Текст книги "Первородный грех"

13

В секретарской комнате Мэнди Прайс подняла голову, когда вошла Блэки, и увидела, как та с пылающим лицом прошла к своему столу, села за компьютер и застучала по клавишам. Минуту спустя ее любопытство одержало верх над сдержанностью, и Мэнди спросила:

– Что случилось? Я думала, вы всегда ведете записи на совещаниях директоров.

Голос Блэки звучал странно: он был хриплым и в то же время в нем была слабая нотка мстительного удовлетворения.

– Больше не веду, по всей видимости.

Бедная старая корова, подумала Мэнди, выперли все-таки! И снова спросила:

– А что такого секретного? Чем они там у себя занимаются?

– Занимаются? – Пальцы Блэки, беспокойно бегавшие по клавишам, замерли. – Губят нашу фирму, вот чем они там занимаются. Выметают, как мусор, все, ради чего мистер Певерелл работал, что любил, что отстаивал больше тридцати лет. Строят планы, как продать Инносент-Хаус. А мистер Певерелл так его любил. Дом принадлежал их семье целых сто шестьдесят лет, даже больше. Инносент-Хаус и есть «Певерелл пресс». Не будет одного – не будет и другого. Мистер Жерар планировал избавиться от дома, еще когда старший мистер Этьенн уходил в отставку. А теперь, когда он стал главным, никто его не остановит. Мисс Франсес это вовсе не по душе, только ведь она в него влюблена, да и вообще на нее никто особого внимания не обращает. Мисс Клаудиа – она его сестра. Мистер Де Уитт… У этого духу не хватит его остановить. Ни у кого не хватит. Мистер Донтси мог бы, только он уже старый и теперь ему все равно. Никто из них не устоит перед мистером Жераром. А он знает, что я думаю. Потому и не хотел, чтоб я там была. Он знает – я не согласна. Знает – я бы его остановила, если бы могла.

Мэнди видела – в глазах Блэки стояли слезы, но это были слезы гнева. Смутившись, от всей души желая утешить, но с огорчением понимая, что чуть погодя Блэки пожалеет о своей невольной откровенности, она сказала:

– Он иногда ведет себя просто как подонок. Я заметила, как он с вами обращается. Почему бы вам не уйти самой? Попробуйте немного поработать в качестве временной. Заберите свои документы и сообщите ему, куда ему следует засунуть эту работу.

Блэки, делая героические усилия, чтобы успокоиться, попыталась снова обрести чувство собственного достоинства:

– Не смешите меня, Мэнди. Я не собираюсь увольняться. Я здесь старший личный секретарь и помощник, а не какая-то временная. Никогда временной не была. И не буду.

– Ну, есть должности и похуже временного сотрудника. Тогда как насчет чашечки кофе? Я могла бы приготовить прямо сейчас, какой смысл ждать? А к нему пару ломтиков шоколадного печенья – поспособствовать пищеварению?

– Ну хорошо. Только не трать время, сплетничая с миссис Демери. Мне надо, чтобы ты кое-что скопировала, когда закончишь печатать письма. И, Мэнди, учти: то, что я тебе сказала, – закрытая информация. Я говорила с тобой немного более откровенно, чем следовало бы, и хочу, чтобы за стены нашей комнаты это не вышло.

Ну да, как же, подумала Мэнди. Что же, мисс Блэкетт не знает, что все издательство только и гудит об этом? Но ответила:

– Я умею держать язык за зубами. Не моего ума дело, верно ведь? Меня тут уже не будет, когда вы переезжать станете.

Едва она поднялась со стула, как телефон на ее столе зазвонил и она услышала взволнованный голос Джорджа; однако тон у него был заговорщический, так что она с трудом разбирала, что он говорит.

– Мэнди, ты не знаешь, где мисс Фицджеральд? Я не могу вызвать мисс Блэкетт с совещания, а у меня тут миссис Карлинг. Она требует мистера Жерара, и я не уверен, что смогу удерживать ее здесь еще какое-то время.

– Все в порядке. Мисс Блэкетт сейчас здесь. – Она передала Блэки трубку. – Это Джордж. Миссис Карлинг в приемной и скандалит, требуя мистера Жерара.

