Текст книги "Лицо ее закройте. Изощренное убийство"

Глава пятая

1

Приют Святой Марии находился примерно в миле от центральной части деревни – уродливое здание из красного кирпича с множеством башенок и коньков, в стороне от дороги, в зарослях лаврового куста. Подъездная аллея из гравия вела к парадным дверям, молоток от бесконечного пользования блестел точно полированный. На всех окнах белели белоснежные сетчатые занавески. Узкие каменные ступеньки вели вниз, на квадратный газон, где сгрудилось несколько колясок. Им открыла дверь горничная в наколке и фартучке – наверное, тоже мамаша, подумал Дэлглиш – и провела их в тесную комнатку налево. Она растерялась, не знала, что делать, не могла запомнить имени Дэлглиша, хотя он повторил его дважды. Беспомощно топчась на пороге, она тупо разглядывала его большими глазами сквозь стекла очков в стальной оправе.

– Не беспокойтесь, – сказал Дэлглиш дружелюбно, – сообщите мисс Лидделл, что двое полицейских из Мартингейла хотят ее видеть. Мы ей объясним цель нашего приезда.

– Простите, я должна сообщить ваши имена. Меня готовят к работе горничной.

Ее мучили отчаянное упрямство, страх перед мисс Лидделл и смущение, что она очутилась в комнате с двумя незнакомыми мужчинами, да к тому же полицейскими. Дэлглиш протянул ей свою визитную карточку:

– Вот вручите ей. Пусть будет все по правилам этикета. И не волнуйтесь вы так. Из вас получится прекрасная горничная. Теперь они на вес золота.

– Но не те, кто в подоле младенца принес, – сказал сержант Мартин, когда хрупкая фигурка исчезла за дверью, еле слышно прошептав что-то похожее на «спасибо». – И как такая уродина попала сюда?! Потерянная какая-то. Кто-то, видно, все же не упустил случая.

– Она из числа тех, кто сам не упускает своего случая с той минуты, как появляется на свет.

– И напугана до смерти. Мисс Лидделл держит девчонок в ежовых рукавицах.

– Прекрасно к ним относится, согласно ее меркам. Впрочем, на ее работе легко стать сентиментальной, с кем только не приходится иметь дело. Здесь нужно запастись надеждой, верой и милосердием. Другими словами, надо быть святой, но вряд ли мисс Лидделл можно причислить к лику святых.

– Да, сэр, – сказал сержант Мартин. И тут же подумал, что к ситуации скорее бы подошло «нет, сэр».

Не подозревая, что произнес святотатственную фразу, Дэлглиш медленно пошел по комнате. Она была удобной, но скромной, вот только слишком много, подумал инспектор, личных вещей мисс Лидделл. Дерево сияло – так все было отполировано. Спинет[12]12
  Разновидность клавикордов.


[Закрыть] и столик розового дерева, казалось, пышут жаром, столько усердия и энергии было затрачено на них. Единственное большое окно, выходящее на газон, было задернуто кретоновыми занавесками в цветочек, и солнце не попадало в комнату. Ковер, хоть и повидавший виды, относился не к числу тех, что обычно стелют в присутственных местах, какими бы демократичными и общедоступными они ни были. Комната во всем носила отпечаток мисс Лидделл, словно она была владелицей этого дома. Вдоль стен висели фотографии малышей. Малыши лежали голенькими на ковриках, беспомощно и бессмысленно повернув головки к фотообъективу, беззубо улыбались из ванночек и кроваток. Одетые в шерстяные вещички, они улыбались на руках своих мам. Один-два лежали, свернувшись комочком, на руках смущенных мужчин. Это, видно, счастливчики, заполучившие официальных отцов. Над небольшим письменным столом красного дерева висела в рамке фотография женщины за прялкой, внизу была надпись: «От имени Комитета за моральное процветание Чадфлита и района – мисс Алисе Лидделл, смотрительнице приюта Святой Марии, в честь двадцатилетия преданной службы». Дэлглиш и Мартин посмотрели на фотографию одновременно.

– Я бы не назвал эту комнату приютом, – сказал сержант.

Дэлглиш еще раз обвел взглядом обстановку, бережно хранимые свидетельства детства мисс Лидделл.

