Текст книги "Подмененная"

Белинда наконец оторвалась от своей головоломки.

«– Что? – спросила она.

– Я расскажу тебе, когда Ты подойдешь и спокойно сядешь рядом со мной.

Белинда посмотрела на головоломку, словно сомневаясь, стоит ли бросать это занятие.

– Очень хорошо. Если ты не хочешь слушать, буду говорить только с Ли и Люси.

– Ну, если это важно… – протянула она.

– Белинде неинтересно, – сказала я, – так что подойдите поближе, и я расскажу вам обеим.

Белинда подпрыгнула.

– Конечно же, я хочу послушать, конечно же, я собираюсь слушать.

В то время у нее появилась привычка использовать словечко» конечно» чуть ли не в каждой фразе, и меня это слегка раздражало.

– Очень хорошо. Подходите, усаживайтесь и слушайте. Мы уезжаем отсюда.

– Мы все? – спросила Люси, испуганно глядя на меня.

– Ты, Белинда, Ли, мисс Стрингер и я.

– Куда? – спросила Белинда.

– Иногда мы будем жить в Лондоне, а иногда – в Мэйнорли. Мы переезжаем к твоему отцу, Белинда.

Наконец-то ее удалось хоть чем-то поразить.

– Ты тоже едешь, Люси, – еще раз подтвердила я. – Все будет по-прежнему, только не в этом доме и не в Корнуолле. – Я сжала руку Люси. – Я тоже там буду. Там будет наш дом. Конечно, мы часто сможем приезжать сюда. Просто большую часть времени мы будем проводить в другом месте.

– И это все? – спросила Белинда.

– Разве этого недостаточно?

– Конечно, если мне там не понравится, я там не останусь.

– Посмотрим.

– Мне не нравится мой отец, – продолжала Белинда. – Он не слишком приятный человек. Он меня, не любит.

– Ты должна заставить его полюбить тебя… если сумеешь.

– Конечно, сумею.

– Ну что ж, тогда мы посмотрим, как ты будешь это делать.

– Конечно, я не буду, если не захочу.

Я повернулась к Ли.

– Придется заняться упаковкой вещей, – сказала я.

– Хорошо, – ответила она. – Когда мы выезжаем?

– Я еще не знаю точно. Придется подождать, пока для нас все подготовят.

Белинда вернулась к своей головоломке.

– Хочешь, я помогу? – спросила ее Люси.

Белинда пожала плечами, и Люси пристроилась возле нее.

Мы с Ли покинули их и перешли в соседнюю комнату.

– Мистер Лэнсдон собирается жениться, – сообщила я ей.

– Неужели? Значит, поэтому…

– Да. Он желает собрать вокруг себя всю семью – Не удержавшись, я злобно добавила:

– Это полезно для него как для члена парламента.

– Понимаю.

– Ты удивишься, узнав, на ком он женится. Помнишь Бурдонов? Конечно же, помнишь. Ты ведь ездила в Хай-Тор чинить их бесценные гобелены, да?

Она выглядела несколько обескураженной.

– Да, – продолжала я, – любопытное совпадение.

Мистер Лэнсдон встретился с их семейством в Лондоне. Насколько я понимаю, теперь они живут в основном в Чизлхерсте. Ты помнишь мадемуазель Селесту?

Ли слегка отвернулась от меня. Похоже, она была в замешательстве. Видимо, она думала об отъезде из Корнуолла, который все-таки был ее родиной, и это ее расстраивало. Наконец она тихо сказала:

– Да, помню.

– Так вот, она будет его женой.

– Понятно.

– Ты знаешь их семью лучше, чем я. Ты ведь некоторое время жила там, пока работала над этими гобеленами, верно?

– О да… несколько недель.

– Значит, она будет тебе не совсем чужим человеком.

– Ну да…

– Как ты думаешь, мы с ней уживемся? Мистер Лэнсдон, кажется, считает, что она не захочет вмешиваться в дела детской.

– Да, я уверена, что она не станет.

– Ладно, посмотрим. Боюсь, это уже решено, Ли.

Мистер Лэнсдон настаивает на этом. В конце концов, Белинда – его дочь.

– Да, – прошептала она.