– Это невозможно.

Блэки взяла трубку, но прежде чем успела ответить, дверь распахнулась, и миссис Карлинг ворвалась в комнату, отшвырнула с дороги Мэнди и ринулась прямо в кабинет директора. Мгновенно вернувшись оттуда, она гневно обратилась к ним обеим:

– Ну так где же он? Где Жерар Этьенн?

Блэки, пытаясь сохранить невозмутимый вид, раскрыла настольный календарь.

– Мне кажется, вы не договаривались с ним о встрече, миссис Карлинг?

– Разумеется, я не договаривалась с ним об этой чертовой встрече. После тридцати лет работы в издательстве мне не надо договариваться о встрече с моим издателем. Я не какой-нибудь жулик, желающий всучить ему место для рекламы. Где он?

– Он совещается с компаньонами, миссис Карлинг.

– Я полагала, они заседают только в первый четверг месяца?

– Мистер Жерар перенес заседание на сегодня.

– Тогда им придется это заседание прервать. Они, видимо, в конференц-зале?

Миссис Карлинг решительно направилась к двери, но Блэки оказалась проворнее. Она проскользнула мимо писательницы и встала перед ней спиной к двери.

– Вы не можете пойти туда, миссис Карлинг. Совещания директоров никто никогда не прерывает. У меня строгие указания задерживать даже срочные телефонные звонки.

– В таком случае я буду ждать, пока они закончат.

Блэки, все еще охраняющая дверь, обнаружила, что ее рабочее кресло прочно занято, но присутствия духа не утратила:

– Мне неизвестно, когда это произойдет. Они могут послать на кухню за сандвичами. И разве вы не должны сегодня после полудня участвовать в подписании книг в Кембридже? Я сообщу мистеру Жерару, что вы заходили, и он, несомненно, свяжется с вами в первую же свободную минуту.

Утренняя неприятность, желание восстановить свой авторитет в глазах Мэнди сделали ее тон более властным, чем того требовал обычный такт, но и при этом ярость, звучавшая в ответе, их поразила. Миссис Карлинг вскочила с кресла с такой быстротой, что оно закрутилось, и встала так, что ее лицо чуть ли не касалось лица Блэки. Она была на целых три дюйма ниже ростом, но Мэнди казалось, что из-за этого она выглядит нисколько не менее устрашающе. Мышцы на вытянувшейся шее напряглись, как канаты, поднятые вверх глаза сверкали, а под крючковатым носом маленький злобный рот превратился в красную расщелину, источающую яд.

– В первую же свободную минуту?! Ах ты безмозглая сука! Занесшаяся самовлюбленная идиотка! С кем, по-твоему, ты разговариваешь? Только благодаря моему таланту ты получаешь зарплату последние двадцать с лишним лет, не забывай об этом! Тебе давно пора было понять, как мало ты значишь для этого издательства. Только потому, что ты работала на мистера Певерелла и он тебя терпел, и баловал, и давал почувствовать, что ты нужна, ты позволяешь себе задирать нос перед теми, кто был связан с «Певерелл пресс», когда ты еще мокроносой девчонкой бегала в школу. Старый Генри тебя избаловал, но я-то знаю, что он о тебе на самом деле думал, и могу это прямо сказать. Почему? Да потому что он сам мне говорил, вот почему. Ему до смерти надоело, что ты вечно крутишься рядом с ним и смотришь на него словно корова, у которой мозги набекрень. Он до смерти устал от твоей преданности. Он мечтал от тебя избавиться, только духу не хватало тебя выгнать. У бедняги ни на что никогда не хватало духу. Если бы хватало, Жерар Этьенн не стоял бы сейчас во главе фирмы. Скажи ему, мне надо его видеть, и пусть это будет, когда мне удобно, а не ему!

Когда Блэки заговорила в ответ, губы ее побелели так, что Мэнди показалось, они почти не шевелятся, произнося слова:

– Это неправда. Вы лжете. Это неправда.

