Текст книги "Пыльца в крови"

Притворяться, притворяться, притворяться.

Чтобы выйти из Ниши Изоляции. Утыканной мертвой, сухой, да еще и зеленой дрянью, которые они называют деревьями.

Под непробиваемым куполом энергии ему оставалось только выжидать, а силы уходили, как сладкая кровь сквозь дырявые поры Чаги.

Моего Чаги.

От одной мысли о встрече с ним затягивались лишние щели на нелепой человеческой голове.

Чага пришел сам, весь теплый, сочный и дрожащий, с такими светящимися глазами. Сначала он их прятал, а потом – посмотрел.

Глаза зверушки Ирту очень нравились, поэтому он и себе завел… позаметнее.

Если уж изображать землянина, то в достойном виде – чтобы крупнее и ярче. Выразительнее. Как все на Орфорте.

Ирт торопился ощупать свою зверюшку – все ли было на месте, не изменилось ли теплое нутро, не испортились ли тоненькие сосуды под белой непрочной кожей? Будет ли, как прежде, красная густая влага ласково трепетать по росткам Хозяина?

За долгое предзимье один из охотников Стен – Оней отрастил себе короткий хобот. А вот его Чага – те части, которые Ирт оторвал. Значит, землянин способен меняться, но не на Орфорте…

Может, ему не хватало мочи червей для восстановления сил? Надо еще раз оторвать, посмотреть, на что Чага способен на Земле. Он же здесь командует кораблем. Смешно – космический воин. Жалкое зрелище.

Ирт все же плохо представлял себе эту застывшую, как в вечном холоде, и заваленную всякой мертвечиной планетку. Ру был против. Против мертвых космических кораблей. Против долгих отлучек. Даже против его Чаги.

Бессмысленно, неразумно, неразумно бессмысленно – вот пара слов, которые он шипел Ирту в уши. И еще несколько о долге – присматривать за Просторами, за Стеной и за новыми почкованиями в Нише Перерождений.

Ру брезговал Чагой, потому что тот не менялся.

Но Ирта это так возбуждало. Он мог бесконечно играть с земной игрушкой. Землянин был удивительный, он с виду вроде и не менялся и при этом странно и неуловимо менялся… где-то внутри. Ирт чувствовал – еще совсем немного усилий, и Чага переродится, он уже был не тот, совсем не тот, кто спустился сверху…

И тогда, возможно, Ирт его порвет или соединится с ним навсегда.

Но Чага исчез. Он не мог сбежать, потому что искренне тянулся к своему Хозяину. Не так, как выросты Просторов, со своими липкими клетками. Ирт не сомневался, его выкрали какие-то твари, прятавшие за своими сизыми мордами вымоченные в моче мысли.

Все на Стене Флаа трансформировались, скрывая свое раскисшее нутро и правду, и только Чага не врал и не менялся. Единственный.

Пока снова не оказался на Земле.

Но Чага пришел, сразу, как смог. А его отобрали.

Стеганули плетью энергии по спине и горлу Ирта и выдернули из объятий замотанную в тряпки зверушку, обрывая не успевшие втянуться ростки.

Склизкие выползни!

Ирт почувствовал, как позже что-то случилось. Фрагменты его ростков все еще бродили в Чаге, в его теле, которое кто-то стал крушить, оставляя слишком много повреждений, слишком опасных. Что никому не позволено. Никому.

Позже чувство связанности пропало.

И сейчас он старался быть неподвижным. Не раскачивать взбесившиеся клетки, как всегда велел Ру:

«Ты рожден для охоты на Просторах. Но в Нишах двигайся медленнее, сдерживай энергию. А то трансформация выйдет из-под контроля».

Того, кого Ру родил для Стены и ее унылых Ниш, сожрали на Просторах. И мысль об этом обычно смешила Ирта. Но сейчас, в плену на Земле, он чувствовал, как близок к тому, чтобы превратиться в яростный ствол и биться, биться в силовую перегородку, за которую его засунули среди огрызков мертвого зеленого дерьма.

Чтоб гнилой медергом пророс коротконогому следователю в мозг и засрал его черными опарышами!

