Текст книги "В разгар лета"

СКАНДАЛ В ВЕРХАХ

Долгое время я не могла забыть о Дигори. Я вспоминала его то стоящим рядом со мной, пряча рыбу в свою сумку, то швыряющим камешки в реку, то в лавке Слэттери… Что значит – быть высланным на семь лет?

Мы много говорили об этом с отцом, и он вспоминал о своем прошлом: прибытие на неведомую землю, выход из корабельного трюма под сияющее солнце, чувство униженности от того, что ты – преступник и находишься среди преступников. Так было и с моим отцом, то же сейчас происходит и с Дигори. Быть может, он идет сейчас по этапу на тяжелые работы. Отец был значительно старше Дигори, когда ему выпало это испытание.

Иногда мы с братом обсуждали судьбу Дигори, но очень скоро его интерес к подобным разговорам угас.

«Это неизбежно, и в один прекрасный день я буду к этому относиться также», – думала я.

Джекко ходил в школу, мне было очень одиноко, и я привыкла с нетерпением ждать выходных. Кроме того, иногда Джекко не возвращался домой, проводя время с приятелями, бывало, и его приятели приходили к нам. Они мне позволяли присоединяться к ним: мы ездили верхом, купались, ловили рыбу, катались на коньках или ходили под парусом с рыбаками. Но бывало так, что мне ясно давали понять нежелательность моего присутствия.

За всей этой суетой я тоже забыла о Дигорн, и, только случайно оказываясь на пепелище, я вспоминала все и чувствовала острую боль и угрызения совести оттого, что забыла. В любом случае у всех было словно молчаливое соглашение забыть тот канун самого долгого дня в году.

Я вспоминаю следующий такой праздник. Мы выехали в вересковые поля в экипаже, и лошадьми правил отец. Все происходило по сравнению с прошлым годом очень спокойно: зажгли костер, пели песни, и никому не пришло в голову прыгать, через огонь.

Правда, люди избегали ходить на поляну в лес к сгоревшей хижине. Даже днем они предпочитали обходной путь. Возможно, некоторые из них вспоминали происшедшее и испытывали глубокий стыд, но мамаша Джинни была мертва, а ее внук далеко.

Рольфа я теперь видела реже, чем обычно: он часто пропадал у университетских друзей, кроме того, он часто ездил на археологические раскопки. Но его отец приезжал к нам часто и с гордостью рассказывал, о деятельности сына.

Когда я все-таки видела его, он казался мне почти таким же, как обычно, но я изменилась: он больше не был моим идеалом. Возможно, Рольф заметил это и стал меньше интересоваться мной. Раз или два я делала попытку поговорить с ним о той ночи, но смелость покидала меня в последний момент, и ничего так и не было сказано.

Проходили годы. У меня появилась новая гувернантка. Время от времени, когда мы выбирались в Лондон, обязательно заезжали в Эверсли. Бабушка умерла через год после дедушки. Моя мать была совершенно убита потерей обоих родителей.

Эверсли с тех пор переменился. Дэвид и Клодина старели, и Джонатан, еще один внук моего дедушки, управлял делами в имении. Но я полагала, что он вряд ли унаследует имение, пока жив Дэвид.

Мне нравились Джонатан и его жена Тамариск. Она была очень красива, и меня она особо интересовала, потому что приходилась мне наполовину сестрой. Иногда .мне казалось слишком сложным вникать в запутанные родственные связи нашей семьи.

Однажды мой отец сказал:

– Я не люблю всякие уловки, твоя мать – тоже, поэтому тебе лучше все знать. Я был весьма неугомонным в юности. Ты знаешь, что я одно время жил среди цыган?

– Конечно. Я думаю, это было очень увлекательно.

– Это было глупо, но, как я всегда говорил тебе, невозможно быть полностью уверенным в том, что хорошо, а что плохо. Если бы я не пожил с цыганами, то никогда бы не встретил твою мать. Когда я впервые увидел ее, она была маленькой девочкой, примерно как ты сейчас. В то же время я встретил и мать Тамариск. Она всегда казалась такой грустной. Однажды ночью мы плясали вокруг костра…

– Накануне самого долгого дня в году? – вскричала я.