И тут Мэнди испугалась. Она привыкла к скандалам в самых разных учреждениях. Более чем за три года работы в качестве временного сотрудника ей пришлось наблюдать несколько весьма впечатляющих взрывов темперамента, но словно крепкий маленький кораблик, она весело носилась по волнам разбушевавшейся стихии посреди терпящих крушение судов. Пожалуй, хороший учрежденческий скандал мог даже доставить ей удовольствие. Лучшего противоядия от скуки просто и быть не могло. Но на этот раз все было по-другому. Сейчас – она это понимала – перед ней было истинное страдание, настоящая взрослая боль и взрослая злоба, рожденная вызывающей ужас ненавистью. Перед ней было горе, которое не утишить свежесваренным кофе и парой ломтиков шоколадного печенья из жестяной коробки, которую миссис Демери держала исключительно для директоров фирмы. С непередаваемым ужасом она на миг подумала, что Блэки сейчас закинет голову и завоет от муки. Ей хотелось протянуть руку – утешить, поддержать, но она знала – этому горю нет утешения и ее порыв впоследствии вызовет неприязнь.

Дверь с грохотом захлопнулась. Миссис Карлинг словно вымело из комнаты.

Блэки повторила:

– Это ложь. Это все ложь. Она об этом ничего не знает.

– Конечно, не знает, – уверенно ответила Мэнди. – Конечно, она лжет, это всякому было бы видно. Она просто завистливая старая сука. Я не стала бы на нее внимание обращать.

– Я пойду в туалет.

Было очевидно, что Блэки сейчас стошнит. И опять Мэнди подумала, не пойти ли с ней, но решила, что лучше не надо. Блэки вышла на негнущихся ногах, словно робот, чуть не столкнувшись с миссис Демери, внесшей в комнату два пакета.

– Они пришли второй доставкой, так что я подумала – отнесу-ка их вам сама, – сказала миссис Демери. – А что это с ней?

– Расстроилась. Компаньоны не захотели, чтоб она присутствовала на совещании. А потом явилась миссис Карлинг и хотела увидеть мистера Жерара, а Блэки ее не пустила.

Миссис Демери сложила руки на груди и прислонилась к столу мисс Блэкетт.

– Думаю, она письмо утром получила, что ее новый роман печатать не хотят.

– Господи Боже, да откуда вы знаете, миссис Демери?

– Не так уж много у нас случается такого, чего до моих ушей не доходит. А тут-то уж точно беда будет, попомни мои слова.

– А если он недостаточно хорош, отчего бы ей его не поправить или новый не написать?

– Так она думает, что не сможет, вот отчего. Такое с писателями всегда бывает, когда кому отказывают. Они вот этого и боятся все время, что талант свой потеряют, что с ними творческий блок случится. Потому с ними так щекотливо дело иметь. Щекотливый они народ, эти писатели. Приходится им все время твердить, какие они замечательные, не то они прямо на глазах у тебя развалятся. Я сама такое видала, да не один раз. Вот старый мистер Певерелл знал, как с ними обращаться. У него к авторам подход правильный был, у мистера Генри был, это точно. А у мистера Жерара не выходит. Он другой совсем. Он не поймет никак, чего это они хныкать не перестанут и за работу не возьмутся.

Этот взгляд вызывал у Мэнди самое глубокое сочувствие. Она могла сказать Блэки, что мистер Жерар – настоящий подонок, и на самом деле была уверена в этом, но ей все же трудно было испытывать к нему неприязнь. Она чувствовала, что – будь у нее такая возможность – она вполне могла бы с ним справиться. Однако дальнейший обмен новостями был прерван Блэки, вернувшейся гораздо раньше, чем Мэнди ожидала. Миссис Демери тотчас же выскользнула из комнаты, а Блэки, ни слова не говоря, снова уселась за клавиатуру компьютера.

