Текст книги "Дитя человеческое"

Прямо навстречу ему по тропинке шли участники крестин, и старик, теперь в облачении, вел их, словно пастух, побуждая короткими ободряющими возгласами. Их было четверо: две женщины средних лет и двое мужчин постарше; мужчины были одеты в скромные синие костюмы, на женщинах же были украшенные цветами шляпки, довольно нелепо смотревшиеся с зимними пальто. У каждой в руках был сверток, укутанный в шаль, из-под которой виднелись отделанные кружевами складки крестильного наряда. Тео попытался было пройти мимо, тактично отведя взгляд, но женщины преградили ему дорогу и, улыбаясь бессмысленными полубезумными улыбками, сунули ему под нос свертки, явно ожидая слов восхищения. Два котенка в отделанных ленточками чепцах выглядели одновременно глупо и трогательно. Глаза их были широко открыты – этакие непостижимые опаловые озерца, – казалось, ограничение свободы их нимало не беспокоило. Тео подумал, уж не дали ли им успокоительное, но потом решил, что скорее всего с ними с рождения обращались как с младенцами, ласкали и баловали, и они привыкли к этому. И был ли священник действительно рукоположен? В любом случае обряд, который он собирался совершить, вряд ли можно было назвать ортодоксальным. Англиканская церковь не имела больше ни общей доктрины, ни общей литургии, и чему только не поклонялись мелкие раздробленные секты! Но Тео сомневался, что крещение животных поощрялось какой-нибудь из них. Новый архиепископ, считавшая себя христианской рационалисткой, скорее всего запретила бы крещение и младенцев, если бы оно еще было возможно, на том основании, что это предрассудок. Но вряд ли ей было по силам контролировать то, что творилось в каждой из ставших ненужными церквей. Котят, наверное, не обрадует холодный душ, который прольется на головы, но всем остальным, похоже, было все равно. Эта встреча стала достойным завершением бессмысленного утра. Тео энергичной походкой зашагал в сторону того вечно пустого здания, в котором все было подчинено здравому смыслу и которое он называл своим домом.

Глава 9

В утро церемонии «успокоительного конца» Тео проснулся с ощущением какого-то неясного беспокойства, однако не настолько сильного, чтобы его можно было назвать тревогой: он испытывал легкое, ни на чем не основанное волнение, напоминающее обрывки незапомнившегося, но неприятного сна. Еще не протянув руку к выключателю, Тео уже понял, что принесет ему этот день. Он привык изобретать маленькие удовольствия взамен неприятных обязанностей. В обычных обстоятельствах он сразу же начал бы тщательно планировать свой маршрут – хороший паб, где можно перекусить, занятная церквушка, живописная деревенька, в которую можно забрести, сделав крюк. Но в этом путешествии, концом и целью которого была смерть, удовольствий быть не могло. Лучше уж добраться туда как можно скорее, увидеть то, что он намеревался увидеть, и вернуться домой. А потом сказать Джулиан, что ни он, ни группа ничего не смогут поделать, и попытаться выкинуть из головы это непрошеное, ненужное приключение. Придется отказаться от более интересного маршрута через Бедфорд, Кембридж и Стоумаркет и ехать по автострадам М-40 и М-25 и дальше на северо-восток, к суффолкскому побережью по дороге А-12. Ему предстоит более короткий, хоть и менее приятный путь, но ведь Тео и не ждал, что получит от поездки удовольствие.

Он быстро двигался вперед. Дорога А-12 находилась в гораздо лучшем состоянии, чем он ожидал, учитывая, что порты на восточном побережье ныне были почти заброшены. Он показал отличное время, незадолго до двух часов прибыв в Блитбург, расположенный в устье реки. Был отлив, но за тростником и плоскими отмелями, покрытыми жидкой грязью, вода простиралась словно шелковистый платок, а то появлявшееся, то скрывавшееся раннее полуденное солнце высекало золотые искры из окон блитбургской церкви.