Ему нельзя двигаться, нельзя двигаться, нельзя…

Когда они вошли внутрь, Ирт в первый момент их не заметил, так сильно он погрузился в черноту и неподвижность. Но запах. Этот запах он искал два с половиной земных года. Его запах.

Он рывком выпрямился, восстанавливая, выглаживая земную одежду. Багровый цвет – цвет Хозяина. Чага должен тосковать по нему.

Из-за жирного уродливого ствола показался так ни разу и не надорванный следователь прокуратуры, а за ним… его пахнущая сладким страхом зверушка…

Больше Ирт не видел ничего.

Он сразу почувствовал, как движутся в нем наружу токи ростков. Он сделал шаг навстречу стройной и пока еще такой гладкой и белоснежной фигуре… и ощутил, как сомкнулся вокруг него силовой капкан.

Бешенство обрушилось, заставляя тело расти, расширяться.

Сдерживая себя, следя, чтобы не менялась багровая поверхность одежды, Ирт не отрывал взгляд от своего Чаги.

– Ирт Флаа, с вас снимается обвинение в убийстве инсектоида, – провозгласил недоносок в черном кителе. – Вы должны быть депортированы и переданы на планету Орфорт. До согласования деталей передачи вам предписано находиться на Лунной базе. Офицером сопровождения будет капитан второго ранга Тимоти Граув. Но помните, вы будете под моим постоянным наблюдением.

Чага смотрел на Хозяина огромными, невероятно темными, но почти чужими глазами.

Маршал роев

Почему он решил лететь на Луну? Никакой надобности в этом не было. И так все ясно. Расписано, разложено, сохранено.

От папок и файлов уже тошнило, от душистого сада на верхнем пирсе – тоже. Никита пытался по нему погулять и хоть немного отвлечься, но не давала покоя идея – вырвать с корнем хризантемы на клумбе и отправить букетик этому недоношенному любителю охоты на раков, вместе с советом посадить цветы у окошка, чтобы успокаивать нервы, когда прокуратура придет трахать контрразведку.

И Никита будет не прочь поучаствовать в этой затее, поскольку его самого неплохо отымели. Причем, как принято в этой гнусной спецслужбе, – под нежные лирические баллады о дружбе и любви.

Марра был мастер таких баллад. Его послушаешь, так нет людей более открытых, душевных, готовых поделиться последним, чем он и его девочки из контрразведки. Он даже завел моду встречать посетителей в служебном кабинете, одетым в мягкий, с виду фланелевый китель. Ни дать ни взять добрый дядюшка. Слушает тебя внимательно, и вид такой сочувствующий, понимающий. А еще улыбается то и дело, и голос – чистый бархат. А обещает, обещает… Хочется ему верить. А потом выясняется, что пока ты землю вокруг него рыл, тебя на мизинце вертели. За баллады о величии и подвиге.

Нет, прокуратуре еще учиться и учиться у контрразведки.

Надо признаться, что Никита потерял дар речи от неожиданности, когда после Совбеза вернулся в свой кабинет и обнаружил дожидающегося его Марру. Вроде только расстались на Канаверале, а лукавый бес уже тут и похлебывает чаек из изящной золотистой чашки. С собой, похоже, прихватил посуду…

– Не хлопай глазами, Никита, присаживайся, – Марра радушным жестом указал на его же собственное кресло.

Ларский фыркнул.

– Тебе не кажется, что здесь предлагать присаживаться положено мне? Или я ошибся кабинетом?

– Ну что ты разбушевался, – вскинул руки Марра. – Просто я хотел поговорить с другом.

О! От такого желания ничего хорошего ждать не приходится.

Помрачнев окончательно, генерал-майор развернулся и отправился в соседнюю комнату. Там у изголовья кровати стояла бутылка, и на ее дне все еще плескалась влага.

Вынес ее и громыхнул об стол.

– Никита, – с упреком сказал Марра. – В утреннее время лучше пить чай.

– Я и собирался его пить, пока не увидел тебя сладко улыбающимся и распоряжающимся в моем кабинете.

