Текст книги "Чудо в аббатстве"

ОТКРОВЕНИЯ

Когда на следующий день приехала Кейт, она показалась мне более сдержанной, чем обычно. Кэтрин тоже казалась притихшей. Мне показалось, что она неприязненно относится к Кейт, что было странно. Обычно они хорошо ладили, обе смотрели на жизнь весело и беззаботно.

Когда я отвела Кейт в ее комнату, она сказала мне, что должна поскорее поговорить со мной наедине. Я предложила пойти в зимнюю гостиную.

– Я приду к тебе туда через пятнадцать минут, – сказала Кейт.

Я отправилась прямо в комнату Кэтрин. Она стояла, задумчиво глядя в окно.

– Кэт, дорогая, что случилось? – спросила я. Она повернулась и бросилась в мои объятия. Я утешала ее.

– Что бы ни случилось, я надеюсь, что мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Это тетя Кейт. Она говорит, что мы не можем пожениться. Она говорит, что мы не должны встречаться и обо всем забыть. Она приехала, чтобы поговорить с тобой об этом. Как она смеет! Мы этого не допустим! Мы будем…

– Кэтрин, о чем ты говоришь? За кого ты собираешься замуж? Ты еще совсем дитя.

– Мне почти семнадцать, мама, и я достаточно взрослая для того, чтобы выйти замуж за Кэри.

– Кэри! Но вы с ним…

– Да, да, мы бывало, ссорились. Но разве ты не понимаешь, что все это было частью нашей любви? Ссориться с Кэри всегда было интереснее, чем дружить с кем-нибудь еще. Теперь мы оба смеемся над этим и никогда, никогда не будем счастливы друг без друга. О, мама, ты должна убедить тетю Кейт. Она сейчас ведет себя так глупо… Почему она меня невзлюбила?

Разве мы не такие же знатные, как она? Она ведь тебе вроде кузины, правда? И твои родители заботились о ней, иначе она осталась бы бедной и не вышла бы замуж за лорда Ремуса, и у нее не родился бы Кэри…

– Пожалуйста, Кэтрин, не тараторь. Вы с Кэри сказали тете Кейт о вашем решении, а она отказалась дать согласие на ваш брак. Продолжай с этого места.

– Она как-то странно притихла, когда я рассказала ей о нашей любви. Она сказала, что не хочет давать согласия, что поедет повидаться с тобой немедленно. И она сразу же написала тебе, что мы приезжаем, и вот мы здесь.

– Ты слишком возбуждена, – ответила я. – Я сейчас пойду к Кейт и узнаю, в чем дело.

– Но ты не будешь такой злой? Ты не скажешь «нет»?

– Я не вижу причин, по которым вы с Кэри не могли бы пожениться, за исключением того, что вы слишком молоды, но, конечно, со временем это изменится и при условии, что вы не спешите с женитьбой…

– Какой смысл ждать?

– В этом есть смысл. Но позволь мне пойти и узнать, что беспокоит Кейт.

– И скажи ей, какая она глупая! Я смею думать, что она хочет заполучить для Кэри дочку герцога. Но она ему не нужна. Он откажется.

Я велела ей не волноваться и спустилась в зимнюю гостиную, где меня уже ждала Кейт – необычно пунктуальная.

– Кейт, что все это значит?

– О, Дамаск, это ужасно!

– Я узнала от Кэтрин, что они с Кэри хотят пожениться и что ты против этого брака.

– Ты тоже будешь против, когда узнаешь правду.

– Какую правду?

– Ты всегда была… как бы это сказать… слепой. Они не могут пожениться, потому что Кэри – сын Бруно и, следовательно, брат Кэтрин.

– Нет!

– Да! И Колас тоже. Ты же не думаешь, что у Ремуса могли быть сыновья, не правда ли?

– Но он был твоим мужем. Кейт рассмеялась, но смех ее не был ни веселым, ни приятным.