Мыслями она явно была где-то далеко. Хотелось бы мне знать, о чем она сейчас думает. Ли всегда поражала меня своей отстраненностью и даже загадочностью.

Настало время покидать Корнуолл.

Бабушка сказала:

– Это действительно самый лучший выход для тебя, но мы будем очень скучать по тебе. Хуже всего то, что уезжают все сразу. Однако мы оба согласны, что это лучший выход и что Бенедикт правильно делает, забирая дочь к себе.

– Он всего-навсего хочет показать избирателям свою счастливую семейную жизнь.

– Не думаю, что дело только в этом. Попытайся быть справедливой к нему, Ребекка. Он пережил тяжелое время, и уж одно-то я знаю наверняка: он действительно любил твою мать. Не забывай, что он тоже потерял ее.

– Да, но теперь он подыскал на ее место другую.

– Мне, по правде говоря, не верится в это.

Сама я тоже была ни в чем не уверена.

Ли с каждым днем становилась все более беспокойной. Должно быть, она тяжело переживала происходящее. Думаю, что до сих пор она не выезжала за пределы Корнуолла. Белинда, напротив, пребывала в радостном возбуждении. Она постоянно говорила о роскошном доме, находящемся в большом городе, где ей предстоит жить вместе со своим богатым влиятельным отцом. Правда, она его не любила, но намеревалась забыть о нем и просто наслаждаться жизнью.

Люси наблюдала за мной, собираясь, видимо, копировать мое поведение. Поэтому я пыталась делать вид, что все это очень интересно «, и не раскрывать ей – « своих истинных чувств.

«По крайней мере, – думала я, – мне понравится в Мэйнорли, где я вновь встречу Эмери, Энн и Джейн, живших с нами до замужества матери». Более того, меня влекло к этому дому, а особенно к заколдованному саду.

Хотя мне не хотелось жить под одной крышей с, Бенедиктом, но у этого проекта были и увлекательные стороны, особенно возможность представления ко двору.

На станции нас ждал экипаж. Мисс Стрингер, бывшая родом из Лондона, находилась в добром расположении духа. Она не сожалела о переезде и, по всей видимости, считала, что в большом городе жить будет гораздо интересней, чем в глухой провинции.

Когда мы подъехали к дому, нас уже поджидали Бенедикт и Селеста. Он был очень элегантен и, судя по всему, обрадовался встрече с нами. Селеста в нерешительности оставалась позади, пока он не сделал знак подойти.

Конечно, она была уже не той девушкой, которую я знала много лет назад. Теперь она стала молодой женщиной. И, я бы сказала, очень привлекательной, хотя нельзя было назвать ее красивой или даже хорошенькой. Однако она была очень элегантно одета: бледно-серое платье явно парижского покроя, на ней было жемчужное ожерелье и такие же серьги. Ее темные волосы были уложены в красивую прическу, и двигалась она очень грациозно.

Она ступила вперед и взяла меня за руки.

– Я так рада, что вы приехали сюда, – сказала она с сильным французским акцентом, – я очень тронута тем, что вы приехали. Вы будете счастливы здесь. Мы этого оба очень хотим, – и она заискивающе улыбнулась Бенедикту.

– Да, – подтвердил он, улыбнувшись ей в ответ. – Именно этого мы и хотим. А дети… – Он взглянул на них. – Белинда… – Она бросила на него довольно вызывающий взгляд. – И… э… Люси.

Я взяла Люси за руку и вывела ее вперед.

– Надеюсь, вам понравится ваш новый дом, – выговорила Селеста так тщательно, словно заучила эти слова наизусть.

Я видела, что дети заворожены ею. Потом она улыбнулась Ли.

– Но… мы ведь встречались. Вы приезжали… я хорошо это помню.

Ли покраснела и смутилась. Кажется, ей не хотелось вспоминать о своем пребывании в Хай-Торе, хотя, судя по тому, что мы слышали от миссис Полгенни, Бурдоны были в восторге от ее работы.

Мисс Стрингер представилась и, похоже, произвела хорошее впечатление на Бенедикта и его жену, как, впрочем, и они на нее.