Прошло двадцать восемь лет с тех пор, как он был тут последний раз. Они с Хеленой решили провести выходные в гостинице «Суон» в Саутуолде. Натали тогда было всего шесть месяцев. В те дни они могли позволить себе лишь подержанный «форд». Верх коляски Натали прочно привязали ремнями к заднему сиденью, а багажник был битком набит различными принадлежностями для ухода за младенцами: большими упаковками одноразовых пеленок, приспособлениями для стерилизации бутылочек, баночками детского питания. Когда они доехали до Блитбурга, Натали начала плакать, и Хелена сказала, что девочка голодна, ее надо немедленно накормить. Они решили остановиться в Блитбурге в гостинице «Уайт-Харт». У хозяина наверняка можно было согреть молоко для Натали, а они пообедали бы в баре. Но автостоянка оказалась переполнена, к тому же Тео были не по душе неудобства, которые сулило выполнение требований ребенка и Хелены. Его предложение проехать еще несколько миль до Саутуолда было встречено холодно. Хелена, безрезультатно пытавшаяся успокоить ребенка, едва взглянула на отливавшую серебром воду, на большую церковь, словно вставшую на якорь посреди зарослей тростника. Устроенный в тот уик-энд отдых начался с обычных между ними ссор и продолжился в едва подавляемом дурном настроении. Конечно, в этом был виноват только он. Ему легче было оскорбить чувства жены и подвергнуть лишениям дочь, чем доставить некоторые неудобства чужим людям, заполнившим бар. Жаль, что у него не сохранилось ни одного воспоминания о покойном ребенке, которое не было бы окрашено чувством вины и сожаления.

Поддавшись внезапному порыву, он решил пообедать в том самом баре при гостинице. Сегодня его машина оказалась на стоянке единственной. А в комнате с низкими балками, запомнившимися ему, черный очаг с пылающими в нем поленьями заменил электрокамин с двумя решетками. Тео был единственным посетителем. Заметно состарившийся хозяин заведения подал ему отличное местное пиво. Из еды предлагались только пирожки, которые хозяин тут же разогрел в микроволновой печи. Подготовка оказалась несоразмерной с предстоящим Тео испытанием.

Он свернул на саутуолдскую дорогу на повороте, который еще помнил. Суффолк, холмистый и бесплодный под зимним небом, на вид совсем не изменился, но дорога оказалась совсем разбитой, отчего езда на машине по степени тряски и опасности не уступала ралли по пересеченной местности. Достигнув окраины Рейдона, Тео увидел группки «временных жителей» во главе с надсмотрщиками, очевидно, готовившиеся начать ремонт дорожного покрытия. Смуглые лица повернулись в его сторону, когда он, сбавив скорость, осторожно проезжал мимо. Присутствие этих людей удивило Тео. Саутуолд, безусловно, не входил в число городов, утвержденных в качестве будущих центров проживания. Почему же тогда так важно было обеспечить к нему хороший доступ?

Он миновал защитную полосу деревьев, территорию и здание школы Святого Феликса. Большая доска у ворот гласила, что теперь это восточносуффолкский центр ремесел. Вероятно, он был открыт только летом или по выходным, потому что на широких неухоженных лужайках никого не было. Он переехал Байт-бридж и очутился в городке. Ярко выкрашенные дома, казалось, погрузились в послеобеденное оцепенение. Тридцать лет назад здешние жители в основном были пожилыми людьми – отставные военные выгуливали собак, загорелые пенсионеры с молодо блестевшими глазами парами, рука об руку, прогуливались по набережной. Во всем царила атмосфера упорядоченного спокойствия, все страсти уже угасли. Ныне городок почти опустел. На лавочке у «Краун-отеля» сидели рядышком два старика, уставившись вдаль и скрестив коричневые от загара узловатые руки на рукоятках тростей.

Тео решил оставить машину во дворе отеля «Суон» и выпить кофе, прежде чем пройти к северному пляжу, но гостиница оказалась закрыта. Когда он садился в машину, из боковой двери вышла женщина средних лет в цветастом переднике.