– О да, конечно, он был моим мужем, но он не был отцом моих детей. – Разве это так трудно понять? Нас ведь было трое, когда мы играли на траве в Аббатстве? И разве ты не знала, какими были наши отношения? Бруно не святой, хотя очень часто изображает святого. Он любил меня. Он желал меня. Но для тебя и для меня, конечно, он был Святым Дитя. Мы обманывали себя, разве нет?.. Но это было волнующе. Мы были в обществе одного из Богов, спустившегося с высот Олимпа. Он был язычником. И в то же время святым. В любом случае он отличался от всех, кого мы знаем. И он был важен для нас обеих. Но я всегда была единственной для него, Дамаск. И ты знала это. Он пришел в Кейсман-корт, когда Аббатство было распущено. Он любил меня и хотел, чтобы мы были вместе, но как я могла выйти замуж за нищего! И был Ремус, который так много мог предложить. Поэтому я вышла за Ремуса. Но до этого мы с Бруно стали любовниками. Но выйти за него замуж, нет! Замуж я пошла за Ремуса. Я думаю, что в это время Бруно был близок к тому, чтобы возненавидеть меня. Ты знаешь, как яростно он умеет ненавидеть… Он ненавидит всех тех, кто унижает его гордыню. Кезаю, свою мать. Амброуза, своего отца. Меня за то, что я предпочла жизнь в роскоши с Ремусом жизни с ним в нищете. Поэтому до моего замужества у нас было лишь нечто вроде любви – но это не было любовью от всего сердца. Нами обоими двигало честолюбие. Мною – любовь к роскоши, им – его гордыня, его вечная, переполняющая его гордость. Я считала, что он не может дать мне того, что мне нужно, и, отказав ему, я ранила его там, где он был более уязвим. Но факт остается фактом – Бруно – отец моего сына и твоей дочери, а брат и сестра не могут вступить в брак.

– О, Боже! – воскликнула я. – Что мы сделали с этими детьми?

– Более важный вопрос, Дамаск, – возразила Кейт, – что нам самим делать?

– Ты сказала им, что они не могут пожениться, но не раскрыла причину? Кейт кивнула:

– За это они меня и ненавидят. Они считают, что я ищу для Кэри наследницу знатной семьи.

– Это очевидно. Мы должны сказать им правду. Это единственный выход.

– Я так и думала, но сначала я обязана была сказать тебе, и мы должны поговорить с Бруно.

Бруно стоял в зимней гостиной, его лицо было освещено, и, казалось, что от него исходит сияние. Я сказала:

– Бруно, Кейт приехала с ужасной проблемой: Кэт и Кэри хотят пожениться.

Я пристально посмотрела ему в лицо. Он сказал:

– Ну и что?

Мне не верилось, что его это так мало волнует. Я воскликнула:

– Кейт рассказала мне, что Кэри твой сын. Разве ты забыл, что и Кэтрин твоя дочь?

Бруно почти укоризненно посмотрел на Кейт.

– Ты сказала обо всем Дамаск?

– Я подумала, что это необходимо. Бруно холодно возразил:

– Это должно было оставаться тайной. Свадьбу можно предотвратить под другим предлогом.

– Под каким? – воскликнула я.

– Разве родители обязаны объяснять детям причины? Мы не хотим, чтобы этот брак состоялся. Этого достаточно.

В этот момент я ненавидела его и понимала так, как никогда. Его беспокоило не затруднительное положение сына и дочери, а то, как это отразится на нем.

– Этого не достаточно, – сказала я. – Ты не можешь разбить человеку сердце, ничего не объясняя, только потому, что тебе неприятно это сделать.

– Ты просто истеричка, Дамаск.

– Меня очень тревожит моя дочь, которая, к сожалению, является и твоей дочерью. Ах, Бруно, спустись с небес на землю. Подумай, кто ты такой, чтобы играть роль святого?

– Ты разволновалась, Дамаск, – промолвила Кейт. Казалось, что мы поменялись ролями. Я всегда была спокойной и рассудительной, и в прошлом именно я призывала ее к благоразумию.

– Взволнованна! – воскликнула я. – Я отвечаю за жизнь моей дочери. Она должна узнать правду о своем отце.

– Ты не должна ревновать из-за того, что мы с Кейт была любовниками.

– Ревновать! – возмутилась я. – Это не ревность. Мне кажется, я всегда знала, что для тебя я всегда была на втором месте… я, которая пошла за тобой, потому что Кейт отказалась это сделать. Теперь мне все ясно. Ты не мог ничего предложить Кейт, кроме себя самого, поэтому она, с ее практичностью, отказалась принять тебя в качестве мужа. Она радостно носила твоего сына. Тогда, задетый отказом, ты уехал в Лондон. Там либо ты сблизился, либо с тобой сблизились иностранные шпионы, которые были заинтересованы восстановить то, что уничтожил король Генрих.