Целый час после этого они работали в гнетущем молчании, прерываемом Блэки только для того, чтобы отдать какое-нибудь распоряжение. Она послала Мэнди в копировальную – сделать три копии недавно поступившей рукописи, которая, если судить по первым трем прочитанным Мэнди абзацам, вряд ли когда-нибудь выйдет в свет. Потом ей вручили три чрезвычайно слепых экземпляра для перепечатки, а после этого велели разобраться в ящике с надписью «Хранить некоторое время» и выбросить все бумаги более чем двухгодичной давности. Это весьма полезное хранилище использовалось всем издательством для бумаг, которые сотрудники не знали куда девать, но никто не хотел выбрасывать. Здесь было полно материалов как минимум двенадцатилетней давности, и разборка ящика «Хранить некоторое время» считалась крайне непопулярным занятием. Мэнди чувствовала, что ее подвергают несправедливо тяжелому наказанию за приступ откровенности Блэки.

Совещание директоров закончилось раньше, чем обычно. Было всего лишь половина двенадцатого, когда Жерар Этьенн, в сопровождении своей сестры и Габриела Донтси, энергично прошагал через секретарскую комнату к кабинету. Клаудиа Этьенн задержалась, чтобы поговорить с Блэки, когда дверь кабинета распахнулась и Жерар появился снова. Мэнди увидела, что он едва сдерживает ярость. Он спросил, обращаясь к Блэки:

– Это вы взяли мой личный ежедневник?

– Конечно, нет, мистер Жерар. Разве его нет в правом ящике стола?

– Разумеется, нет, иначе я вряд ли стал бы спрашивать об этом.

– Я заполнила его расписанием на неделю в этот понедельник и положила обратно в ящик. С тех пор я его больше не видела.

– Он был там вчера утром. Если вы его не брали, вам следует выяснить, кто это сделал. Я полагаю, вы согласитесь с тем, что следить за сохранностью моего ежедневника входит в ваши обязанности. Если же вам не удастся отыскать ежедневник, я был бы рад, если бы мне вернули карандаш. Он золотой, и я испытываю к нему некоторую привязанность.

Лицо Блэки побагровело. Клаудиа Этьенн наблюдала за происходящим, с насмешливым изумлением подняв брови. Мэнди, учуяв битву, старательно изучала значки в блокноте для стенографических записей, словно они вдруг стали совершенно непонятными.

Голос Блэки дрожал на грани истерики:

– Вы обвиняете меня в краже, мистер Жерар? Я работаю в издательстве вот уже двадцать семь лет, но… – Голос ее прервался.

Этьенн раздраженно ответил:

– Не будьте идиоткой! Никто вас ни в чем не обвиняет. – Взгляд его упал на бархатную змею, обвивавшую ручку картотечного шкафа. – И уберите вы эту чертову змею, ради всего святого! Выкиньте ее в реку. Из-за нее наше издательство стало похожим на детский сад!

Он скрылся в кабинете. Сестра последовала за ним. Не произнеся ни слова, Блэки схватила змею и убрала ее в ящик своего стола. Потом сказала Мэнди:

– Что это вы там рассматриваете? Если вам нечего печатать, я скоро найду вам работу. А пока можете сварить мне немного кофе.

Мэнди, вооруженная новой сплетней, которой могла доставить миссис Демери удовольствие, была просто счастлива выполнить это поручение.

14

Для прогулки по Темзе Деклан должен был подъехать к половине седьмого, а в четверть седьмого Клаудиа вошла в кабинет брата. Во всем здании издательства оставались только они двое. По четвергам Жерар неизменно работал допоздна, хотя в этот день недели сотрудники уходили пораньше, чтобы воспользоваться возможностью сделать покупки в магазинах, работающих по четвергам дольше обычного. Жерар сидел за столом в ореоле света, падавшего от настольной лампы. Он встал, когда Клаудиа вошла в кабинет. Его манера вести себя с ней всегда была официальной, всегда абсолютно безупречной. Она порой думала, не уловка ли это с его стороны, чтобы отбить у нее охоту сблизиться с ним. Она села напротив и начала сразу, без предисловий:

– Слушай, я поддержу тебя в вопросе о продаже Инносент-Хауса. Буду на твоей стороне и во всех других твоих планах, когда дойдет до дела. Имея мою поддержку, ты легко добьешься перевеса голосов в свою пользу. Но мне сейчас нужны триста пятьдесят тысяч фунтов наличными, и я хочу, чтобы ты купил у меня половину моих акций. Или все – если хочешь.