– Такое впечатление, что это дом одинокой женщины. И она прожила в нем лет двадцать. Да она на что угодно способна, лишь бы ее отсюда не выгнали.

Сержант Мартин не смог ответить, ибо в комнату вошла упомянутая леди. Мисс Лидделл на родной почве всегда чувствовала себя спокойнее. Она сдержанно пожала им руки и извинилась, что заставила себя ждать. Взглянув на нее, Дэлглиш понял, что она замешкалась, пудрясь и собираясь с духом. По всему было видно, что, если позволят обстоятельства, она намерена отнестись к их визиту как к светскому, и, разыгрывая из себя неопытную хозяйку, предложила им сесть. Дэлглиш отказался от чая, осмотрительно избегая полного упрека взгляда сержанта. Мартин покрылся испариной. Лично он полагал, что педантичность при допросе потенциального подозреваемого может очень далеко завести, а чашка горячего чая в такой жаркий день нисколько не помешает правосудию.

– Мы постараемся не задерживать вас долго, мисс Лидделл. Уверен, вы догадались, что я расследую дело об убийстве Салли Джапп. Как я понимаю, вчера вечером вы ужинали в Мартингейле. Вы были также и на празднике вчера днем и, конечно же, знали мисс Джапп, ведь она жила в приюте Святой Марии. Есть один-два момента, которые, я надеюсь, вы могли бы разъяснить.

При последних словах Дэлглиша мисс Лидделл вздрогнула, а когда сержант Мартин почти с покорным видом достал свой блокнот, Дэлглиш заметил, что она быстро облизнула губы, а ее руки едва ощутимо напряглись – теперь она была начеку.

– Я целиком к вашим услугам, инспектор, я не ошиблась, вы – инспектор? Конечно, я знала Салли очень хорошо, и происшедшее с ней потрясло меня. Всех нас. Но боюсь, не смогу быть вам полезной. Я не очень способна замечать и запоминать. Обидно, конечно, но не все рождаются детективами. Верно? – Нервный смешок был чуть-чуть тоньше обычного, чтобы сойти за естественный.

«Ну и напугали же мы старуху, – подумал сержант Мартин. – Но тут кое-что кроется».

– Давайте начнем с самой Салли Джапп, – сказал Дэлглиш мягко. – Как я понимаю, она жила здесь последние пять месяцев беременности и вернулась сюда после родов из больницы. Жила, пока не начала работать в Мартингейле, тогда ее малышу было четыре месяца. До того она помогала по дому. Вы, должно быть, узнали ее очень хорошо за это время. Она нравилась вам, мисс Лидделл?

– Нравилась? – Она нервно засмеялась. – Ну не странный ли это вопрос, инспектор?

– Разве? А почему?

Она попыталась скрыть смущение и ответить на вопрос, все продумав и взвесив.

– Даже и не знаю, что сказать. Если бы вы задали мне этот вопрос неделю назад, я бы не задумываясь сказала, что Салли – отличная работница и замечательная девушка, которая изо всех сил старается заслужить прощение за свою ошибку. Но теперь меня мучают сомнения – может, ошиблась я в ней, может, она лицемеркой была. – Она говорила с печалью специалиста, чьи неоспоримые суждения оказались на поверку ложными. – Боюсь, мы никогда теперь не узнаем, искренней она была или нет.

– Вы подразумеваете под словом «искренняя» была ли она действительно влюблена в Стивена Макси?

Мисс Лидделл грустно покачала головой:

– По тому, как она все это преподнесла, ни за что не скажешь. Никогда в жизни я не испытывала такого ужаса, инспектор, никогда. Конечно, не имела она права принимать его предложение, что бы она к нему ни чувствовала. Встала у окна и сообщила нам свою новость, победительница, да и только. Он совсем растерялся, побелел как полотно. Тяжелые минуты выпали бедняжке миссис Макси. До конца дней своих не прощу себе. Ведь это я рекомендовала Салли в Мартингейл, вы же знаете. Мне это казалось прекрасной перспективой для нее, во всех отношениях прекрасной. И на тебе.

– Значит, вы верите, что смерть Салли Джапп непосредственно связана с ее помолвкой с мистером Макси?