– Ты ошибаешься.

– Я не ошибаюсь. Ты – не бог, ты просто один из испанских шпионов. Ты нам сказал, что отправился на континент с поручением от короля. Нет, ты отправился туда получать инструкции от своих хозяев, которые дали тебе денег для приобретения Аббатства и на восстановление его в том виде, каким оно было прежде. Тебя выбрали потому, что ты был найден в рождественских яслях в часовне Богородицы. О, теперь мне все становится ясно.

– Почему же ты так кричишь? – спросил Бруно.

– А, ты боишься, что я уничтожу легенду о тебе. Пришло время сделать это! Не пора ли тебе узнать, кто ты такой? Честолюбивый человек, который не лишен слабостей и вожделения и который пожертвовал бы сыном и дочерью ради того, чтобы не задеть своей гордыни.

Кейт спросила:

– Что на тебя нашло, Дамаск? Это на тебя не похоже.

– Это слишком долго во мне накапливалось. Я столько увидела за последнее время. Я увидела и этого человека таким, каков он есть.

– Но ты любишь его и всегда любила. Мы все связаны вместе. Мы все были как одно целое.

– Больше этого нет, Кейт. Я больше не близка никому из вас. Вы меня обманули, оба. Вам не удастся сделать этого снова.

– Ты не должна так тяжело все это воспринимать, – проговорила Кейт. – То, что произошло, – так естественно.

– Это естественно? – спросила я. – Что мужчина должен быть неверен своей жене, что он должен иметь сыновей вне брака и что его собственная дочь захочет выйти замуж за одного из них?

– Мы все должны обдумать, – сказал Бруно, холодно взглянув на меня. – Когда Дамаск перестанет себя жалеть, мы, возможно, сможем все обсудить.

– Жалеть себя! Я жалею этих молодых людей.

– Они не должны об этом знать, – сказал Бруно. – Кэтрин выйдет замуж за подходящего человека, а Кейт может найти жену для Кэри, что заставит его забыть Кэтрин.

– Наши дети не столь переменчивы в своих привязанностях, как ты, – напомнила ему я.

– Ничего. Они это переживут. Через несколько месяцев это покажется им просто приключением, – сказала Кейт.

– Как легко ты устраиваешь жизнь обоих! Брак без любви, из практических соображений, для тебя в порядке вещей. Но другие воспринимают это иначе. Нужно сказать им правду.

– Я запрещаю это, – сказал Бруно.

– Ты запрещаешь это! Твое слово ничего не значит. Кэтрин – моя дочь. Им нужно открыть правду, ибо они могут убежать и пожениться без нашего согласия.

– А если они это сделают?

– Брат и сестра! Что будет с их детьми? Все молчали, а я была в ужасе от того, что Бруно предпочитал разрешить их брак независимо от последствий, лишь бы не говорить им правду.

Я взглянула на него, потом, не в силах всего этого вынести, повернулась и выбежала из комнаты.

Кэтрин перехватила меня на лестнице:

– О, мама, что случилось?

– Пойдем в твою комнату, дорогая. Я должна с тобой поговорить.

Я обняла ее и прижала к себе.

– Кэтрин, мое любимое дитя!

– Что случилось, мама? Что пытается сделать тетя Кейт? Она ненавидит меня.

– Нет, дитя мое, она любит тебя. Но ты не можешь выйти за Кэри.

– Почему? Почему? Я говорю тебе, что выйду за него замуж. Мы решили, что не допустим, чтобы вы поломали нам жизнь.

– Ты не можешь выйти за него замуж потому, что он твой сводный брат.

Она смотрела на меня непонимающим взглядом, и я отвела ее к сидению у окна, усадила и обняла ее. Вся эта история казалась такой омерзительной, если рассказать ее без прикрас.

– Ты понимаешь, нас было трое: я, Кент и твой отец. Он любил Кейт, но тогда он был беден, и она вышла замуж за лорда Ремуса, хотя уже ждала ребенка от твоего отца. Пойми, Кэри – твой брат. Вот почему вы не можете пожениться.

– Это не правда! Этого не может быть! Мой отец! Он…

Она посмотрела на меня, словно молила сказать, что все это не так.