Нам показали помещения для детей, расположенные на верхнем этаже дома. Там все было просто, но элегантно: комнаты с высокими потолками, с окнами, начинающимися от самого пола и выходящими на площадь с садом в центре. Мисс Стрингер отвели комнату на этом же этаже, рядом разместилась Ли, тут же была и детская спальня.

Мы оставили их там, и Селеста провела меня в мою комнату, которая находилась на втором этаже.

– Я подумала, что ты сначала захочешь посмотреть, как малыши… как это сказать?

– Устроились, – подсказала я.

Селеста с улыбкой кивнула.

– Вот твоя комната.

Она была просторной и обставлена с той же элегантностью, отличавшей обстановку дома. Все было выдержано в голубых и кремовых тонах; здесь были те же высокие окна, из которых открывался тот же вид на площадь, что и из детской.

Селеста взяла меня под руку.

– Я так хочу, чтобы ты была счастлива здесь, – сказала она.

– Вы очень любезны.

– Твой…

– Мой отчим.

– Да, твой отчим… Он хочет, чтобы вы все были счастливы в его доме. – Она всплеснула руками и с очаровательной наивностью добавила:

– А поскольку этого хочет он, то хочу и я.

– Это очень мило с вашей стороны. Я уверена, что все сложится прекрасно.

Она согласно кивнула.

– Теперь я покидаю вас. – Она потерла ладони, как бы умывая их. – А когда ты… спустишься вниз, да? Мы будем пить чай… и говорить… Я думаю, именно этого хочет твой отчим.

– Спасибо. Кстати… как мне к вам обращаться?

– Селеста является моим именем… Я не буду мачехой, о нет. Должно быть, я слишком молода, чтобы звать меня мамой… ты не думаешь?

– Очень молода, – уверила я ее. – В таком случае я буду говорить просто – Селеста.

– Это будет так мило. – Она направилась к двери и на пороге оглянулась. – Я увижу тебя очень скоро… да?

– Очень скоро.

Когда она вышла, я подумала: «Судя по всему, она приятная женщина, и, видимо, мы уживемся с ней».

В этот вечер я ужинала с Бенедиктом и его женой.

За столом нас было трое. Дети уже улеглись в постели в своей детской. Когда я поднялась туда, чтобы пожелать Люси спокойной ночи, она обняла меня за шею и порывисто прижалась ко мне.

– Тебе здесь понравится, – шепнула я. – Моя комната будет прямо под твоей.

Она продолжала прижиматься ко мне.

– Здесь будет почти так же, как и там, а попозже мы съездим погостить в Кадор, – пообещала я.

Затем я подошла к кроватке Белинды. Приоткрыв один глаз, она взглянула на меня.

– Спокойной ночи, Белинда. Приятных сновидений. – Я склонилась и легонько поцеловала ее. – Тебе здесь тоже понравится.

Она кивнула и закрыла глаза.

Я поняла, что дети утомлены дальним путешествием и связанными с ним треволнениями.

В комнату проскользнула Ли.

– Они мгновенно уснут, – шепнула она.

Стол был накрыт в небольшой комнате, примыкающей к огромной внушительной гостиной, где Бенедикт, очевидно, принимал своих приятелей-политиков.

Предполагалось, что в этой маленькой комнате будет более интимная обстановка, но я продолжала ощущать скованность, как всегда в его обществе.

Когда подали рыбу, он сказал:

– Я решил, что детям следует некоторое время побыть в Лондоне, хотя, конечно, в Мэйнорли им будет гораздо лучше.

– Да, – согласилась я, – Думаю, Мэйнорли отлично подойдет им. В деревне они чувствуют себя свободнее.

– Вот именно.

– Здесь, конечно, есть парк. Я помню…

Я оборвала себя на половине фразы. Он понял, что я вспомнила о матери, а воспоминания о ней ранили его не меньше, чем меня.

К несчастью, Селеста поняла причину моего замешательства. Она была задета. Я быстро продолжила:

– Они могут гулять в парке, кормить там уток… но за городом, конечно, лучше. Они начнут ездить верхом, а кроме того, этот сад… Сад в Мэйнорли замечательный.

– Ты должна быть здесь, – сказала Селеста. – Здесь будет… как это называется?

– Она начнет выезжать, – подсказал Бенедикт. – Лондонский сезон. Да, Ребекке нужно быть здесь, и… – Он повернулся ко мне. – Я… мы решили, что дети очень расстроятся, если сразу же лишатся твоего общества. Они только что распрощались с твоими бабушкой и дедушкой, и это уже взволновало их. Так вот, я подумал, что лучше тебе на несколько недель остаться с ними в Лондоне, потом вы некоторое время поживете вместе в Мэйнорли, пока они там устроятся, а уж затем ты одна вернешься в Лондон.

– Я думаю, это неплохо придумано. При них останется Ли – очень важный для них человек.

– Она очень хорошая, – сказала Селеста.

– Да, ведь вы немножко знаете ее, – сказала я. – Она жила у вас, когда занималась реставрацией гобеленов в Хай-Торе.

– Дети скоро привыкнут к переменам, – заметил Бенедикт.

Я подумала: «Да, им придется привыкнуть. Тебе необходимо продемонстрировать своему избирательному округу свое счастливое семейство».

После этого разговор свелся к светской болтовне, мало интересовавшей меня и совершенно мне не запомнившейся. Но за это время я успела ощутить какое-то напряжение между супругами и подумала, что с этим браком не все обстоит так, уж блестяще. Меня удивляло, зачем он вообще женился. Я видела его со своей матерью – у них были совершенно иные взаимоотношения. Но вот с Селестой… с его стороны полностью отсутствовала какая бы то ни было страстная влюбленность. Мне даже показалось, что он относится к ней несколько свысока. Что же касается Селесты, то было ясно, что она безнадежно влюблена в этого человека.

Я пыталась оценить его как мужчину, но была столь перегружена своими предубеждениями и претензиями, что не могла выносить разумных суждений по этому поводу. Что-то подсказывало мне, что моя мать действительно любила его – он был ей более близок, чем мой благородный отец, хотя, конечно, их отношений я не могла наблюдать.

Бенедикт выглядел очень достойно, и при этом его никак нельзя было сравнить с Адонисом или Аполлоном. Он был высок, внушителен; черты его лица нельзя было назвать чеканными, но они явно свидетельствовали о силе характера. Он был очень богатым человеком, в нем ощущалась властность, и – подумала, что эта черта, пожалуй, является существенным элементом мужской привлекательности. Да, этого в нем хватало.

Я чувствовала, что они оба несчастливы. Что-то встало между ними.

«По-видимому, – говорила я себе, – он женился на ней ради того, чтобы она украшала его обеденный стол». Она должна была помогать ему делать политическую карьеру, и раз уж он обрел семью в лице Белинды, меня и даже Люси, то пришлось взять впридачу и жену.

Было бы интересно понаблюдать за ними и узнать, что же у них идет не так. Я презирала себя за такое отношение к ним, но в то же время ощущала легкое злорадство. В конце концов, этот человек испортил Мою жизнь. Почему же у него все должно идти гладко?

Морвенна пригласила меня зайти к Картрайтам, которые жили неподалеку от дома Бенедикта. Она встретила меня очень тепло, Мне всегда нравилась мать Патрика. Было в ней что-то очень милое, мягкое; более того, они были с моей матерью близкими подругами и пережили вместе множество приключений.

– Как приятно видеть тебя, Ребекка, – сказала. она. – Я рада, что ты приехала в Лондон. Хотя, надо сказать, я несколько озабочена делами, связанными с твоим выходом в свет. Этим придется заниматься мне.

– Меня это радует.

Она рассмеялась:

– Елена справилась бы с этим гораздо лучше. Жена известного парламентария! Ты же знаешь, нас в свет вывозила она.

– Да, я слышала об этом.

С Морвенной мне легче было говорить о маме, чем даже с бабушкой. Мы с Морвенной не стеснялись проявлять свои эмоции, вспоминая ее, а в разговоре с бабушкой мы обе пытались скрыть друг от друга горечь утраты.

– Мама часто рассказывала мне об этом – О, я трепетала от страха! Я была в испуге не столько от церемонии презентации… это длится всего несколько секунд: просто делаешь реверанс, следя за тем, чтобы не запутаться в шлейфе платья и не грохнуться в ноги Ее Величества. Представляешь, какое бы это вызвало замешательство! Но вероятность этого очень мала. Гораздо хуже званые обеды и балы и этот ужасный страх, что окажешься без партнера. Я чуть не умерла.