– Я не могу себе этого позволить.

– Сможешь, когда продашь Инносент-Хаус. Когда вы обменяетесь контрактами, ты получишь миллион или около того. С моими акциями у тебя всегда будет прочный перевес при голосовании. Это даст тебе абсолютную власть. За это стоит заплатить. Я останусь членом компании, но с меньшим количеством акций или без них.

– Об этом, несомненно, стоит подумать, но не сейчас, – спокойно ответил он. – И я не смогу воспользоваться деньгами, полученными от продажи. Они принадлежат компании. Да и все равно они будут нужны мне для перевода издательства в новое помещение и для осуществления других моих планов. Но ты сама могла бы получить эти триста пятьдесят тысяч. Если могу я, то можешь и ты.

– Мне это не так легко. Потребуется масса хлопот и времени. А мне срочно нужны деньги. До конца месяца.

– Зачем? Что ты собираешься с ними делать?

– Вложить их в антикварное предприятие совместно с Декланом Картрайтом. У него есть возможность купить антикварный магазин у старика Саймона: триста пятьдесят тысяч фунтов за четырехэтажный дом с полной собственностью на землю и всем его содержимым. Это очень выгодная цена. Старик любит Деклана и предпочел бы, чтобы именно он получил эту собственность, но не может ждать, пока Деклан ее купит. Саймон стар, он болен, и у него мало времени.

– Картрайт – красивый мальчик. Но триста пятьдесят тысяч… Он не слишком ли высоко себя оценивает?

– Я не идиотка. Эти деньги не передаются: они остаются моими деньгами, вложенными в совместное предприятие. Деклан тоже не дурак. Он знает, что делает.

– Ты ведь за него замуж не собираешься? Или может быть?…

– Может быть. Это тебя удивляет?

– Пожалуй, – ответил он. И добавил: – Мне кажется, ты к нему больше привязана, чем он к тебе. А это всегда опасно.

– Да нет, мы больше на равных, чем ты думаешь. Он чувствует ко мне ровно столько, сколько он способен чувствовать, а я к нему – ровно столько, сколько способна чувствовать я. Просто его и моя способность чувствовать неодинаковы, вот и все. Мы оба даем друг другу то, что можем дать.

– Так что ты предполагаешь его купить?

– А разве не так мы с тобой всегда получали то, что хотели? Разве не покупая? А как насчет вас с Люсиндой? Ты уверен, что это правильно? Для тебя, я хочу сказать. За нее я не беспокоюсь. Меня этот ее вид хрупкой невинности не проведет. Она прекрасно умеет о себе позаботиться. Во всяком случае, люди ее круга всегда это умели.

– Я намерен на ней жениться.

– Ну зачем этот воинственный тон? Никто не собирается тебя отговаривать. Между прочим, ты предполагаешь сообщить ей правду о себе… о нас? И – что еще важнее – сказать ее родителям?

– Я предполагаю дать ответы на резонные вопросы. Пока что мне никаких вопросов не задавали – ни резонных, ни нерезонных. Мы, слава Богу, живем не в те времена, когда у отцов просят благословения, а от женихов требуется подтверждение моральной стойкости и финансовой честности. Да все равно, у нее ведь только один брат и есть. Кажется, он пришел к выводу, что у меня имеется дом, где она сможет жить, и хватит денег, чтобы сделать эту жизнь достаточно комфортной.

– Но у тебя ведь нет дома, не так ли? Ты же не о квартире в Барбикане говоришь, я надеюсь? Не представляю, как она будет жить в барбиканской квартире. Там же места просто нет!

– Кажется, ей очень нравится Хэмпшир.[60]60
  Хэмпшир – графство на юге Англии.


[Закрыть] Во всяком случае, это можно будет обсудить поближе к дню свадьбы. Но я сохраню квартиру в Барбикане. Очень удобно для работы.