– Мужчины иногда способны на это, – сказала я. – Это не редкость.

– Но он не обычный человек.

– Ты в это верила, правда?

– Я считала, что он почти… святой. История о рождественских яслях…

– Да, я знаю, что именно с этого все началось, с истории его рождения. Мое любимое дитя, ты еще молода, но твоя любовь к Кэри и трагедия, к которой она привела, сделали тебя женщиной, и я буду относиться к тебе, как к женщине. Ты слышала от Клемента рассказ о чуде, как одним рождественским утром аббат вошел в часовню Богородицы и нашел в яслях младенца. Этим младенцем был твой отец. Об этом стало известно как о чуде Святого Бруно. Ты знаешь эту историю.

– Клемент рассказывал мне. И другие говорили об этом. Все люди здесь знают об этом.

– С появлением младенца Аббатство стало процветать. Аббатство было распущено, но потом поднялось вновь благодаря Святому Дитя. Ты в это веришь, не так ли? И это правда. Но ты должна узнать и другую правду, которая, я думаю, поможет тебе пережить твою трагедию. Все, что тебе рассказали, правда. Бруно был найден в колыбели, но он был положен туда его отцом-монахом, и он появился на свет из-за связи между монахом и девушкой-служанкой. Я хорошо знала ее. Она была моей нянькой.

– Это не правда, мама!

– Это и есть правда. Кезая рассказала все. То же сделала и бабушка Кезаи, и у меня есть исповедь монаха.

– Но он… мой отец, он не знает?

– Он знает. В душе он это знает. Он знает это с тех пор, как Кезая обнародовала правду. Но он не признал эту правду, а его отказ признать это сделал его таким, каков он есть.

– Ты ненавидишь его! – сказала она, отшатнувшись от меня.

– Да. Думаю, что ненавижу. Эта ненависть росла в моем сердце долгие годы. Я думаю, что она появилась тогда, когда ты родилась и он отвернулся от тебя, потому что ты девочка, а не мальчик, которого требовала его гордыня. Может быть, это случилось еще раньше, когда у меня появилась Хани и он отнесся к ней с неприязнью. К ней, маленькому ребенку, такому милому и беспомощному. Но она была его сестрой, и он не мог вынести напоминания о том, что обоих родила одна мать. Он ненавидел Хани. И тогда впервые душа моя начала отворачиваться от него.

– О, мама, что мне делать?

– Мы переживем это вместе, любовь моя! – воскликнула я, плача вместе с нею.

В Аббатстве поселилась ненависть. Я чувствовала это. Я смотрела из своего окна на земли Аббатства, на стены похожего на замок здания, которое должно было напоминать замок Ремуса. Так, чтобы Кейт, взглянув на него, понимала, что она могла бы иметь и богатство, и Бруно.

Кэтрин заперлась в своей комнате. Она не хотела никого видеть, кроме меня. Я рада была ее утешить.

Она сказала об отце:

– Не хочу больше видеть его.

Кейт не выходила из своей комнаты и писала письма Кэри.

Теперь, когда я сказала Бруно о своих чувствах к нему, я решилась показать ему исповедь Амброуза, потому что понимала, что мы зашли далеко и пути назад нет. Бруно должен посмотреть правде в лицо. Даже при этом я не считала, что мы можем начать новую жизнь. Я почувствовала, что, обнажив так сильно свои чувства, поняла их сама, как никогда прежде не могла понять.

Я нашла Бруно в церкви Аббатства, и мне хотелось знать, не молился ли он.

– Я кое-что хотела тебе сказать, – произнесла я.

– Ты можешь сказать мне об этом здесь, – холодно ответил он.

– Это вряд ли подходящее место.

– Что такого ты можешь мне поведать, чего нельзя сказать в церкви?

– Что же, возможно, в конце концов, это место и подойдет, – ответила я. – Ведь именно здесь они нашли тебя. Да, именно здесь Амброуз положил тебя в рождественские ясли.

– Ты пришла сюда, чтобы дразнить меня этой ложью?

– Это не ложь, и ты знаешь это.

– Я устал от твоих тирад по этому поводу.

– Я верю в свидетельства Кезаи и Амброуза.

– Вытянутые под пыткой?

– Матушка Солтер добровольно рассказала эту историю.

– Старая ведьма из лесной хижины!

