Текст книги "Огненная проповедь"

Через три дня после того, как мы свернули от реки на запад, нам попалась первая деревня. Она напоминала ту, где выросли мы с Заком, хоть и была гораздо меньше – вокруг колодца располагалось не больше пятнадцати домов, за которыми простирались поля и фруктовые сады. Неподалеку от большого амбара работали люди. Должно быть, стояла середина лета: поля уже скосили, но сады цвели еще пышно, так что мы могли укрыться в густой листве. В траве лежали упавшие яблоки, бурые и сморщенные. Мы съели по три яблока в полном молчании, издавая лишь равномерный хруст и выплевывая косточки.

– Альфы или Омеги? – спросил Кип, рассматривая деревню сквозь ветви.

Я махнула рукой на поля и яблони.

– Земля хорошая. Думаю, что Альфы.

– И взгляни на задний двор большого дома, – он указал на длинный узкий сарай, разгороженный на секции, в каждую из которых вела отдельная дверь.

– Что это?

– Это стойла для лошадей.

– Как ты мог узнать стойла, не помня при этом собственное имя?

Он раздраженно пожал плечами.

– Так же, как я помню, как разговаривать или плавать. Каким-то образом пропали только личные воспоминания. В любом случае, мы знаем, что это территория Альф.

– Тогда давай наберем столько яблок, сколько сможем унести, и пошли отсюда.

Он кивнул, но не сдвинулся с места. В одном из домов открылась дверь, и женский голос пронзил полуденный воздух. Я потянула его за руку.

– Кип? Нам надо идти.

Он повернулся ко мне.

– Ты умеешь ездить на лошади?

Я округлила глаза.

– Омегам не позволено ездить на лошади.

– Ну а раньше, когда вас с Заком не разделили?

– В нашей деревне не было лошадей, только несколько ослов. Но другие не давали нам на них кататься.

– Но ты видела, как это делается. Те всадники, у реки…

– Я знаю, где у лошади зад, где – перед, если ты это имеешь в виду. Ну и когда люди Зака забрали меня из поселения, то везли верхом, хотя это вряд ли считается. И ты тоже не умеешь, да?

– Не умею. По крайней мере, мне так кажется, – он улыбнулся мне. – Но я не прочь попробовать.

* * *

Мы подождали, пока совсем стемнело. Сидя на ветке яблони в дальнем конце фруктового сада, мы наблюдали, как из школы вышли дети, не больше десятка, и затеяли игру на траве вокруг колодца.

– Не тоскуешь?

Я покачала головой.

– У меня такого не бывало. Разве что в раннем детстве. Нас не разделили, поэтому мы не могли ходить в школу. А другие дети нас избегали. И мы всегда играли только с Заком вдвоем.

– Удивительно, что ты не кажешься странной. Если не считать твоих видений, что помогли нам с побегом, я имею в виду.

Я улыбнулась.

– А ты не тоскуешь?

– По определению, нельзя тосковать, если ты ничего не можешь вспомнить, – ответил он. – Полагаю, потеря памяти имеет свои преимущества.

В сад доносились крики и смех детей.

– Посмотри на них: ни одной недостающей конечности или прочих изъянов. Идеальные маленькие Альфы с их идеальными маленькими жизнями.

– Это не их вина. Они просто дети.

– Знаю. Но они живут совсем в другом мире.

– Ты говоришь совсем как Зак.

– Не думаю, что у меня с ним много общего.

– Возможно, и нет. Но то, что ты сказал о другом мире – это его излюбленное высказывание. Все эти разговоры о разделении, о чем постоянно толкуют Альфы.

– Это факт. Взгляни сама – ты видишь хоть какие-то уродства или клеймо у кого-нибудь? У каждого из этих детей есть близнец, которого родители отослали прочь. И твоя семья Альфа тоже не слишком-то рвалась оставить тебя в своем мире, насколько я помню.

Я отвернулась.

– Существует только один мир.

Кип показал жестом на деревню.

– Хочешь пойти туда, представиться и попытаться объяснить им это? Ради бога.

Темнота постепенно сгущалась, и со стороны амбара возвращались люди. Женщина и мальчик развешивали постиранную одежду и простыни на веревке у колодца. Позже две гнедых лошади показались на дороге, ведущей с востока. Они тащили телегу, груженную бревнами. Кип подтолкнул меня. Впереди телеги сидел мужчина. Подъехав к деревне, он спрыгнул и повел лошадей. Из дома ему навстречу выбежала девочка, и вместе они отцепили повозку. Я внимательно наблюдала, пораженная, как они спокойно и ловко управлялись с такими большими животными. Девочка одна повела обеих лошадей в конюшню. Мужчина нежно похлопал по бедру одну из них, ту, что побольше, словно прощаясь.