– Нет, тогда отмечали победу при Трафальгаре.

Все были радостные и возбужденные. Последствием этой ночи стало рождение Тамариск. Я – отец Тамариск!

Я сказала:

– Странные события происходят в такие ночи! Люди перестают быть самими собой. Может быть, это как-то связано с кострами?

Потом я опять стала думать о той ужасной ночи.

Мать Тамариск умерла, как я узнала, при родах, и поэтому Тамариск воспитывалась в нашей семье и знала Джонатана всю свою жизнь.

Они очень любили друг друга. Я могла это почувствовать, наблюдая, как Тамариск готова наброситься на любого, кто критиковал ее мужа. Такой же она была и со своими детьми; у них родились два мальчика, Ричард и Джон, которые росли дикими и необузданными, но очень любящими своих родителей.

Мне доставляли удовольствие визиты в Эверсли. Я любила окрестности, море, до которого было рукой подать, и старые дома неподалеку от Эверсли – Грассленд и Эндерби, которые были частью одного фамильного владения. Моя мать жила в Грассленде со своим первым мужем, поскольку она была уже замужем до брака с моим отцом. А Эндерби принадлежал Питеру и Амарилис Лэнсдон. Дом был наследством Тамариск, но Питер уже давно выкупил его, и он использовался как деревенский дом, потому что Лэнсдоны жили в основном в Лондоне.

За несколько лет до этого отец продал наш дом в Лондоне: мы в нем не нуждались. На Альбемарл-стрит находился фамильный особняк, который довольно часто пустовал, и мы жили в нем, когда приезжали в Лондон. Лэнсдоны же владели большим особняком в Вестминстере. Этот дом всегда производил на меня огромное впечатление. Он был высокий, величественный, и из некоторых комнат открывался вид на реку.

Питер Лэнсдон был членом парламента. Когда правила его партия, он занимал высокий пост в правительстве и вел беспокойную жизнь, потому что был многими деловыми интересами связан с Сити. Он источал силу. Амарилис им очень гордилась. Его дочь Елена и сын Питеркин – это имя было ему дано, чтобы отличать его от отца, – относились к нему с благоговейным трепетом.

Я очень любила Елену и Питеркина. Елена была примерно на шесть лет старше меня, Питеркин – на четыре. Елену представили в свете – испытание, которое, как сказала мама, мне тоже придется перенести, после чего Елена возненавидела его. Все зависит от того, имеет ли девушка успех: если да, ей завидуют, если нет, презирают. Так вот Елену презирали все.

Конечно, я не говорю о ее матери: Амарилис была одной из тех добрых, милых и любезных женщин, которые щедро изливают на вас всю свою симпатию и благожелательность. Но Елена сказала мне, что ее отец был разочарован, он ведь хотел, чтобы она «сделала хорошую партию». Я могла это понять: дядя Питер добивался успеха во всем, за что бы ни взялся, и ожидал от своих детей того же.

Я сказала матери однажды;

– Мне кажется, нет больше двух других людей, которые были бы менее похожи друг на друга, чем дядя Питер и тетя Амарилис.

Я вспоминаю, как окаменело ее лицо, как всегда, когда упоминался дядя Питер. Она ответила:

– Ты права, едва ли найдутся два человека, менее похожие друг на друга.

– Тогда почему они поженились? – спросила я, Моя мать хранила молчание, и я поняла, что она не любит дядю Питера.

А я не могла не восхищаться им. Наверное, он был очень красив в молодости, и даже теперь, утратив былую красоту, он выглядел необычно: на висках его была легкая седина, в глазах светилась беспечность, и, казалось, они всегда выражают наслаждение миром и уверенность, что он покорится ему без труда. Жизнь доставляла ему удовольствие, трудно соответствовать требованиям такого отца. Оба чувствовали это: Елена – потому что не выдержала испытания в свете и перешагнула рубеж двадцатилетия незамужней, а Питеркин – потому что не решил, чем будет заниматься, в то время как его отец в этом возрасте уже делал первые успехи.