– Женщина, которая презирала ложь. На смертном одре она рассказала о том, что велела Амброузу положить тебя в рождественские ясли.

– Ты веришь всем, кроме меня.

– Нет. У меня есть исповедь Амброуза, написанная задолго до того, как в Аббатство пришел Ролф Уивер.

– Исповедь Амброуза? Где ты взяла ее?

– В его келье. Матушка Солтер подсказала мне, где искать.

– Так вот зачем ты там рыскала.

– Эта исповедь у меня. В ней он рассказывает о своем грехе, связанном с твоим зачатием, и о другом грехе, когда он положил тебя в рождественские ясли, чтобы в твоем рождении было нечто таинственное и чтобы ты вырос и стал аббатом.

– Дай мне эту исповедь.

– В должное время.

– Где она сейчас?

– Об этом ты узнаешь, когда дашь мне слово отбросить все свои выдумки и стать нормальным человеком.

– Ты сошла с ума, Дамаск.

– Это ты сумасшедший… сумасшедший от гордости. Теперь я прошу тебя, Бруно, брось эту сказку, которой ты себя утешаешь. Признай правду. Ты ведь умный. Аббатство обязано тебе всем. Зачем тебе притворяться, что ты обладаешь сверхъестественным могуществом, когда в тебе так много естественной силы? Бруно, я хочу, чтобы ты знал, что эта исповедь найдена. Я хочу, чтобы ты сказал всем, что ты обыкновенный человек, а не мистическая фигура, отличная от всех нас.

– Где эта исповедь?

– Она спрятана в безопасном месте.

– Отдай ее мне.

– Чтобы ты ее уничтожил?

– Это подлог?

– Нет, это не подлог. Я хочу, чтобы ты сначала все рассказал монахам, которых привел сюда. Расскажи им правду. Расскажи им, что Амброуз оставил исповедь и что ты на самом деле его сын, его и моей няни.

– Твой мозг охвачен безумием.

– Я тебя прошу, очень скоро станет известно о том, что найдена исповедь Амброуза. И лучше, чтобы ты рассказал все раньше, чем я сообщу о находке.

– Ты стала поучать меня.

– Это твой шанс, Бруно. Взгляни правде в глаза. У тебя есть жена, дочь. Они могли бы научиться тебя любить. У тебя есть работники, которые хорошо тебе служат. Они станут уважать тебя за правду. У тебя есть богатство. Ты можешь разумно его использовать. Но откажись от союза с врагами. Всемилостивый Боже, разве ты не знаешь, как близок ты был к смерти при предыдущем правителе?! А сейчас, ты только подумай! На следующий год у нас может быть новый монарх. Ты думал когда-нибудь о том, что это означает? Спокойные годы долго не продлятся. Тебе нужно выбирать.

Бруно высоко поднял голову. Он был удивительно красив и впрямь выглядел святым. Он мог бы быть изваян из мрамора, таким бледным было его лицо, такими изящными были эти гордые черты. Я неожиданно почувствовала прилив любви к нему. Я почти желала, чтобы он сказал: «Да, я отброшу мою гордыню. Я больше не стану скрывать правду. Я скажу миру о том, кто я на самом деле. Я расскажу о том, что Амброуз написал правдивую историю о чуде в аббатстве Святого Бруно».

Я мягко обратилась к нему:

– Оставь все это. У меня есть Кейсман-корт и его богатые земли. Мы вместе начнем новую жизнь. У нас есть дочь. Мы поможем ей пережить трагедию. Возможно, мы сумеем забыть все, что случилось раньше, и будем счастливы.

Он с насмешкой посмотрел на меня.

– Тебя потрясло известие о том, что Кэри мой сын, и ты повредилась в уме, – сказал он. – Если существует исповедь, о которой ты говоришь… в чем я сомневаюсь… тебе следует немедленно принести ее мне. Конечно, это подлог, но такие документы опасны. Иди и принеси ее сюда, чтобы я смог на нее взглянуть.

Я отрицательно покачала головой:

– Ты ее не получишь. Умоляю тебя, Бруно, подумай над моими словами, – сказав это, я повернулась и ушла.

Дом стал удивительно притихшим. Кейт писала письма Кэри и отправляла их с посыльным. Кэтрин заперлась в своей комнате и ничего не ела. В прежние времена я бы пошла к Кейт, чтобы излить ей свои печали. Теперь я держалась отчужденно.