– Я надеялся выпить кофе, – обратился к ней Тео. – Отель закрыт?

У женщины оказалось приятное лицо. Она испуганно огляделась по сторонам, прежде чем ответить.

– Только на сегодня, сэр. В знак уважения. Видите ли, сегодня состоится церемония «успокоительного конца», или вы не знали?

– Нет, – ответил он, – я знал.

Желая избавиться от ощущения одиночества, наполнявшего саму атмосферу городка, он произнес:

– Последний раз я был здесь тридцать лет назад. Город с тех пор не очень изменился.

Женщина положила руку на опущенное стекло машины.

– О нет, сэр, он очень, очень изменился. Однако «Суон» – по-прежнему отель. Конечно, постояльцев теперь тут не так много, люди уезжают из города. Понимаете, его поставили в план эвакуации. Правительство не в состоянии гарантировать подачу энергии и обеспечение коммунальными услугами, поэтому люди переезжают в Ипсуич или Норич.

«К чему такая спешка? – с раздражением подумал Тео. – Уж наверное, Ксан мог бы поддерживать здесь жизнь еще целых двадцать лет».

В конце концов он поставил машину на маленькой лужайке в дальней части Тринити-стрит и по вьющейся у самых скал тропинке зашагал в сторону пирса.

Грязно-серое море лениво вздымалось под небом цвета снятого молока, едва светившимся на горизонте. Казалось, переменчивое солнце вот-вот снова пробьется сквозь облака. Над этой бледной прозрачностью висели, словно полуопущенные занавески, огромные темно-серые и черные тучи. В тридцати футах внизу он видел отягощенные песком и галькой подбрюшья волн, как бы намеченных пунктиром, поднимавшихся и опускавшихся с томительной неизбежностью. Металлическое ограждение променада, некогда ослепительно белое, проржавело и в нескольких местах сломалось, а заросший травой склон между променадом и пляжными домиками выглядел так, будто его не подстригали уже много лет. Прежде внизу виднелась длинная череда деревянных коттеджей с трогательно-смешными названиями; стоящие друг за другом и обращенные к морю, они походили на ярко раскрашенные кукольные домики. Сейчас ряд домов зиял пустотами, напоминая редкие старческие зубы, оставшиеся здания были ветхими, краска на них облупилась. Они были кое-как привязаны к опорам, вогнанным в берег, в ожидании, когда очередной шторм унесет их в море. Сухие стебли травы, доходившие Тео до пояса, судорожно колыхались на ветру, который никогда не стихал на этом восточном берегу.

Посадку на судно, по-видимому, предполагалось осуществлять не с пирса, а со специально возведенной рядом с ним пристани. Вдалеке Тео разглядел два низких судна с украшенными цветочными гирляндами палубами, а на другом конце пирса, возвышавшемся над пристанью, – группку людей. На некоторых, как ему показалось, была униформа. Впереди, примерно в восьмидесяти ярдах, остановились три автобуса. Пока Тео подходил ближе, из них начали выходить пассажиры. Первыми появились музыканты в красных пиджаках и черных брюках. Они стояли группкой и болтали, и солнце вспыхивало на меди их инструментов. Один из оркестрантов шутливо ударил соседа. Несколько секунд они делали вид, что боксируют, затем, когда возня им наскучила, закурили сигареты и устремили взгляд на море. Следом стали выходить старики и старухи; одна из них спускалась без посторонней помощи, другие опирались на медицинских сестер. Из багажного отделения одного из автобусов вынули несколько кресел-каталок. Наконец из автобуса помогли выйти самым слабым, которых сразу же усадили в кресла.