Я испытывала волнение в ожидании своей очереди, хотя, конечно, знала, что если мне не удастся с честью выдержать это испытание, мои родители не расстроятся и не будут рассматривать это как провал. Я была счастлива, что у меня такие понимающие родители.

Мне было почти восемнадцать, когда была намечена очередная поездка в Лондон и Эверсли. Это было в 1838 году, в конце мая, а мой день рождения был в начале сентября.

Мать сказала:

– Теперь, когда старый король умер и на престоле молодая королева, нам нужно подумать о твоем выходе в свет.

– Это повлечет за собой массу хлопот, – заметил отец.

– Амарилис устроила все для Елены, я думаю, и нам удастся.

– Это значит, что нужно будет провести какое-то время в Лондоне, а я хочу все устроить быстро. Я говорил вам, что получил очередное письмо от Грегори Доннелли?

– О, как там дела?

Грегори Доннелли был человеком, который присматривал за имением отца в Австралии. Его имя время от времени упоминалось в нашей семье.

– Он хочет купить мою землю, – сказал отец. – Может, и неплохая идея. В самом деле, бессмысленно сохранять ее за собой. Это всего лишь сентиментальное воспоминание о том, что я прибыл туда рабом, а сейчас я там землевладелец.

– Почему же не продать, если он хочет купить?

– Я думаю об этом, но, мне кажется, следует поехать туда и решить на месте.

– Ты тоже, конечно, поедешь?

– Конечно, – повторила она.

– Я тоже должна поехать, – добавила я.

– Конечно, и ты поедешь, и Джекко. Мы все поедем.

– Интересно, – спросила я вдруг, – увидим ли мы Дигори?

Воцарилось молчание, словно все вспоминали, кто такой Дигори. Потом отец сказал:

– Моя дорогая девочка, это все равно, что искать иголку в стоге сена. Люди в поисках подневольных рабочих съезжаются туда со всех сторон, он может быть в любом конце Австралии… в Виктории, в западной Австралии, даже в Кливленде. Это большая страна, ты ведь понимаешь.

– Бедный мальчик! – вздохнула мама. – Боюсь, что ему там несладко.

– Он, без всякого сомнения, уже обосновался там, сказал отец.

– Рано или поздно это должно было произойти.

Мы действительно собираемся предпринять путешествие?

– Ты столько раз обещал нам поездку, – напомнила я ему. – Но я не думала, что так скоро.

Когда приехали Хансоны, мы обсуждали предстоящую поездку с ними. Они очень заинтересовались.

– Если земля приносит доход, – сказал Рольф, – зачем ее продавать?

– Она слишком далеко, чтобы ее держать, – ответил отец. – Здешних владений для меня достаточно.

Хансоны много говорили о своих владениях, которые с каждым годом увеличивались. Мои отношения с Рольфом претерпевали изменения. Когда он приезжал в Кадор, я понимала, что это в основном из-за меня. Свой интерес к Дори Мэйнор он объяснял тем, что хочет стать владельцем обширных земельных владений, как мой отец.

Что до меня, я тоже много думала о Рольфе. Он до сих пор производил на меня совершенно особое впечатление. Он тоже с большим интересом относился ко мне, и мои родители смотрели на нас как на потенциальных жениха и невесту.

Поженимся ли мы? Теперь я была очень не уверена в своих чувствах к нему. С одной стороны, мысли об этом доставляли мне удовольствие, в то время как память о той ночи причиняла мне страдания. Конечно, он был мне небезразличен, мне нравилось находиться рядом с ним. Я боролась с воспоминаниями и отчаянно пыталась убедить себя, что произошла какая-то ошибка.

Однажды мы прогуливались верхом в лесу. Проезжая мимо сгоревшей хижины, мне очень захотелось поговорить с Рольфом о той ночи, но я не смогла заставить себя завести об этом речь. Я боялась, что он скажет: «Да, я был там. Я хотел посмотреть, как они поведут себя в такой ситуации и будут ли они похожи на своих предков». Тогда между нами было бы все кончено. Я, очевидно, предпочитала продолжать жить в неопределенности, чем услышать правду, которая раз и навсегда положила бы конец нашим отношениям.