Был вечер очень длинного дня. Я одна сидела в спальне, когда вошел Бруно.

– Мне необходимо с тобой поговорить, – сказал он. – Мы должны объясниться.

– Я была бы рада, но ты должен понять, что я не могу поддерживать ложь.

– Я хочу, чтобы ты отдала мне исповедь Амброуза.

– Чтобы ты мог ее уничтожить?

– Чтобы я мог ее прочитать.

– Ложь жила слишком долго. В аббатстве Святого Бруно не было никакого чуда. Со времени признания Кезаи я никогда не притворялась, что оно было. Если бы ты попытался стать человеком, а не Богом, все было бы иначе.

– Что было бы иначе?

– Возможно, ты рассказал бы мне, что Кейт тебя отвергла.

– Что бы это изменило? Ты бы приняла меня!

– Ты был так уверен во мне?

– Я был уверен.

– А когда она отвергла тебя, предпочтя богатство Ремуса, это глубоко ранило твою гордость. Я понимаю, Бруно. Ты, сверхчеловеческое существо, Бог, тайна, чудо-ребенок, неожиданно был сведен до обычного существа, отвергнутого любовника, незаконного сына служанки и монаха. Это было больше, чем ты мог вынести.

– Кейт пожалела о своем решении. – Я увидела удовлетворенный блеск его глаз.

– Твоя гордыня была глубоко задета. Тебе пришлось воспользоваться успокоительным бальзамом, которым стало согласие идти с тобой, куда ты захочешь, жить в хижине, если придется. Вот чего ты хотел от меня.

Раздался стук в дверь, и вошел Юджин с подносом, на котором стояли кувшин с вином и два стакана.

– Ты хочешь, чтобы мы попробовали твой новый сорт, Юджин? – спросил Бруно.

Он взял у Юджина поднос и поставил его.

– Это мое лучшее вино из цветков бузины, – сказал мне Юджин.

– Это то самое, о котором ты мне говорил? – спросил Бруно. – И ты очень хотел, чтобы его попробовала хозяйка?

Юджин подтвердил, что это тот самый напиток. Он вышел, любезно улыбаясь, а Бруно налил вино в стаканы и подал один из них мне. Я была не в настроении пить и, поставив стакан, сказала:

– Это бесполезно, Бруно Я хорошо понимаю. Мы не можем жить такой жизнью – она фальшивая. У нас есть только один шанс устроить свою жизнь и жизнь нашей дочери. Мы расскажем, что нашли исповедь монаха. С чудом аббатства Святого Бруно будет покончено навсегда. Со временем об этом забудут.

– А что бы ты хотела, чтобы сделал я?

– Это просто. Мы расскажем всем в Аббатстве о том, что нашли исповедь. Это будет доказательством правдивости истории Кезаи. Ты должен сказать своим испанским хозяевам, что больше не можешь жить с этой ложью.

– Я повторяю тебе, у меня нет испанских хозяев.

– Тогда раскрой и этот секрет. Где ты взял деньги на возрождение Аббатства?

– Ты не можешь объяснить это, правда? Поэтому ты снабдила меня испанскими хозяевами. Я говорю тебе, что у меня их нет. Я ни от кого не получал денег на постройку Аббатства.

– Тогда откуда ты взял их?

– Они пришли ко мне, как я уже тебе говорил, с небес.

– Ты настаиваешь на этом.

– Я клянусь в том, что средства на перестройку Аббатства пришли с неба. Ты пытаешься вмешиваться в дела, которые слишком сложны для тебя, Дамаск. Ты не понимаешь. Ну, пей же свое вино. Юджин хочет знать, что ты думаешь о его новом сорте.

Я взяла стакан. Я знала, что Бруно наблюдает за мной. Его глаза были полны ненависти. Да, он меня ненавидел. И тут я поняла, почему, – у меня был документ, который его разоблачал.

Что это было? Возможно, какое-то предчувствие. Но я просто поняла, что не должна пить это вино.

Я поставила стакан и сказала:

– Я не в настроении.

– Ты что, не можешь сделать глоток, чтобы, доставить удовольствие Юджину?

– Я не в настроении выносить оценку.

– Я не стану пить один.

– Тогда он не узнает и твоего мнения.

– Он его уже знает. Это вино одно из лучших.