Тео издалека следил, как цепочка спешащих друг за другом сгорбившихся фигур беспорядочно спускалась по идущей под уклон тропинке, разрезающей надвое скалу, к пляжным домикам на нижнем променаде. Внезапно он понял, что происходит. В этих домиках старые женщины переодевались в белые одежды – в домиках, которые столько десятилетий оглашались детским смехом. Названия, почти тридцать лет не возникавшие в памяти, сейчас вспомнились – глупые, счастливые напоминания о семейном отдыхе: «Домик Пита», «Океанский пейзаж», «Коттедж брызг», «Счастливая хижина». Он стоял на вершине скалы, сжимая ржавые поручни ограждения и наблюдая, как старушкам помогали подниматься по ступеням и входить в домики. Оркестранты стояли недвижно, глядя на это. Но вот они посовещались, загасили окурки, взяли свои инструменты и тоже двинулись вниз по скале. Выстроившись в шеренгу, они застыли в ожидании. Молчание становилось невыносимым. Позади Тео протянулся ряд викторианских домов – с закрытыми ставнями, пустые, они походили на ветхие памятники более радостных дней. Берег внизу был пустынным, лишь пронзительные крики чаек нарушали тишину.

Теперь старым женщинам помогали выйти из домиков и построиться в ряд. Все они были облачены в длинные белые балахоны, напоминающие ночные сорочки, поверх которых было накинуто что-то вроде шерстяных шалей и белых пелерин, крайне необходимых на пронизывающем ветру. Тео был рад, что на нем теплое твидовое пальто. У каждой женщины в руках был букетик цветов, и поэтому они казались стайкой взъерошенных подружек невесты. Тео удивился: кто приготовил цветы, кто открыл домики, кто оставил в них сложенные ночные сорочки? Вся это процедура, казавшаяся такой спонтанной, на самом деле была тщательно организована. Тео впервые заметил, что домики в этой части нижнего променада были отремонтированы и заново покрашены.

Когда процессия медленно двинулась по нижнему променаду в сторону пирса, заиграл оркестр. Первые звуки меди разорвали тишину, и его охватили возмущение перед совершаемым насилием и невыносимая грусть. Оркестр исполнял веселые песни: звучали мелодии времен молодости его дедушек и бабушек, песни-марши Второй мировой войны, которые он узнал, но названия которых поначалу не мог вспомнить. Потом некоторые из них всплыли в его памяти: «До свидания, черный дрозд», «Кто украл мою девушку», «Где-то за радугой». Когда старушки подошли к пирсу, музыка стала другой, и он узнал мелодию псалма «Пребудь со мной». После первого стиха откуда-то снизу до Тео донеслось жалобное мяуканье, схожее с криками морских птиц, и он понял, что это запели старушки. Потом он увидел, как некоторые из женщин стали двигаться под музыку, держась за свои белые юбки и неуклюже делая пируэты. Ему пришло в голову, что старух могли накачать наркотиками.

Стараясь не отставать от последней пары, Тео шел к пирсу. Теперь ему открылась вся сцена. На пирсе стояло всего лишь человек двадцать, некоторые, должно быть, родные и друзья, но большинство – сотрудники Государственной полиции безопасности. Два низких судна напоминали маленькие баржи. От них остался лишь корпус, палуба была уставлена рядами скамей. У каждого суденышка стояли двое солдат, и, когда старушки входили на борт, солдаты нагибались, очевидно, чтобы сковать кандалами их лодыжки и прикрепить к ним груз. У самого пирса был пришвартован моторный катер, и это окончательно прояснило план. Когда суда исчезнут из поля зрения, солдаты затопят их, а сами пересядут на катер и вернутся на берег. Оркестр на берегу все играл, на этот раз исполнял «Нимрод» Элгара[28]28
  Элгар, Э.У. (1857–1934) – английский композитор и дирижер.


[Закрыть]. Пение прекратилось, и до Тео не долетало никаких звуков, кроме беспрестанного шуршания гальки от набегавших волн и редких, отдаваемых негромким голосом приказов.