– Да, похоже на то.

– Согласен, ее смерть кому-то на руку, у кого было основание отнестись враждебно к предполагаемой женитьбе. Семейству Макси, к примеру.

Лицо мисс Лидделл вспыхнуло.

– Но это нелепо, инспектор! Как можно сделать такое чудовищное предположение! Чудовищное! Конечно, вы плохо знаете эту семью, не то что мы, но поверьте: подобная версия – дикость. Как можно было подумать, что я их имела в виду! Мне лично абсолютно ясно, что произошло. Салли вовсю крутила с кем-то, кого мы не знаем, и когда парень услышал о помолвке, потерял над собой контроль. Он ведь влез в окно, верно? Так мне мисс Бауэрз сказала. Вот вам и доказательство, что это не член семьи.

– Убийца, не исключено, вылез из окна. Но мы пока не знаем, как он – или она – попал в комнату.

– Ну можно ли вообразить, что миссис Макси спускается вниз по стене?! Она не в состоянии это сделать.

– Я ничего не воображаю. Лестница была на своем обычном месте, и ею мог воспользоваться любой. Ее могли приставить к стенке заранее, даже если убийца проник в комнату через дверь.

– Но Салли услышала бы. Даже если бы лестницу приставляли очень тихо. Или она могла выглянуть из окна и увидеть ее.

– Может быть. Если бы она не спала.

– Я не понимаю вас, инспектор. Вы, похоже, подозреваете эту семью. Если бы вы только знали, сколько они сделали для девчонки.

– Я был бы рад узнать. А вам следует понять меня правильно. Я подозреваю каждого, кто знал мисс Джапп и у кого нет алиби. Поэтому я сейчас здесь.

– Вы знаете, очевидно, где и когда я была. Не собираюсь из этого делать секрета. Доктор Эппс подвез меня. Мы уехали из Мартингейла примерно в половине одиннадцатого. Я кое-что записала здесь, в этой комнате, потом прогулялась по саду. Около одиннадцати легла спать, для меня это довольно поздно. Я услышала о чудовищном событии, когда заканчивала завтрак. Позвонила мисс Бауэрз и спросила, не смогу ли я забрать Джимми ненадолго, пока они не решат, что с ним делать дальше. Естественно, я оставила девушек на мисс Поллак, свою заместительницу, и тотчас же поехала в Мартингейл. Позвонила Джорджу Хопгуду и попросила его подогнать такси.

– Вы сказали ранее, что известие о помолвке мисс Джапп с мистером Макси послужило причиной ее смерти. Но как эти новости узнали в деревне? Мне пояснили, что мистер Макси сделал ей предложение в субботу вечером, так что ни одному человеку, кто не был у них в доме после этого, не могло стать известно о помолвке.

– Доктор Макси, может, и сделал предложение в субботу, но, без сомнения, девчонка решила подцепить его куда раньше. Что-то у нее случилось, я уверена в этом. Я видела ее на празднике, она весь день пылала от возбуждения. А вам рассказывали, что она вырядилась в точно такое, как у миссис Рискоу, платье?

– Вы даже не допускаете мысли, что у нее мог быть еще какой-то мотив?

– Просто это доказывает, в каком направлении у нее работали мозги. Будьте уверены, Салли получила по заслугам. Мне просто очень жалко Макси – по ее вине они оказались втянуты в такую неприятную историю.

– Вы сказали, что легли спать около одиннадцати, погуляв в саду. Может кто-нибудь подтвердить ваши слова?

– По-моему, меня никто не видел, инспектор. Мисс Поллак и девочки ложатся спать в десять. У меня, естественно, свой ключ. Вообще-то я к таким прогулкам не привыкла, но очень уж разнервничалась. Не могла не думать о Салли и мистере Макси, понимала, что мне не заснуть, если слишком рано лягу.

– Спасибо. И еще два вопроса. Где вы храните ваши личные бумаги? Я имею в виду документы, касающиеся приюта. Письма в комитет, к примеру.

Мисс Лидделл подошла к конторке розового дерева:

– В этом ящике, инспектор. Естественно, я его запираю, но убирать в комнате я разрешаю только самым надежным девушкам. Ключ лежит вот в этом небольшом ящичке наверху.