– Возможно, я попробую его позже, – сказала я.

Бруно встал и вышел из комнаты.

Сердце мое сильно билось. Я взяла вино и понюхала, но ничего не обнаружила.

Тогда я взяла оба стакана и вылила вино в открытое окно.

Потом я посмеялась над собой. «Он горд, – подумала я, – заносчив, считает себя выше других, но это не значит, что он убийца».

Я неожиданно вспомнила о Саймоне Кейсмане, представила, как он корчится в пламени. Бруно обрек его на эту смерть – так же, как Саймон Кейсман пытался поступить с ним и как он поступил с моим отцом.

Разве это не убийство? Саймон Кейсман был врагом Бруно – так же, как и я…

На следующий день я пошла в Кейсман-корт. Матушка была рада видеть меня.

– Я только сегодня говорила близнецам, – сказала она, – что ты придешь навестить меня и приведешь с собой Кейт. Я знаю, что она в Аббатстве – Матушка пристально посмотрела на меня. – Ну, Дамаск, что-то неладно?

Я подумала: «Она должна узнать о том, что Кэтрин и Кэри не могут пожениться, и должна знать, почему». И я ей все рассказала.

– Плохо дело, – произнесла она. – В Кейт всегда было что-то распутное. Я часто думала, что она обманывает Ремуса. Когда родился мальчик, Ремус был горд, как павлин. Печально. Бедная Кэтрин! Я передам что-нибудь для нее. Ах, дочка, мужья иногда бывают неверны… хотя человек в положении Бруно… Но твой отчим никогда не считал его веру истинной… ты понимаешь.

– Мама, – предостерегла я, – людей сжигают на костре за то, что ты сейчас сказала.

– Это так, и это тоже печально. Бедная, бедная Кэтрин! Хотя она еще дитя. Она переживает, и Кэри тоже. Я бы не сказала того же о Бруно. О нем все были такого высокого мнения. Почти святой. Клемент и Юджин, бывало, говоря о нем, преклоняли колена. Это не правильно. Твой отчим…

– Происшедшее было для меня большим потрясением, – сказала я. – Но ты меня утешила.

– Благослови тебя Господь, дочка! Матери для того и существуют. А ты утешь Кэтрин.

– Я буду стараться изо всех сил.

– У меня был хороший муж.

– Два хороших мужа, мама.

– Да, это хорошее число.

– Да, действительно, так и есть.

– Я собираюсь дать тебе свое новое лекарство. Это трава двухпенсовик. От матушки Солтер я знаю, что она помогает чуть ли не от всех болезней. Когда я собирала ее, видела Бруно. Он тоже собирал травы. Я поговорила с ним и очень удивилась, что он тоже их знает. Он сказал, что мальчиком изучал травы. Он собирал вербену. Один его работник, Фома, страдает от лихорадки, а вербена – лучшее средство от нее. И еще Бруно рвал ясменник, чтобы лечить чью-то печень. Потом я заметила среди сорванных им трав растение, похожее на петрушку. Я знала, что это болиголов, и сказала ему: «Посмотрите, что вы сорвали! Вы знаете, что это болиголов?» Бруно ответил, что прекрасно знает, но недавно Клемент собрал его вместо петрушки, поэтому он сорвал его, чтобы показать Клементу, в чем отличие.

– Болиголов – это смертельный яд, не так ли?

– Насколько я знаю, да. Удивляюсь Клементу. Я помню случай, когда одна из наших горничных приняла его за петрушку, и это погубило ее.

Я вспомнила о стаканах с вином и хотела рассказать матери о моих страхах. Но передумала.

– Ну, – произнесла матушка, – что бы мне тебе дать? Что-нибудь для хорошего сна?

– Нет, – ответила я, – дай мне веточку ясеня. Ты однажды сказала, что он отгоняет злых духов от моей подушки.

Наступили сумерки. В Аббатстве было тихо.

Я представляла, как Кэтрин лежит в своей комнате лицом вниз и смотрит в пространство, представляя себе одинокое будущее, в котором нет места для любимого. А о чем думает в своей комнате Кейт? Вспоминает прошлое? Все дурное, что сделала Ремусу, и ужасные последствия, когда грехи родителей пали на их детей?

