Текст книги "Пыльца в крови"

Сочащийся злостью скрип МихМиха прервался, словно он давал время обдумать сказанное. Никита посмотрел в контуры неподвижных челюстей, проступающих где-то позади голограммы, сглотнул и кивнул.

Все было ясно: красная линия прямым кратчайшим путем шла к базе флота, а потом в сторону от него, делая странные зигзаги сначала в одной ближайшей спиральной галактике, потом в другой, неприятно клочковатой, разбросанной.

– Вот оранжевая линия – перемещение СерКина в составе группы от Роя Красоты Боя. Все понятно, генерал Никита Ларский?

Да, все было понятно – та же траектория движения, все то же, только год спустя по общефедеральному летоисчислению.

– Они шли по тем же следам, – тихо проговорил Никита.

– Так. Рои разные. Задачи у них разные. По траектории прошли группы еще пяти роев. Все целы.

– Они что-нибудь нашли… особенное?

– Данные засекречены. Ничего определенного. Рой Мощи Боя сделал ряд положительных выводов. Рой Красоты Боя – отрицательных. След перемещения противника был потерян.

Из этого сообщения следовало, что инсектоиды высоко оценили огневую мощь противника, а искусство маневрировать – не особо высоко. На Утразе вся жизнь была одной непрерывной войной, и чем бы ни занимался каждый рой – выращиванием потомства, архитектурой, живописью, музыкой, естественнонаучными изысканиями – все это было так или иначе посвящено войне, бою, атаке…

МихМих вытянул страшенную лапищу, изображение исчезло, и ремешок опал, обхватил ее под локтевым сочленением.

Тут был не один ремешок. Еще пара узких веревочек, непрерывно меняющих цвет, крошечный шипастый браслет и многохвостые символы, нанесенные прямо на обсидиановую черноту конечности. И все это – технические приблуды, тараканьи гаджеты, мишура крутизны.

Инсектоиды были страстными понтовщиками. Увешанные с ног до головы чем-то меняющимся, вырастающим прямо на глазах, они круто пользовались всеми последними техническими новшествами, хотя сами были ходячими машинами – сплошные мозги и мышцы, способные перемещаться по космосу без скафандров. Даже на одноместных, узких, как серп, челноках, с откинутым верхом и шевелящимися в безвоздушном пространстве космоса нервными отростками головы.

Серьезные парни – все из наворотов.

Никита подобрал под висящее сиденье ноги, – ему показалось, что челюстной створ маршала шевельнулся, и голова изменила наклон. В его сторону.

– Я правильно понимаю, – Никита снова прокашлялся. – Что у Роя Будущего Боя нет версий, почему погибли СимРиг и СерКин?

– Изоморфа исключили день назад. СерКин погиб несколько часов назад. Теперь Рой Будущего Боя всматривается в вероятности.

Челюсти точно шевельнулись, и еще когти скрипнули по полу, а в генерируемом голосе отчетливо резанула злоба. Никита скрестил лодыжки.

МихМих медленно встал со своего странного винтового сиденья, и генерал-майор почувствовал себя букашкой, на которую упала тень от тапки. Он стал сползать с кресла.

– Доставьте сюда Ирта Флаа, и рой постарается увидеть будущий бой, – проскрежетал маршал роев.

– Он невиновен, – пискнул Никита.

– Я его не уничтожу, – в звуках голоса стояли холод и смерть. – Я с ним буду говорить.

Мы делаем вид, что они добрые и цивилизованные, просто другие.

Они делают вид, что они добрые и цивилизованные, просто другие.

Но они полны злобы.

Несколько лет назад Никита присутствовал на межгалактических состязаниях по плаванию, которые проходили на Земле. Инсектоид пересек океан вторым, уступил существу, рожденному и живущему в стихии воды. Он чертовски расстроился. И пока не изорвал голыми когтями трех гигантских океанских раков… в труху, в кровавые ошметки, не успокоился. Зрительские платформы, особенно с детьми, улетали подальше от пенящейся кровью воды.

А потом, кто-то сказал Никите, что по анатомической типологии инсектоид похож не на таракана, не на саранчу, и даже не на муравья, а на кузнечика.

