Текст книги "Предательство"

Фиона Макинтош
Предательство

ПРОЛОГ

Тепло, безоблачно и тихо. Лучшего дня для казни не придумаешь.

Саллементро обвёл собирающуюся толпу искушённым взглядом. Удивительно, с чего они все как в воду опущены. Время к полудню. Скоро выведут заключённого – как сообщил, не обращаясь ни к кому конкретно, ближайший зевака. Его соседи кивнули. Люди вполголоса переговаривались и переминались с ноги на ногу. Похоже, никто не обращал внимания на глупые выходки шута, который куражился перед ними – его наняли развлекать зрителей, чтобы они не разбежались раньше, чем свершится правосудие. Правда, если он чего-то и добился, то лишь возможности полюбоваться их ушами и затылками. Стараясь отгородиться от назойливого шума, люди погружались в собственные мысли.

«Все это очень любопытно», – подумал Саллементро.

Он прибыл в Тал только этим утром. Ещё один странствующий менестрель, который надеется пленить своим талантом какого-нибудь благородного господина, столь же именитого, сколь и состоятельного. Благородному господину, конечно, требуются услуги трубадура, чтобы очаровать свою даму или произвести впечатление на друзей. А может быть, мечтательно размышлял Саллементро, его даже пригласят выступить при дворе. Вот было бы здорово.

Он заставил себя вернуться к реальности. На каждом постоялом дворе, у каждого лотка на городских рынках только и говорили, что о предстоящей казни, однако выяснить хоть что-то об осуждённом трубадуру пока что не удалось. Ясно было только одно: этот юноша – не простая птица. А как ещё объяснить, что Его величество король Лорис, по слухам, лично вынес преступнику смертный приговор, да ещё и назначил для него такую казнь?

Распятие на кресте и побивание камнями. Саллементро содрогнулся. Какое варварство… Но про это можно сочинить отличную балладу. Первые фразы уже звучали в голове, и трубадур начал пробираться сквозь толпу.

Уроженец плодородных земель, расположенных далеко на юге, Саллементро выбрал свою судьбу вопреки воле отца. Из поколения в поколение его предки возделывали тучные поля вокруг Арандона, что принесло им богатство и славу, вызывающие всеобщую зависть. Предполагалось, что Саллементро станет помощником своих старших братьев – это означало объединение владений семьи. Саллементро возражал. Он – третий сын, а на третьих сыновей особых надежд не возлагают… Однако докричаться до разгневанных родителей было невозможно. Стоило только попытаться привести какие-нибудь доводы, как мать поднимала визг. Кем угодно, хоть монахом – только не бродячим песенником! Всё, что угодно, только не это! Высокомерные, упрямые, они даже представить не могли, какое бедствие причинит больший урон доброму имени семьи. Но Саллементро хотел быть только трубадуром, и больше никем.

А ещё он видел странные сны. В этих снах ему являлась некая таинственная дама. Она требовала, чтобы Саллементро был верен избранному пути. И убеждала отправиться в дальнее путешествие, в котором он будет оттачивать своё мастерство. Дама говорила о девушке, которой нужна его помощь – не только поддержка, но и защита…

Забавно. Он певец и сочинитель баллад, а не воин. Кого он сможет защитить? Достаточно гневного окрика матушки, чтобы у него внутри всё сжалось. Он не герой.

Однако женщина была неумолима. Десять лет она занимала его сны, пока он жил дома. И ещё десять, на протяжении которых Саллементро странствует по всему Королевству. Так что, можно сказать, они двадцать лет как знакомы. Всю жизнь… Но на самом деле он знал только её голос и её желания. И имя… Лисс. Неужели её и в самом деле так зовут? Глупо, но ему никогда не удавалось вспомнить.

Саллементро никому про неё не рассказывал. Однако нельзя было отрицать: таинственная женщина неким странным образом оказывает ему поддержку. Без её ночного шёпота – достало бы ему смелости противостоять родителям? Хватило бы сил покинуть их, странствовать, совершенствовать своё искусство? Так кто же она такая?