Я была очень молода и неопытна в жизни. Дни казались такими скучными, когда он не приезжал.

– Когда же состоится предполагаемая поездка в Австралию? – спросила я у отца.

– О, это требует немалых приготовлений. Кроме того, я еще не уверен, поедем ли мы. Я хочу сначала кое-что обдумать.

Я сказала матери:

– Я думаю, что и на этот раз будет, как со всеми поездками, которые мы должны были совершить. Папа слишком любит Кадор, чтобы покинуть его надолго.

Она была готова согласиться со мной:

– Я попытаюсь убедить его продать землю Грегори Доннеллу и обрубить все связи с Австралией.

– Мне почему-то кажется, что он не желает делать этого. С Австралией связана значительная часть его жизни.

– Я не думаю, что нужно лелеять подобные воспоминания. В любом случае скоро мы поедем в Лондон и Эверсли. Я хочу повидать Амарилис, а ты прекрасно проведешь время с Еленой. Она тебя посвятит во все тонкости выхода в свет.

– Неужели так уж необходимо выйти в свет?

– Для молодой леди необходимо выйти на большую арену. У тебя, конечно же, будут вечера, балы и другие развлечения.

Я скорчила гримасу.

– Ну что ты, Аннора, тебе это понравится. Ты должна увидеть свет. Ты не можешь быть заперта навечно в Корнуолле, когда-нибудь ты же выйдешь замуж. Не такая уж плохая идея – узнать людей.

– Но это жестоко, Елена того же мнения: нарядиться, чтобы выставить свои прелести, как на представлении, а если ты не понравишься, все ужасно.

– Бедная Елена! – сказала мама. – Она славная девушка. Мне иногда кажется, что мужчины просто глупы: они проходят мимо девушек, которые могут стать прекрасными женами.

– Какое счастье, что дядя Питер не мой отец! Он слишком честолюбив… по отношению к себе и своим детям.

Лицо моей матери застыло, как обычно при упоминании его имени, и я уже была не рада, что заговорила о нем.

– Да, – сказала она. – Тебе повезло. Я всегда считала, что у меня лучший в мире отец, но тебе в этом отношении повезло так же, как и мне.

Я порывисто обняла ее:

– Я знаю, и поэтому мне так жаль Елену.

– Прежде всего он хочет, чтобы ты была счастлива. Тебе нравится Рольф?

– Почему ты спрашиваешь?

– Мне кажется, он к тебе неравнодушен?

Я почувствовала себя сконфуженно и промямлила:

– Да… конечно, он мне нравится.

– И только?

– О, он мне нравится… я думаю.

Она улыбнулась:

– Твоему отцу и мне он очень нравится.

Я не ответила, и она поменяла тему разговора.

В начале июня мы покинули Кадор. Джекко должен был присоединиться к нам позже, поэтому отец, мать и я путешествовали без него. Мы должны были провести несколько дней в Лондоне, прежде чем ехать в Эверсли. Обосновались мы в фамильном особняке на Альбемарл-стрит, а тетя Амарилис и Елена почти каждый день посещали нас.

В тот вечер они пригласили нас на ужин, и мы были рады принять это приглашение. Я подумала, что Елена выглядит счастливее, чем когда я увидела ее в последний раз, и мне стало интересно, что же произошло.

– Что случилось? – спросила я ее, как только мы остались вдвоем.

– Я… я встретила одного человека… Аннора, я никогда не встречала никого, кто был бы таким же милым и добрым. Именно это мне в нем нравится. Он не похож на других, он мягкий… и я думаю, что светский круг он любит не больше, чем я.

– Кто же он?

– Да, самое смешное во всем этом, что он довольно важная персона. Во всяком случае это относится к его семье. Он моложе меня на два года, Аннора, но он такой славный!

– Я уже слышала: ты сказала об этом. Расскажи мне наконец побольше об этом славном молодом человеке.

– Джон Милворд, лорд Джон Милворд. Ты слышала это имя?

– Признаюсь в собственном невежестве – Это очень важная фамилия… герцоги Кардингам. Только Джон, слава Богу, младший сын. То, что он заметил меня, совершенно удивительно. Мы встретились на балу. Я пыталась скрыться за какими-то растениями, но он подошел ко мне, и, немного поговорив, мы выяснили, что оба пытались сделать вид, что нас здесь нет. Это был первый случай, когда я действительно получила удовольствие от бала.