Контрразведчик вздохнул и принял одновременно скорбный и покорный вид.

Нет, определенно, это ничего хорошего не предвещало.

– Ну, так о чем мы будем говорить? Как старые друзья… – Никита отхлебнул добрый глоток коньяка.

– Видишь ли, я был вынужден опустить кое-какие незначительные детали, прошедшие по нашему ведомству в связи с погибшим инсектоидом.

– Каким?

– Первым, ну и… вторым тоже.

– Вынужден? И кто же тебя вынудил? Руазсов?

– Давай это опустим по дружбе. Ты и сам знаешь, – он неопределенно покрутил рукой над чашкой с чаем. – Все эти планетарные интересы.

Планетарные интересы, значит. А ведь эта скотина клялась, что отдала всю имеющуюся информацию в распоряжение прокуратуры. «Выгреб все до донышка» – с теплой искренностью сказал тогда Марра.

До донышка, но не с донышка.

– А теперь планетарные интересы не мешают?

– Теперь, боюсь, они под угрозой, – посерьезнел контрразведчик и отодвинул от себя чашку. – Нужно всем вместе и как можно быстрее разгрести это дерьмо.

– Ладно, выкладывай, – кивнул Никита и все-таки сел.

– Что тебе известно о месте нахождения гросс-адмирала Карла Штрауса?

– Ничего. Застрял в какой-то секретной космической заднице с доброй половиной земного флота. Треллин прошелся сегодня по этому поводу. Видимо, не просто так. Он ничего просто так не делает.

– Так и есть, Штраус застрял в заднице. Если в общем виде, то в процессе операции на удаленном галактическом поясе гиперфлот «Альфа» под командованием Штрауса столкнулся с неизвестным противником. Это произошло в июле 34 года при переводе на земное исчисление. Огневое соприкосновение было очень коротким, после чего противник отступил.

Марра сделал многозначительную паузу, словно этот солдафонский набор штампов мог хоть что-то означать или хоть что-то описывать.

– И что?

– И тут начинается самое интересное. Противник совершенно неожиданно исчез с линии поражения, и в первый момент флотские соединения, ожидая атаки с другого крыла, не стали его преследовать. А позже попытки преследования ничего не дали. Анализ короткого боя показал, что их огневая мощь сопоставима с нашей, и исход столкновения был далеко не так очевиден. Но неизвестные исчезли, все равно что провалились в черную дыру. Куда делись – не ясно, кто такие – не ясно.

– Занимательно, – хмыкнул Никита. – Значит, флот окопался на точке столкновения, Штраус торчит там до сих пор и, видимо, дело мертвяк.

Генерал-майор был осведомлен о предписанной в подобных случаях процедуре. Пока ты не знаешь, кто твой враг и чем он располагает, ты не можешь повернуть в сторону дома, пройти по маякам кросс-переходов, указывая путь к Земле, к галактикам и звездным системам Федерации.

– Ты прав, они торчат там три земных года, и ничего. Никаких следов и никаких ответов. Возможно, остается только вернуться. Но с подобной неопределенностью угрозы и призрачностью мощного, на первый взгляд, противника мы еще не сталкивались. Хотя Треллин прав – Штрауса нужно возвращать. Мы сидим здесь практически голые.

– Хорошо. Но при чем здесь погибшие инсектоиды?

– Оба участвовали в операции по обнаружению противника. Исследовали следы исчезнувших кораблей, примененного оружия, неизвестно какого принципа действия. В разное время, но они были в месте нахождения гиперфлота. Хотя два погибших не пересекались в этой операции, и времени с тех пор прошло много.

– Контрразведка дала нам информацию, что первый погибший до того, как встретился с изоморфом и хрономиной, был несколько месяцев в одиночном полете…

– Его звали СимРиг, – назидательно прервал Марра.

Никита поморщился. Он, конечно, знал имя, но никак не мог прилепить его к горе мяса и костей, которую видел. Кроме того, эти твари были настолько страшные, что если хоть одна, даже прикрытая защитным скафандром, проходила мимо него в коридорах Минобороны, генерал-майор испытывал неизменную потребность обосраться на месте.