А твою мать это не заботило. Но ей, в общем-то, и не нужно было…

Я уже не раз слышала эту историю, но в устах Морвенны она вовсе не расстраивала меня. Мне даже показалось, будто моя мама сидит вместе С нами в гостиной Картрайтов, и это дало мне теплое, уютное чувство безопасности.

– Елена понемногу стареет, хотя остается энергичной, а Мэтью продолжает вращаться в высших сферах, и с ним вынуждены считаться. Она, конечно, поможет, но уже не в состоянии взять все на себя.

– Что требуется от меня?

– Ну, для начала ты должна брать уроки танцев и пения. Ее Величество очень интересуется пением и танцами.

– А я слышала, что она живет уединенно.

– Да, уже много лет, с тех пор, как умер принц… но определенный круг обязанностей у нее остается.

– Помню, как мама рассказывала мне о мадам Дюпре, которая на самом деле была мисс Дапри, мучившая вас обеих.

– А я была самым неуклюжим существом из всех, кого ей пришлось, обучать.

– Этого мама не говорила. Она сказала, что вы сами внушили это себе.

– Она была очень умна.

Некоторое время мы сидели молча. Потом Морвенна сказала:

– У тебя все получится. Не стоит волноваться. Я все время ощущала, что мама и папа хотят устроить мне какой-то шикарный брак, который, в общем-то, и является целью всей операции… И я боялась подвести их. Твоя мать была совершенно спокойна, потому что ее родители желали ей только счастья. Мои, конечно, тоже, однако у них было свое представление об этом.

Я вдруг испугалась:

– Но ведь мой отчим будет ожидать чего-то подобного!

– А твои бабушка с дедушкой…

– Они меня не беспокоят. Они желают мне счастья, как желали и моей маме, но он… Я знаю, чего он хочет: «Падчерица Бенедикта Лэнсдона, члена палаты общины от округа Мэйнорли, вчера была помолвлена с герцогом… с графом… с виконтом…». Не думаю, что его устроит просто «с сэром».

– Не забивай себе голову. Подожди, как будут развиваться события. Если ты встретишь кого-то и он окажется герцогом, графом или виконтом… ну что ж, раз вы полюбили друг друга, его титул не будет иметь значения.

Я рассмеялась:

– Но для него – будет.

– Главное, чтобы ты была счастлива. Важно только это.

– Вы его не знаете, Морвенна.

– Мне кажется, знаю. – Немного помолчав, она продолжила:

– Он по-настоящему любил твою мать, а она любила его. Ни с кем другим она не была так близка.

– Она любила моего отца, – настаивала я. – Он был замечательным человеком.

Морвенна кивнула.

– У нас с Джастином есть все основания быть благодарными ему. Мы никогда этого не забудем. Если бы не он… ну, ты же знаешь, что он пожертвовал собой ради спасения Джастина.

– Он был хорошим человеком, героем… отцом, которым я вправе гордиться.

Она опять кивнула.

– Но людей не всегда любят за их геройские качества. Видишь ли, между твоей матерью и Бенедиктом что-то уже было задолго до этого. Они познакомились в Корнуолле, но между ними как будто искра проскочила. Я чувствовала, что их брак будет идеальным. Подумать только, все кончилось именно в тот момент, который должен был еще больше обогатить их жизнь.

Мы немножко поплакали, утешая друг друга.

Морвенна протянула ко мне руки:

– Жизнь продолжается, Ребекка. Бенедикт – твой приемный отец. Он хочет позаботиться о тебе.

– Вовсе нет. Семья ему нужна для того, чтобы лучше выглядеть перед избирателями.

– Нет же, нет. Он хочет, чтобы ты жила вместе с ним. Ты – дочь Анжелет и поэтому дорога мне.

– Я – дочь другого человека. Возможно, ему это не нравится.

– Нет. Ты должна попытаться понять его, попытаться полюбить его.

– Как, по-вашему, можно заставить себя полюбить кого-то?