Она приподняла крышку конторки и показала, где именно. Пожалуй, только самая ленивая и тупая горничная не найдет ключ, решись она его поискать, подумал Дэлглиш. Мисс Лидделл явно привыкла иметь дело с девицами слишком трусливыми, чтобы совать нос в официальные бумаги. Но Салли Джапп, он подозревал, не была ленивой или тупой. Он поделился своими сомнениями с мисс Лидделл, и, как того и ожидал, образ Салли, ее перебирающие бумаги пальцы и насмешливый взгляд взбесили мисс Лидделл куда сильнее, чем его вопрос относительно семьи Макси.

– Вы считаете, что Салли могла рыться в моих вещах? Ни за что бы в это не поверила, но, может, вы правы. Да-да, теперь понятно. Вот почему ей нравилось убирать здесь. Все это послушание, вежливость – одна видимость! И подумать только – я доверяла ей. Я впрямь считала, что она привязана ко мне, что я помогаю ей. Вы знаете, она делилась со мной своими секретами. Но она врала мне, ясное дело. Смеялась небось надо мной. Небось и вы меня дурой считаете. Что ж, может, и так, но я ничего такого не сделала, чего бы мне надо было стыдиться. Ничего! Вам наверняка уже доложили о той сцене в столовой Макси. Ей меня не напугать. Кое-какие были у меня здесь трудности в прошлом. Я с цифрами и счетами не в ладах. Никогда и не прикидывалась, что у меня это получается. Но ничего дурного я не сделала. Спросите у любого члена комитета. Салли могла рыться в моих бумагах, сколько ей заблагорассудится. Ей бы только на пользу пошло.

Ее трясло от бешенства, и, произнося последние слова, она даже не пыталась скрыть горькое злорадство. Дэлглиш не ожидал, что его последние слова будут иметь такой эффект.

– Один из моих подчиненных был у Прокторов, ее ближайших родственников. Мы надеялись, что они сообщат нам какую-нибудь информацию относительно ее жизни. Дома была их дочка, она кое-что рассказала нам. Не объясните ли мне, мисс Лидделл, почему вы звонили мистеру Проктору рано утром в субботу – в утро праздника? Девочка сказала, что она подходила к телефону.

Яростное негодование внезапно сменилось крайним удивлением. Забавное получилось зрелище.

– Я-а? Звонила мистеру Проктору? Не понимаю, о чем вы! Я не разговаривала с Прокторами с тех пор, как Салли переехала в Мартингейл. Они никогда ею не интересовались. С чего это вдруг мне звонить Проктору?

– Это как раз мне и хотелось узнать, – сказал Дэлглиш.

– Глупость какая-то! Если бы я позвонила Проктору, с чего бы мне теперь отказываться?! Не звонила я. Девочка сказала неправду.

– Безусловно, кто-то говорит неправду.

– Я не говорю, – отрезала мисс Лидделл решительно, хотя грамматически не очень верно.

Дэлглиш, по крайней мере в этом, был склонен поверить ей. Когда она провожала его до дверей, он спросил мимоходом:

– Вы рассказали кому-нибудь, возвратясь домой, о том, что произошло в Мартингейле, мисс Лидделл? Если ваша помощница еще не легла спать, вы, естественно, сообщили ей о помолвке.

Мисс Лидделл замялась, потом стала оправдываться:

– Эту новость все равно бы все узнали, верно? Я хочу сказать, Макси вряд ли рассчитывали, что она будет храниться в тайне. Я действительно рассказала мисс Поллак. И мисс Пуллен. Она пришла из «Розового коттеджа», чтобы вернуть чайные ложки, которые мы давали на праздник. Болтала с мисс Поллак, когда я вернулась из Мартингейла. Так что мисс Пуллен знала тоже, но вы же не станете утверждать, что есть какая-то связь между тем, что я рассказала ей, и смертью Салли?

Дэлглиш ответил уклончиво. Он не был в этом уверен.