На кузнечика, мать его, зелененького!

Видимо, знатоки анатомии никогда не стояли рядом с этим кузнечиком.

У распахнувшихся лепестков выхода МихМих обернулся. Средний ротовой проем чуть расширился и выдвинулся вперед, внутри мелькнуло отвратительное многочленистое движение. Никита отвел глаза.

– И поторопитесь, генерал-майор. Этот бой близко. Рой Смены Погоды чует его приближение.

* * *

Он не имел ни малейшего намерения возвращаться в Планетарную прокуратуру.

Макао, только Макао и много, много голых веселых китаянок.

Неожиданный звонок Граува вогнал в ступор и стер драйвовый отчаянный настрой. Когда генерал-майор вывалился из шаттла на парковке пирса и обессиленно припал к перилам энерголифта, он окончательно понял, что не имеет ни малейшего понятия, как нужно поступить правильно.

Насмешливый голос Треллина, злость и угроза в словах МихМиха и вдруг короткая, словно отлитая из бронзы спокойствия, просьба Тима Граува сливались, превращались в рокочущий камнепад, в волю судьбы, которой Никита уже не мог противостоять и не был уверен, что имел право.

Решение принимаю я, но чувствую себя жалкой марионеткой.

Капитан второго ранга ждал его на крыльце. Он стоял на верхней ступени, выпрямившись и держа руки за спиной, и казался совершенно спокойным, даже уверенным в себе.

Тим был в форменном белом кителе, как при их первой встрече. Одинокая прядь волос падала на бледный, с чуть фиолетовым оттенком лоб – такой цвет кожи бывал у тех, кто родился на Марсе. Он слегка прищурился, увидев Ларского, и шагнул на одну ступень вниз – ему навстречу.

Закатное солнце окрашивало широкие фарфоровые плечи розоватым цветом.

– Генерал-майор, я хотел бы помочь вам в расследовании. Прошу предоставить мне возможность свободного взаимодействия с Иртом Флаа.

Голос звучал ясно и звонко, но Тимоти Граув так и не расцепил сведенных позади рук.

Дом родной

– Помоги скорее! Сэ-эм!!

Голос Лулу заглушал обиженный трубный звук. И Сэм ускорился, свернул за округлый угол галереи второго этажа и налетел на здоровенную вазу, которую, судя по неровно выпирающим бокам, Лулу лепила сама. Пестрое пузатое создание схватило Сэма шершавым краем за полу халата, скрипнуло днищем о пол, но устояло.

– Сэм! Что с роботами?! Нужно вытащить слона!

Сэм, не успев затормозить, перегнулся через балкончик галереи и чуть не полетел вниз – навстречу чудовищному хаосу, в который превратились высокие входные двери.

– Лулу! Отойди от слона немедленно!

– Ему же страшно, Сэм! Сделай что-нибудь!

Лулу в короткой тунике металась около размахивающего хоботом слона, который безнадежно застрял в двери, совершенно для этого чудища не предназначенной. Притолока над огромной головой прогнулась и осыпалась камнями мелкого и среднего размера – черт знает из чего нынешние архитекторы строят дачные коттеджи для нормальных людей. Панически бьющиеся уши животного покрыл слой какой-то белесой трухи.

– Отойди, Лулу! Слона, спокойно! Сейчас я спущусь!

Только Мэтью мог назвать слона Слоной, и только Лулу могла эту бессмысленность поддержать.

Похоже, стоило ему прилететь на Землю, как все вокруг взяли обязательство превращать жизнь Сэмюэля Кэмбелла в какую-то спасательную операцию. На Дальних Пределах было гораздо спокойнее.

Пробежав галерею, он поскакал вниз по лестнице. Полы домашнего халата окончательно разлетелись в стороны, пушистый пояс скользнул по бедрам, и Сэм одним привычным коротким движением сбросил с себя лишнюю амуницию.

Оказавшись около Лулу, он схватил ее за руку.

– Ты надеешься его выдернуть за хобот?

Она моргнула и уставилась на него во все глаза.

– Ты совершенно голый!

У нее был такой возмущенный тон, словно он снял штаны прямо в центре бальной залы. Сэм беспомощно оглянулся, – халат зеленел у подножия лестницы.

– А где малыш?

– Малыш сказал, что я – домашний слон, – раздался низкий, обиженный голос, – и поэтому должен катать его в доме по комнатам.

Сэм горестно махнул рукой, – привыкнуть к тому, что это животное еще и говорило, было выше его сил.

– И где он? – быстро и по-деловому спросила Лулу.

– Во дворе, – печально ответил домашний слон и горестно повесил уши, – толкает меня в ногу, в заднюю.

– Малыш! Отойди от Слоны немедленно! – крикнула Лулу, привстав на цыпочки.

– Замечательно! Просто замечательно! – провозгласил Сэм, воздевая голую руку к пыльным ушам. – Стой здесь и смотри, чтобы твое умное создание не снесло хоботом люстру. А я пойду, найду сорванца и оторву ему уши.

– Сэм! Так нельзя! Ты же папочка и только вернулся.

– Вот именно, – буркнул он, широко шагая к выходу на веранду, – папочка только вернулся, а тут уже слоны, сломанные двери, изоморфы, и моя голая задница не нравится жене.

Он, конечно, был ужасно рад оказаться наконец-то дома. Всех затискать, съесть сочный стейк и воздушный сливочно-черничный пудинг, сделанный специально к его приезду. А потом рассказывать нетерпеливому Маське о таинственном космосе, о гулких, светящихся неоном переходах станции, о ее идеально мягкой траве и теплых озерах под искусственным солнцем, о капитане Тимоти, который с легкостью мог загнать неповоротливый транспортник даже в узкую, ощетинившуюся кремнием расщелину незнакомой мертвой планеты.

Это было здорово. Сначала даже радовал говорящий слон с философским взглядом на мир и офигительным количеством нейронных связей в мозгу. Но сегодня с утра радость встречи стала оттесняться тревогой. Сначала легкая, зыбкая, она сгустилась к обеду настоящей грозовой тучей, в центре которой отчетливо проступало осунувшееся фиолетовое лицо Тима с лиловыми подглазицами.

Маська тянул его в бассейн, соревноваться, кто дольше просидит под водой, Лулу уговаривала отправиться всем вместе на прогулку в Зоосити, хотела показать ему своих говорящих животных, а еще задавала множество глупейших медицинских вопросов, словно он был ветеринар по совместительству, врачевал на Дальних Пределах питонов и бегемотов. Сэм соглашался, рассеянно целовал жену то в угол рта, то в висок и выгадывал минутки, чтобы достучаться до недоумка Граува, злился и расстраивался одновременно.

А кончилось все ездовым слоном, застрявшим в дверях, и тем, что ему приходится голышом обегать дом по саду, чтобы вытащить Маську из-под огромной филейной части его расстроенного питомца.

– Не пойму, я в отпуске или опять вызвали на дежурство?

Нога соскользнула во влажную ямку, и Сэм полетел вперед, грудью в разросшиеся зеленые кусты.

– Чтоб тебя!

Это был крыжовник, жесткий, душистый, безжалостно загнавший свои колючки под беззащитную кожу. Сэм отпрянул назад, и упругая ветка обожгла шею и сунулась ему в рот.

Нет! Он был не в отпуске, а на какой-то спецоперации! Полевых учениях для интернатуры!

– Папа, давай! Быстрей вставай! Слона застрял, его надо протолкнуть!

– Я щас протолкну вас двоих! – взревел Сэм и сразу закашлялся от попавшей в горло дряни, судя по вкусу – жука-вонючки.

Мелкий пятилетний обормот изо всех сил упирался руками в правую филейную часть рухнувшего на колени слона, был грязен до ушей, но имел боевой вид и явное намерение проломить стену и затолкать своего ушастого дружбана в прихожую.

Сэм перешагнул кустарник, но кашель его не отпускал и не давал возможности высказать все, что он думал о застревающих на пороге дома животных и детях, им в этом помогающим.

– Папа Сэм! – заявил Мэтью, бросив слона. – Ты кашляешь, значит простыл! Вышел из дома голый и простыл! Мама всегда говорила, что нужно одеваться, а ты ее не послушался. Будет тебе горячий компресс.