– Ты видела его после этого?

– О да. Если мы на каком-либо вечере оказывались одновременно, мы всегда находили друг друга.

– Это чудесно! А что говорит твой отец?

– Он не знает. Еще никто не знает.

– Я думаю, уже все заметили. Насколько я знаю, У этих мамаш с дочерьми на выданье соколиный взгляд.

– Я не думаю, что из этого что-то получится.

– Но почему бы и нет?

– Он очень молод.

– Твой отец не будет возражать?

– О нет, он будет доволен. Милворды – одна из старейших фамилий в стране.

– Но к нашей семье невозможно относиться свысока.

– Отец – торговец, хотя известно, что Милворды обеднели, а мой отец богат.

– Допустите женитьбу по расчету, и последствия не заставят себя долго ждать.

– О, Аннора, здесь совсем другое дело.

– Я знаю и очень надеюсь, что все устроится. Как здорово! Я буду с нетерпением ждать поездки в родовое имение, где ты станешь леди Милворд. Представляешь?

– Я так рада, что он всего лишь младший сын.

– Я думаю, это чудесно, Елена!

Я ни словом не обмолвилась о том, что мне сказала Елена, даже матери. Я горячо надеялась, что у нее все будет хорошо. Она казалась теперь совсем другим человеком.

В тот раз был действительно прекрасный вечер, хотя его устроили только для членов семьи. Приготовили разные увеселения, вечер проходил в великолепной столовой, без особых церемоний Тетя Амарилис сказала, что нам повезло, потому что дядя Питер смог присоединиться к нам и, возможно, именно его присутствие придало особое оживление.

– У Питера столько работы, что он редко бывает дома, – объяснила тетя Амарилис. – Всегда какие-то важные комиссии, особенно сейчас, когда он так занят в парламенте.

Она говорила о нем тоном почитания. Я подумала, что, должно быть, жить с таким человеком не слишком хорошо, хотя тетя Амарилис была, словно служитель в его храме.

Дядя Питер сказал, что очень рад видеть нас в городе.

– Мы разведываем обстановку, – ответил ему отец. – Нам нужно уже думать о выходе в свет Анноры.

– Уже поздно, я думаю, – сказала мама. – Скоро ей будет восемнадцать.

– Все сейчас запаздывают из-за недавних событий, – отозвалась тетя Амарилис. – Двор был в замешательстве: король долго болел, старая королева – тоже, но сейчас на троне – молодая королева, и, без всякого сомнения, нас ждут перемены.

– Вы уже видели ее? – с интересом спросила я.

– Мы были при дворе на ужине, – ответил дядя Питер.

– Какая она?

– Замечательная, – сказала тетя Амарилис. Она обернулась к Елене и Питеркину. – Вы ведь видели ее, когда она ехала в своей карете?

– Она очень молода и уверена в себе, – сказала Елена.

– Я думаю, ей необходимо быть уверенной в себе, – добавил Питеркин.

– Она действительно кажется полной уверенности, – сказал дядя Питер. – Я думаю, это прекрасно, что в стране есть молодая королева, которой народ может искренне выражать свою любовь, – все устали от трясущихся стариков!

– Питер! – вскричала тетя Амарилис с показным ужасом, в котором таилось удовольствие.

– Это правда, моя дорогая! Георг под конец был совсем дряхлым стариком, а Вильгельм строил из себя дурака! – Он поднял брови:

– Долгие леты Виктории! Храни Бог королеву!

Все выпили за это.

– Вы будете на коронации? – спросила тетя Амарилис.

– О, приезжайте! – воскликнул дядя Питер. – Это историческое событие!

– Мы должны наведаться в Эверсли.

– Джонатан там справляется прекрасно.

– А было время, – сказала моя мама, глядя на дядю Питера, – когда ты думал, что он не сможет справиться с делами имения.

Он странно посмотрел на нее, словно они вспомнили что-то, чего не знали другие:

– Это была одна из моих ошибок, которые я совершаю редко.