2

К ужину дневная суета в Мартингейле вроде бы улеглась. Дэлглиш и сержант продолжали работать в кабинете, откуда сержант вдруг выныривал переговорить с полицейским, дежурившим на крыльце. Прикатывали таинственные полицейские машины, выгружали пассажиров в полицейской форме, ждали их недолго, а потом увозили. Макси и их гости наблюдали за приездами и отъездами из окон, но ни за кем с полудня не присылали, похоже, допрос закончился на этот день, и все могли надеяться, что во время ужина их никто не станет беспокоить. В доме вдруг стало очень тихо, и когда Марта в половине восьмого боязливо ударила в гонг, его звук, бесцеремонно вторгаясь в горестное молчание, показался обитателям дома, чьи нервы и так были на пределе, неестественно громким. Призрак Салли скользнул от дверей к буфету, и когда миссис Макси позвонила и открылась дверь, никто не поднял головы. Настроение самой Марты отразилось на меню, оказавшемся весьма скудным, аппетита ни у кого не было, да и с чего ему было быть. Потом они перешли в гостиную, словно их всех призвал чей-то неслышный голос. Они очень обрадовались Хинксу, увидев, как тот идет мимо окна, и Стивен вышел к нему навстречу. Он был посланцем внешнего мира, одно это успокаивало. Никто ведь не мог обвинить викария в убийстве Салли Джапп. Он, видно, пришел их поддержать и утешить. Но единственным утешением сейчас для Макси могло быть одно – весть, что Салли не умерла, что им просто приснился кошмарный сон и они сейчас проснутся, усталые и измученные от недосыпу, но ликующие, что все это сплошная выдумка. Но если ждать этого не приходилось, оставалось черпать силы в беседе с человеком, на которого не падала тень подозрения и который мог хоть немного скрасить этот чудовищный день. Они, оказывается, даже шепотом говорили, и когда Стивен окликнул священнослужителя, его голос прогремел выстрелом. И вот Хинкс уже с ними – он вошел в гостиную следом за Стивеном, четыре пары глаз вопрошающе смотрели на него, словно ждали приговора, который им вынес окружающий мир.

– Бедняжка, – сказал он. – Бедняжка. Вчера вечером она была так счастлива.

– Вы разговаривали, значит, с ней после праздника? – Стивен не смог подавить требовательные нотки.

– Нет, не после праздника. Я все время путаюсь, когда это было. Такая глупость. Да, вы вот сейчас спросили, и я вспомнил, я с ней вообще вчера не разговаривал, хотя, конечно, видел в саду. В очень красивом белом платье. Нет, я разговаривал с ней в четверг вечером. Мы шли с ней по дороге, и я спросил ее о Джимми. Да, думаю, в четверг. Да, верно, потому что в пятницу я весь вечер был дома. Последний раз я с ней в четверг разговаривал. Она была такая счастливая! Сказала мне о своем замужестве, о том, что у Джимми будет отец. Ну да вы, думаю, все сами знаете. А для меня это было неожиданностью, но, конечно же, я был рад за нее. И вот тебе пожалуйста. Полиция еще ни до чего не дозналась?

Он оглядел всех вежливо-вопросительным взглядом, не понимая, видно, какое впечатление произвели его слова. С минуту все молчали, потом Стивен сказал:

– Вы, вероятно, тоже знаете, отец, что я просил Салли стать моей женой. Но она не могла сказать вам об этом в четверг. Она тогда еще этого сама не знала. Я ни разу не говорил ей, что собираюсь сделать предложение, покуда не сделал его без двадцати восемь в субботу вечером.

Кэтрин Бауэрз хмыкнула и тут же в замешательстве отвернулась под взглядом Деборы. Хинкс нахмурил брови, но его старческий тихий голос звучал твердо:

– Я путаюсь во времени, за мной это водится, но мы встретились в четверг, я в этом уверен. Я выходил из церкви после вечерней службы, а Салли проходила мимо с Джимми, он сидел в прогулочной коляске. Я не могу ошибиться – разговор был именно об этом. Может, слова не совсем такие были, но общий смысл такой. Салли сказала, что у Джимми скоро будет отец. Она попросила меня никому не говорить. Я пообещал и добавил, что очень рад за нее. Спросил, знаю ли я жениха, но она засмеялась и сказала: пусть это будет сюрпризом. Она была возбуждена и счастлива. Мы совсем немного прошли вместе, я расстался с ней у своего дома, а она, думаю, пошла сюда. Я считал, вы об этом знаете. А что, это так важно?