Спустя некоторое время девочка вышла из конюшни и скрылась за дверью ближайшего дома. Другие дети тоже разбежались. Мужчины и женщины зашли в дома, и деревенский шум постепенно утих. Я чувствовала неловкость, наблюдая за этими людьми, которые даже не подозревали об этом, будто тайком вторгалась в их жизнь. Из трубы одного или двух домов начал клубиться дым.

Кип выказывал нетерпение, но я заставила его ждать, пока не станет совсем темно и не погаснет свет в окнах домов. С первого дня нашего побега мы благодарили судьбу за прекрасную погоду, но теперь, как только мы вышли из тени деревьев, мне захотелось, чтобы нас укрыл туман или дождь. Проходя мимо веревки с постиранным бельем, я почувствовала, что меня дернули за рубашку, а повернувшись, увидела, как Кип показывает на развешенную одежду.

– Украсть одежду? – воскликнула я беззвучно.

– Мы возьмем их лошадей. Не думаю, что пара брюк многое изменит. – В тишине спящей деревни его шепот казался очень громким.

– Но лошади нам необходимы, – поморщилась я.

– Не тебе же пришлось последние две недели носить самодельную юбку. Я буду выделяться, куда бы мы ни пошли.

– Прекрасно, но давай быстрее, – я махнула головой в сторону конюшни. – Встретимся там.

Я вошла и на некоторое время замерла, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Когда же проступили очертания лошадей, я вновь поразилась их впечатляющим размерам. Стоя в двух раздельных стойлах, они издавали непривычные звуки: храпели и стучали копытами, переминаясь с ноги на ногу. На стенах висели уздечки, а седла громоздились на низкой балке у входа. Однако ремни и хомуты выглядели для меня слишком сложно и малопонятно, поэтому вместо них я схватила две довольно длинные веревки, намотанные на гвоздь у двери. Сначала я подошла к лошади поменьше. Заметив мое приближение, она отступила, и я вздрогнула от громкого стука копыт, ударивших по задней стенке. Затем лошадь шагнула вперед и отодвинула меня головой, свесив ее над дверцей стойла. Она потерлась о мой бок и неожиданно укусила в бедро. Я едва сдержала крик, но когда прижала руку к укусу, обнаружила полный карман яблок. Медленно выдохнула и вновь шагнула вперед, протягивая в руке сморщенное яблочко. Лошадь взяла его, даже не показывая зубы. У нее оказались на удивление мягкие губы. Пока лошадь жевала, я медленно закинула веревку вокруг шеи, затянула петлю и, вспомнив, как делал мужчина с повозки, легонько шлепнула ее по боку, надеясь завоевать авторитет, которого и сама не чувствовала.

Со второй лошадью дело спорилось быстрее. Я только достала яблоко из кармана, а она уже ждала лакомство и затем, шумно жуя, сама подставила шею. За несколько секунд я разобралась, как открыть ворота стойла и справиться с ними, удерживая обе веревки. Боялась, что лошади рванут вперед, на волю, но они, напротив, не проявляли особого энтузиазма, и пошли за мной только после того, как я сильнее потянула за самодельные поводья и поманила яблоком. Лошадь, что покрупнее, вздохнула точно так же, как вздыхал Кип, когда я его будила по утрам.

Выводя их из стойла, я вспомнила, как громко неслись другие лошади по горному сланцу, когда мы с Кипом убегали, и приготовилась к шуму, но здесь земля была мягкой, усыпанной соломой, и приглушала стук копыт.

Когда вышла с лошадьми из стойла, я увидела, что в темноте поджидает незнакомая фигура и в первый момент напугалась, не признав Кипа в чужой одежде. Он смотрел, как послушно следовали за мной обе лошади.

– Это тоже твои провидческие штучки? – спросил он. – Ты умеешь с ними общаться?

– Не говори глупости, – фыркнула я. – Просто дала им по яблоку.

Я протянула ему веревку от лошади покрупнее.

– Разве мы не должны иметь седла и все прочее?

Я взметнула брови.

– Некоторым прямо не угодишь. Бери уже.

– А я даже обувь раздобыл, – похвастался он, вытянув ногу так, чтобы я полюбовалась его сапогами, перепачканными в грязи. – Их оставили за дверью у большого дома. Не сказать, что идеально подходят, но я не решился постучаться к ним и попросить размер побольше.

Мы остановились на маленькой лужайке между конюшней и колодцем. С одной стороны шла низкая стена. Я вела коня, придерживаясь этой стены.

– Ты сказала, что знаешь, где у них перед, верно? – напомнил Кип, глядя на меня, пока его лошадь принялась щипать травку.

– Тихо, – отмахнулась я, пытаясь взобраться.

Я обхватила руками теплую шею лошади и после нескольких неуклюжих попыток закинула ногу ей на спину. Лошадь издала угрюмое ржание. Вторая немедленно вздернула голову и тоже заржала. Кип попытался подтянуть лошадь ближе к стене, но она встала как вкопанная в трех футах и продолжила есть траву, вырвав веревку из его рук.

Теперь Кип казался мне далеко внизу. Я видела, как он медленно подошел к своей лошади, подобрал веревку и снова потянул, на этот раз нежнее. Лошадь хмыкнула, топнула копытом, но не сдвинулась с места. Тогда Кип попытался запрыгнуть без опоры, но лишь скользнул по ее спине, сорвался и тяжело рухнул вниз. Лошадь попятилась, наткнулась на мою, которая тут же начала свой безумный танец, оглашая спящую деревню громким ржанием. В ближайшем доме раздались крики, зажегся свет. Распахнулась дверь, и на улицу выбежал мужчина, лампа в его руке, покачиваясь, прорезала светом темноту. За ним показался еще один с горящим факелом.

Я гадала, как заставить упрямое животное тронуться, но факел решил эту проблему: испуганная лошадь рванула через лужайку. Мне пришлось низко пригнуться, вцепившись в ее шею, когда она пронеслась мимо развешенного белья к дальней стороне колодца, где, вероятно, думала укрыться. Но Кип все еще не сел верхом. Он стоял, сжимая веревку, всего в дюжине футов от мужчин, которые надвигались со стороны стены. Его лошадь, как и моя, бросилась прочь от горящего факела, и Кип побежал следом. Его наполовину тащило, но он не отставал.

Теперь его скрывала большая белая простыня, сквозь которую вся эта сцена напоминала игру теней в свете факелов. Я видела, что двое мужчин догоняли Кипа, слышала крики людей из разных домов.

– Воры! – вопила женщина, и затем, когда к колодцу со всех сторон хлынули еще люди с зажженными факелами, стало достаточно светло и они смогли разглядеть Кипа.

– Омеги!

Толпа стремительно росла, и по их силуэтам я заметила, что люди были вооружены. Кто не держал факел, сжимал серп или секач. Один бросил веревку с петлей в сторону Кипа. Я попыталась пригнать мою лошадь к Кипу, но та лишь дрожала, не двигаясь с места. Человек снова попытался закинуть петлю на шею лошади Кипа, но веревка оказалась слишком коротка. Когда лошадь пробегала мимо колодца, Кип вскочил на круглый бортик и оттуда запрыгнул ей на спину. Несколько камней упали в колодец, но звука падающего на землю тела я не услышала, а чуть погодя увидела сквозь белую простыню силуэт Кипа, скачущего верхом на лошади. Потом простыня сорвалась с веревки и помчалась ко мне – это он, опутанный ею, несся вперед во весь опор, низко пригнувшись к шее лошади.

Однако людей становилось все больше, они выходили из каждого дома и надвигались со всех сторон поляны. Держа в руках горящие факелы, они, казалось, окружали нас огненным кольцом. Лошади в панике носились друг за другом по поляне. Кип старался освободиться от простыни, не выпуская при этом гриву лошади.

Кольцо всё теснее сжималось вокруг нас. Человек с факелом бросился ко мне и схватил за ногу, крепко сжав лодыжку. Я не могла вырваться из цепких рук. Жар его факела опалил колено. Но в следующее мгновение он вдруг оказался завернутым в простынь, которую бросил в него Кип. Я сбросила с себя горящую ткань. Моя лошадь сочла это сигналом и взмыла ввысь. Я наклонилась к факелам. Люди, что их держали, казались черными контурами, которые стремительно неслись всё ближе, но в последний миг отпрянули в стороны. Отдельные огни смешались в общее пламя. За спиной я слышала громкий и быстрый, как мое сердцебиение, стук копыт второй лошади. Я не смела оглянуться и проверить Кипа и лишь выкрикивала его имя. Когда тот, наконец, откликнулся сквозь неистовый топот, я услышала, как у меня вырвался наполовину всхлип, наполовину смех.

Глава 12

В первые минуты безумного галопа я боялась, что мы никогда не сможем остановиться. Но, однако, вскоре мы узнали, что лошади были на удивление ленивы. Как только первоначальная паника схлынула и огни деревни скрылись из виду, лошади пошли очень медленно, и только пинки могли заставить их идти чуть быстрее, а не плестись. Большую часть ночи мы ехали так: пинок, короткий рывок вынужденного бега, длинный период неспешного шага. Я даже не представляла себе, как утомительна езда на лошади. Мне казалось, что ехать верхом так же просто, как и сидеть, но приходилось постоянно прилагать недюжинные усилия, чтобы не упасть, отчего бедра и ноги болели от напряжения. Да и лошадь все время норовила остановиться пощипать травку, и только натянутая вокруг шеи веревка понуждала ее идти вперед. Когда я подхлестнула ее, чтобы ускорить шаг, она так меня подкинула, что чуть зубы не выпали.