Я положила на подушку веточку ясеня, которую дала мне мать, но никак не могла заснуть. Я задремала, и мне пригрезился сон: Бруно прокрался ко мне в комнату и стал надо мной, я видела, что у него две головы, причем одна из них – голова Саймона Кейсмана.

Я закричала во сне, потому что, просыпаясь, еще шептала слово «убийца». Меня встревожил сон, и я не могла больше заснуть. Я продолжала думать о Бруно, собирающем болиголов и приносящем мне вино.

Он до такой степени ненавидел меня! Он возненавидел бы любого, кто перешел бы ему дорогу. Его любовь к себе была столь велика, что тот, кто не боготворил его, становился его врагом. Бруно никогда не признает то, что он обыкновенный смертный, и в этом крылось его сумасшествие.

Если он пытался отравить меня вином, разве не попытается снова? Я решила уйти от него в Кейсман-корт, взяв с собой Кэтрин.

Я встала с постели и устроилась на сидении у окна, обдумывая происшедшее. Могу ли я поговорить с Кейт? Нет, ибо больше я ей не доверяла. Все эти годы я верила ей, а она была его любовницей. Колас появился после одного из ее визитов в Аббатство. Я представила, как она мило беседует со мной, а затем отправляется в постель к Бруно.

Кому можно было довериться? Кажется, только матушке. Должно быть, я просидела так больше часа, когда увидела Бруно. Он шел по направлению к подземным галереям.

Я следила за ним. И раньше я видела, как он ходил туда. Я вспомнила тот давний случай, когда убежала Хани. Я пошла ее искать. Бруно очень рассердился, встретив меня на пути в подземелье.

Я никогда не была в подземных галереях. Это был один из немногих участков Аббатства, которые я не исследовала, потому что Бруно сказал, что ходить туда опасно. Там случались обвалы, и он всех предупреждал не рисковать и не спускаться в подземелье.

Однако сам ходил туда.

Впоследствии я думала, что поступила очень необдуманно, но тогда я не рассуждала.

Стояла теплая ночь, но я дрожала, скорее от страха и беспокойства, нечто большее, чем любопытство, двигало мною. У меня было ощущение, что этой ночью я должна следовать за Бруно и нет для меня дела важнее. Матушка Солтер рассказывала матери, что в нашей жизни бывают моменты, когда смерть близка и нас неумолимо влечет ей навстречу. Кажется, что нас зовет ангел и мы не в силах противиться ему, но это ангел смерти. Вот такое ощущение было у меня той ночью. Даже днем подземные галереи отпугивали меня. А теперь я стояла у входа и должна была спуститься по темной лестнице, хотя и знала, что внизу находится человек, который, я уверена в этом, хочет меня убить.

При входе в подземелье было немного света – достаточно для того, чтобы я увидела лестницу, с которой упала, когда искала Хани.

Я добралась до верхней ступеньки и осторожно спустилась, стараясь не поскользнуться.

Глаза мои понемногу привыкли к темноте, и я увидела впереди три прохода. Я колебалась, но вдруг заметила в глубине одного из них слабый свет. Он двигался. Это мог быть кто-то с фонарем. Должно быть, Бруно.

Я коснулась холодной стены.. Ее покрывала грязь. Здравый смысл говорил мне: «Вернись. Сначала посчитай галереи, а завтра спустись с фонарем. Может быть, для обследования подземных ходов стоит взять Кэтрин». Но тот, кого я считала ангелом смерти, заставлял меня идти, и я шла все дальше и дальше.

Я двигалась осторожно, скользя ногами по камням. Свет двигался все дальше и дальше. Он то исчезал, то появлялся. Он был похож на блуждающий огонек. Мне пришла в голову мысль, что это не Бруно, а дух давно умершего монаха, который накажет меня за вторжение в святое место.

Неожиданно свет погас. Стало совсем темно. Но я продолжала двигаться. Я осторожно нащупывала стену рукой и опробовала ногами пол так, чтобы не попасть в ловушку.

Потом из галереи я попала в просторную залу. Она слабо освещалась стоявшем на полу фонарем. В ней находился человек. Это был Бруно.

– Ты посмела!… – воскликнул он.

– Да, посмела.

Он направился ко мне. За его спиной в неясном свете фонаря вырисовывалась чья-то фигура – большая белая сверкающая. Я увидела корону с большим камнем, который поражал своим великолепием даже при тусклом свете.