Он сказал себе, что с него достаточно и теперь вполне можно вернуться к машине. У него не было никаких желаний, кроме одного – как можно скорее уехать из этого городка, вызывавшего мысли об упадке, пустоте и смерти. Но он пообещал Джулиан посмотреть церемонию, а это значит – нужно оставаться здесь до тех пор, пока суда не скроются из виду. Словно для того, чтобы укрепиться в своем намерении, он спустился по бетонным ступеням с верхнего променада на берег. Никто не приказал ему удалиться. Кучка официальных лиц, медсестры, солдаты, даже музыканты, поглощенные жуткой церемонией, казалось, даже не заметили его присутствия.

Внезапно возникло какое-то волнение. Одна из женщин, которой помогали взбираться на ближнее судно, вдруг закричала и начала отчаянно колотить руками. Прежде чем застигнутая врасплох сиделка успела что-то предпринять, женщина прыгнула с пирса в воду и стала изо всех сил грести к берегу. Инстинктивно Тео сбросил тяжелое пальто и побежал к ней, шурша камнями и галькой и чувствуя, как ледяные укусы моря замораживают щиколотки. Несчастная была сейчас всего ярдах в двадцати от него, и он хорошо рассмотрел ее – с растрепанными седыми волосами, приклеившейся к телу ночной сорочкой, болтающимися обвисшими грудями и кожей, напоминающей грубую ткань. Очередная волна сорвала сорочку с ее левого плеча, и стало видно, как ее грудь непристойно покачивается, подобно гигантской медузе. Женщина все кричала высоким пронзительным голосом, словно истерзанное животное. И тут он узнал ее. Это была Хильда Палмер-Смит. Его словно ударили, он кинулся к ней, протянув вперед руки. Вот тогда-то это и произошло. Он уже готов был схватить ее запястья, как вдруг один из солдат прыгнул с пристани в воду и рукояткой пистолета сильно ударил женщину по голове. Она упала лицом в воду, беспомощно перебирая руками. На мгновение вода покраснела, но следующая волна поглотила несчастную и, отхлынув, оставила ее распростертой в прибрежной пене. Хильда попыталась подняться, но солдат ударил ее снова. К этому моменту Тео добрался до нее и крепко стиснул ее руку, но почти тотчас почувствовал, как его схватили за плечи и отбросили в сторону. Он услышал голос – тихий, повелительный, почти ласковый: «Успокойтесь, сэр. Успокойтесь».

Еще одна волна, больше предыдущей, поглотила Хильду, а его сбила с ног. Когда вода схлынула, он, с трудом поднимаясь, снова увидел ее, распростертую, в ночной сорочке, собравшейся складками чуть выше худых ног, обнажив нижнюю частью тела. Он застонал и, спотыкаясь, снова побрел к ней, но, снова получив удар – на сей раз в висок, – упал. Он ощущал жесткость гальки, вдавившейся ему в лицо, перебивающий все запах соленой морской воды, ритмичный гул в ушах. Руки его хватали мелкие камешки, ища, за что бы ухватиться. И тут накатила другая волна, и он почувствовал, что его тащит прочь от берега. Почти теряя сознание, он попытался приподнять голову, попробовал сделать вдох, понимая, что еще чуть-чуть, и ему конец. Но подоспела третья волна, которая подняла его и бросила на прибрежные камни.

В намерения людей, руководящих церемонией, явно не входило дать ему захлебнуться. Когда он, дрожа от холода и борясь с тошнотой, барахтался в воде, сильные руки вдруг схватили его под мышки, и он почувствовал, как его легко, словно младенца, вытаскивают из воды. Кто-то волочил его вниз лицом прочь от воды по пляжу. Тео чувствовал, как носки его башмаков скребут о мокрый песок, как тянет вниз набившаяся в брюки галька. Его руки бессильно болтались, костяшки пальцев были ободраны о крупные камни у кромки берега. И все это время он чувствовал сильный запах морской воды и слышал ритмичные глухие удары прибоя. Потом его перестали тащить, грубо бросив на мягкий сухой песок. Тео ощутил тяжесть своего пальто, которое бросили на него сверху, и скорее почувствовал, чем увидел, как над ним проплыла и скрылась какая-то темная фигура. Он остался один.

Тео попытался поднять голову, впервые почувствовав пульсирующую боль в голове, то возникавшую, то пропадавшую. Стоило ему приподнять ее, голова, слабо качнувшись, снова падала в песок. Но с третьей попытки он сумел поднять ее на несколько дюймов и открыл глаза. Под веки набился песок, который покрывал лицо, залепив рот, а нити скользких водорослей паутиной опутали пальцы и повисли на волосах. Тео почувствовал себя утопленником, только что выловленным из воды. Но перед тем как потерять сознание, он понял, что его втащили в узкое пространство между двумя пляжными домиками на низких сваях. Под полом виднелись приметы давно забытых отпусков, почти ушедшие в грязный песок: клочок фольги, старая пластиковая бутылка, сгнивший брезент и расщепленные стойки шезлонга, детская сломанная лопатка. Превозмогая боль, он попытался подобраться поближе и протянул руку, словно, дотронувшись до нее, мог обрести безопасность и покой. Но усилие оказалось слишком велико для него, и, закрыв глаза, он со вздохом погрузился во тьму.

Придя в себя, Тео поначалу решил, что уже совсем темно. Повернувшись на спину, он посмотрел вверх, в небо, испещренное слабо светящимися звездами, и увидел перед собой тусклое свечение моря. Он вспомнил, где находится и что произошло. Голова все еще болела, но боль теперь была тупая, неотступная. Проведя рукой по голове, Тео нащупал шишку размером, наверное, с куриное яйцо, но больше, судя по всему, никаких болячек не было. Он не имел представления, сколько прошло времени, а разглядеть стрелки часов было невозможно. Растерев затекшие руки и ноги, Тео отряхнул пальто, надел его и, спотыкаясь, спустился к кромке прибоя, где встал на колени и ополоснул лицо. Вода была ледяная. Море казалось более спокойным, от луны на воду падала мерцающая дорожка света. Мягко вздымающееся перед ним водное пространство было совершенно пустынным, и он подумал о тех, кого сегодня утопили. Они так и остались сидеть, закованные в кандалы, на корабельной палубе, а их седые волосы поднимались и опадали в приливной волне. Вернувшись к домикам, Тео несколько минут отдохнул на одной из ступенек, собираясь с силами, потом проверил карманы пиджака. Кожаный бумажник насквозь промок, но по крайней мере был на месте, нетронут.

Он двинулся вверх по ступенькам на променад. Горело лишь несколько уличных фонарей, но этого было достаточно, чтобы разглядеть циферблат часов. Семь часов. Он пробыл без сознания и проспал около четырех часов. Выйдя на Тринити-стрит, Тео с облегчением увидел свою машину, но не заметил никаких других признаков жизни и несколько минут постоял в нерешительности. Тео замерз, ему очень хотелось есть и выпить чего-нибудь горячего. Мысль о том, чтобы ехать в таком состоянии в Оксфорд, привела его в ужас, но желание убраться из Саутуолда было почти таким же сильным, как голод и жажда. И вот тут-то, стоя в нерешительности, он услышал звук закрываемой двери и обернулся. Из одного из викторианских домов, выходящих на крошечную лужайку, вышла женщина с маленькой собакой на поводке. Это был единственный дом, в котором он увидел свет, а в окне первого этажа – большое объявление: «Ночлег и завтрак».

Поддавшись порыву, он подошел к женщине и сказал:

– Со мной произошел несчастный случай. Я весь промок. Вряд ли у меня хватит сил доехать до дома на машине. Нет ли у вас свободной комнаты? Меня зовут Фэрон, Тео Фэрон.

Женщина оказалась старше, чем он подумал вначале. У нее были круглое обветренное лицо, сморщенное, как воздушный шар, из которого выпущен весь воздух, яркие глаза-бусинки и маленький, изящно очерченный и некогда красивый, но сейчас беззубый и безостановочно жующий рот. Казалось, она все еще получала удовольствие от вкуса последней трапезы.

Его просьба ее не удивила и не испугала, а когда женщина заговорила, у нее оказался приятный голос.

– У меня есть свободная комната, если только вы подождете, пока я свожу Хлою на вечернюю прогулку. Тут есть местечко, отведенное для собак. Мы стараемся не загрязнять пляж. Прежде матери всегда выражали неудовольствие, если пляж для их детей не был чистым, а старые привычки сохраняются. У меня вечерние блюда на выбор. Вам подойдет?

Женщина посмотрела на него, и Тео впервые увидел отблеск беспокойства в ее ярких глазах. Он сказал, что именно это ему и нужно. Не прошло и трех минут, как женщина вернулась, и Тео последовал за ней в узкий холл, затем в заднюю гостиную. Комната, такая маленькая, что едва не вызывала клаустрофобию, была забита старомодной мебелью. Тео заметил выцветший мебельный ситец, заставленную фарфоровыми зверюшками полку над камином, пестрые, из лоскутов, подушки на низких креслах, стоящих у камина, фотографии в серебряных рамках, почувствовал запах лаванды. Ему показалось, что эта комната – убежище, ее стены в цветочных обоях обеспечивали тот уют и безопасность, которых он не имел в своем преисполненном тревогами детстве.

Женщина сказала:

– На беду, холодильник у меня сегодня вечером почти пустой, но я могу предложить вам суп и омлет.

– Это было бы чудесно.

– Суп, к сожалению, не домашний, но я смешиваю содержимое двух банок, чтобы сделать его повкуснее, и добавляю еще что-нибудь – петрушку или луковицу. Надеюсь, он вам понравится. Вы желаете обедать в столовой или здесь, в гостиной, перед камином? Здесь вам будет уютнее.

– Мне хотелось бы здесь.

Он устроился в низком кресле, вытянув ноги перед электрокамином и глядя, как от просыхающих брюк поднимается пар. Еда появилась быстро. Сначала суп – смесь грибного и куриного, слегка посыпанная петрушкой. Суп был горячим и на удивление вкусным, а булочка и масло, поданные к нему, очень свежими. Затем женщина принесла омлет с зеленью. Спросила, чего он хочет – чаю, кофе или какао. Больше всего ему хотелось выпить, но, похоже, спиртного здесь не держали. Тео выбрал чай, и хозяйка ушла, оставив его одного.

Когда он закончил, женщина появилась вновь, словно ждала за дверью, и произнесла:

– Я поместила вас в дальней комнате. Иногда приятно не слышать шум моря. И не беспокойтесь насчет постели. Я всегда тщательно ее проветриваю. Я положила в постель две бутылки. Можете потом сбросить их, если станет слишком жарко. Я включила спираль для нагрева воды, так что, если захотите принять ванну, горячей воды полно.

Ноги и руки у Тео болели от многочасового лежания на сыром песке, и перспектива вытянуть их в горячей воде показалась привлекательной. Но когда голод и жажда были утолены, усталость взяла верх. Ему пришлось бы затратить слишком много усилий даже на то, чтобы наполнить ванну.

– Если можно, я приму ванну утром, – сказал Тео.

Комната находилась на третьем этаже, в самом дальнем конце коридора, как и обещала хозяйка. Пропуская его в дверь, она посетовала:

– К сожалению, у меня нет для вас достаточно большой пижамы, но есть старенький халат, может, он вам подойдет. Он раньше принадлежал моему мужу.

Похоже, женщину не удивило и не обеспокоило, что у него не было с собой собственных вещей. Уходя, она наклонилась, чтобы выключить электрокамин, и Тео понял, что в плату, которую с него возьмут, не входит отопление комнаты ночью. А ему оно и не было нужно. Едва хозяйка закрыла за собой дверь, как он сбросил с себя одежду, откинул накрывавшее постель одеяло и скользнул в тепло, покой и забытье.