– Коронационные празднования будут увлекательны, – сказала тетя Амарилис.

– Несколько официальных балов, приемов у короля и концерт, – добавил дядя Питер.

Тетя Амарилис с гордостью посмотрела на мужа, а Потом на детей:

– Ваш отец может пойти на любое из этих празднеств по своему желанию!

Дядя Питер взглянул на свою жену с любовью и, наверное, подумал: «Она – великолепная жена, одна из тех, которые считают, что их мужья всегда правы, смеются их шуткам и любят их, какими бы они ни были. Совершенных жен не так уж много». Это было характерно для дяди Питера, что именно ему должна была достаться такая редкая женщина. Мои родители любили друг друга, но между ними часто возникали разногласия. То же самое было с моими бабушкой и дедушкой; Тамариск и Джонатан не могли жить без бурь. Однако, только тетя Амарилис, с точки зрения ее мужа, могла быть совершенной женой.

– Моя дорогая, – сказал он с удовольствием, ибо кому не доставляет удовольствие такое откровенное восхищение, – я должен подождать, чтобы узнать, потребуется ли мое присутствие, но думаю, мы побываем на одном из балов.

Он посмотрел на меня:

– Боюсь, моя дорогая Аннора, что мы не сможем взять тебя с собой, поскольку ты еще не выезжаешь в свет.

– Я и не надеялась пойти, – ответила я ему. – Да и будем ли мы в Лондоне?

Отец помедлил с ответом, потом сказал:

– Я бы не хотел задерживаться здесь. Я думаю о поездке в Австралию, а дома меня ждет слишком много дел, с которыми я должен разобраться до отъезда.

– В Австралию! – воскликнул дядя Питер. – Как интересно! – И добавил с улыбкой:

– Воспоминания молодости, да?

– Точно, у меня же там земля.

– А у Питера новый великолепный проект, не так ли? – сказала тетя Амарилис.

Он посмотрел на нее с притворным раздражением, но я знала, что за этим опять кроется удовольствие, потому что все сейчас должны были услышать об очередном его достижении.

– Дорогая, – сказал он с упреком, – вряд ли им. будет это интересно.

– Напротив, нам очень интересно, – настаивал отец. – Что это за новый проект? Нам, провинциалам, хотелось бы услышать о последних достижениях правительства. Речь идет о ближайших выборах?

– Не о ближайшем будущем. Виги теперь небезопасны, ты знаешь. Лорд Мельбурн, конечно, в прекрасных отношениях с королевой…

– Да, – сказала мать, – даже в провинции мы знаем, какие между ними хорошие отношения.

– Это значит, – продолжал дядя Питер, – что виги при помощи одного человека держат королеву в своих руках, но долго так продолжаться не будет.

– Ты имеешь в виду, что тори не потерпят? Так какой же дьявольский план вы измыслили, чтобы «подсидеть» своих врагов? – спросил отец.

– Никаких неконституционных мер! Все произойдет само собой.

– И когда у власти окажется правительство сэра Роберта Пила… – вставила тетя Амарилис, с гордостью глядя на своего мужа.

– Пост в правительстве? – спросил отец, – Отлично, мы все надеемся на тебя, Питер, но мы уклонились от темы. Каково же твое последнее достижение? Ты только что собирался нам рассказать.

– Мы все внимание, – проронила мама, холодно взглянув на дядю Питера.

– Хорошо, – начал дядя Питер с деланым сопротивлением, – но еще ничего не ясно. Должна быть создана специальная комиссия. В столице много пороков. Наркотики…

Он взглянул на меня и помедлил. Вероятно, он думал о том, что я молода и не стоит в моем присутствии обсуждать неприятные реалии.

– Порочное управление… – продолжал он. – Председательское кресло в этой комиссии должен будет занять один из политических деятелей.

– Ты? – произнесла мама бесцветным голосом.

Он улыбнулся ей, и я заметила, что между ними словно проскочила искра взаимопонимания. Казалось, его это забавляет.

– Речь идет о целой группе политиков, но я думаю, что это вопрос выбора между мной и Джозефом Крессуэлом.

– Питер говорит, что, если бы он добился этого места, ему бы открылись большие возможности, – сказала тетя Амарилис. – Как ты думаешь, Питер? Министерство внутренних дел?

– Только когда потеряют силу виги лорда Мельбурна а тори Пила окажутся наверху, – сказал отец.

– Да, сначала должно произойти это, – согласился Питер. – Но это произойдет рано или поздно.

– Значит, действительно, – добавил отец, – это вопрос выбора между тобой и Крессуэлом?

– Я думаю, об этом можно говорить вполне определенно.

– Но, в самом деле, они же не будут так безумны, чтобы отдать этот пост Джозефу Крессуэлу! – горячо сказала тетя Амарилис.

– Не все обладают твоей рассудительностью, дорогая, – сказал дядя Питер, опять посмотрев на нее с глубоким чувством.

Отец продолжал:

– Крессуэл, конечно, хорошо известная личность.

Его комиссия по каналам работала успешно, он очень способный. Осмелюсь предположить, что в министерстве лорда Мельбурна он будет претендовать на очень высокий пост.

– Конечно, это так, но только в том случае, если он получит этот пост и проявит себя с лучшей стороны.

– Но ведь этого не произойдет, не так ли? – спросил отец. – Пост достанется тебе?

Дядя Питер пожал плечами:

– За Крессуэлом стоит лорд Мельбурн, а он все больше набирает силу. Он определенно обладает влиянием на королеву, и это делает его очень ценным для его партии.

– Но, как ты говоришь, земля под ним все-таки шатается?

– Я думаю, что это выяснится еще до ухода нынешнего правительства.

– Это выглядит как пожелание удачи противнику.

– Не называй так Крессуэла: вне министерства мы добрые друзья. Он сильный политический деятель, хотя, конечно, и на противной стороне. Я уважаю и восхищаюсь Крессуэлом. – Дядя Питер рассмеялся:

– Он не только человек, достойный восхищения, он еще и хорошего происхождения, а Мельбурн со своими мемуарами нуждается в таком окружении. Мы наносим друг другу визиты время от времени, и у него очень приятная семья, не так ли, дорогая «?

– О, они очаровательны! – воскликнула тетя Амарилис. – Я их всех очень люблю. Молодой Джо очень славный… и эта девушка, Френсис.

– Да, и занятая очень благородным делом, – сказал дядя Питер. – Как видите, у меня великолепный соперник.

Через некоторое время мы оставили мужчин за портвейном и отправились с тетей Амарилис в гостиную.

– Как бы я хотела, чтобы вы подольше побыли в Лондоне! – сказала тетя Амарилис.

– Это было бы неплохо, – согласилась мама, – но мы должны еще съездить в Эверсли.

– Теперь, когда больше нет твоих родителей, тебе, наверное, грустно ездить туда, Джессика?

Мама кивнула:

– Там уже никогда не будет так, как раньше, но, я думаю, Клодина всегда рада нас видеть да и Джонатан с Тамариск.

– У этих двоих все прекрасно. Мама еще иногда приезжает к нам, но отец не любит покидать Эверсли.

– О, Амарилис, как все изменилось!

– Жизнь, конечно, меняется, но мы так счастливы, Джессика, в своем замужестве! Ты и Джейк, я и Питер.

Я так надеюсь, что нашим детям тоже повезет. Я так хочу, чтобы Питеркин нашел себе дело по душе. Елена, почему бы тебе не уговорить Аннору остаться у нас, пока ее родители будут в Эверсли?

Лицо Елены осветилось:

– О, это было бы славно!

Она умоляюще посмотрела на мою мать и потом повернулась ко мне:

– Ты бы хотела остаться, Аннора?

– Да, – ответила я, – я бы очень хотела посмотреть коронационные торжества.

– Не вижу препятствий, – сказала мать. – В конце концов, тебе это доставит больше удовольствия.

– Мы за ней присмотрим, не так ли, Елена? – сказала тетя Амарилис.

– Это было бы чудесно, – ответила Елена.

На следующий день было решено, что я буду жить в этом доме до возвращения родителей из Эверсли.

Впервые я встретила Джона Милворда в парке.