– Стараться не раздувать в себе обиду, не выискивать в людях недостатки, нужно найти в них лучшие черты, Я покачала головой.

– Где их искать? – спросила я.

– Бенедикт хочет полюбить тебя и Белинду. Помоги ему.

– Любопытно, что бы он сказал, узнав, что мы пытаемся помочь ему. Да он бы расхохотался! Ему не нужна помощь. Он считает себя всемогущим.

– Он несчастный человек.

Я пристально взглянула на нее.

– Вы имеете в виду этот брак?

– Селеста – милая девушка. По-моему, она любит его.

– Он женился на ней, потому что решил, что она пригодится ему на званых приемах.

– Я думаю, он до сих пор переживает смерть твоей матери. Мне кажется, она… разделяет их. Ей бы этого, конечно, меньше всего хотелось бы. Ведь она любила его и хотела бы видеть его счастливым. Его, как и тебя, преследуют призраки прошлого, Ребекка. Вы должны помочь друг другу. Ах, милая, что я говорю!

Болтаю о вещах, о которых ничего не знаю. Как это глупо! Скоро вернется из школы Патрик. Он обрадуется, узнав, что ты в Лондоне.

– Это хорошая новость. Мне не хватало его в Корнуолле.

– Что делать, ученье есть ученье, сама понимаешь.

– Чем он собирается заниматься потом?

– Мы еще не знаем. Может быть, пойдет в университет, хотя он был бы не прочь заняться делами.

Его дедушка, естественно, хочет видеть его в Корнуолле, чтобы передать ему впоследствии владение шахтой, а отец считает, что ему следует хотя бы некоторое время поработать в лондонском офисе. В общем, поживем – увидим.

– Как будет чудесно, когда он приедет!

– Я думаю, ты часто будешь видеться с ним. А теперь нам, конечно, придется потрудиться. Придворное платье, уроки хороших манер, танцы… Да, милая Ребекка, теперь все твои дни будут заняты до отказа, вплоть до того момента, пока мы не введем тебя в гостиную, где ты сделаешь реверанс (не вздумай споткнуться!) и будешь принята в лондонском свете.

Началась подготовка. Лет двадцать назад через это прошла моя мать. Морвенна сказала, что нынче церемония представления происходит менее формально, чем раньше. Во времена принца-консорта дела обстояли совсем по-другому. Дебютантки и лица, представлявшие их, тщательно отбирались, чтобы быть уверенными, что они достойны общения с королевой.

Время шло, и Пасха приближалась. На каникулы домой приехал Патрик, и это было очень приятно.

Мадам Дюпре уже перестала давать уроки танцев и манер. Ее приемницей стала мадам Перро, дама средних лет, темноволосая, с болезненным цветом лица, с жеманной речью – излишне правильной и подчеркнуто четкой. Танцевать мне приходилось с ней, что не слишком вдохновляло меня, но вообще эти уроки мне нравились. Пришлось мне поучиться и пению. Мой голос, естественно, трудно было сравнить с голосом Енни Линд, но, по словам мадам Перро, он был вполне сносным.

Уроки проходили в доме Картрайтов, поскольку представлять меня должна была Морвенна.

Когда приехал Патрик, в доме воцарилась радость.

Родители считали его просто чудесным, да и я тоже.

Было в Патрике что-то надежное. Мне всегда казалось, что он сумеет правильно распорядиться своей жизнью.

Он был практичен, не увлекался несбыточными мечтами, но в то же время был добрым и внимательным к окружающим.

Конечно, когда у меня появился достойный партнер, уроки танцев стали гораздо интереснее. Мадам Перро садилась за фортепьяно и наигрывала мелодии, под которые мы кружились в гостиной, где мебель была составлена к стенам, чтобы дать побольше пространства танцующим. Мадам Перро, бросая взгляд то на клавиши, то на нас, восклицала:

– Нет, нет, больше настроения, пожалуйста… Вот так лучше, лучше… Ах, это слишком медленно… слишком быстро… ах… ах, честное слово!

Мы с Патриком были переполнены радостным возбуждением и еле удерживались от смеха.