– Так СимРиг перед гибелью работал со Штраусом?

– Нет, – твердо сказал Марра и подался вперед. – Мы бы такое не стали скрывать от расследования. Слишком подозрительно.

– А подозрений не было?

– Никаких, совершенно никаких. После его участия в операции, по сведениям инсектоидов, прошло более полугода по земному. СимРиг где только не побывал за это время.

Никита задумался. После похожей гибели второго трехметрового парня по имени СерКин стоило начинать искать все возможные пересечения и закономерности.

– Может, инсектоиды были вместе при каких-то других обстоятельствах. В одном месте.

– Вместе они не были, и принадлежали к разным роям. В одних и тех же местах, может, и бывали, но ничего необычного, стандартное патрулирование.

Форпосты инсектоидов были разбросаны по галактикам. Где-то, как и земляне, они представляли Федерацию, где-то преследовали собственные исследовательские и космополитические интересы. Траектории перемещения их вибрационных кораблей, если и были отчасти известны в Минобороне, то точно не в прокуратуре, которая могла получить подобную информацию только по запросу.

– Последний раз на связь СимРиг выходил перед прыжком в галактику Ксин и через несколько земных дней он оказывается здесь, уделанный в фарш, в обнимку с Иртом.

– А СерКин был в Ксине или около Орфорта?

– Нет, в чем и дело, Никита. Не был. Поэтому я пришел к тебе, и все больше думаю о гиперфлоте «Альфа», застрявшем на каких-то гиблых задворках.

Никита пожал плечами, посмотрел на сантиметр темного ароматного коньяка в бокале и отодвинул его прочь. Пробежал глазами по пинотеке, по знакомым стенам. Он не хотел ничего пить, он вообще не хотел находиться в собственном кабинете, и голые сиськи над входной дверью его внезапно стали раздражать.

– И что же ты теперь хочешь от меня, Марра? Я не командую ни Штраусом, ни инсектоидами. Я вообще никем не командую в вашем гадючьем Совбезе.

Марра вздохнул и поднялся, взгляд его опять стал грустным и все понимающим.

– Никита, придумай что-нибудь с этим изоморфом. Не отпускай его, вытряси из него все, что можно. Иначе… я просто не знаю, что и думать. Ни у кого нет никаких версий. Зато подозрения и предчувствия – слишком страшные.

– А что он вообще может знать?! – рыкнул Ларский. – Если причины смерти инсектоидов в том боестолкновении, Ирт Флаа вообще ни при чем? Я все больше думаю, что это слабоумное растение отправилось на поиски своего сбежавшего симбиота и попало не туда, куда нужно. А теперь и Граув попал туда, куда ему смертельно противопоказано.

– Все так, генерал-майор, все так. Но их все-таки было двое и хрономина. Как-то бомба появилась и сработала. Хоть это твое слабоумное растение заметило?

Никита пожал плечами. Он лукавил, Ирт Флаа был наблюдателен, хитер, опасен и обладал мгновенной реакцией, если это было ему нужно.

Но что ему было нужно?

Марра не спеша поднялся, сделал последний глоток, видимо, остывшего чая, резко тряхнул чашкой, и она уменьшилась до размера серьги густого золотистого цвета, который так любила Лиза.

Показушник. Всегда им был. Таскает в рукаве микрогенератор.

Марра небрежным движением сунул крошечную чашку в нагрудный карман и стряхнул с плеча волос. Белый китель с фиолетовыми вставками он сменить не успел.

– В общем, я тебе все рассказал. У тебя в почте вся информация по перемещениям последнего таракана, часть информации о застрявшем флоте. Только под твой личный доступ. Если что найдешь, связывайся сразу.

Никита не стал его провожать. Сам вошел, сам налил чаю, значит, и с обратной дорогой справится. Тем более генерал-майор и так весь сегодняшний день чувствовал себя посыльным мальчиком. Нужен – позвали, не нужен – отправляйся в отстойник.

Он предпочел откинуться назад и раскачиваться на своем облачном кресле. Его можно было сделать мягким, как пух, или упругим и, задав импульс, качаться вверх-вниз или из стороны в сторону.