Мои родители отправились в Эверсли, и я наслаждалась общением с кузенами. Вне дома Питеркин, казалось, становился совершенно другим человеком, более раскованным Я подумала, что это еще одно доказательство того, какая пытка жить в тени такого преуспевающего отца Я делила спальню с Еленой, что было большой радостью для нас обеих, потому что, прежде чем заснуть, мы обычно еще долго поверяли друг другу свои тайны. Я очень много узнала о ней: она считала себя скучной и глупой, потому что уроки давались ей с трудом, а выход в свет и открытие того, что она непривлекательна для мужчин, стали для нее настоящим ударом.

Но теперь все изменилось: в ее жизнь вошел Джон Милворд.

Иногда к нам с Еленой присоединялся Питеркин, и мы ходили гулять вместе. Наш любимый маршрут лежал в парк, который казался мне источником неистощимого удовольствия. Нам нравилось ходить пешком, и мы обычно гуляли по Сент-Джеймс-Парку и Грин-Парку, выходя затем к Гайд-Парку и Кенсингтон-Гардену. Оттуда мы шли по Серпантин-стрит и стояли на углу Раунд-понд, глядя снаружи на Кенсингтонский дворец, где провела свое детство королева. Сейчас она жила в Бэкингемском дворце, и я надеялась, что нам удастся поймать ее взгляд из кареты, когда она будет проезжать мимо. Казалось, все тогда были довольны, что на престоле такая молодая королева.

Мы только что вошли в Гайд-Парк, и Питеркин указал мне на Апсли-хаус, дом герцога Веллингтона.

– И, – продолжал он, – в качестве компенсации за то, что ты не сможешь его увидеть и засвидетельствовать свое почтение, здесь есть огромная статуя Ахилла, возведенная в честь герцога.

Массивная фигура Ахилла, которая должна была символизировать мощь и величие мужского тела, олицетворяла также силу великого герцога.

Я прочитала надпись, которая гласила, что статуя посвящена Артуру Уэлсли, герцогу Веллингтону, и его храбрым товарищам по оружию. Она была отлита из пушки, которая использовалась в самых знаменитых сражениях герцога, включая Ватерлоо, и была создана на пожертвования женщин Англии, чтобы воздать должное воинской доблести.

– Вокруг нее было много споров, – сказал Питеркин. – Некоторые считают ее вульгарной, другие же говорят, что это работа гения.

– Не так ли всегда бывает с произведениями искусства? – сказала я. – Большинство из них подвергаются критике, а когда они объявляются произведениями гения, каждый соглашается, как будто другого мнения никогда и не бывало.

– Когда я смотрю на нее, я думаю о том, чтобы пойти в армию, – сказал Питеркин.

Елена заметила:

– Несколько дней назад ты думал о парламенте.

Питеркин недовольно поморщился:

– Идти по стопам отца? Каждый скажет:» Он не то, что его отец!»

– Может быть, ты будешь лучше, – предположила я.

– Это невозможно!

Как раз в этот момент прогуливающейся походкой к нам подошли два молодых человека, и, прежде чем нас представили, я уже поняла по выражению лица Елены, что один из них был Джон Милворд.

– Какая неожиданная встреча! – сказал он, но по тому, как он смотрел на Елену, я поняла, что их появление было совсем не случайно, к тому же я вспомнила, что именно Елена настаивала на том, чтобы я посмотрела статую Ахилла, и по ее желанию мы так долго здесь пробыли.

– Аннора, – сказала она, – это лорд Джон Милворд.

Он склонился к моей руке. Да, в нем было что-то очень приятное, но что поразило меня больше всего, так это его молодость. Он выглядел еще моложе Питеркина, а тот был на два года моложе Елены. Мне он показался несколько хрупким, но у него были огромные карие глаза и доброе лицо. Возможно, я слишком долго смотрела на Ахилла? Он улыбался Елене, и я подумала:» Он действительно влюблен в нее «.

Я была представлена другому молодому человеку, и, как только я услышала его имя, я вспомнила: Джо Крессуэл. Это значило, что он был сыном того человека, которого мой отец в шутку назвал противником дяди Питера.