Потом настало время привыкать к придворному платью: нужно было научиться держаться в нем и делать реверанс. С трудом верилось в то, что один-единственный жест вежливости требует стольких хлопот. Но мадам Перро настаивала на этом: один неверный шаг, одно неточное движение – и девушка навсегда погубит себя.

Патрик и я посмеивались над этим. Я частенько заходила в детскую и показывала девочкам, как нужно приседать перед королевой, как положено танцевать и петь. Они внимательно слушали и хлопали в ладоши, когда я демонстрировала им, как мы с Патриком танцуем в гостиной Картрайтов. Обе девочки научились делать реверансы и разыгрывали сцену представления королеве. Белинда всегда желала быть королевой и забавляла нас своими «царственными» манерами.

Что касается отчима, то, если он и искал для меня графа или герцога с целью укрепления своего политического положения, я не считала себя обязанной идти навстречу его пожеланиям… даже если бы у меня была такая возможность. Я не просила, чтобы меня представляли ко двору, и, если бы я провалилась, мне было бы все равно.

Осталось три недели до знаменательного дня, и Бенедикт решил, что пора отправлять детей в Мэйнорли. Он сказал, что мне следует поехать с ними, побыть там около недели, а затем вернуться, Я немножко отдохну от этой муштры, и у меня еще останется несколько дней, чтобы подготовиться.

Морвенна и Елена согласились с тем, что это неплохая мысль. Так и поступили.

Дети очень обрадовались: им предстояло отправиться в большой загородный дом.

– Ну, уж не такой большой, как Кадор, – уверенно заявила Белинда.

– Возможно, – согласилась я. – Но это и в самом деле большой дом, и вы сможете там ездить верхом по лужайке. Вам это очень понравится.

– Ты тоже поедешь, – постановила Люси.

– Да… для начала. Потом мне придется вернуться в Лондон, но это недалеко, и я буду часто приезжать к вам в гости. Вот будет весело!

Наше появление в доме вызвало взрыв эмоций. Я была готова к этому. Мистер и миссис Эмери приветствовали нас с достоинством, приличествующим дворецкому и экономке очень высокопоставленного джентльмена. Здесь, по крайней мере, было два человека, питавших добрые чувства к Бенедикту.

После официальной церемонии приема миссис Эмери позволила себе расслабиться. Под черной бумазеей и украшениями из гагата билось сентиментальное сердце.

– Ах, как я рада видеть вас здесь, мисс Ребекка, – сказала она мне, когда суматоха поулеглась и нам удалось переброситься с ней парой слов наедине. – Надеюсь, вы будете у нас частой гостьей. Мы с мистером Эмери все время о вас вспоминаем.

– Вы довольны жизнью здесь, миссис Эмери?

– О да, мисс Ребекка. Хозяин… он очень хороший. Не из тех, что суют нос во всякую щель. Таких я терпеть не могу. Он понимает, что мы знаем свое дело, и не связывает нам руки. А дом, сами видите, прекрасный, старинный.

Переезду детей она была очень рада.

– Если чего и не хватало нашему старому дому, так это детишек, – продолжила она, – А то вон сколько детских комнат пустует наверху. Эта Ли, кажется, тихоня. Она будет большей частью находиться в детской. Мисс Стрингер… ну, с гувернантками всегда проблемы.

– Я думаю, она будет обедать у себя в комнате.

– Во всяком случае, так положено.

Миссис Эмери была большим знатоком порядков в домах, подобных этому, и желала, чтобы все делалось, как положено.

Я услышала, что девочки смеются в детской, и пошла туда. С ними была Ли, которая выглядела менее напряженной, чем в Лондоне.

– Тебе здесь нравится, Ли? – спросила я.

– Да, мисс Ребекка, – ответила она, – Не городской я человек. Да и детишкам здесь лучше. Тут у них щечки порозовеют.

– Я бы не сказала, что сюда они приехали очень бледными.

– Ну, вы же понимаете, что я имею в виду, мисс.

«Да, – подумала я, – это звучит, что ты здесь будешь более счастлива». Что ж, я была рада за нее.

Мисс Стрингер казалась не столь довольной. Ей не хотелось покидать Лондон; впрочем Мэйнорли находился не так далеко от столицы, как Корнуолл, и я предполагала, что она собирается время от времени посещать город.