– Ну что ж, надеюсь, у вас получится. Откровенно говоря, из этих двух союзов у нас с Декланом побольше шансов, чем у вас. Мы не путаем секс с любовью. А у тебя могут возникнуть трудности, если надо будет выкарабкаться из этого брака. У Люсинды могут появиться религиозные принципы, запрещающие развод. Да и вообще развод – вещь вульгарная, неприятная и дорогая. Ну ладно, она не сможет этому помешать после двух лет жизни врозь, но это будут очень неприятные годы. Тебе вряд ли понравится прослыть в обществе неудачником.

– Послушай, я еще даже не женился. Рановато решать, как я буду справляться с неудачами. Неудачником я быть не собираюсь.

– Честно, Жерар, я не понимаю, что ты хочешь получить от этого брака, кроме красивой жены на восемнадцать лет моложе тебя самого.

– Большинство людей сочли бы, что этого достаточно.

– Только легковерные глупцы. Это наилучший способ навлечь на себя беду. Ты же не член королевской семьи. Ты не обязан брать в жены совершенно неподходящую тебе девицу лишь для того, чтобы продолжить династию. Или это и есть главная причина? Хочешь основать род? Да, я уверена – в этом все дело. Дожив до средних лет, ты стал банальным и консервативным. Захотелось упорядоченной жизни, детишек.

– Это представляется мне самой разумной причиной вступления в брак. Кое-кто сказал бы – единственной разумной причиной.

– Ты, конечно, вдоволь наигрался на этом поле, так что теперь решил найти себе молодую, красивую девственницу, предпочтительно из хорошей семьи. Откровенно говоря, я думаю, тебе больше подошла бы Франсес.

– Я никогда не считал это возможным.

– Зато она считала. Прекрасно вижу, как это произошло. Девственница под тридцать, явно стремящаяся приобрести сексуальный опыт, и кто же смог бы обеспечить ей этот опыт лучше, чем мой умный братец? Но это было ошибкой. Ты восстановил против себя Джеймса Де Уитта, а этого делать нельзя.

– Он со мной никогда об этом не говорил.

– Разумеется, нет. Джеймс поступает иначе. Он не разговаривает, он действует… Пару слов в порядке совета: не стой слишком близко у края балкона на верхнем этаже Инносент-Хауса. Одной насильственной смерти в этом доме совершенно достаточно.

– Спасибо за предупреждение, – спокойно ответил Жерар, – но я не думаю, что Джеймс Де Уитт стал бы главным подозреваемым. Вообще-то говоря, если я умру до того, как женюсь и составлю новое завещание, ты получишь все мои акции, квартиру в Барбикане и деньги по страховке. Так что сможешь купить антиквариата почти на два с половиной миллиона.

Клаудиа успела подойти к двери, когда он, холодно и не поднимая глаз от бумаг, заговорил снова:

– Между прочим, «гроза издательства» снова нанесла удар.

Резко обернувшись, Клаудиа спросила:

– Что ты имеешь в виду? Как? Когда?

– Сегодня днем, в двенадцать тридцать, если быть точным. Кто-то послал отсюда факс в Кембридж, в магазин «Лучшие книги», отменив встречу Карлинг с читателями для подписания книг. Она приехала и обнаружила, что объявления сняты, стол и стул убраны, полные надежд читатели отосланы прочь, а большая часть книг переставлена в самый дальний отдел. По всей видимости, она просто раскалилась от злости. Жаль, меня там не было – интересно было бы посмотреть.

– Господи! Когда ты узнал об этом?

– Ее литагент, Велма Питт-Каули, позвонила мне в два сорок пять, когда я вернулся после ленча. Пыталась дозвониться с половины второго. Карлинг позвонила ей из магазина.

– И ты до сих пор молчал?

– У меня были более важные занятия, чем крутиться по издательству, выясняя у сотрудников, есть ли у них алиби. В любом случае это твое дело. Только я не стал бы придавать этому слишком большое значение. Я догадываюсь, кто в этом виноват. И вообще все это не так уж важно.

– Но не для Эсме Карлинг, – мрачно ответила Клаудиа. – Ты вправе ее не любить, презирать или жалеть, но недооценивать ее нельзя. Она может оказаться гораздо более опасной, чем ты воображаешь.