– Инспектор Дэлглиш скорее всего сочтет, что это важно, – сказала сухо Дебора. – Думаю, вам надо зайти к нему и все рассказать. Тут выбирать не приходится, поверьте. У этого человека сверхъестественный дар извлекать на свет божий неудобные истины.

Хинкс разволновался, но быстрый стук в дверь спас его от необходимости отвечать – появился Дэлглиш. Он держал маленький, заляпанный грязью пузырек, который был завернут в белый носовой платок.

– Узнаете? – спросил он.

Стивен пересек комнату, взглянул на пузырек, но трогать не стал.

– Да. Это снотворное из аптечки отца.

– Осталось семь таблеток. Подтверждаете ли вы, что исчезли три таблетки после того, как вы положили их в пузырек?

– Естественно. Я же говорил вам. Там было десять таблеток, три грана[13]13
  1 гран – 0,0648 г.


[Закрыть] каждая.

– Спасибо, – сказал Дэлглиш и снова повернулся к выходу.

Когда он взялся за ручку, Дебора спросила:

– Нельзя ли нам узнать, где был найден пузырек?

Дэлглиш взглянул на нее, словно вопрос и в самом деле требовал серьезных размышлений.

– Почему бы нет? Не исключено, что один из вас действительно хочет узнать. Его нашел мой помощник, его кто-то зарыл в газоне, на том месте, где во время праздника обычно ведутся раскопки клада. Вы, верно, знаете, что там дерн срезан, причем основательно, должно быть, участники соревнования очень старались. Несколько кусков рядом лежат. Пузырек засунули в норку, придавив дерном. Тот, кто это сделал, предусмотрительно пометил место деревянным именным колышком, который валялся поблизости. Любопытно, что на нем ваше имя, миссис Рискоу. В вашей кружке – какао со снотворным, ваш колышек служит отметиной для припрятанного пузырька.

– Но что это значит? – спросила Дебора.

– Если кто-нибудь сможет дать мне ответ на этот вопрос, я еще час-два буду в кабинете. – Он учтиво обратился к Хинксу: – Вы, должно быть, мистер Хинкс, сэр? Я хотел повидать вас. Если вас не затруднит, уделите мне, будьте любезны, несколько минут.

Викарий оглядел семейство Макси озадаченно и печально. Помолчал, будто хотел что-то сказать. Потом без слов вышел вслед за Дэлглишем из комнаты.

3

Только в десять вечера Дэлглиш смог допросить доктора Эппса. Тот почти весь день посещал больных – требовавших и не требовавших неотложной медицинской помощи в воскресенье, но они служили ему веским основанием откладывать беседу с инспектором. Если доктор хотел что-то скрыть, он, безусловно, выигрывал от такой тактики. Его вроде бы не было оснований подозревать из-за отсутствия мотива. Но он был врачом семейства Макси, их близким другом. Он не станет в открытую подвергать представителей закона обструкции, но он вправе иметь свой, нешаблонный, взгляд на закон, и у него, если захочет избежать неудобных вопросов, есть лазейка – его профессиональный долг предписывает ему хранить врачебную тайну. У Дэлглиша и раньше были неприятности с такими типами. Впрочем, волноваться не стоило. Доктор Эппс, казалось, видел в визите инспектора медицинские цели, он пригласил его, весьма радушно, в свой хирургический кабинет, который явно был пристроен позднее к дому георгианских времен, и устроился на вертящемся стуле возле письменного стола. Дэлглишу было указано на кресло для пациентов, большое деревянное резное кресло, такое низкое, что в нем вряд ли почувствуешь себя непринужденно и перехватишь инициативу. Он даже ждал, что доктор начнет засыпать его обескураживающими, касающимися его, Дэлглиша, личной жизни вопросами. И действительно, доктор Эппс, очевидно, решил говорить сам. Да это и устроило Дэлглиша, который безошибочно угадывал, в каких именно случаях он узнает больше, если будет молчать. Доктор закурил большую, причудливой формы трубку.

