Текст книги "Чудо в аббатстве"

ЖЕНА И МАТЬ

Как странно и как чудесно проснуться на следующее утро в спальне, ранее принадлежащей аббату. Я лежала, глядя на сводчатый потолок, и пыталась размышлять о том, что случилось со мной за последние несколько недель. Конечно, я не могла себе представить, что все будет так.

Бруно уже не спал, и я сказала ему:

– Когда подумаю обо всем, что со мной случилось, то понимаю, как чудесна может быть жизнь. Правда?

Я быстро поняла, что подобные речи доставляют ему удовольствие. Я никогда не забуду, как он держал в тайне, что стал богатым, только из-за того, чтобы я вышла за него замуж ради него самого. И это вызывало нежность к нему. Я хорошо понимала его. Он был уверен в том, что не такой, как все остальные. Грубое пробуждение от этих грез унизило его, и он нуждался в постоянных уверениях в том, что не похож на других. Эти уверения были ему необходимы, и я дам их ему. А со временем он поймет, что я люблю его не меньше от того, что знаю правду о его рождении. Я постараюсь убедить его, что достигнуть того, чего достиг он, более достойно похвалы для человека, лишенного особых достоинств, чем для того, кто обладает особой властью.

Но это в будущем.

А сейчас мы радовались жизни. Бруно очень хотел бродить со мной по Аббатству и рассказывать, что и как он собирается перестроить, и услышать мои советы.

– Мы вместе будем строить наш новый дом, – сказал он.

Тем же утром я узнала, что он нанял несколько слуг, в основном мужчин, и, хотя у них не было физического сходства с Клементом и Юджином, они все же были похожи на них.

Я спросила себя: «Не потому ли эти люди похожи на монахов, что живут в старом Аббатстве?»Я сказала Бруно:

– Они напоминают мне Клемента и Юджина.

– Это потому, что прежде они были монахами. Когда их прогнали из Аббатства, они были сбиты с толку и чувствовали себя потерянными. Теперь, услышав о том, что в Аббатстве живут, и узнав, кто живет, они вернулись. Они хотят работать здесь.

Я ощутила беспокойство.

– Они должны помнить, что здесь больше не монастырь.

– Они знают, что король распустил монастырь.

– Это разумно?

Он посмеялся надо мной:

– Ты должна предоставить такие дела мне. У нас будет богатое поместье, а значит, нужно много слуг. Эти люди знают Аббатство. Они умоляли меня дать им работу здесь, на этой земле, которую они знают всю свою жизнь. Я не мог отказать им. Кроме того, они будут хорошо работать на меня.

– Я это понимаю. Но…

– Я уверяю тебя, Дамаск, теперь это место стало совсем другим, чем при аббате.

– Мне кажется, Бруно, – ответила я, – что нам нужно тщательно обдумывать наши действия. Откуда нам знать, каковы будут новые законы?

Он повернулся ко мне, и лицо его сияло.

– Здесь ты будешь жить в нашем собственном мире. Оставь свои страхи, Дамаск.

Он был высок и красив, как бог, и так спокоен, что я почувствовала, что могу отбросить свои опасения. Я все еще пребывала в радостном блаженстве, когда он привел меня в старый скрипторий, место, где раньше переписывали рукописи и где я увидела еще одного незнакомца. Все говорило в нем как об ученом и стоике: кожа, напоминавшая старый пергамент, морщинки вокруг глаз, внимательный и спокойный взгляд.

И прежде чем Бруно представил его мне как брата Валериана, я поняла, что это еще один из монахов Аббатства.

– Здесь сохранились старые рукописи, не уничтоженные этими вандалами, – сказал Бруно. – Валериан спрятал их. Теперь он достанет их, рассортирует и составит библиотеку.

Да, даже в это первое утро в моей душе не было покоя. Но я забыла о своих страхах, когда мы пошли осматривать Аббатство.

– Колокольня должна остаться, – сказал Бруно. – А разве можем мы разрушить церковь?

Мы пошли взглянуть на нее. Как и многие ей подобные, она была построена в форме креста и была внушительных размеров: высота от пола до самой высокой точки сводчатого потолка достигала примерно пятидесяти футов. Я стояла в церкви, и мне казалось, что я слышу пение монахов. По мощеному полу я прошла к пяти алтарям, и мои шаги звучали неприлично громко. Каждый алтарь был посвящен своему святому. В центре находился алтарь Святого Бруно, основателя Аббатства, того самого Бруно, основавшего монашеский орден картезианцев. Здесь же находилась перегородка, за которой любой преследуемый мог найти убежище.

– Как можно умышленно разрушить такое? – спросила я.

Бруно улыбнулся мне.

– Мы понимаем друг друга, – сказал он. – Мы сохраним церковь.

Потом мы вышли из собора и осмотрели множество зданий, которые будут снесены для того, чтобы мы смогли построить наш дом.

– Это потребует много труда, – сказал Бруно, – много труда, причем труда вдохновенного.

– Мы будем строить вместе, как птицы вьют гнездо.

– Гнездо! – воскликнул, смеясь надо мной, Бруно. – Сравнить все это великолепие с соломой и глиной!

– Для птицы гнездо – дом, как будет для нас домом наше новое жилище, – возмущенно ответила я.

Он засмеялся и поцеловал меня. И я взволнованно подумала, что мы так же, как и другие молодожены, влюблены друг в друга и мечтаем о будущем.

Он повел меня в монастырские спальни и трапезную. В трапезной были длинный стол и скамьи, в каждом конце комнаты каменная винтовая лестница вела в многочисленные кельи с решетками на дверях, через которые можно было видеть, что происходит внутри. Все кельи были совершенно одинаковыми. В каждой на полу лежал соломенный тюфяк, на стене висело распятие. Грабителям здесь нечем было поживиться.

– Наш дом не будет слишком современным. Мы должны сохранить архитектуру, сохранить этот древний норманнский стиль, – сказал Бруно.

– Так и будет, ибо мы станем использовать старый камень, а некоторые из зданий слишком хороши для того, чтобы их перестраивать.

Бруно согласился. Он решил не перестраивать скрипторий, пивоварню и пекарню. Сейчас у нас было совсем мало слуг, но мы знали, потом понадобится больше. Бруно собирался сделать прибыльными ферму и мельницу.

– В прежние времена, – сказал он мне, – странноприимные дома часто бывали полны. Я не хотел бы отказывать усталым путникам, и, возможно, со временем аббатство Святого Бруно станет убежищем для гонимых, таким, как оно было прежде.

– А ты станешь аббатом. А я? У аббатов нет жен, ты же знаешь.

– Я буду поступать так, как захочу.

– Ну, в этом я уверена, – охотно согласилась я. Мы прошли к прудам, где разводили рыбу. Их было три. Первый соединялся со вторым, второй – с третьим.

– Раньше здесь было достаточно рыбы, чтобы прокормить все Аббатство и еще продавать, – сказал Бруно. – Я надеюсь, что и теперь будет так же.

– Я понимаю, у тебя будет свое Аббатство.

– Я создам такую общину, какую хочу, и никто не скажет мне «нет».

– Но в наше время это не так просто.

– Просто или нет, – он был немного раздражен, – со мной ты в безопасности.

– Я знаю это, Бруно, и ничего не боюсь! Но на самом деле я была встревожена. Я рассказала ему о той ночи, когда мы с Рупертом похоронили голову моего отца.

– Я хотел бы сам принести ее тебе.

– Ты бы очень рисковал, – возразила я. – Я благодарна Богу, что Руперта не поймали.

– Он любит тебя, – сказал Бруно.

– Да.

– Но все же ты была готова делить со мной трудности, даже не зная, что будешь иметь то, что имеешь сейчас!

– Когда ты со мной, мне не нужны сокровища, – ответила я.

Это были странные дни. Столько нужно было сделать, обсудить и обследовать.

В те дни мы не покидали свой маленький мир-Аббатство. Пока Бруно был со мной, я была счастлива. Я жаждала вести свое хозяйство и обдумывала, не следует ли мне завести такую же кладовую, как у матушки, и такой же сад.

Мне нравилось быть с Бруно, слушать, как он рассказывает о своих планах. Мы часто говорили о будущих детях, и я поняла, что Бруно очень хочет иметь сына.

В это время мы были рядом днем и еще более близки ночью. Только в те мгновения, когда я видела, как глаза Бруно загораются, как у фанатика, я чувствовала, что он удаляется от меня. Мне кажется, иногда он догадывался, что я не во всем верю ему. Он намеревался рассеять мои сомнения, и это меня беспокоило, потому что я знала себя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что меня нельзя заставить принять то, во что я не верю.

Но в те дни все было не так.

Мы были счастливы. Мы открывали друг друга, испытывая радость открытия, и я перестала удивляться, просыпаясь на новом месте, и уже не должна была объяснять себе, где я нахожусь и что случилось. Из Кейсман-корта пришел посыльный с известием, что у матушки начались роды и она послала за мной. Я торопливо набросила плащ и поспешила к своему прежнему дому. По дороге я спрашивала себя, стала бы матушка посылать за мной, если бы все было в порядке.

«Моя бедная мать! – думала я. – Она недостойна моего возлюбленного отца. Не успело его тело остыть в могиле, как она вышла замуж». Пока я шла к старому дому, в душе моей всколыхнулись воспоминания детства, та нежность, с которой она относилась ко мне, те дни, когда я собирала для нее полевые цветы и она показывала мне, как составлять букет. Волнение матери, когда в Британии появились новые сорта роз. Все это было теперь дорого моему сердцу.

Я добралась до ворот, на которых было написано крупными медными буквами: «Кейсман-корт». Я пересекла лужайку, где великолепный павлин, сопровождаемый невзрачной самочкой, важно шествовал по траве. С болью вспоминала я о том времени, когда кормила их бобами, а отец смотрел, смеялся и спрашивал меня: не кажется ли мне, что в павлинах есть что-то очень глупое? Не является ли павлин для всех нас примером, показывающим, что не стоит чрезмерно гордиться дарами, которыми Господь наградил нас?

Когда я вошла в холл, слуги с любопытством посмотрели на меня. Мне казалось, они сплетничают по поводу того, что происходит в Аббатстве. «Мы должны быть осторожны», – в страхе подумала я.

Я спросила:

– Как себя чувствует моя мать?

– Роды были трудными, госпожа, – ответила одна из горничных, приседая в реверансе.

Я взбежала вверх по лестнице. Я была уже в галерее, когда из комнаты вышел Саймон Кейсман.

– Так ты все-таки пришла, – сказал он.

– Конечно, я пришла. Как матушка?

– Она родила мальчика, но роды продолжаются.

– Ты имеешь в виду, что не все идет так, как надо?

– Мне кажется, родится еще один ребенок. Первый здоров и будет жить. Это тяжелое испытание для нее. В последнее время у нее было столько волнений. – Он укоризненно посмотрел на меня. – Она беспокоилась из-за твоего странного замужества.

– В этом нет необходимости. Но я понимаю ее опасения. Когда она объявила мне о своем замужестве, я тоже тревожилась за нее.

Повивальная бабка позвала нас, и мы подошли к комнате, где лежала моя мать.

– Два малыша, – сказала повитуха. – И я ни за что на свете не смогу отличить их друг от друга.

– Два! – воскликнул Саймон, и я почувствовала его волнение.

– Как прошли роды? – спросила я. Повитуха начала рассказывать:

– Вашей матушке было очень тяжело, но она благополучно родила их. Как ни была она измучена, но открыла глаза и сказала: «Мальчик!» Бедняжка, она так хотела сына! Я сказала ей: «Не один мальчик, моя дорогая, одного вам недостаточно. У вас их двое, и я никогда не видела таких крупных близнецов. Неудивительно, что они доставили столько хлопот при появлении на свет».

– Могу я ее увидеть?

– Благослови вас Господь, госпожа, именно этого она и хочет. Она спрашивала о вас много раз.

Я вошла в комнату. Матушка лежала на спине на подушках, волосы в беспорядке, а на лице торжествующая улыбка.

– Мама, – сказала я, становясь на колени у кровати, – ты родила здоровых близнецов. Она кивнула и улыбнулась.

– Теперь тебе нужно отдохнуть, – промолвила я. Она улыбнулась мне, затем выражение ее лица изменилось.

– Дамаск, ты счастлива?

– Да, мама.

Тень промелькнула на ее лице.

– Это все так странно. Я не слышала ни о чем подобном. Твой отец был бы огорчен.

– Мой отец на небесах, мама, – ответила я. – И я уверена, что он вместе со мной радуется моему замужеству.

– Твой отчим беспокоится. Он опасается за тебя.

– Скажи ему, пусть держит свои опасения при себе, мама. – Я видела, что конфликт между нами огорчает ее, поэтому быстро продолжала:

– Теперь ты, должно быть, счастлива, у тебя два малыша. Однако теперь ты не сможешь проводить много времени в саду, тебе придется заботиться о близнецах.

Она улыбнулась. Побеседовать о чем-то приятном – вот что ей было нужно. Если ее что-нибудь беспокоило, она старалась не думать об этом.

Когда я вышла от матушки, Саймон Кейсман ждал меня.

– Я хотел бы немного поговорить с тобой, прежде чем ты уйдешь, Дамаск.

Я пошла вслед за ним в комнату, которая была кабинетом моего отца. Много раз мы беседовали здесь, глядя на лужайку у реки. Я почувствовала острую тоску по былому, и мне захотелось увидеть отца, обсудить с ним свои опасения. Я могла бы даже поговорить с ним о Бруно.

– Я хочу знать, что происходит в Аббатстве, – сказал Саймон Кейсман. – До меня дошли странные слухи.

– Какие слухи? – Я надеялась, что мой голос не выдаст охватившую меня тревогу.

– Слухи о возвращении некоторых монахов. Я осторожно сказала:

– Клемент и Юджин, работавшие на моего отца, получили у нас место.

– Монахи! – произнес он, прищурив глаза, – И другие тоже. Все монахи.

– Земли в Аббатстве обширные, – возразила я. – Есть ферма, которая должна давать прибыль. Если там и есть один или два монаха, то только потому, что они искали работу.

– Надеюсь, – сказал он, – что вы с мужем не совершаете ничего противозаконного.

– Я не понимаю тебя.

– Аббатство Святого Бруно распущено. Было бы неразумно возрождать его, даже человеку, носящему фамилию Кингсмен.

– Многие Аббатства стали поместьями, поскольку король и его министры подарили их. Надеюсь, вы не возражаете против этого?

– Лишь в том случае, если те, кому они были подарены, не нарушают закон.

В этот момент я ощутила твердую уверенность в том, что Саймон предал моего отца и ненавидела его за это.

Я решила помучить его:

– Владельцы таких Аббатств, как наше, конечно, должны полностью использовать возможности своих владений. Я и понятия не имела о том, как велико оно и сколько в нем было всего: ферма, мельница, пруды, полные рыбы. Аббатство очень богатое, и мы хотим получать большие доходы.

Я увидела зависть, светившуюся в его глазах. Его губы скривились.

– Будь осторожна, Дамаск. Боюсь, что в Аббатстве происходит много странного. Ты можешь оказаться в опасности.

– Ты боишься этого! Нет, ты надеешься на это.

– Теперь мне трудно тебя понять.

– Ты хотел бы добавить Аббатство к своим владениям. Ты говорил мне об этом. Но ты опоздал. Оно наше.

– Ты не правильно меня поняла. Разве не был я всегда добр к тебе? Разве я не позволил тебе жить здесь как дома?

– У меня уже был дом.

– Ты намерена мучить меня. Ты всегда это делала. Прекрати, Дамаск. Так будет лучше. Если бы ты была моим другом…

– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Я предлагал тебе замужество.

– И быстро утешился с моей матерью.

– Я сделал это, чтобы сохранить тебе крышу над головой.

– Ты так заботлив.

– Ты и твой муж не слишком раздражайте меня. Если правда, что вы собираете монахов, то берегитесь. Я знаю, что у вас живут не только Клемент и Юджин.

– Эти двое пришли из этого дома, помни это. Ты обвиняешь нас в том, что мы даем приют монахам, а ты сам? Разве не на тебя они работали? Как бы тебе самому не оказаться виновным в том, в чем ты обвиняешь нас. У моего мужа есть добрые друзья при дворе. Он был даже представлен королю.

С этими словами я поклонилась и оставила Саймона Кейсмана. Я знала, что он смотрит мне вслед взглядом, в котором смешиваются гнев и желание, взглядом, который я так хорошо знала. Он никогда не простит мне, что я отказала ему и вышла замуж за Бруно. И тем более не простит Бруно то, что тот приобрел Аббатство, которым он так хотел завладеть.

Его слова продолжали звучать в моих ушах: «Берегись!».

Не посоветовавшись с Бруно, я наняла двух служанок. Они были сестрами служанок из Кейсман-корта. Они собирались предложить свои услуги моей матери, но, узнав о моем приглашении работать в Аббатстве, охотно согласились.

Я объяснила Бруно, что таким образом наши владения будут больше походить на обычное поместье, и это его позабавило.

Через несколько недель одна из них, Мэри, пришла ко мне с глазами, полными благоговейного страха. Она была в лесу, в доме матушки Солтер. Она немного покраснела, поэтому я догадалась, что ходила она за приворотным зельем. И матушка Солтер послала мне весточку. Она хотела немедленно встретиться со мной.

Тем же утром я заглянула в хижину старухи. Как и прежде, там горел огонь. От почерневшего котла шел пар. Черный кот прыгнул на лавку и смотрел на меня своими желтыми глазами.

– Присядь, – сказала матушка Солтер, и я села у очага напротив нее. Она что-то помешала в котле и сказала:

– Пришло время, госпожа, сдержать свое обещание. Сейчас у тебя прекрасный дом. Ты готова принять ребенка.

Она встала и отдернула занавеску – на соломенном тюфяке лежал спящий ребенок. Я посчитала, что ей должно было быть почти два года, ибо она была дочерью Кезаи и Ролфа Уивера. Ребенок, о котором я обещала позаботиться.

Так много всего случилось с тех пор, как я дала это обещание, что успела забыть о нем. И теперь я была в замешательстве. Когда я давала клятву взять ребенка, мой отец был жив. Он согласился с тем, что ребенок будет жить в нашем доме.

Матушка Солтер почувствовала мою тревогу.

– Ты не можешь отказаться от обещания, данного умирающей, – сказала она.

– С тех пор как я дала его, обстоятельства изменились.

– Но клятва есть клятва.

Ребенок открыл глаза. Девчушка была красавицей. У нее были темно-синие, фиалкового цвета глаза, а ресницы густые и черные, как и волосы.

– Возьми ее, – велела матушка Солтер. Ребенок улыбнулся и потянулся ко мне. Когда я подняла ее, она обвила руками мою шею, как велела ей матушка Солтер.

– Ну, дитя жимолости, – сказала ей ведьма, – обними свою мать.

Девочка удивленно взглянула мне в лицо. Я никогда не видела такого прелестного существа.

– Вот, – сказала матушка Солтер, – помни свою клятву. Горе тем, кто нарушает обеты, данные умершим.

Я с девочкой на руках вышла из хижины ведьмы. Я отнесла ее в Аббатство.

– Что это за ребенок? – требовательно спросил Бруно.

– Я принесла ее, чтобы она здесь жила, – ответила я. – Она будет нашей дочкой.

– Клянусь Богом, – воскликнул он, – ты делаешь странные вещи, Дамаск! Зачем ты принесла в дом этого ребенка? Я уверен, у тебя скоро будет собственное дитя.

– Я обещала взять ее. Тогда это было легко. Мой отец был жив. Я рассказала ему о своем обещании, и он сказал, что я должна его сдержать.

– Но зачем давать такие обещания?

– Оно было дано умирающей. Он пожал плечами:

– Слуги позаботятся о ней.

– Я обещала относиться к ней, как к своей дочери.

– Кому ты дала такое обещание?

– Бруно, – сказала я, – я дала его Кезае на ее смертном одре.

– Кезае! – Лицо его потемнело от гнева. – Кезае. – Он так произнес это имя, словно в нем было что-то непристойное. – Ребенок этой твари! Здесь!

«Ох, Бруно, – подумала я, – разве сам ты не ребенок этой твари?!» Конечно, он рассердился именно по этой причине.

– Послушай меня, – сказала я. – Кезая умирала и попросила меня позаботиться о ребенке. Я обещала и не возьму назад своего слова.

– А если я не захочу, чтобы ребенок жил здесь?

– Ты не будешь так жесток.

– Ты еще меня не знаешь, Дамаск.

Я пристально посмотрела на него. Таким я его еще никогда не видела. Лицо его было искажено от гнева. Казалось, будто расшалившийся малыш сдернул маску с этих неотразимых совершенных черт, которые так околдовали меня. Ненависть к этому невинному существу делала его похожим на дьявола.

Как всегда, когда я была встревожена, язык мой становился необычайно остер.

– Кажется, мне предстоит узнать нечто такое, что не доставит мне удовольствия! – воскликнула я.

– Ты отнесешь ребенка туда, откуда принесла, – приказал он.

– Ее место здесь.

– Здесь! В моем Аббатстве!

– Ее место со мной. Если это мой дом, то и ее тоже.

– Немедленно отнеси ее туда, откуда принесла.

– К ее прабабке, матушке Солтер, в хижину в лесу?

«О, Боже, – подумала я, – ведь она может быть и твоей прабабкой».

Я бы хотела, чтобы мне в голову не приходили такие мысли. Эта невинная малышка его сестра по матери, и поэтому он не желает держать ее в своем доме. Где же то божество, которым я так восхищалась? Его заменил человек с непомерной гордыней! Я ощутила страх. В этот момент я понимала Бруно лучше, чем когда-либо прежде, и я чувствовала, что он боится. Я была уверена, что могу любить в нем и его слабости, но в тот момент мои чувства к нему изменились. Обожание исчезло. Оно уступило место глубокой материнской нежности.

Мне хотелось обнять его и сказать: «Будем же счастливы. Забудем о том, что ты не такой, как другие люди. Мы принадлежим друг другу, мы чудесным образом получили замечательное Аббатство! У нас есть будущее. Давай построим наше Аббатство как приют для тех, кто в нем нуждается. Давай вырастим наших детей в мире и согласии, и пусть эта малышка будет первой».

Однако я поняла, что не вполне верю его складной истории о том, как он получил Аббатство.

– Я думал, что ты будешь делать только то, что мне нравится, – произнес Бруно.

– Ты знаешь, что самое большое мое желание – это угодить тебе.

– И все же ты делаешь это… Мы так недавно женаты, а ты уже поступаешь вопреки моей воле.

– Потому что я дала обещание – священный обет умирающей женщине. Ты должен понять, что я не могу нарушить моего слова.

– Отдай ребенка тому, кто до сих пор о нем заботился.

– Это ее прабабка, госпожа Солтер. Она угрожала мне проклятьем, если я не возьму ребенка. Но я оставлю ее у себя не из страха, а потому, что дала слово, и намерена сдержать его.

Несколько минут он молчал. Потом сказал:

– Я понимаю, что ты дала опрометчивое обещание. Это было неразумно. Это было глупо. Что же, пусть ребенок останется, но чтобы он не попадался мне на глаза. Я не желаю ее видеть.

Он повернулся и пошел прочь, а я печально смотрела ему вслед. Я была несчастна. Мне хотелось быть такой, как моя мать, безмятежной и несклонной к критике. Но я не могла сдержать ход своих мыслей. Я не могла не понимать, что Бруно побоялся обидеть лесную ведьму.

В наших отношениях появилась трещина. Ничто больше не будет прежним. Бруно понимал, что позволил маске на мгновение соскользнуть и что я увидела то, что за ней скрывается. И это сделал ребенок. Маленькая девочка заставила его проявить свою мстительность и, что еще хуже, трусость. С того момента между нами все изменилось. Мы реже бывали вместе. Ребенок занял значительную часть моего времени. Девочка была умной, шустрой и шаловливой, и каждый день я поражалась ее невероятной красоте. Она чувствовала неприязнь Бруно, хотя с первого дня ее появления в Аббатстве они едва ли видели друг друга. Я была уверена, что в душе она считала его чем-то вроде великана-людоеда.

Хани повсюду топала вслед за мной, так что мне не легко было где-нибудь бывать без нее. Я чувствовала, что она всегда в тревоге, если меня нет. При виде меня ее глаза вспыхивали радостью и облегчением, и это было восхитительно.

Естественно, что появление ребенка изменило домашний уклад. Если раньше он был довольно необычным, то теперь стал более нормальным. Бруно по-прежнему советовался со мной по поводу дома, строительство которого уже началось, и вел себя так, словно между нами не было разлада, но я понимала, что со временем он будет чаще видеть Хани и бесполезно станет прятать ее от него.

Казалось, он понимал это и смирился с неизбежным присутствием девочки. Я была рада, хотя и видела, что между ними существует явная неприязнь. У Бруно она выражалась в притворном безразличии, но Хани была слишком мала, чтобы скрывать свои чувства. Она убегала от него, а когда он был поблизости, прижималась ко мне.

Обстоятельства были непростыми, но с каждым днем я все больше любила девочку. Бруно я тоже любила, но иначе. Я обнаружила, что в мои чувства к нему закрадывается жалость.

Матушка объявила о предстоящем крещении близнецов, и Кейт написала, что приедет, оставив Кэри с няньками, а Ремуса с его делами. Конечно, она остановится в Кейсман-корте, но первым делом заглянет в Аббатство повидать меня.

Через несколько дней она появилась и, верная своему слову, тотчас же пришла в Аббатство. В своем чудесном бархатном платье красавица Кейт выглядела более элегантной, чем когда-либо. Октябрьский ветер разрумянил ее лицо и теребил выбившиеся из прически прядки волос.

Кейт вошла в холл и огляделась. Я стояла на площадке, расположенной наверху первого лестничного пролета, и увидела ее за несколько секунд до того, как она заметила меня.

– Кейт! – воскликнула я. – Ты прекрасна, как никогда!

Она сделала гримасу:

– Я готова умереть от скуки. Даже двор стал смертельно скучным. Я должна многое рассказать тебе, Дамаск. Но прежде есть много, что я хотела бы узнать.

Она оглядела громадный холл с деревянным потолком, лепными арками и резными украшениями.

– Так это и есть жилище старого аббата. Очень красиво. Клянусь, оно выигрывает в сравнении с замком Ремуса. Но я даже сейчас не могу поверить в твое замужество, Дамаск!

Она схватила мою руку и взглянула на кольцо на моем пальце.

– Чему ты так удивляешься? – спросила я.

– Вообще-то Бруно следовало жениться. И, конечно, это должна была быть одна из нас. А я уже вышла замуж за Ремуса, так что оставалась только ты. Но эта усадьба… и обстоятельства ее приобретения… им, который был так беден. Как Аббатство попало в его руки?

– Это было чудо, – ответила я. Она широко распахнула глаза и испытующе поглядела на меня.

– Еще одно чудо? – спросила она. – Невозможно! Нас обманули в первый раз, не так ли? Ты знаешь, Дамаск, мне кажется, что я не верю в чудеса.

– Ты всегда отличалась вольнодумием. Кейт взглянула на резьбу на стенах.

– Но это прекрасно. И теперь это твой дом! Почему ты не написала мне и не рассказала о том, что случилось? Почему ты молчала? Тебе следовало предупредить меня.

– Не было времени.

– Ну, теперь я хочу, чтобы ты мне обо всем рассказала. Это твой дом, Дамаск. Наше старое Аббатство – твой дом. Ты знаешь, Дамаск, говорят, будто Аббатство становится тем, чем оно было прежде?

– Я знаю об этих слухах.

– Не обращай внимания на слухи. Давай побудем вместе и поговорим. Нам столько надо обсудить.

Я провела ее по громадной лестнице с великолепной резной балюстрадой в комнату в верхнем этаже, где занималась рукоделием, точнее, шила платье для Хани, когда прибыла Кейт.

Хотя стоял октябрь, послеполуденное солнце заливало длинную комнату, и я провела ее к окну, у которого только что сидела за работой.

– Ты не голодна, Кейт? – спросила я.

– Твоя матушка уже накормила меня. Она так гордится своими близнецами. Где твой муж?

– Он очень занят. Здесь столько работы. Я была поражена, Кейт, когда поняла, насколько велико Аббатство. Предстоит еще очень много сделать, если мы хотим увидеть его таким же процветающим, как прежде.

Она пристально посмотрела на меня:

– Но оно не должно быть процветающим Аббатством, не так ли?