Все это напоминало ему клаудджампинг, только без риска сверзиться и свернуть шею. В юности он жутко увлекался прыжками по облакам и познакомился с Лизой на одном из таких состязаний. Она соскользнула с облака, а Никита успел ее подхватить. Руки у девчонки оказались ледяные, но останавливаться даже на мгновение на высоте и в одних баунсерах было смертельно опасно.

Потом он двигался следом и долго не выпускал из виду ее тонкую фигурку. Лиза забавно, как птица, взмахивала руками и легко взлетала с перистых гигантов, а солнце превращало хвост волос на голове в сияющую золотом корону.

Он нашел ее на финише, спросил, как зовут, и согрел ей руки. С этого все началось.

Раскачиваясь в кресле, Никита нередко находил лучшие решения, но сейчас не мог сосредоточенно думать над информацией из новых файлов Марры. У него оставалось чувство, что что-то ускользает. Не факты, цифры и траектории, а нечто над ними, нечто чертовски важное. И еще ему не нравился весь этот узел, который затянулся вокруг капитана Граува и Ирта Флаа.

Я не верю Марре, вот в чем дело. Он недоговаривает. О Штраусе и инциденте в далеком космосе. И не верю Треллину. Кто-то врет, кто-то играет в свою игру. А он сам, изоморф и капитан – всего лишь пешки в ней.

Ни раскачивание в кресле, ни прогулки по пирсу Ларского не успокоили. В результате он все-таки потащился на Луну, проклиная Марру, Ирта Флаа и Треллина. Хоть и всего тридцать минут, но сквозь мерзкую, равнодушную черноту космоса, которую он не выносил.

На большом пассажирском корабле, где есть верх, низ, несколько этажей и бильярдные столы, это путешествие можно было как-то пережить. Много лет назад он летал в комфортабельном лайнере на Марс, три дня пути – и ты на красной планете. Там все было иначе, чем на Земле, и женщины отличались странной, притягивающей взгляды красотой. Но Никита был слишком занят Лизой.

Полет на Марс был очень приятным воспоминанием. Но в шаттле наедине с мыслью, что скоро придется взглянуть в тараканье хайло, состоящее из нескольких блоков выдвигающихся челюстей, нижний из которых имеет жуткое название «всасыватель», хотелось надраться до зеленых соплей. Коньяк, проявив запредельную силу воли, Никита оставил в офисе.

Как только Земля превратилась в шар, пропало ощущение хоть какой-то плоскости, чего-то надежного и неизменного, а остались только цель и траектория, страх накатил волной. Никита сцепил зубы и сосредоточил все внимание на обнадеживающем своей яркостью круге еще такой далекой Луны. Здесь он был совершенно и невероятно одинок. Кокпит, на котором находился ложемент управления, был чуть поднят и наклонен к носу шаттла. Впереди, справа и слева от Никиты сквозь ставшие прозрачными стены шаттла сочилась чернота.

Чернота, сторожащая каждый момент, каждое его неосторожное движение, чтобы понять человеческие слабости, заглянуть бездной в глаза страхов и вышвырнуть из рукава уродливые сокровища космоса.

Почему толпы недоумков, вроде запредельщиков или Граува, так стремятся отдать свои жизни бесчувственной пустоте, черной, как жопа кита – было совершенно непостижимо.

Генерал-майор мог бы устроиться в шаттле уютнее, задать электронному лоцману координаты, затянуть стены зелененькой мишурой и выжать газ до отказа. Летел бы в коробе трюма, расслаблялся, послушал бы пару страстных древних арий, прихлебывая коньяк.

И это было бы правильно.

Но он не доверял.

За пределами атмосферы.

Ничему.

Поэтому Никита напряженно всматривался в расстилающуюся вокруг черноту, видел крылья шаттла, несущего его сквозь космос, бледно-серые перемычки прозрачных теперь сочленений корабля. И лицо Луны.

Планки ложемента, обнимающие руки и предплечья, подчиняли машину малейшему их движению – наклон, поворот, скорость, угол приближения. Никита мог бы закладывать виражи, кувыркаться, как сумасшедший, закрутить вокруг самого себя настороженно моргающие звезды и… потеряться. Это легко сделать там, где нет ни верха, ни низа, ни плоскости, сохраняющей жизнь. Когда за прозрачными стенами и саму машину не чувствуешь, а только тело, ложемент и вселенную. Но Никита смотрел на Луну и иногда на трехмерный планшет с навигационной разметкой перед ним.

На Луне никто не жил постоянно, только работали. Там размещалось несколько заводов, космодром, верфь и военные базы форпоста. В общем-то, этот регулярно взрыхляемый метеоритами гигантский скальнопылевой склад был пуст и гулок. Здесь можно было зарыть в песок махинацию впечатляющего масштаба и преступление любой тяжести.

Периодически прокурорские прилетали сюда с проверками, но Никита в этих бессмысленных затеях участия не принимал – все равно, что искать кость золотой рыбки на океанском пляже. Поможет только сито и миллион рук.

А сейчас генерал-майору нужно было попасть на одну из военных баз, которая, слава богам правосудия, была на освещенной стороне пыльного космического склада и принимала в качестве гостей, да спасут нас ангелы человечества, не слишком дружелюбно настроенных инсектоидов.

Он запросил встречу с самим МихМихом – лидером боевых роев Федерации, и теперь в низу живота поселилось недоброе, угрожающее чести и достоинству прокуратуры напряжение.

Тридцать минут полета, и чернота съежилась за спиной. А суша, пусть призрачно серая, унылая, с безобразными каменистыми наростами, потянулась под носом шаттла. Никита ощутил прилив уверенности, даже ждущая его встреча на мгновение показалась самой обычной деловой.

Замедляясь, меняя угол наклона машины к поверхности Луны, генерал-майор почувствовал себя матерым летуном. Жаль, что руки – медлительный инструмент, только мыслеприказы могли превращать любую летательную хрень в часть твоего тела.

Иногда Ларский все же жалел, что не пошел-таки по флотскому ведомству. Достиг бы приличных должностей… Даже если бы он просто управлял третьесортным корабликом, способным покинуть солнечную систему, а не только метнуться к Луне, ему бы встроили в черепушку тонкие, невесомые пластины.

Когда пластиной прошита башка, любой мысленный приказ, отслаиваясь от лишних образов и обрывков параллельных размышлений, превращался в сверхскоростное, сверхточное управление. Мир вокруг подчинялся мыслям и желаниям человека напрямую. Мир прогибался даже под мысли Граува, хотя тот… страдал какой-то невообразимой хренью.

Никита соскользнул с трапа шаттла. Легкая ткань скафандра прохладно льнула к телу, а по поверхности шлема скользили багровые огоньки от затухающих фасеточных ускорителей машины. Никита оглянулся, привыкая к освещенному пространству под непроглядным небом, к глухим, черным теням, ложащимся на серую пыль.

Военная база, которую время от времени использовали инопланетные подразделения альянса, тянулась в ста метрах правее. Она змеей разрезала и огибала линию скального выступа кратера, уходя внутрь чащобой туннелей, естественных и искусственных. Полупрозрачные витражи обхватывали гигантскую трещину, перемежаясь кронштейнами разных форм и размеров, толстыми композитными перемычками. К никак не выделяющемуся входу вел переход из отшлифованного до блеска камня, над которым неподвижно висела пыль.

Никита пнул лунную пыль, и она тоскливо повисла у высоких ботинок. Он делал это каждый раз, оказываясь здесь. А еще набирал целую горсть в руку, забавляясь тем, что эти микроскопические, остроугольные частички нельзя никакими силами стряхнуть с перчаток, и всегда тащил лунную пыль на Землю.

Никита, прыгая, двинулся в сторону базы. Легкость, невесомость движения почти полностью компенсировалась усиливающейся тяжестью в животе и липким страхом, который вновь пропитывал генерал-майора при мысли об очень скорой встрече с боевым маршалом тараканов.

Дьявол, они считают такое сравнение уничижительным. С муравьем, лучше с муравьем.

Робот сопровождения недолго петлял по пустым переходам.

Силовые кабели, генераторные стержни нигде не были замаскированы. Всюду было чисто, пусто и гулко, кое-где подмигивали оранжевым датчики, и ничто не говорило о присутствии людей. Впрочем, Никита и так знал, что эта база в основном пустовала, жила в автоматическом режиме и использовалась главным образом для оперативных и учебных целей. А учений, насколько Ларский был осведомлен, давно не проводилось.

Чертовски давно, чтобы считать это нормальным.

Вот только почему сюда высадились инсектоиды?

Робот завис у гигантской прозрачной полусферы, и как только Никита приблизился, ее нижний лепесток сдвинулся, открывая проход.

Стараясь не думать о слабости в коленях и в менее пристойных местах организма, он вошел в зал трапецевидной формы с высоким глянцевым сводом. На широкой дальней стене поблескивали обводы спящего полиэкрана, в воздухе висело кольцо широкого стола, а под ним плоские, невесомые сиденья с тонкими, словно бумажными спинками.

И никого живого на первый взгляд.

Изучив все тени в углах зала, Никита почувствовал за спиной движение, резко обернулся и сразу, не в силах сопротивляться панике, сделал несколько быстрых шагов назад.

Трехметровое чудовище тяжело шагнуло в полностью распахнувшуюся сферу входа.

– Я слушаю.

Надтреснутый металлический баритон только походил на человеческий голос. Инсектоиды предпочитали трансформировать свою речь именно в такие звуки.

– Меня зовут Никита Ларский. Генерал-майор комитета межпланетарных расследований. Я бы хотел поговорить с господином командующим.

– Я слушаю, – повторил голос в той же интонации, ровно и без малейших эмоций. Чудовище двинулось вдоль стены, по касательной к Никите.

Когти клацнули по ячеистому стальному полу. Генерал-майор не мог отвести глаз от гигантских перекачанных ястребиных лап. От колен и ниже, в самой длинной своей части, они были совершенно черные и идеально гладкие, полированные.

Почему эти твари… боже, нет, союзники не прикроют свои конечности каким-нибудь… снаряжением, что ли?

Пытаясь собрать в голове вежливые слова и промочить слюной пересохшее горло, следователь пополз взглядом вверх. К короткой тунике, закрывающей только бедра, и к голове, с огромным, совершенно гладким, словно фарфоровым, оливкового цвета лбом и короной костяного гребня, переходящего в толстые кожистые веревки нервных окончаний.

Кроме нижней части рук и ног эти чудовища были оливковыми. Их кровь была медной и даже в глубине широченных, на всю морду, многоуровневых челюстей, между уступами режущих, вибрирующих, ядовитых зубов была только зелень и чернота. Над короткой фарфоровой надкостницей с двумя ноздрями открывались большущие, на пол-лица, будто причудливые очки, черные фасеточные глаза инсектоида.

Издалека более чем трехметровое тело казалось неровно зеленым, со светлыми и темными разводами, но гладким и блестящим, как литая сталь. Подобно древнеримским латам его контуры и изгибы покрывал непробиваемый, но упругий панцирь. Он напоминал хитиновый, но таковым не был. На спине и плечах панцирь собирался в гребни и особые изогнутые отростки, позволяющие даже в падении спиной зацепиться за любою поверхность.

Изоморф, убивающий эту тварь. Это бред. Невозможно.

– Может, мы присядем? – сипло предложил Никита, страстно желая при помощи этикета остановить это угрожающее движение вдоль стены.

Инсектоид выдернул откуда-то из-под туники штуку, похожую на здоровенный шуруп, и обхватил ее с двух сторон удлиненными, с виду птичьими пальцами.

Раздался хлопок, потом скрежет, штука увеличивалась. Примерзнув к полу, Никита с тоской вспомнил широкие фальчионы древних воинов и пытался сообразить, что оскорбительного могло быть в предложении сесть.

Когда шляпка огромного, в половину Никиты, шурупа стала напоминать велосипедное сидение, таракан вогнал острый конец прямо в пол и крутанул. Штука мгновенно вгрызлась в жалобно взвывшую стальную поверхность.