В общем, складывалось впечатление, что все удовлетворены.

Миссис Эмери, вопросительно глядя на меня, сообщила, что для меня подготовлена прежняя комната.

– Я подумала, вам этого захочется, мисс Ребекка.

Если же нет, то мы быстренько приготовим другую, в другом крыле дома.

Я понимала ее сомнения. Эту комнату я занимала, когда жива была моя мама. Не пробудит ли она во мне слишком много воспоминаний?

Естественно, воспоминания будут оживать, но, поскольку с момента смерти моей матери прошло шесть лет, для таких людей, как миссис Эмери, она стала фигурой из прошлого. Однако для меня все обстояло иначе.

Я сказала, что предпочту занять старую комнату.

Эта первая ночь в Мэйнорли была особенно волнующей для меня. Я даже трусовато подумала о том, что лучше было бы занять другую комнату. Я долго сидела у окна, глядя на пруд, где Гермес при лунном свете продолжал готовиться к полету. Скамья под деревом, на которой я так любила сидеть с мамой, стояла на том же месте. Я вспомнила, как возле этого пруда она просила меня по заботиться о еще не родившемся ребенке, как будто уже знала, что произойдет с ней.

Я провела беспокойную ночь. Во сне мне явилась мама. Мне снилось, что я сижу на скамье в саду и она подходит ко мне…

Вернувшись в этот дом, я могла ждать чего-нибудь подобного, но, как мудро советовала мне бабушка, надо было оставить прошлое позади и жить настоящим.

Как много событий произошло после смерти мамы!

Я повторила себе, что прошло шесть лет. Но слишком многое напоминало мне о маме в этом доме, и временами мне казалось, что я ощущаю ее незримое присутствие.

Несомненно, детям понравился Мэйнорли. К нашему облегчению, они сразу почувствовали себя здесь как дома. Ли повеселела: это место было ей по вкусу.

Пони вызвали у детей восторг, и теперь ежедневно конюх Томас занимался с ними на лужайках. Этого удовольствия им явно недоставало в Лондоне.

Томас заявил, что обе девочки неплохо справляются. Я была рада этому. Люси изменилась. Она перестала постоянно жаться ко мне, хотя я чувствовала, что остаюсь главным человеком в ее жизни. Но теперь она стала увереннее в себе и держалась наравне с Белиндой. Они по-своему любили друг друга, и, хотя время от времени и ссорились, когда Белинда желала подчеркнуть свое превосходство – превосходство дочери великого человека, все же их устраивала компания друг друга.

Несколько беспокоила меня неприязнь Белинды к своему отцу. Мне были явны его чувства к ребенку.

Он не принадлежал к тем мужчинам, которые способны понимать детей, и к тому же никак не мог забыть о том, что именно рождение Белинды привело к смерти ее матери. Чем больше я узнавала его, тем больше понимала, какую зияющую пропасть в его жизни вызвала эта потеря.

Мне следовало бы пожалеть его. В наших чувствах было так много общего. Но мне мешала память о том, как я была счастлива до тех пор, пока он не вторгся в нашу жизнь, полностью изменив ее. В свое время их общие с мамой комнаты располагались на третьем этаже. Раньше я старалась не заходить туда. Это были лучшие помещения в доме – спальня с небольшой гардеробной и гостиная, обставленные, насколько я помнила, в сине-белых тонах.

Я почувствовала непреодолимое желание заглянуть туда и на второй день после приезда подошла к этим комнатам. Но, когда я повернула дверную ручку, оказалось, что дверь заперта.

Я пошла в гостиную миссис Эмери. Мне было известно, что как раз сейчас она должна приготовить себе чашечку чая, присесть у огня и почитать либо «Лорну Дун», либо «Ист Линн», если, конечно, у нее не изменились привычки. В былые времена она читала только эти две книги и, завершив одну, бралась за другую. Она говорила, что ей этого вполне хватает.

Книги были очень интересные, и ей всегда было любопытно, что же произойдет дальше.

Я постучалась в дверь и немедленно услышала повелительное:

– Войдите.

Вероятно, миссис Эмери решила, что кто-то из слуг хочет помешать ей наслаждаться приключениями Джейн Рид или леди Изабелл.