Размышления снова пришлось прервать, когда что-то пухлое толкнуло его в плечо: задумавшись, юноша не заметил, как наступил на ногу некой полной даме. Саллементро рассыпался в извинениях. Он как раз бормотал очередное соболезнование, когда головы всех людей, как по команде, повернулись в одну сторону. Дама, которой Саллементро наступил на ногу, потеряла к нему интерес. Верхний и самый твёрдый из её желеобразных подбородков указывал в сторону северной башни, туда же были устремлены взгляды зевак. Кто-то тыкал пальцем и кричал:

– Вон она! Вот она!

Менестрель почувствовал, что не может дышать. На балкон вышла молодая женщина, двое дюжих стражников держали её. Она повела плечами, сбрасывая их руки, и с вызовом вздёрнула подбородок. И тут же у неё на лбу вспыхнула овальная капля полуденного солнца. В толпе пробежал шепоток.

Саллементро не сводил с неё глаз. Сердце в груди замерло, в голове звучала песня, которую он когда-то сочинил. Да, это она. Та, о ком ему твердят уже двадцатое лето. Женщина из снов говорила правду. Миг – и Саллементро ощутил болезненную связь между собой и этой красавицей с печальным лицом, которая строго и торжественно смотрела со своего балкона. Наконец он нашёл её. И должен её защищать.

Напряжение, которое росло все утро, внезапно разрядилось. Люди выкрикивали слова одобрения, кто-то качал головой, кто-то заплакал.

– Кто это? – прошептал Саллементро.

– Его любовница – ответил его сосед, коренастый пожилой господин. – Думаю, за такую и умереть не жалко. Сударь, умоляю вас, скажите: как её зовут?

– Да на здоровье. Элиссандра Квин.

Следующая фраза потонула в рёве фанфар, которые возвестили о прибытии короля.

Никто из прежних властителей Таллинора не мог похвастаться столь славным правлением, как король Лорис и королева Найрия, а об их крепком и счастливом союзе в соседних королевствах ходили легенды. Однако сейчас, как отметил Саллементро, венценосных супругов трудно было назвать счастливыми. Они держались скованно, взгляды растерянно блуждали. Король и королева словно не замечали приветствий своих подданных, – которые, впрочем, особого пыла не проявляли, – а на Элиссандру Квин даже не взглянули. И хорошо, что не взглянули, подумал Саллементро. Видели бы они, с какой неприкрытой ненавистью эта девушка смотрит на короля.

– Если бы взглядом можно было убить, Лорис уже бился бы в предсмертных корчах, – пробормотал мужчина, стоявший перед Саллементро.

– Она может убивать взглядом, болван, – бросил другой. – Она же из Неприкосновенных, забыл? Для неё это как чихнуть. Видишь камушек у неё на лбу?

Саллементро слышал про Неприкосновенных. И узнал овальный архалит – знак принадлежности к ордену женщин, наделённых способностями творить волшебство, которые живут в монастыре на севере королевства. Они защищены от преследований, но Инквизиция не даёт им пользоваться своей силой, принуждая носить волшебный камень. Когда женщина заявляет о желании стать Неприкосновенной, ей ко лбу прижимают овальный архалит. Если у неё действительно есть дар, камень прилипает к её плоти… и остаётся там навсегда. Она больше никогда не сможет творить волшебство, но и для чужих чар становится неуязвимой.

– И что это за камень? – спросил Саллементро у ближайшего соседа, который выглядел весьма осведомлённым. – Что он означает?

– Ты, наверное, южанин, менестрель, раз не знаешь про архалит! – воскликнул горожанин.

– Просвети меня, – отозвался Саллементро. – И я сочиню об этом песню.

Он уже понял, что ему попался весьма словоохотливый собеседник.

– Архалит носят те, кто находится под защитой короля. Ни один человек и пальцем её не тронет. Никогда. И к этим свиньям из Инквизиции это тоже относится.

Саллементро кивнул и снова стал разглядывать молодую женщину на балконе. Мерцающий камень словно притягивал его взгляд, а в голове сами собой складывались первые строфы новой баллады. Это будет его лучшая песня… или, по крайней мере, одна из лучших.

– Трепещите! – зычно прокричал глашатай. – Узрите осуждённого!

Несколько девушек в толпе зарыдали. Саллементро был поражён. Люди ещё не успели увидеть этого человека, а уже приветствуют его! Он снова посмотрел на балкон. Смертоносный взгляд Элиссандры Квин больше не был устремлён на короля. Теперь она следила, как ведут её любовника.

Одна из рыдающих девушек не выдержала и упала в обморок; Саллементро помог её друзьям поднять юную даму на ноги. По мере приближения осуждённого толпа все больше волновалась. Наверно, это человек особенный, решил Саллементро, если люди, не скрывая своих чувств, оплакивают его участь.

И он был прав.

Осуждённый Торкин Гинт, прищурился, глядя на полуденное солнце. После семи дней, проведённых в тёмной башне, солнечный свет резал глаза. Звон в ушах заглушал почти все звуки, которые раздавались во дворе замка. Справа и слева ровным строем шли воины; он был знаком с каждым из них и знал, с каким нежеланием они ведут его на казнь. Его – Тора, любимого сына Таллинора. А эти люди – воины отряда «Щита», лучшего в Королевстве… Они учили его, помогая достичь мастерства во всём – от питья эля до владения клинком. Но никто из них не знал, что ему не нужно никакое оружие, сделанное руками человека, подумал Тор. Боги наделили его великим даром. Этого было бы достаточно, но Тор дал клятву, что сегодня не воспользуется этой силой. Ради безопасности Элиссы Квин. Он примет смерть – достойно. Он встретит свою судьбу лицом к лицу.

Он шёл мимо женщин, в чьих рыданиях он слышал отголосок своего страха. Женщины не скрывали слез. Лица мужчин ничего не выражали, но Тор знал: эти люди благодарят богов, что не оказались на его месте.

Сердце Тора билось так сильно, что он почти не сомневался: оно разорвётся прежде, чем в него попадёт первый камень. Король, которого он так любил, выбрал для него самую ужасную казнь, какую только можно было придумать. Да, ему страшно. Удивительно, что он способен не только держаться на ногах, но и идти.

«Держись, мой мальчик, и покажи им, какой ты храбрый. И не позволяй этому вонючему ищейке Готу получать удовольствие, наблюдая за твоими страданиями».

Он снова и снова заставлял голос Меркуда звучать у себя в голове. Но сказать легче, чем сделать. Кстати, когда его наставнику позволили в последний раз его навестить, старик вёл себя странно.

Меркуд схватил Тора за руку.

– Ты мне веришь?

– Я всегда вам верил, – соврал Тор. Он слишком много знал о прошлом Меркуда и не сомневался, что ни одного слова старик не произнесёт просто так, без оглядки на свою тайную цель.

– Ну, тогда поверь мне снова.

Голос Меркуда, обычно певучий, стал хриплым и низким от боли. Этот парнишка был ему как сын, и старик едва сдерживался, чтобы ничем не выдать страха и беспокойства при мысли о его участи. Впрочем, не только его.

Но что выйдет из этой безумной затеи? Можно ли по-настоящему совладать с подобной силой?

Это последний раз, когда он может обнять этого славного юношу. Юношу, которого он сознательно предал.

Старик быстро и крепко поцеловал Тора в висок, потом встал и постучал своей тросточкой в тяжёлую деревянную дверь камеры. Почти тут же она распахнулась, но прежде, чем тюремщик зашёл внутрь, Тор заметил слезы в глазах учителя. В этот миг Меркуд повернулся. Казалось, он постарел лет на сто. Теперь он заговорил так тихо, что лишь Тор с его превосходным слухом мог разобрать слова. Впрочем, никто другой всё равно бы ничего не понял: это был особый, тайный язык.

– Что бы сегодня ни случилось, доверься мне и слушай только меня. Не шум, не собственные страхи – только меня.

Я приду.

Тор мрачно кивнул. Ещё бы поменьше тумана… Ладно, уточнять уже некогда. Тем более что из этой затеи всё равно ничего не выйдет.

– Обещай, что будешь сильным – ради неё и ради меня.

И постарайся простить короля. Он сам не ведает, что творит.

С тем Меркуд и ушёл.

Внезапно Тор почувствовал себя очень одиноким. Достучаться до Элиссы, обращаясь к ней мысленно, не получалось. Конечно, она опять носит архалит. Они думают, что архалит навсегда стал её частью. Они не знают о силе, которой обладает он, Тор – силе странного волшебства, для которого нет имени, но которое позволяет снять камень одним прикосновением. Теперь Элиссе придётся носить камень до конца жизни. Они заставят её. Уже этого достаточно, чтобы их ненавидеть.

Однако Элисса избежит зверской расправы, которая ожидает его самого. Хоть чего-то удалось добиться… Тор убедил короля простить её: по его словам, им самим двигала не любовь, а похоть. Он отметил, как легко уступил Его величество Лорис. И понял, почему – как и королева Найрия. Ведь все так ясно… Очарование… желание… похоть…

Да, Тор понимал. Элисса немыслимо красива; если красота спасёт её от смерти, то почему бы и нет?

У двери камеры деликатно кашлянул тюремщик. Так бывает: надо что-то делать, и сделать ничего невозможно. Тор ему нравится. Всегда нравился. Он всем нравится, верно? Тюремщик собрался было закрыть дверь – так тихо, как только возможно, в надежде хоть немного поддержать пленника:

– Теперь уже недолго осталось, парень. Может, час или два.

Эти слова не принесли облегчения. Тор сломался. Он заплакал.

Он плакал от жалости к самому себе. Его смерть будет ужасна. Он оплакивал собственную глупость, которая привела его к этому. Он плакал из-за Элиссы, которая никогда не просила от него ничего, кроме его любви. А он предавал её. Он предавал её дважды. Он плакал о своих родителях. Приедут ли они в Тал, чтобы стать свидетелями безвременной гибели своего прославленного сына? Но сильнее всего отчаяние охватывало Тора при мысли о двух малышах, новорождённых, которых он никогда не знал. Даже их мать, его возлюбленная Элисса, не может сказать, живы они или нет. Это его третье предательство. Теперь он умрёт, и она никогда не узнает правду.

– Тор…

Кто-то тихо позвал его по имени. Херек. «Тор, тебе помочь?»

Что-то не так? Резкий солнечный свет, крики толпы, стук собственного сердца. Это слишком. Теперь ему предлагают сесть на стул. Это Стул Проклятого – так бы сразу и сказали. Теперь ему предстоит сидеть и слушать, почему его должны закидать камнями. Чистой воды формальность: всем и каждому известно, за что Торкина Гинта должны казнить. Но Стул Проклятого – это леденящее кровь напоминание о неизбежности смерти… последнее напоминание. Неприятная процедура, которая ещё немного оттягивает наступление неизбежного. Осуждённому даётся несколько минут, чтобы покаяться в грехах, попросить прощения, воззвать к милосердию – что угодно. Зрители, как обычно, жаждут крови, но надо дать им возможность понаблюдать за страданиями и ужасом жертвы, которые наполняют последние минуты человека перед казнью.

Тор сел. Внезапно он почувствовал какую-то странную оглушенность и уставился на пыль под ногами. Он не мог ни на кого смотреть. Один из самых именитых вельмож, который председательствовал на суде в Тронном Зале, развернул пергамент и зачитал список обвинений. Скоро огласят и приговор, но сначала должен выйти палач.

Слушать это снова было невыносимо. И Тор просто ушёл в себя. Окружающие исчезли; не видя и не слыша никого вокруг, он позволил мыслям устремиться в прошлое. В те дни, когда всё это началось. Тот чудный день в местечке под названием Твиффордская Переправа, семь лет назад…

Глава 1
Клеймение у Твиффордской Переправы

Торкин Гинт был юн, любил приключения, а потому изнывал от скуки. Быть учеником писаря! Он ненавидел это занятие, но ожидали, что он станет славным продолжателем славного дела Джиона Гинта. Тор не раз замечал, как отец щурится, глядя на письмо, которое писал под диктовку Вдовы Элай. Глаза у отца слабеют, и не за горами день, когда сыну придётся занять его место.

День обещал быть тёплым, солнечным. И этот день им с отцом придётся провести за работой в Твиффордской Переправе. Трудно себе представить более тихую, сонную деревушку. Тору хотелось орать от злости, когда вдова Элай в очередной раз завела свою песню про боли в бедре. От мрачных размышлений его отвлёк Бодж, старый пёс мельника. Подковыляв к ореховому дереву, в тени которого стояла конторка, Бодж ткнулся носом в руку Тора. Дни, когда он был прекрасным мышеловом, давно миновали, но старого разбойника по-прежнему любили все.

Глядя, как отец пытается разобрать каракули вдовы, Тор почувствовал себя неловко и поспешил предложить помощь. Да, скучнее жизнь быть просто не может, со вздохом подумал он, макая перо в чернила.

Уныло выводя строчки, Тор думал о вещах несколько более привлекательных, чем больное бедро старой карги.

Например, о двух восхитительных холмиках под рубашкой у Элиссы Квин. Должно быть, его выдала мечтательная улыбка, потому что возмущённое «кхе-кхе!!!» вернуло его к унылой реальности. Отец тоже внёс свою лепту в это возвращение, наградив Тора тычком под рёбра: он-то знал, что его сын – мечтатель, каких поискать.

Потирая бок, Тор бросил на отца гневный взгляд… и вдруг застыл. Зловещий звук, коснувшись ушей, заставил его насторожиться. Слух у юноши был невероятно чутким: мать всегда говорила, что Тор способен слышать дыхание птиц среди ветвей. «Дар небес» – так она это называла. В конце концов, Тор понял, что она имела в виду, не называя вещи своими именами. У него есть особые способности, не свойственные большинству людей. В нынешние времена такие способности могут очень серьёзно осложнить жизнь. Если ты Чувствующий, ты проклят. Вот почему мама говорила об этом так. Вот уже пятнадцать лет.

Вдова Элай продолжала бубнить, словно не замечая, что длинные ноги юного писца уже не торчат из-под конторки. Ещё через миг Тор встал. Единственным, кто обратил на это внимание, был Бодж – его разбудили. Все ещё сонный, пёс с недовольным видом потрусил прочь.

Тор прислушался. Всадники! Много всадников, скачут быстро. Юноше не нужно было видеть их, чтобы понять: пришла беда. Ошарашенный, Джион Гинт видел, как чернила, пергамент и перья летят на землю, потом понял, что его сын кричит.

Слишком поздно. Ещё миг – и всадники галопом влетели на деревенскую площадь. Их было двенадцать. Один из скакунов затоптал Боджа, который перебегал улицу.

Их предводителя Тор узнал сразу, хотя никогда прежде не видел. Ибо этого человека трудно было с кем-либо спутать – те, кому доводилось с ним столкнуться, не жалели красок, описывая Инквизитора Гота.

Лицо Инквизитора напоминало искорёженную маску. Изрытое шрамами, слева оно было совершенно неподвижным, а правая сторона непрестанно подёргивалась, отчего правый глаз часто моргал. Потрясённые, напуганные, жители деревеньки смолкли. Гримаса Инквизитора превратилась в омерзительную ухмылку. В этот момент умирающий Бодж попытался укусить лошадь Гота за ногу, и один из подручных Инквизитора прикончил пса, ткнув его мечом в живот и заодно прекратив его мучения. Тор мысленно снял шляпу, отдавая должное отваге старика. Кое-кто из крестьян поморщился при виде этого жестокого и бессмысленного убийства, но страх перед Инквизицией был слишком велик и слишком глубоко укоренился, и никто не посмел открыть рта.

Тор моргнул своими удивительными васильковыми глазами. Он чувствовал, как в нём собирается сила. Наверно, отец тоже это почувствовал, потому что схватил сына за плечо.

– Не делай глупостей, Торкин.

Инквизитор Гот разглядывал жителей деревни. Селяне притихли, ловя каждое движение этого человека, которого за глаза поминали лишь с бранью и проклятьями. Он приехал, чтобы отдать некий приказ, и это было неизбежно. Но Гот не спешил. Он наслаждался их страхом. Он вызывал страх всегда и повсюду одним своим появлением.

Однако стоило Готу нарушить молчание, страх Тора сменился удивлением. Голос у Инквизитора был высоким, почти женским. У непривычного человека это неизменно вызывало шок.

– Итак, добрые люди, со дня нашего последнего посещения прошло немало времени. Как я вижу, вы заново отстроили своё питейное заведение, – он кивнул в сторону постоялого двора «Белый олень». Три года назад, зимой, во время визита Инквизиторов, от гостиницы осталась груда головешек. Потный хозяин постоялого двора застонал, и цепкий взгляд зорких глазок Гота тут же устремился в его сторону.

– А-а, вот и Паул, владелец заведения, – проворковал Гот. – Не волнуйся, Паул. Я уверен: на этот раз ваша деревня даст мне то, что нужно.

Его подручные, в одинаковых траурных плащах с пурпурным подбоем, хмыкнули.

Тор первым заметил какое-то движение у них за спиной. На площадь не спеша выехал ещё один всадник. Он был стар, волнистые волосы, выбивающиеся из-под широкополой шляпы, давно побелели, бороду пробила седина. Натянув поводья, старик остановил своего красавца-вороного и некоторое время наблюдал за происходящим, затем подъехал ближе.

Рус, помощник Гота, тоже заметил незнакомца и подал знак своему начальнику. Гот обернулся, раздражённо возвёл очи горе и выругался.

– Какая злая сила принесла тебя, Гот? – заговорил незнакомец. – Скажи мне: может быть, какой-то несчастный ребёнок увидел облако в виде хищного зверя, и теперь тебе не уснуть? Или этот несчастный пёс, которого ты прикончил, обладает каким-то особым даром? Например… чует, что мясо с душком?

Кто-то из селян чуть слышно фыркнул, но никто по-прежнему не произнёс ни звука. Люди, которые осмеливались бросить вызов Готу, обычно не заживались на свете и поэтому не могли поделиться опытом. Тор незаметно шагнул в сторону, чтобы лучше видеть, и с удовольствием отметил, что лицо Гота побагровело – в точности под цвет пурпурной лепты-перевязи, знака его должности.

– Я исполняю свой долг перед королём, Меркуд Облегчающий Страдания. Как и ты.

Гот пытался сохранять невозмутимый вид, но было ясно, что он готов разорвать придворного лекаря голыми руками за то, что тот появился столь не вовремя. Старик усмехнулся.

– Никогда не равняй моё ремесло со своей грязной работой, деяниями, Гот.

– О-о, я непременно передам это Его величеству, – медовым голоском пропел Гот. Он уже немного оправился.

– Не трудись, – старик покачал головой. – Я сам ему доложу – когда в следующий раз буду обедать с Их величествами.

Меркуд знал, что заденет Инквизитора за живое. Гот имел право действовать именем короля – но у Его величества Лориса нет друга ближе, чем он, Меркуд. И лекарь пообещал себе серьёзно поговорить с королём по поводу Инквизитора.

Меркуд с грустью подумал, что в Твиффордской Переправе снова нашлось кого «усмирять» – иначе бы Гот сюда даже не заглянул. Лорис не только не отменил варварский закон, согласно которому все Чувствующие – люди, обладающие даром творить волшебство, – подлежали наказанию, но и настаивал на его соблюдении. Столетиями ни в чём не повинные люди подвергались преследованиям. Несомненно, рано или поздно это должно закончиться. Потому что именно эти люди станут теми, кто спасёт бесценный престол Таллинора. Старый лекарь уже давно пришёл к такой мысли.

Конюх подошёл к Меркуду и взял его коня под уздцы, но старик даже не шевельнулся. Он в упор смотрел на Инквизитора. Тот кипел от ярости: Меркуд испортил ему все удовольствие. Маска любезности была сброшена, Гот жестом приказал Меркуду посторониться и обратился к жителям деревни. Теперь, когда он заговорил громче, его высокий голос стал невыносимо резким:

– Мы приехали за женщиной, известной как Мария.

В толпе раздался женский вскрик, и площадь тут же огласилась причитаниями. Ухмылка Гота стала чуть шире: эти звуки ласкали его слух.

– Она Чувствующая! – громко прокричал он, перекрывая шум. – И ей нет места в нашем обществе! Именем Его величества короля Лориса я налагаю на неё арест. Немедленно приведите сюда эту женщину… или ваша деревня будет сожжена.

Все взгляды обратились к четырём женщинам. Старшая, рыдая, упала в пыль и, ломая руки, в бессилии выкрикивала проклятья. Это развеселило Инквизиторов. Когда две другие женщины, явно её дочери, сжали друг друга в объятьях и заплакали, всадники начали ухмыляться открыто. И лишь младшая, молоденькая дурнушка, стояла неподвижно. Её тёмные с поволокой глаза сурово и неотрывно смотрели на Гота.

Тор чувствовал, как в ней растёт сила. Откуда? Девушка казалась такой хрупкой… Это напоминало напор воды, готовой вот-вот прорвать плотину. Ещё миг – и волна мощи обрушится на Инквизитора. И в этот миг Тор услышал голос. Спокойный, глубокий, он звучал прямо у него в голове, хотя слова были обращены не к нему.

«Это не поможет, Мария. Архалит надёжно их защищает. Иди спокойно, и тогда твои сёстры и мать останутся живы. Если ты станешь сопротивляться, то у него будет повод убить и тебя, и твою семью. А он хочет именно этого».

Голос звучал уверенно, но мягко.

Тору показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он растерянно огляделся. Кто это говорит? Кто на такое способен? Не понимая толком, что творит, юноша мысленно обшаривал окружающее пространство – так тычут прутиком в землю, надеясь обнаружить кротовину… пока не вернулся к старику.

Через долю секунды, в ужасе от содеянного, Тор шарахнулся назад. Слишком поздно. Незнакомец изменился в лице: несомненно, он был потрясён. Юноша отвёл глаза и заставил себя смотреть на Марию, которую подвели к Готу. Двое всадников в чёрном и пурпурном пытались поставить её на колени. Но старику не понадобилось много времени, чтобы найти того, кто его обнаружил.

Взгляд лекаря прожигал Тору висок. Да, это именно Меркуд. Именно он мысленно говорил с Марией. Бежать отсюда, быстрее… Нет, это слишком рискованно. Как он мог так сглупить? Столько лет держать себя в узде – и вот… Инквизиторы, похоже, ничего не заметили. Однако Тор знал, что отныне отмечен клеймом, от которого уже не удастся избавиться. Тот, кто поставил на нём эту метку, по-настоящему искушён в Искусстве Силы – не в пример ему самому. И способен скрывать своё умение, как и он.

– Идём отсюда, отец, – пробормотал Тор, поспешно наклонился, чтобы подобрать рассыпанные перья и пергамент, и виновато кивнул Вдове Элай. Но та была настолько захвачена отвратительной сценой, которая происходила на площади, что забыла, наверно, даже о своём бедре.

– Торкин… – Джион Гинт схватил сына за руку. – Он ожидает, что мы будем присутствовать при клеймении. Мне это тоже не нравится, но мы должны остаться, иначе нам тоже достанется.

Тор посмотрел на Меркуда. На этот раз их взгляды встретились. На лице старика всё ещё было написано удивление.

В это время Гот рассказывал собравшимся, как ему удалось найти Чувствующую, и выразил удивление по поводу её глупости, поскольку она использовала свой дар так неосторожно. Наконец повествование было закончено.

– Приступайте! – скомандовал он.

У Марии началась истерика. Она вырывалась и царапалась, потом попыталась прибегнуть к волшебству. Однако, как и предупреждал Меркуд, и Инквизиторы, и их лошади были защищены таинственным архалитом. Он не просто отражал её удары, но и возвращал их обратно.

Тор не мог дольше наблюдать её муки. Не долго думая, он собрал силу и представил, что швыряет её, как снежок. Девушка безвольно осела на землю. Старик на вороном коне явно понял, что это произошло не просто так: Тор ощутил его ужас, но не осмелился снова поднять глаза. Мать Марии взывала к богам, моля их покарать негодяев, которые отняли у неё дочь.

Её услышал лишь Тор. Инквизитор Гот был слишком увлечён, наблюдая за расправой. Один из его подручных достал из мешка что-то вроде уздечки из сыромятной кожи, на которой сиял большой овальный камень. Двое других по-прежнему прижимали обмякшее тело Марии к земле, в чём уже не было необходимости, а ещё один приподнял ей голову. Рус натянул на неё уздечку. Это была самая настоящая уздечка, даже с металлическим трензелем, который теперь оказался во рту у девушки. Мария очнулась и начала тихонько всхлипывать: трензель больно давил ей на язык. Мужчины затянули уздечку на затылке и закрепили двумя штырями. Грубые руки подняли девушку и сорвали с неё одежду. Теперь она стояла, едва держась на ногах – голая, дрожащая, онемевшая от ужаса, с отвратительной сбруей на голове.

Большинство мужчин отвели глаза. Им было стыдно смотреть на Марию. Стыдно, что её обнажили перед ними, стыдно, что они не смогли её защитить.

Торкин чувствовал, что больше не в силах сдерживаться. И тут у него в голове снова зазвучал голос – такой же уверенный и спокойный:

«Твоё время ещё не пришло, мой мальчик. Сиди тихо».

И в висок снова впилось раскалённое жало. Тор был слишком ошарашен вторжением в своё сознание, и сила, которая росла в нём, схлынула.

Тем временем к Марии подвели деревенского кузнеца. В его руках было клеймо со звездой – ненавистным знаком, которым помечают Чувствующих.

– А теперь, кузнец, – проговорил Гот, – заклейми её, как было сказано. Или… тебе конец.

Кузнец хорошо знал Марию. Эта девушка очень нравилась его единственному сыну, славному серьёзному пареньку. У них уже шли разговоры о свадьбе… Он стоял с клеймом в руке и не мог пошевелиться.

– Выполняй приказ! – взвизгнул Гот, срывая голос. Кузнец словно ничего не слышал. В гневе Инквизитор спрыгнул с лошади и вырвал дымящееся клеймо из его безвольно опущенной руки.

– Убей его, – бросил он своему помощнику.

Рус не имел ничего против. Один удар – и голова кузнеца покатилась по земле, пока не наткнулась на изуродованное тело Боджа. В толпе раздались вопли ужаса. Но Гот не обращал внимания ни на них, ни на обезглавленное тело, которое все ещё дёргалось, выплёскивая кровь. Убедившись, что его подручные достаточно крепко держат девушку, он с яростью вдавил конец дымящегося железного прута в её маленькую грудь, затем в другую. К запаху крови примешался отвратительный смрад палёного мяса. Гот выдержал паузу и закончил работу, прижав клеймо к её промежности.

– Итак, мы избавились ещё от одной носительницы зла, – объявил он, обращаясь к бледным, потрясённым селянам. – Больше она не сможет соблазнять мужчин, плодить ублюдков и передавать им своё проклятое умение.

И, как ни в чём не бывало, обратился к хозяину постоялого двора:

– Мы проделали долгий путь по пыльным дорогам и хотим пить.

Тот молча ткнул пальцем на дверь своего заведения.

Инквизиторы, которые держали Марию, швырнули искалеченную девушку на телегу. Словно забыв об опасности, односельчане собрались вокруг Марии. Одни укрывали её своей одеждой, другие ласково поглаживали по голове, обещали позаботиться о её семье. Но она никого и ничего не слышала.

Один из мужчин поднял голову кузнеца и почтительно положил её на окровавленный труп – так кладут шлем на грудь павшего в битве воина. Несколько человек тут же подошли, подняли тело и унесли прочь.

К Боджу никто не прикоснулся.

Надо убираться отсюда, и побыстрее. Эта мысль возникла у Тора первой и теперь вернулась снова. Широким шагом – чтобы никто не подумал, что он торопится, – юноша направился к отцовской повозке, бросил чернила, перья и пергамент сзади под навес, взобрался на козлы и взял вожжи. Снова взглянуть на странного старика в широкополой шляпе он не посмел. Едва отец оказался рядом, Тор гикнул, и Сударыня повлекла повозку в сторону Гладкого Луга – деревни, расположенной в нескольких милях восточнее Твиффордской Переправы, где они будут в безопасности.