Маська смотрел озабоченно и строго, его светлые кудряшки сбились набок, а по щеке тянулись две жирные грязные полосы.

Хорошо же они выглядят вдвоем около задней части слоновьей туши.

Кашель распирал грудь весельем, постепенно превращаясь в неудержимый хохот. На глазах Сэма выступили слезы.

Все-таки он был в отпуске.

* * *

Когда наступил относительный порядок, Лулу взялась лечить его боевые раны: обрабатывала царапины дезинфицирующим и заживляющим раствором. Ощущение было приятным. Сэм лежал в кресле в распахнутом халате и плавках, которые жена потребовала надеть немедленно и без разговоров.

– Не дергайся, – говорила она строго, наклоняясь над ним.

Ее распущенные волосы падали на открытый живот и щекотали кожу. Холодный дезинфектор шипел, пузырился, и тонкие царапины исчезали сами собой. Сэм прикрыл глаза, ему нравилось чувствовать, как локон Лулу касается его кожи.

В прихожей стрекотали роботы-ремонтники, а Маська громко командовал ими. Без особых, правда, результатов – слышно было, как он топает ногами и ругается. На каждом увешанном манипуляторами устройстве была установлена фильтр-программа на детское управление. Робот выполнял только те детские указания, которые не могли никому принести вреда или привести к ущербу в процессе выполнения работы. К любым опасным последствиям. А Маська на безопасные указания был не способен.

– А почему эти штуки сразу не сделали мне большую дверь? Если я – домашнее животное, – настойчиво и немного обиженно прогудел Слона.

– Да подожди ты, – отмахивался Маська. – Правый косяк кривее заводи, слышишь, железный?! Кривее!

– Почему мне не сделали большую дверь?

– Ты куда ползешь, железяка? Не туда все цепляешь! Пап, скажи им!

– Если бы мне сразу сделали большую дверь, я бы не застрял, – настаивало умное животное.

Но умом в этом доме никто не руководствовался. Сэм чуть приоткрыл глаза и притянул к себе Лулу. Лулу фыркнула и уперлась ладонями в плечи. В ее глазах искрился смех, а кожа едва уловимо пахла мятой.

– И не пришлось бы меня толкать. И я бы ничего не сломал.

Слон все-таки был нудным существом.

– Так неинтересно, Слона, понимаешь?

– Не понимаю, – флегматично ответил он. – Что интересного в том, что я застрял и сверху все посыпалось?

– Ты читал сказку про Винни-Пуха?

– Не читал.

– Вот. Поэтому и не понимаешь. А мне Лулу читала.

– И что? Там про домашнего слона, на которого все сыпалось?

– Не про слона? Про то, что нужно попытаться пролезть, потом застрять, и чтобы тебя долго-долго вытаскивали. Так по-правильному.

Сэм выпрямился в кресле, не выпуская сидевшую на коленях Лулу, и посмотрел с балкончика галереи вниз. Слон стоял, занимая собой почти половину разноцветного мозаичного холла, и неуверенно переминался с ноги на ногу. Маська торчал перед его хоботом, величественно выставив вперед левую ногу и задрав вверх голову. Заполошный робот прокатился между ними, но занятые важной беседой приятели его даже не заметили.

– Почему застревать – по-правильному? – не сдавался слон.

– Знаешь, – шепнула Лулу, – это так здорово, что Мэтью теперь должен кому-то что-то объяснять. По-моему, в этом больше пользы, чем он просто терзал вопросами меня.

– Тебе просто надоели его вопросы, – прошептал он в ее теплое ухо.

Лулу покосилась на него и хмыкнула.

– Придется мне прочитать тебе про Пуха, – назидательно сообщил Маська.

– Ты САМ читаешь? – почти охнул слон.

– Читаю, – удрученно кивнул Маська и тут же добавил: – Это еще ничего. Некоторые доходят до того, что сами пишут. Вот это – тоска!

Лулу рассмеялась и закинула руку Сэму на шею.

– Нужно было и правда сделать для слона большие двери, а то странно, когда друг должен торчать во дворе.

– Там же тепло, и у него большой навес, – махнула рукой Лулу.

– Все равно это неправильно, – мотнул головой Сэм и внезапно вспомнил, как покрытый кровавым потом и трясущийся Тим лежал на операционном столе и повторял имя изоморфа.

Его нельзя было отпускать одного в прокуратуру. Это казалось сейчас таким очевидным. И ведь тогда было очевидно – Тим Граув был единственным, кто отказался от камеры сна, бродил по кораблю, летящему по проторенной тропе в автоматическом режиме. Это была глупость, которой могло быть только одно объяснение, – Граув чертовски боялся закрыть глаза, потом открыть их и оказаться на Земле. Где его ждал Ирт Флаа.

Сразу стало зябко и захотелось запахнуть халат.

– Слона переехал к нам из Зоосити всего неделю назад.

– Из Зоосити? – бездумно повторил Сэм и тряхнул головой, пытаясь прогнать навязчивую, обвиняющую его картину. – Может, поедим. Чувствую себя голодным.

– Хорошо, пойду запущу синтезатор.

– Подожди, я с тобой!

Уж лучше наблюдать за женой у кастрюли, чем за обдолбанным Граувом в собственном воображении.

* * *

Когда Сэм впервые встретил Тимоти на станции Гамма 67, то подумал, что тот любитель веселой жизни, девчонок и адреналинового риска. Впрочем, последнее было почти правдой. Только рисковал Тим не ради кайфа от эйфории, а ради того, чтобы почувствовать себя живым. Или близким к смерти. Как эти два разных желания становились в Тимоти чем-то одним, Сэм так до конца и не понимал, просто чувствовал, когда это наступало.

На Гамме 67 задачей военно-полевого хирурга Сэмюэля Кэмбелла было приглядывать за всякими чудиками. Только к ним никак не должны были относиться капитаны транспортников, охранных крейсеров, да и любой обслуживающий персонал по линии Минобороны.

Чудиками на Дальних пределах обычно называли ученых, космоисследователей, которые самозабвенно проводили какие-то опыты, собирали данные, хвастались друг перед другом результатами экспериментов, забывали нормально питаться, спать, ходить на прогулки и регулярно терялись в открытом космосе или засовывали конечности в силовые или плазменные установки.

До встречи с Тимом Сэм уже год проторчал на станции и начал понемногу сатанеть. Жалел, что подался в военные хирурги с вечными дежурствами, учениями и командировками, вместо того чтобы остановить свой выбор на гражданской медицине и кочевать разве что от Земли до Марса, да и то по желанию.

Хотя Гамма 67 была неплохим вариантом, можно сказать, благоустроенным. Она была в одном из секторов Дальных Пределов, но достаточно далеко от совершенно не освоенных пространств, которые спецы называли запредельным космосом.

Гигантская станция, похожая на веретено с полутора тысячами километров в сечении, вращалась вокруг собственного центра в абсолютной космической пустоте. Какому высоколобому чудику привиделись здесь, в непроницаемом вакууме недалеко от разреженного газа нерожденной вселенной, следы инопланетного разума и тонких гравитационных колебаний, Сэм не имел ни малейшего понятия. Но, видимо, чудик был влиятельный, потому что Гамма 67 была почти автономной планетой.

Почти.

Станция жила за счет искусственного солнца, которое само не светило, но выплевывало время от времени сгустки энергии, – огромные и смертельно опасные шаровые молнии. Их улавливали магнитными ловушками, и этого было достаточно, чтобы десятилетиями здесь работать, выращивать леса по внутреннему периметру и разводить живность в озерах.

Первые полгода Сэм каждый свободный день пропадал на рыбалке. Сначала это было здорово. Они с главным инженером загружались пивом и просиживали с удочками на крутом, идеально зеленом берегу, лениво перебрасываясь фразами о суетности жизни на Земле.

Но когда Сэм начал в лицо узнавать каждого выловленного пескаря и карася, от рыбалки стало тошнить. Рыба на станции не размножалась, ее, как и любых существ, создавали искусственно. Они даже не были живыми, просто управляемые модели и их матрицы не отличались разнообразием.

Потом он увлекся катанием на горных лыжах, – гора была в двадцати километрах от его дома, причем даже покрытие на ней делали разным: снег лежал то пушистой периной, то плотным слоем, а иногда подмерзал ледяной похрустывающей корочкой. Но все равно через несколько месяцев гора стала напоминать Сэму ложемент, намертво впаянный в пол корабля во время скачка.

Гамма 67 осточертела.

Когда Сэм познакомился с Тимом, то уже проводил все свободное время с головой зарываясь в книги, и это хоть как-то отвлекало его от тоски, мыслей о Лулу и их сыне.

В тот день он сидел на ночном дежурстве совершенно измотанный дневной тренировкой по восстановлению смятого позвоночника в условиях резких перепадов гравитационного давления. Он искромсал четырех клонов, пока у него получилось сложить чертовы костяшки за сто пятьдесят секунд.

Это был личный рекорд, но выпить за победу над собой было не с кем. Поэтому Сэм сжимал руками картонку планшета и вместе с космическим пиратом Джей Джоусом гонялся по параллельным мирам за драгоценными перьями ангелов. Когда корабль Джоуса стал разваливаться на куски у рождающейся звезды, Сэм схватился сразу за пару эклеров на блюдце – это был надежный способ успокоить волнение.

– Эй, док, принимаете? – в дверь просунулась незнакомая темноволосая голова.

Сэм сразу выпрямился и принял сосредоточенный вид. Рука с захваченными эклерами повисла над столом.

– Проходите. Что случилось? – выдавил он без особого желания это узнать. – Капитан… э-э?

Судя по красно-белым нашивкам с левой стороны груди, перед ним был капитан интендантской службы. В остальном парень имел самый обычный вид – casual штаны, затянутые тонким черным ремнем, и серую рубаху с короткими рукавами. В общем-то, на станциях без особой надобности в кителях никто не щеголял, достаточно было повязанного на шее галстука с расцветкой и символикой рода войск или знаков различия на нагрудных карманах. А часто и этим не заморачивались – большинство знало друг друга в лицо.

– Капитан второго ранга Тимоти Граув, – пояснил незнакомец, и белоснежные зубы открылись в насмешливой улыбке. – Перекусываете, док?

Нашелся умник.

– Перекусываю, – недовольно буркнул Сэм, выпустил из рук эклеры, а потом швырнул за спину гибнущего в огне бесстрашного пирата. Чтобы книгу втянуло в политеку.

Капитан был среднего роста, строен, даже худ и явно очень подвижен. Кожа была с легким фиолетовым отливом, как у марсиан. Во взгляде синих глаз светилась ирония, что у Сэма вызвало категорическое возмущение. И вообще этот субъект в темно-сером слишком нахально пялился. Его лицо с правильными чертами можно было назвать красивым, хотя была в нем странная, почти неуловимая асимметрия, сломанная линия бровей или губ, неровность скулы – трудно было понять. Какой-то тайный дефект, который легче почувствовать, чем рассмотреть.

– Я только что прибыл на Гамму, и со мной случилась небольшая неприятность. Док, как я могу…

– Сэмюэль Кэмбелл, – представился Сэм, и настроение по непонятным причинам у него испортилось еще больше.

– Я тут… – немного виновато начал капитан, наклонился и задрал штанину.

– Енота-мать, – протянул Сэм, понимая, что сегодня ему не узнать, выживет ли пират.

Нет, такие травмы были не редкость, но только полные придурки тащились самостоятельно в медчасть с фаршем и обломком кости вместо ноги, заперев это безобразие во фрагмент повседневного экзоскелета и занавесив его штанами.

Видов экзоскелетов было множество, многие просто помогали переносить перегрузку и защищали суставы и другие слабые места. Были и огромные боевые машины – продолжение помещенного в них человеческого тела. На Гамме находился целый ассортимент рабочих экзоскелетов, заточенных под разные задачи. Но народ, особенно чудики, не вникали в спецификации, надевали наиболее удобный, а значит простой и легкий, и делали все подряд что им в голову приходило. Полагаясь на мощность рабочих экзоскелетов, некоторые пытались гнуть стальные трубы или таскать их. Премещать промышленные установки. Но если от напряжения скелет ломался, то кости мялись, как бумага, вылезали обломками из-под кожи. Затем следовала боль, шок, срабатывал встроенный в скафандр эмергентный пакет, и в медчасть поступал сигнал.

Но этот притащился сам. И даже с обезболиванием – это вряд ли было приятно.

– На стол и снимайте штаны, если уж сами надели. Вы что, пытались поднять на правой ноге свой транспортник?

– Да нет, – Тимоти Граув стал торопливо и неловко дергать ремень. – У меня вышел из строя робот-погрузчик, а команду я уже отпустил, вот и решил сам доразгрузить то, что привез на Гамму.

Сэмюэль молитвенно возвел глаза к светящемуся неоном потолку и только потом потянулся к манипуляторам.

Когда только боги оградят его от идиотов?

Гораздо позже Сэм понял, что Тим искал травмы, купался в болевых ощущениях, хотя и врал себе, что это не так. Каждый раз у него что-то внезапно случалось, и Граув не сразу замечал это, не хотел никого беспокоить. Это было ненормально. Сэм отмечал эту странность как врач, но медицинское досье капитана было скудным и не давало информации, объясняющей такое поведение.

До того как Граува отправили на Гамму, он выполнял рейсы в смежной галактике, транспортировал фрагменты каких-то особых пород для лабораторных исследований. Команда его сменилась перед прыжком на Гамму, а с новой командой, состоящей из трех технических специалистов, Тим держался отстраненно. Те знали его еще меньше, чем Сэм.

Гораздо позже, узнав его историю, Сэм понял, что их дружба с Тимом была нехорошим образом связана с тем фактом, что как врач он просто часто оказывался рядом со сломанными костями, порванными сухожилиями, кровью капитана, вытекающей из порезов. Из этой странной близости Сэма к боли Тимоти и выросла их дружба. Но Тим Граув, похоже, этого не осознавал, не хотел осознавать.

В остальном он казался довольно нормальным, часто смеющимся и ядовитым. Иногда задумчивым и рассеянным. В такие моменты его рука беспокойно бродила по штанам или краю рубахи, слепо ощупывала их. Словно он не был уверен, во что одет.

А еще капитан Граув отлично летал даже на стареньком транспортнике. Сэм сопровождал его в паре-тройке рейдов.

Кэмбелл узнал о прошлом Тима через год их знакомства. Тогда искусственное солнце Гаммы выплеснуло очередной шар, а магнитные ловушки не сработали так, как надо, и ушедшая с траектории энергия двигалась по касательной, грозясь превратить станцию в пылающие обломки.

У них оставался один вариант: оттолкнуть от себя шар и перейти на режим консервации – темноты, холода и постоянной экономии, чтобы дожить до следующего шара.

Тимоти Граув предложил попытаться загнать сгусток в предназначенную ему ловушку, подняв свой транспортный корабль, дежурный крейсер и два рабочих шаттла, изменив наклон веретена станции. Корабли должны были двигаться по рассчитанной траектории и, оснащенные магнитно-гравитационными установками, одним сфокусированным магнитным ударом загнать шар в лузу. Если бы не вышло, ускорение можно было еще больше увеличить, и ком энергии смог бы просто уйти в сторону.

Тим Граув взялся руководить маневрами и идеально точно провел всю операцию, – энергия была захвачена.

– Странно, что ты до сих пор капитан второго ранга, – сказал Сэм, когда они вечером сидели на веранде, слушали музыку и пили густое красное вино. – У тебя навыки командира боевого крейсера, а то и эскадры.

Тим помрачнел и опустил бокал.

– Командовать эскадрой – это не только управлять машинами, это принимать решение за людей, – едва слышно сказал он.

– Ну и что? – не понял Сэм.

Тим повернул голову и поднял глаза, лицо в темноте показалось совершенно асимметричным, взгляд остановившимся.

– Это самое трудное. Мне нельзя командовать людьми.

Сэм открыл рот в недоумении и так и замер, неловкая пауза, казалось, отгораживала их друг от друга. Музыка звучала далеко, доносилась с другой планеты.

– Я ведь… – протянул Тим и отвел глаза.

– Что ты?

– Да ладно, зря я…

– Что? – тупо повторил Сэм. Мысль о том, что Тиму не хочется говорить, в тот момент почему-то не пришла ему в голову.

– Я как-то принял решение за людей, – медленно и тихо проговорил тот. – И неудачно.

– И что? Так бывает. Это не причина хоронить себя в жопе космоса.

– Причина. Очень веская причина.

Сэм открыл рот, чтобы возразить, но потом передумал. Что-то предостерегающее было в словах и голосе. Тим молчал долгое время и смотрел прямо перед собой.

– И я убил их всех. Всю команду крейсера. По собственной прихоти.

Сэм сдавил рукой темное стекло, не зная, что сказать.

– Они ужасно умерли, Сэм. Из-за меня. А мой лучший друг… ему оторвали голову. И она валялась на земле, как никому не нужный мусор.

Тогда Сэм узнал все. Он так и просидел с недопитым вином на дне бокала, а Тим Граув говорил и пил, и снова говорил, и вытирал рукавом слезы.

В эту ночь они совсем не спали.

* * *

– Сэм, дай мне, пожалуйста, новый картридж!

Сэм вздрогнул от неожиданности, возвращаясь мыслями к Лулу, стоящей у створки синтезатора. Так устройство обычно называли в космосе. Дома – просто кастрюлей.

Сэм достал из кухонного шкафчика серую плоскую пластину и протянул ее жене. Обычно ее одной хватало на месяц или два. Углеродные соединения в ней были так плотно спрессованы, что из одной пластины можно было энергией выдуть кушаний на целый полк. Стандартных, конечно.

Сэм не любил есть стандартное, а вот Тиму было без разницы.

– Сэм, ты смотришь на меня, а думаешь о своем друге, – с упреком проговорила Лулу и загнала картридж в кастрюлю.

– Как ты узнала?

– Ты смешной, – хмыкнула жена. – Ты смотришь внутрь самого себя, и у тебя сведены брови. Вид такой же, когда приехал и сказал, что капитан Граув сильно болен и что боишься его оставлять. И сегодня ты был такой, когда пытался связаться с ним.

– Извини.

– Вы уже не на станции, и ты не один врач на Земле.

– Ну да, не один, – он неловко пожал плечами. – Просто…

– Что?

– Ладно, не бери в голову. Ты права, мы не на станции.

Лучше бы были на станции. Лучше для Граува.

Сэм не рассказал жене никаких подробностей о Тиме, не хотел это делать, а теперь почему-то чувствовал себя так, будто соврал.

– А для нас с Мэтью – ты один, и тебя, между прочим, не было очень долго.

Лулу умела быть ужасно дидактичной, а еще понимающей и терпеливой. Но иногда ее терпение иссякало и обращалось в шторм, захлестывающий семейную лодку ледяными волнами. Лучшее было ее не сердить, тем более, когда она явно была права. Сэм соскучился по семье, но от беспокойства о Тиме избавиться не мог.

– Окей, я уже дома и давай приготовим что-нибудь вкусненькое, – и он вывел список рецептов прямо на стеклянный стол плиты.

Если Сэм не готовил что-то особенное, то и не заморачивался походом в кухонное помещение. Отправлял рецепт на приготовление прямо с интеркома или компьютера, у которого находился, и туда же прилетала сервировочная платформа с горячим рагу, или пастой, или куском сочного мяса. Но семейный обед – это не перекус, а целое мероприятие.

– Хочу профитролей с печеночно-сливочной пастой, – томно выдохнула Лулу, – а еще маринованных черри в перечной заливке и чечевичное пюре со свежим сельдереем.

– Да ты обжора! – ужаснулся Сэм и притянул ее, обхватив за чересчур тонкую талию.

– А знаешь, – сообщила Лулу тоном чрезвычайной секретности. – У меня есть совершенно обалденные препреги стерляди по-старорусски. Хочешь?

– Раз обалденные препреги – конечно, хочу.

С препрегами – уникальными отпечатками, которые помогали получить нетиповое блюдо, на Дальних Пределах было плохо, приходилось обходиться обычными программами. Или руками.