– Я вам не предлагаю закурить. Или выпить по поводу нашей встречи. Знаю, что у вас не заведено пить с теми, кто может быть на подозрении. – Он бросил цепкий взгляд на Дэлглиша – посмотреть, как тот прореагирует, но, не получив ответа, раскурил трубку несколькими мощными затяжками и заговорил: – Не стану тратить впустую вашего времени и говорить, как ужасно случившееся. В голове не укладывается. И тем не менее кто-то ее убил. Сжал горло и задушил. Ужасно жаль миссис Макси. Девушку, конечно, тоже, но я, естественно, думаю о живых. Стивен позвал меня в семь тридцать. Девушка была мертва, сомневаться не приходилось. Насколько я могу судить, смерть наступила за семь часов до того. Полицейский хирург знает точнее, чем я. Девушка не была беременной. Я осматривал ее на этот предмет и знаю. Но деревенские прежде всего заподозрили именно это. Они всегда готовы услышать самое скверное. Тогда был бы мотив преступления – для кого-то.

– Если уж думать о мотиве, – ответил Дэлглиш, – давайте начнем с помолвки со Стивеном Макси.

Доктор заерзал на стуле.

– Чушь все это. Парень – болван. У него ни пенса за душой нет, кроме того, что он зарабатывает, а это мизер. Конечно, когда отец умрет, кое-что ему перепадет, но старые семьи живут и держат хозяйство на основном капитале, им и продать-то нечего. Правительство изо всех сил старается, облагая налогами все, что у них есть. А этот прохвост Доход жиреет за счет не поддающихся налогам махинаций. С ума нас сводит! Ну да это не ваша проблема. Можете мне поверить, Макси не в состоянии на ком-нибудь сейчас жениться. А где, он рассчитывал, Салли будет жить? Останется со свекровью в Мартингейле? Дурак всегда сам напрашивается, чтобы его к психиатру отвели.

– Из всего из этого явствует, – сказал Дэлглиш, – что этот брак был бы для семейства Макси стихийным бедствием. А следовательно, несколько человек были заинтересованы, чтобы он не состоялся.

Доктор с вызовом перегнулся к нему через стол:

– Ценой убийства девчонки? Чтобы младенец остался не только без отца, но и без матери? За кого вы нас принимаете?

Дэлглиш не ответил. Факты оставались неоспоримыми. Кто-то убил Салли Джапп. Кто-то, кого не остановило даже присутствие спящего ребенка. Но он отметил, что доктор не отделяет себя от Макси. «За кого вы нас принимаете?» Кому предан доктор Эппс, не оставляет сомнений.

В маленькой комнатке становилось все темнее. Сопя от напряжения, доктор потянулся через стол и включил лампу. Она была на штативе, и он терпеливо ее налаживал, чтобы свет падал на руки, а лицо оставалось в тени. Дэлглиш почувствовал усталость, предстояло еще уйму дел переделать, пока кончится рабочий день. Он сказал о главной причине своего визита:

– Мистер Саймон Макси – ваш пациент, если не ошибаюсь?

– Конечно. Всегда был. Сейчас ему уже не поможешь. Вопрос времени, нужен хороший уход, и только. В основном за ним ухаживает Марта. Да, он мой пациент. Совершенно беспомощный. Прогрессирующий атеросклероз с целым букетом других болезней. Если вы думаете, что он мог забраться наверх и прикончить горничную, вы ошибаетесь. Сомневаюсь, подозревал ли он вообще о ее существовании.

– Но если не ошибаюсь, вы прописывали ему снотворное на протяжении последнего года?

– Хорошо бы, не говорили вы это свое «если не ошибаюсь». Вы отлично знаете, что я прописывал. Никто из этого секрета не делал. Не пойму, правда, какое оно имеет отношение к убийству. – Внезапно он напрягся. – Не хотите же вы сказать, что сначала ей дали снотворное?

– У нас еще нет эпикриза, но, похоже, дали.

Доктор не стал прикидываться, что не понимает:

– Плохо.

– Да уж мало хорошего. И есть другие настораживающие детали.