* * *

Завтрак был накрыт в столовой на первом этаже в передней части дома. В комнате стояло пять столов, на каждом – ослепительно белая скатерть и вазочка с искусственными цветами, но других постояльцев не было.

При виде этой комнаты с ее пустотой и атмосферой, обещавшей больше, чем она могла дать, в нем вспыхнуло воспоминание о последнем отпуске, который он провел вместе с родителями. Тогда ему было одиннадцать, и они прожили неделю в Брайтоне, в пансионе с ночлегом и завтраком, на вершине утеса недалеко от Кемп-Тауна. Дождь шел почти каждый день, и в памяти остались запах мокрых дождевиков и то, как они, прижавшись друг к другу, смотрели на серое вздымающееся море или бродили по улицам в поисках доступных им по средствам развлечений, пока не наступала половина седьмого и можно было возвращаться на ужин. Ужинали точно в такой же комнате, как эта, и, не привыкшие к обслуживанию, сидели в неловком молчании, терпеливо ожидая хозяйку, которая входила, полная решимости не дать гостям скучать, с тележкой, уставленной тарелками с мясом и двумя видами овощей. Весь отдых Тео злился и скучал. Сейчас ему впервые пришло в голову, как мало радости было в жизни его родителей и как мало он, их единственный ребенок, сделал, чтобы скрасить ее.

Хозяйка подала полный завтрак из бекона, яиц и жареного картофеля. Ей явно очень хотелось посмотреть, как он будет есть, но она понимала, что он предпочел бы позавтракать в одиночестве. Тео ел быстро, собираясь поскорее уйти.

Расплачиваясь с ней, он сказал:

– С вашей стороны было очень великодушно пустить на ночлег одинокого мужчину, да еще без сумки с вещами. Другие могли бы и отказать.

– О нет, я нисколько не удивилась, увидев вас. И не испугалась. Вы стали ответом на мои молитвы.

– Мне так никто никогда прежде не говорил.

– Но это на самом деле так. Вот уже четыре месяца как у меня не было постояльцев. Из-за этого чувствуешь себя ненужной. Нет ничего хуже, чем ощущать себя в старости ненужной. Вот я и молилась, чтобы Бог научил меня, что делать, сказал, стоит ли мне все это продолжать. И Он послал вас. Я думаю так: когда ты попал в беду и столкнулся с проблемами, которые кажутся непреодолимыми, надо просто спросить Его, и Он ответит. У вас такое бывает?

– Нет, – ответил Тео, отсчитывая монеты, – нет, со мной такого не бывает.

Она продолжала, словно и не слышала его:

– Я понимаю, конечно, что в конце концов мне придется сдаться. Городок умирает. Мы не вошли в список населенных пунктов, поэтому те, кто недавно вышел на пенсию, здесь больше не показываются, а молодежь уезжает. Но все будет хорошо. Правитель пообещал, что обо всех позаботятся. Меня, наверное, переселят в маленькую квартирку в Нориче.

«Ее Бог изредка посылает ей ночного постояльца, но именно на Правителя она полагается в самом главном», – подумал Тео и, поддавшись порыву, спросил:

– Вы вчера видели здесь церемонию «успокоительного конца»?

– Церемонию «успокоительного конца»?

– Ту, что состоялась здесь, у пирса.

Хозяйка ответила неожиданно твердо:

– Полагаю, вы ошиблись, мистер Фэрон. Не было никакой церемонии. У нас в Саутуолде ничего подобного не происходит.

Тео почувствовал, что она с нетерпением ждет, чтобы он ушел, и снова поблагодарил ее. Она не назвала ему своего имени, а он не спросил. Его так и подмывало сказать: «Мне было здесь очень уютно. Хорошо бы вернуться и отдохнуть у вас немного». Но он знал, что никогда не вернется, а ее доброта заслуживала большего, нежели случайная ложь.