– Конечно, это не Аббатство в том смысле, каким было аббатство Святого Бруно. Но здесь есть ферма, мельница, поля, которые нужно подготовить, чтобы на следующий год они дали урожай. – Я говорила потому, что боялась вопросов, которые Кейт может задать, если я остановлюсь. – Необходимо запасти сена для животных…

– Пожалуйста, не излагай мне перечень предстоящих работ. Я не за этим сюда приехала.

– Но ты должна понимать, что здесь необходимо многое сделать и нам потребуется много слуг, если мы хотим, чтобы усадьба процветала.

– А Бруно? Где он?

– Думаю, где-нибудь в Аббатстве. Возможно, он договаривается насчет обработки земли или на мельнице, а может быть, и с Валерианом в скриптории.

– Что он сказал, когда узнал, что я приезжаю?

– Совсем немного.

– Не своди меня с ума, Дамаск. Какое это произвело на него впечатление?

– Какое самомнение! Ты думаешь, это такое важное событие, что ты, наконец, соблаговолила посетить нас?

– Я думала, что он будет рад.

– Он неохотно делится своими мыслями.

С этим она согласилась.

Я спросила, как поживает Кэри. Вырос ли он?

– Для детей это естественно. Кэри во всех отношениях нормальный ребенок.

– Я хотела бы повидать его.

– Ты увидишь его. Я привезу его в Аббатство. – Она испытующе посмотрела на меня. – Что за банальные вопросы мы задаем друг другу! А у тебя здесь эта девочка – ребенок Кезаи! – И снова ее испытующий взгляд впился в меня. – Разумно ли это?

– Я дала обет. А Дамаск всегда держит свое слово. А Бруно? Что он думает? Только несколько недель, как женился, и уже ребенок!

– Он смирился с тем, что я должна сдержать данное слово. А я люблю девочку.

– Ты будешь ее любить. Ты вечная мать. Такая уж ты есть, Дамаск. Ты счастлива?

– Я счастлива.

– Ты всегда обожала Бруно… Но ты всегда была такой честной. Ты никогда не умела скрывать свои чувства, правда?

Я избегала смотреть ей в глаза.

– Думаю, и ты не была безразлична к нему.

– Но ты выиграла приз, ловкая Дамаск.

– Я не была ловкой. Просто так уж вышло.

– Ты имеешь в виду, что он вернулся и попросил тебя выйти за него замуж?

– Именно это я и имею в виду.

– И сказал, что положит к твоим ногам богатое Аббатство? «Я дам тебе богатство и драгоценности…»Я засмеялась:

– Ты всегда была одержима стремлением к богатству, Кейт. Я помню, что, когда мы были детьми, ты говорила, что выйдешь замуж за герцога. Я удивлена, что ты удовольствовалась простым бароном.

– В битве жизни мы стараемся использовать возможности, которые кажутся нам достаточно хорошими. Упустить их значит остаться ни с чем. Не так уж много знатных людей посещали дом твоего отца, не так ли? Ремус оказался вполне достойным моего внимания.

– Он так же, как и прежде, без ума от тебя?

– Он так же безумно влюблен, – ответила Кейт. – И он страшно благодарен за сына. Но я хотела поговорить о тебе… о тебе, Дамаск. Здесь произошло столько – больше, чем происходит в моем маленьком мирке. Твоя мать произвела на свет двух близнецов и это твое странное замужество – вот что меня интересует, – Я думаю, что ты знаешь о том, что произошло. Бруно вернулся и попросил меня выйти за него замуж. Было много разговоров о новом владельце Аббатства. Никто не знал, кто он. Я согласилась выйти за Бруно, только тогда он открыл мне, что он и есть владелец Аббатства, и рассказал о том, каким чудесным образом оно ему досталось.

– Это фантастическая история, а я никогда полностью не верила в них.

– И ты полагаешь, что я тебе лгу, Кейт?

– Не ты, Дамаск. Но ты должна согласиться, что все это очень странно. Так он просил тебя выйти за него замуж и только после этого открыл тебе, что твоим домом будет Аббатство! Что за скрытный жених! Могу поклясться, что ты обещала ему разделить с ним жизнь в нищете.