Командующий роями невозмутимо перекинул страшную конечность и уселся верхом.

Под взглядом выпуклых фасетчатых глазищ Никита на дрожащих коленях добрался до хлипкой энергосидушки, развернул ее к собеседнику, но двигать ближе на стал. Сокращать дистанцию как-то совсем не хотелось, да и разговаривать тоже.

Хотелось сбежать.

Следователь прокуратуры прокашлялся.

– Болезнь? – скрипнуло чудище.

Даже вежливый вопрос сочился угрозой. Инсектоиды не умели говорить иначе.

– Нет. Просто хочу задать несколько вопросов. Как к вам можно обратиться?

– МихМих.

Человеческие варианты имен у них были невинны, как плюшевые зайчики.

МихМих я еще сумею произнести, глядя в это хайло, но вот Мурзик бы застрял камнем в горле.

– А по званию?

– МихМих.

На самом деле близкий аналог – маршал. Но иерархия в рое напрямую не перекладывалась на людскую. И от роя к рою имела определенные вариации.

– Как вы думаете, отчего погибли ваши бойцы – СимРиг и СерКин?

– Недостаточно данных, чтобы сделать определенный вывод.

Ну, конечно! Глупо было с моей стороны ожидать от этой твари лирических рассуждений.

– А какой неопределенный вывод можно сделать? – исхитрился Никита, стараясь сидеть ровно и неподвижно, как и его собеседник.

– Нечто разорвало храбрейших изнутри. Вечной им памяти роя!

При всей жесткости иерархии в трех с половиной сотнях роев инсектоидов они были донельзя сентиментальны в отношении каждой утраченной взрослой особи.

Никита, как и почти каждый землянин, побывал в Музее-реконструкции, посвященном бешеной планетке Утраз. Она была в двадцать раз тяжелее Земли и носилась с невероятной скоростью, ускоряясь от столетия к столетию, и по немыслимой траектории среди нескольких звезд.

Каждое мгновение это адское местечко порождало новых страшных чудовищ. Поэтому инсектоиды стали величайшими стратегами и тактиками выживания.

На некоторые экспозиции этого музея допускали только взрослых людей с крепкими нервами и здоровым сердцем. В Музее Никита имел великую честь лицезреть километры галерей, увешанных портретами храбрейших, достойнейших и страшнейших. Раньше ему не встречались настолько длинные и однообразные комнаты ужаса.

Но тогда посол инсектоидов вел делегацию и стучал когтями по полу с особой торжественностью. Он то и дело останавливался, называя имена, описывая свершения. Легкие отличия в оттенках оливкового и серых побежалостей на черепе, разница в доли миллиметра ширины между двумя фасетчатыми глазами, степень выдвинутости «всасывателя» – и вот точный портрет деятеля и героя одного из великий роёв. До конца галереи делегация все же добраться не смогла.

– Вечной памяти, – не дрогнув, повторил Никита вслед за МихМихом.

Наступила пауза. Генерал-майор пытался выстроить правильный вопрос, а инсектоид невозмутимо ждал. Совершенно черные когтистые руки неподвижно лежали на огромных хитиновых коленях.

– Есть ли вероятность, что их гибель была связана с сотрудничеством с гиперфлотом под командованием гросс-адмирала Штрауса?

– Данных недостаточно и вероятностей много.

Генерал-майор приуныл, жалея о потраченном времени на столь скудный диалог.

Вдруг лапа на колене шевельнулась. Инсектоид почти неуловимым движением сдернул с собственного покрытого чешуей локтя что-то вроде ремешка и бросил его в сторону Никиты. Тот инстинктивно сжался, вцепился пальцами в неудобную сидушку.

Ремешок расправился, завис между ними. Голограмма множества крошечных галактик развернулась между следователем и маршалом. Ларскому звездная карта была совершенно не знакома.

– Синяя метка – временная база гиперфлота. СимРиг в составе группы от Роя Мощи Боя был на базе полтора года назад по общефедеральному летоисчислению. Красная линия – траектория его перемещения.