Дэлглиш рассказал доктору, что снотворное пропало, рассказал, где Салли якобы нашла таблетки, что Стивен сделал с десятью таблетками, о том, что пузырек нашли на лужайке, где искали клад. Когда он закончил, в комнате повисла тишина. Доктор осел на стуле, казавшемся слишком изящным для его плотной, мощной фигуры. Он заговорил низким, дрожащим голосом, и в нем послышались старческие, усталые нотки:

– Стивен не сказал мне. Но из-за этого праздника возможности не было толком поговорить. Может, решил, что от меня мало пользы. Я должен был знать, понимаете. Он не мог позволить себе такую небрежность. Его отец… мой пациент. Я знаю Саймона Макси тридцать лет. Принимал его детей. Врач должен знать своих пациентов, знать, когда им нужно помочь. Я оставлял лекарства – раз в неделю. Даже не всегда заходил к нему в комнату в последнее время. Не видел в этом смысла. Не понимаю, куда смотрела Марта. Она ухаживала за ним, все делала. Должна же была она прознать про эти таблетки. Если Салли сказала правду.

– Трудно представить, что она выдумала. К тому же она показала таблетки. Как я понимаю, их можно купить только по рецепту врача?

– Конечно. Просто так купить в аптеке нельзя. Это правда. Я не усомнился ни на секунду. А себя я виню. Должен был заметить, что происходит в Мартингейле. Не только с Саймоном Макси. Со всеми.

Значит, он думает, что совершил убийство один из них, подумал Дэлглиш. Он четко представляет, как разворачиваются события, и ему это не нравится. Его-то тут не большая вина. Он думает, что преступление совершено обитателями Мартингейла. Но твердо ли он в этом уверен? И если да, то кто же из них преступник?

Он спросил, как прошел вечер в субботу в Мартингейле. Рассказ доктора Эппса о том, как Салли выглядела перед ужином, и о том, что Стивен сделал предложение, получился менее эффектным, чем у Кэтрин Бауэрз и мисс Лидделл, но в основном совпал с их рассказами. Он подтвердил, что ни он, ни мисс Лидделл не выходили из кабинета, пока считали деньги, и что он видел, как Салли поднялась по главной лестнице, когда они с хозяйкой дома проходили по холлу к парадным дверям. Он помнит, что Салли была в халате и несла что-то в руках, но что именно – не помнит. Может, чашку с блюдцем, а может, кружку. Он не разговаривал с ней. Это был последний раз, когда он видел ее живой.

Дэлглиш спросил, кому еще в округе прописываются таблетки снотворного.

– Я должен просмотреть свои бумаги, коль скоро вы требуете от меня точности. Это займет приблизительно минут тридцать. Речь ведь идет не о заурядном рецепте. Я могу вспомнить одного-двух. Может, конечно, еще кого-нибудь. Сэр Рейнольд Прайс с мисс Поллак из приюта Святой Марии принимают их, я знаю. Конечно, мистер Макси. Между прочим, а что сейчас с его лекарствами?

– Все снотворные препараты мы изъяли. Как я понял, доктор Макси прописал эквивалент тому, что вы давали. А теперь перед уходом, доктор, я хотел бы переговорить с вашей экономкой.

Прошла целая минута, прежде чем до доктора дошло сказанное. Потом он с трудом поднялся и, бормоча извинения, пошел из кабинета в жилую половину. От экономки Дэлглиш получил на свои вполне тактичные вопросы нужные ответы – доктор действительно пришел домой без пятнадцати одиннадцать вечера, а в одиннадцать часов десять минут его вызвали принимать роды. Он и не ждал других ответов. Он мог бы перепроверить это у родственников роженицы, но сомневаться не приходилось – они подтвердят алиби до половины четвертого утра, когда он отбыл из дома миссис Бейнс в Нессингфорде, счастливой обладательницы своего первенца. Доктор Эппс был занят большую часть субботней ночи тем, что помогал появиться на свет божий новой жизни, а не душил ее в Салли Джапп.

Доктор пробормотал что-то о позднем визите и проводил Дэлглиша до ворот, накинув на себя – стало прохладно – дорогое просторное пальто, которое было велико ему по меньшей мере на один размер. Когда они были у ворот, доктор, державший руки в карманах, вдруг воскликнул от удивления и вытащил правую руку – на ладони лежал маленький пузырек. Он был почти полон коричневых таблеток. Двое мужчин какое-то время молча смотрели на них. Потом доктор Эппс сказал: