. Джордж удобно устроил темноволосую голову у меня на коленях. Я откинулась на спинку скамьи, закрыла глаза.

Анна сидела на другом конце скамьи.

– И впрямь ужасно?

Он открыл глаза, но вставать поленился. Поднял руку, стал загибать пальцы, подсчитывая грехи жены:

– Во-первых, она отвратительно ревнива. Я за дверь не могу ступить без того, чтобы она не принялась за мной следить. Она из ревности затевает такие невзаправдашние битвы.

– Невзаправдашние? – удивилась Анна.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – нетерпеливо бросил он и вдруг начал фальцетом: – Если я вас снова увижу с этой фрейлиной, сэр Джордж, тогда все уже будет ясно! Если вы с этой девушкой еще раз приметесь танцевать, сэр Джордж, придется мне поговорить и с вами, и с ней.

– До чего отвратительно, – согласилась Анна.

– Во-вторых, – он продолжил список, – она на руку нечиста. Если у меня в кармане шиллинг завалялся и она думает, я не замечу, его уж нет как нет. Оставь на столе какую безделушку, мигом сцапает, словно сорока.

Анна была в восторге:

– Правда? Помнится, у меня раз пропала шитая золотом лента, наверное, она взяла.

– В-третьих, а это хуже всего, гоняет меня в постели, как сучка во время течки.

Я не могла удержать смеха:

– Джордж!

– Да, да, – подтвердил он. – Уже насмерть меня загнала.

– Тебя? – насмешливо переспросила Анна. – Я думала, тебе только того и надо.

Брат сел, покачал головой, ответил серьезно:

– Я не о том, ты не понимаешь. Кто бы возражал против пылкой страсти в постели, если, конечно, все остается в семье и она меня не позорит. Дело не в этом. Ей нравится… – Он внезапно замолчал.

– Скажи нам, скажи, – смеясь, взмолилась я.

Анна вдруг нахмурилась и шикнула на меня:

– Перестань. Тут дело серьезное. Что ей нравится, Джордж?

– Это даже не похоть, – с трудом выговорил он. – С похотью я бы как-нибудь справился. И не то что ей чего-то такого необычного хочется – я тоже не прочь порезвиться. Но ей нравится власть – власть надо мной. Недавно она меня спросила, не хочу ли я какую-нибудь девушку. Обещала привести девчонку и, что хуже всего, хотела за нами наблюдать.

– Ей нравится смотреть? – переспросила Анна.

Брат покачал головой:

– Нет, мне кажется, ей нравится все устраивать. Сдается, ей нравится подслушивать под дверьми, подглядывать в замочную скважину. Ей хочется все устроить, а потом смотреть, как другие этим занимаются. Когда я сказал «нет»… – Тут он снова резко оборвал себя на полуслове.

– Что она тогда предложила?

Джордж покраснел:

– Мальчика.

Я хихикнула, шокированная его словами, но Анна не смеялась.

– Почему она предложила тебе мальчика, Джордж?

Он отвернулся.

– Там есть один хорист, хорошенький такой мальчишка, голос сладкий, словно у девушки, но при этом остроумный, как мужчина. Я ничего не говорил и ничего не делал. Но она раз заметила, как я смеялся какой-то его шутке и похлопал парня по плечу, – она везде видит похоть.

– Это уже второй раз, как твое имя связывают с именем какого-то мальчишки. – Анна была недовольна. – Помнишь того мальчишку-пажа, которого в прошлом году отослали домой?

– Ничего тогда не было, – буркнул брат.

– А теперь?

– И теперь ничего.

– Какое опасное «ничего», – заметила Анна. – И тогда ничего, и сейчас ничего. Девчонки – это пустяк, но за такие дела могут и повесить.

Мы помолчали, мрачная компания под ярким летним солнцем. Джордж покачал головой.

– Все это ничего не значит, – повторил он. – Никому до этого и дела нет. Просто меня уже тошнит от женщин, постоянных заигрываний, от всех этих разговоров про женщин. Знаете, все эти сонеты, и флирт, и пустые обещания. Мальчики – чистые и понятные… – Он отвернулся. – Но это все пустяки, не стоящие внимания.

Анна глядела на брата, в глазах невысказанный вопрос.

– Один из страшных грехов. Тебе бы лучше избавиться от подобных пустяков.

Он встретил ее взгляд:

– Я помню, мисс Всезнайка.

– А Фрэнсис Уэстон? – спросила я.

– А он-то тут при чем?

– Вы все время вместе.

Джордж нетерпеливо покачал головой и поправил меня:

– Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила – устал я от дамского тщеславия.

Осень 1525 года

Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Я заметила, скривившись, что на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.

Было решено: Анна вернется ко двору весной.

– Она получила хороший урок, – рассудительно заметил отец. – Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.

Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме – что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, – герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.

– Это бессмысленно, – решительно заявил дядя, – но указывает на ход мысли короля. Он собирается сделать Фицроя наследником. – Дядя замолчал и оглядел нас четверых, сидящих за столом, – отца и мать, Джорджа и меня. – Ясно, что он доведен до отчаяния. Пора подумать о новом браке. Это по-прежнему самый спокойный и быстрый способ обзавестись наследником.

– Но если Уолси устроит новый брак, нас он ни за что не выберет, – заметил отец. – С чего бы? Другом он нам никогда не был. Будет искать французскую или португальскую принцессу.

– А если у нее будет сын? – Дядя кивком указал на меня. – Если королева не будет стоять на дороге? Девочка хорошего рода, не хуже, чем мать Генриха. Второй раз от него беременна – и все шансы за то, что на этот раз мальчик. Женится на ней – сразу получит наследника. Идеальное решение.

Повисло молчание. Я огляделась – они все кивали.

– Королева никогда не согласится, – сказала я просто. Почему-то именно я всегда напоминала об этом факте.

– Когда королю не будет нужен ее племянник, не нужна будет и она. – Дядя не знает жалости. – Мирный договор, доставивший Уолси столько хлопот, открывает нам все двери. Мир с Францией положит конец союзу с Испанией – и королеве. Хочет она этого или нет, Екатерина просто опостылевшая жена.

Воцарилось молчание. То, о чем мы сейчас говорим, полная и окончательная измена, но дядя ничего не боится. Взглянул прямо мне в лицо – будто пальцем в лоб уперся, навязывая свою волю.

– Конец союза с Испанией предвещает конец королевы. Добровольно или нет, ей придется уйти с дороги. И ты займешь ее место, хочешь ты этого или нет.

Призвав на помощь все свое мужество, я встала и обошла кресло, чтобы опереться на массивную резную спинку. Голос мой звучал ровно и твердо:

– Нет, дядя. Простите, не могу так поступить. – Я встретила его взгляд – острые, орлиные, ничего не пропускающие черные глаза. – Я люблю королеву. Она великая женщина, не могу я ее предать. Не могу занять ее место. Не могу оттолкнуть ее и стать королевой Англии. Это против законного порядка вещей. Никогда не осмелюсь. Просто не могу.

В его улыбке было что-то волчье.

– Мы создадим новый порядок. Новый мир. Ты понимаешь, о чем идет речь? Наступит конец власти папы, изменится карта Франции и Испании, изменится все. Мы стоим на пороге перемен.

– А если я откажусь? – еле слышно спросила я.

Дядя одарил меня самой циничной из своих улыбок, глаза холодные как лед.

– Не выйдет, – просто ответил он. – Мир не настолько изменился. Командуют все еще мужчины.

Весна 1526 года

В конце концов Анне позволили вернуться ко двору. Она приняла на себя мои обязанности при королеве, потому что я чувствовала себя все хуже и хуже. На этот раз беременность проходила тяжело, и повивальные бабки клялись – все потому, что я ношу большого, крепкого мальчишку и он высасывает из меня все соки. Конечно, я ощущала его вес, прогуливаясь по Гринвичу и мечтая поскорее оказаться в постели.

Когда я ложилась, ребенок давил мне на спину так, что среди ночи у меня сводило ноги. Вот и сейчас Анна, едва проснувшись от моего крика, проползла под одеялом и устроилась в ногах кровати помассировать мне пальцы.

– Ради бога, давай уже спать, – ворчала она. – Что ты все время вертишься и мечешься?

– Не могу улечься. Если бы ты немножко больше думала обо мне и немножко меньше о себе, принесла бы еще одну подушку под спину и чего-нибудь попить, а не лежала бы как колода.

Сестра хмыкнула и повернулась, чтобы получше меня разглядеть. Комнату освещали только тлеющие в камине угли.

– Тебе действительно плохо или ты дурака валяешь?

– Мне очень плохо. Правда, Анна, у меня каждая косточка болит.

Она вздохнула, выбралась из кровати и зажгла свечу от камина. Наклонившись, пристально вгляделась мне в лицо:

– Бледная как привидение. – В голосе явственно прозвучала радость. – Тебя можно за мою мать принять.

– Мне больно, – повторила я.

– Хочешь подогретого эля?

– Да, спасибо.

– И еще подушку?

– Да, спасибо.

– И, как всегда, на горшок?

– Да, спасибо. Ах, Анна, если когда-нибудь будешь носить ребенка, поймешь, каково мне. Клянусь, это не пустяк.

– Сама вижу, что не пустяк. С первого взгляда ясно – чувствуешь себя лет на девяносто. Ума не приложу, как мы удержим короля, если так будет продолжаться.

– Ерунда. Он все равно замечает только мой живот.

Анна сунула кочергу в огонь и поставила на край камина кувшин с элем и пару кружек.

– Спит он с тобой? – спросила она с интересом. – Когда ты приходишь вечером к нему спальню?

– В этом месяце – ни разу. Повитуха сказала – нельзя.

– Разумный совет любовнице короля. Интересно, кто ей за это заплатил? А ты, дурочка, и уши развесила, – раздраженно проворчала Анна, взяла, согнувшись над камином, раскаленную кочергу и сунула в кувшин с элем. Питье зашипело и забурлило. – И что ты говоришь королю?

– Что ребенок важнее всего.

Анна покачала головой, разлила эль по кружкам.

– Мы сами – важнее всего, – напомнила она. – Ни одна женщина не удержит мужчину, просто рожая ему детей. Необходимо и то и другое, Мария. Все равно надо доставлять ему удовольствие, даже если ждешь ребенка.

– Не могу же я делать все сразу, – жалобно простонала я. Сестра передала мне кружку, я сделала маленький глоток. – Хочу отдохнуть, и пусть мой сын спокойно растет и набирается сил. Я же при дворе с четырех лет, не при одном, так при другом. Я устала от танцев, праздников, турниров, маскарадов. Устала изумляться, что человек, на вид вылитый король в маске, – действительно король в маске. Вот бы уехать в Хевер прямо завтра!

Анна забралась в постель с кружкой в руке и улеглась возле меня.

– Не можешь ты уехать, – отрезала она. – У тебя все козыри на руках. Если королева уйдет с дороги, кто знает, как высоко ты взлетишь. Надо продолжать.

Я посмотрела на сестру поверх кружки, помолчала немного.

– Послушай, – произнесла я тихонько. – Не лежит у меня к этому душа.

Она посмотрела мне прямо в глаза и честно ответила:

– Может, и так. Но у тебя нет выбора.

Зима выдалась холодной, и от этого было еще тяжелей. Я сидела дома, заняться нечем, каждый день начинало болеть что-нибудь новое – и я стала бояться родов. Одно дело – носить первого ребенка в блаженном неведении, но теперь-то я знала: впереди месяц одиночества и темноты, а потом – беспредельные мучения, повитухи, угрожающие вытащить младенца прямо из живота, пока я, вцепившись в простыню, кричу от ужаса и боли.

– Улыбайся! – набросилась на меня Анна.

Король вошел в комнату, окружавшие меня дамы заволновались, схватились кто за лютню, кто за бубен. Я попыталась улыбнуться, но, когда все время болит спина и смерть как хочется писать, какие уж тут улыбки. Я почти свалилась на низкую скамеечку.

– Улыбайся же, – выдохнула Анна. – И сядь прямо, ленивая шлюха.

Генрих взглянул на нас:

– Вы, леди Кэри, выглядите утомленной.

– Она несет тяжкое бремя. – Анна сияла улыбкой. – Кому же это знать, как не вашему величеству?

– Может быть. – Он, казалось, слегка удивился. – А не слишком ли вы прямы, мадам?

Анна и глазом не моргнула:

– Каждой лестно устремиться прямо к вам, ваше величество. Если нет, конечно, резона бежать от вас подальше.

– И вы тоже побежите, мисс Анна? – Его увлек ее тон.

– Не волнуйтесь, не слишком быстро, – моментально ответила Анна.

Он расхохотался, а все дамы, и особенно Джейн Паркер, пытались понять, чем это я смогла развеселить короля. Он похлопал меня по коленке:

– Я рад, что твоя сестра вернулась ко двору. С ней веселее.

– Гораздо веселее, – ответила я, не голос, а просто сахар.

Я не сказала сестре ни слова, пока мы не остались вечером одни. Анна помогла мне переодеться, расшнуровала тугие тесемки корсажа, и я вздохнула с облегчением. Почесала освободившийся живот, от ногтей остались красные полосы, выпрямила спину, надеясь хоть немного уменьшить постоянную боль.

– Ну и что ты, по-твоему, делаешь? – спросила я раздраженно. – Убегаешь от короля?

– Глаза раскрой, – отрезала Анна.

Она помогла мне освободиться от юбки и влезть в ночную сорочку. Новая горничная налила воды в кувшин, и под придирчивым взглядом Анны я, как могла, вымылась чуть теплой водой.

– Ноги не забудь, – велела Анна.

– Мне их даже не увидеть, не то что помыть.

Анна жестом приказала поставить лохань на пол, чтобы я могла сесть, пока горничная моет мне ноги.

– Я просто делаю, что велят. – В голосе сестры слышался холодок. – Ты сама скоро поймешь.

Закрыв глаза, я наслаждалась чудным ощущением – мыльная пена смывает грязь с ног. Но в словах сестры звучали предостерегающие нотки.

– Кто велит?

– Дядя. Отец.

– Что велят?

– Нужно, чтобы король думал о тебе, не забывал про тебя. Чтобы ты была у него на глазах.

– Ну да, конечно.

– Если этого мало, буду флиртовать с ним сама.

Я выпрямилась и начала вслушиваться:

– Дядя велел тебе флиртовать с королем?

Анна кивнула.

– Когда он тебе это сказал? Где?

– Он приезжал в Хевер.

– Поехал в Хевер среди зимы, только чтобы приказать тебе флиртовать с королем?

Она кивнула без тени улыбки.

– Бога ради, разве он не знал, что ты и так будешь флиртовать? Это для тебя не труднее, чем дышать.

Анна невольно рассмеялась:

– Ясное дело, нет. Он приезжал объяснить, что наша главная цель, твоя и моя, увериться – если король захочет найти себе развлечение, пока ты не оправишься от родов, то не под юбкой у девчонки из семейства Сеймур.

– И как, интересно знать, я смогу его остановить? Половину времени мне придется провести в одиночестве.

– Правильно. Придется мне.

Сразу же вернулись детские опасения.

– А если ты понравишься ему больше?

– Ну и что? Я тоже Болейн, – ядовито улыбнулась сестрица.

– Это дядя Говард так сказал? А обо мне он подумал – подстрекать сестру флиртовать с отцом моего ребенка, пока я рожаю!

– Именно так. О тебе он совершенно не думает, – кивнула Анна.

– Не хочу, чтобы ты возвращалась ко двору в качестве моей соперницы.

– Я и так твоя соперница, с самого рождения, – сказала Анна просто. – А ты моя. Мы же сестры.

Она все исполнила блестяще, никто ничего не заподозрил. Играла с королем в карты, да так хорошо, что теряла не больше одного-двух очков. Она пела песни его сочинения, предпочитая их песням всех остальных. Поощряла сэра Томаса Уайетта и еще десяток мужчин тесниться вокруг нее, пусть король привыкнет считать Анну самой соблазнительной женщиной при дворе. Куда бы она ни шла, вокруг нее не смолкали смех, болтовня и музыка – а ведь двор всегда жаждал развлечений. Долгими зимними вечерами главная обязанность придворных – не давать королю скучать, и в этом с Анной не мог сравниться никто. Только Анна могла весь день напролет оставаться обворожительной, привлекательной, очаровательной – и совершенно естественной.

Генрих садился рядом со мной и Анной, называл себя чертополохом меж двух прекрасных роз, сорняком меж спелых пшеничных колосьев. Обняв меня за талию, любовался ее танцем и заглядывал в ноты у меня на коленях, когда она пела. Он ставил на меня, если я играла против нее. Внимательно наблюдал, как она перекладывает лучшие куски мяса из своей тарелки в мою. Анна вела себя как нежнейшая сестра, невозможно быть заботливее и внимательнее.

– Ты низкая тварь, – заявила я однажды вечером.

Анна, сидя перед зеркалом, расчесала волосы и теперь заплетала толстую косу.

– Знаю.

Она продолжала самодовольно рассматривать свое отражение, но тут раздался стук, и Джордж сунул голову в дверь:

– Можно?

– Входи, – отозвалась Анна, – только дверь закрой, в коридоре сквозняк.

Брат послушно закрыл дверь и наклонил кувшин вина в нашу сторону:

– Кто-нибудь выпьет со мной? Миледи Плодоношение или миледи Весна?

– Я думала, вы с сэром Томасом отправились по бабам, – заметила Анна. – Он говорил, что собирается кутнуть сегодня.

– Король задержал меня. Хотел поговорить о тебе.

– Обо мне? – Анна вдруг насторожилась.

– Хотел знать, как ты отнесешься к приглашению.

Сама не сознавая, что делаю, я вцепилась ногтями в алый шелк простыни.

– Что за приглашение?

– В постель.

– И что ты ответил? – торопила Анна.

– Как приказано. Ты – девственница и гордость семьи. О постели до свадьбы и речи быть не может. Ни с кем на свете.

– А он?

– Ох.

– И это все? – Я требовала ответа. – Просто сказал: «Ох»?

– Да. И отправился вниз по реке к шлюхам, вслед за лодкой сэра Томаса. Ты обратила его в бегство, Анна.

Она приподняла край ночной сорочки и улеглась в постель. Джордж взглядом знатока окинул ее обнаженные ноги:

– Очень мило смотришься.

– Не сомневаюсь, – ответила она самодовольно.

Я отправилась в родильный покой в середине января, и мне не полагалось знать, что происходит снаружи, пока я заперта в темноте и тишине. Говорили – был турнир и Генрих носил под плащом залог, который дала ему не я. Девиз на щите «Провозглашаю – не смею» озадачил добрую половину придворных, полагавших, что это дань восхищения мне. Странно только – мне не увидеть ни турнира, ни девиза, запертой в полумраке родильного покоя, где нет ни придворных, ни музыкантов, и только толпа старух, потягивающих эль, ждет своего – а на самом деле моего – часа.

Некоторые полагали, моя звезда высоко взошла и девиз означает, что недалеко и до признания сына и наследника. Лишь очень немногие догадались перевести взгляд с короля, сражающегося под двусмысленным обещанием, начертанным на щите, на мою сестрицу – сидит себе подле королевы, глаз не сводит со всадников, на губах легчайшая улыбка, в повороте головы едва заметный вызов.

Она зашла ко мне вечером и сразу же начала жаловаться на духоту и темноту в комнате.

– Сама знаю, – коротко ответила я. – Говорят, так надо.

– Почему ты это терпишь?

– Подумай хорошенько, – посоветовала я. – Предположим, я добьюсь, чтобы подняли занавески и открыли окна, а потом потеряю ребенка или он родится мертвым, представляешь, что скажет наша матушка? Даже гнев короля по сравнению с этим ничто.

Анна кивнула:

– Не можешь позволить себе сделать неверный шаг.

– Быть возлюбленной короля – не только удовольствие.

– Он хочет меня. Он почти готов признаться.

– Придется отступить, если у меня будет мальчик, – предупредила я.

– Знаю. Но если будет девочка, мне могут приказать двигаться дальше.

Устав спорить, я откинулась на подушки:

– Двигайся куда хочешь, мне все равно.

Она глянула на мой округлившийся живот с любопытством и отвращением:

– Какая же ты огромная. Барку в твою честь называть, а не боевой корабль.

Я вгляделась в сияющее оживленное лицо, темные волосы убраны под изящный чепчик, цвет лица изумительный.

– Когда на завтрак подадут змей, тебе придется есть тезку, – констатировала я. – Уходи, Анна, у меня нет сил ссориться.

Она встала и пошла к двери.

– Если он захочет меня вместо тебя, придется помогать мне, как я помогала тебе, – предупредила Анна.

Я закрыла глаза.

– Захочет тебя – возьму новорожденного, если будет на то Божья воля, и уеду в Хевер, а ты забирай себе короля, двор и в придачу всю зависть, злобу и сплетни, я только спасибо скажу. Но учти, король не тот человек, который может принести женщине много счастья.

– Не желаю просто быть его женщиной, – высокомерно парировала Анна. – Уж не думаешь ли ты, что я стану шлюхой вроде тебя?

– Никогда он на тебе не женится. А если и так, подумай хорошенько. Погляди на королеву, прежде чем метить на ее место. Вглядись – на ее лице следы страдания, спроси себя, много ли радости принесет тебе брак с ее мужем.

Анна помедлила, прежде чем открыть дверь.

– За короля выходят не для радости.

В феврале у меня побывал еще один посетитель. Мой муж Уильям Кэри пришел рано утром, когда я завтракала хлебом с ветчиной и элем.

– Не хочу прерывать ваш завтрак. – Он остановился в дверях.

Я подозвала горничную:

– Убери.

Я чувствовала себя неловко – такая толстая и тяжелая на фоне его ухоженной красоты.

– Я пришел передать вам наилучшие пожелания от короля. Он просил сообщить, что милостиво дал мне очередную должность. Я опять ваш должник, мадам.

– Рада за вас.

– По его великодушию я понял, что должен дать ребенку свое имя.

Я неловко подвинулась в постели.

– Он никогда не говорил мне, чего хочет. Но я думала…

– Еще один Кэри. Чудная семейка получается!

– Да.

Он поцеловал мне руку, как будто вдруг раскаялся, что дразнил меня.

– Такая бледная и измученная. Нелегко на этот раз?

От неожиданной доброты на глаза навернулись слезы.

– На этот раз нелегко.

– Не боитесь?

Я положила руку на огромный живот:

– Немного.

– К вашим услугам лучшие повивальные бабки в королевстве, – напомнил он.

Я кивнула. Не было смысла говорить – обо мне и раньше заботились самые лучшие повитухи, и они провели три ночи подряд, стоя вокруг моей кровати и обсуждая самые страшные истории о смерти младенцев, какие только можно себе представить.

Он повернулся к двери:

– Я передам его величеству, что вы выглядите цветущей и жизнерадостной.

Тень улыбки скользнула по моему лицу.

– Хорошо. И пожалуйста, уверьте его в моем совершенном почтении.

– Он очень интересуется вашей сестрой, – заметил Уильям.

– Она очень интересная женщина.

– Не боитесь, что займет ваше место?

Я обвела рукой темную комнату, тяжелый полог, жаркий огонь и свою собственную бесформенную тушу на кровати:

– Бога ради, муженек, сегодня утром я готова любой уступить свое место.

Он расхохотался, взмахнул шляпой в поклоне и вышел. Я продолжала молча лежать, глядя, как полог кровати тихонько колеблется в неподвижном воздухе. Начинался февраль, роды ожидались не раньше середины месяца, казалось, до этого еще целая жизнь.

Слава богу, он родился раньше. И слава богу, мальчик. Мой маленький сыночек родился в четвертый день февраля. Признанный, здоровенький сын короля – Болейны получили все, что хотели, и могли начинать игру.