Я знала или, может, чувствовала, что мы все еще движемся в юго-западном направлении, хотя мы свернули с дороги вскоре после деревни. Когда забрезжил рассвет, мы увидели, что вышли к широкой равнине, чью бескрайнюю ширь нарушали только кочки с высокой травой и крохотные пруды. Ступив на болота, лошади замедлили ход. На этот раз я позволила лошади рвать траву, растущую в сырой земле. Кип подъехал ко мне и осмотрелся.

– Если мы спешимся тут, то никогда их снова не оседлаем.

– А мне кажется, что без разъяренной толпы это будет сделать гораздо легче, – возразила я. – В любом случае, не думаю, что смогу еще долго оставаться верхом.

– А ты знаешь, как спешиваться?

Я пожала плечами.

– Определенно, это будет не так уж сложно. Я всю ночь только и делала, что старалась не упасть.

Всего в нескольких сотнях футов от нас я заметила небольшой подлесок.

– Мы можем поспать вон там.

– Прямо сейчас я могу спать где угодно.

Я перекинула ноги на одну сторону и соскользнула вниз, чуть споткнувшись, когда коснулась земли. С трудом выпрямившись, я поняла, что не чувствую ног. Зато лошадь радостно потрясла шеей. Кип тоже спешился и приземлился довольно ровно, но сморщился от боли в мышцах. Пришлось всячески уговаривать лошадей пройти еще немного, но как мы ни дергали веревки, те, покачиваясь, лишь медленно отступали назад.

Спустя немало времени мы, наконец, добрались до подлеска, что стал нам укрытием на ночь. Лошади жадно хлебали из пруда, пока я привязывала их веревки к веткам. Кип устроился среди деревьев на небольшом травянистом холмике, слегка вздымавшемся над болотистой равниной.

Он указал на себя с отвращением.

– Я наконец-то заполучил одежду, прекрасную чистую одежду, и вот, пожалуйста, теперь она пахнет лошадиным потом.

– Не думаю, что их запах намного хуже, чем наш за все эти дни, – вымолвила я, присев рядом с ним. Я достала из кармана два последних яблока, одно передала ему.

– Как думаешь, мы далеко ушли?

– Далеко. Много дальше, чем прошли бы за несколько дней пешком. – Я знала, что весь путь к побережью мы не сможем скакать верхом – Омеги на лошадях непременно вызовут подозрение, но каждый день приближал нас к Острову.

Он выплюнул косточки.

– Достаточно далеко, чтобы Зак прекратил нас искать?

Я покачала головой.

– Дело не только в нем. – Всю ночь напролет, даже верхом на лошади, я чувствовала Исповедницу, чувствовала, как ее мысли неотступно шли следом за нами. – Не то чтобы я думала, что он когда-нибудь прекратит поиски, но в основном это из-за нее. Не знаю, почему она так сильно нами озабочена. И почему она так заинтересована в защите Зака.

Кип прилег на спину.

– Она работает на него, верно?

– Что-то в этом роде, – ответила я. – Имею в виду, что она – все-таки Омега, а он – Альфа и занимает высокий пост в Совете, так что – да. Но, если честно, очень трудно представить, чтобы она вообще на кого-либо работала.

Мне вспомнился властный изгиб бровей Исповедницы. Кип снова сел.

– Я забыл. Это ведь твое. – Он снял свитер, который украл в деревне, затем – еще один, тот, который я одолжила ему в первый день.

Я надела его поверх рубашки. Свитер был грязный и сильно растянутый у горловины, ведь все эти недели Кип носил его вокруг пояса. Я осмотрела себя и засмеялась.

– Прости, – смутился он, надевая новый свитер. – Похоже, я испортил его.

– Одежда – это самое меньшее, что тревожит меня сейчас, как бы смешно я ни выглядела.

– А ты и не выглядишь смешно. Ты – красивая, – он произнес эти слова таким тоном, будто сообщил о чем-то само собой разумеющемся. Я растерялась, не зная, что ответить, но он уже откатился в сторону, приготовившись спать. – Грязная, конечно. И пахнешь лошадью. Но красивая.

* * *

С лошадьми всё было неоднозначно. С одной стороны, ехать верхом гораздо быстрее, а с другой – мы чувствовали себя более уязвимыми. Всадников заметить намного проще, чем пеших странников, и спрятаться им труднее, а двое Омег на лошадях будут привлекать внимание каждого, а не только солдат Совета, где бы мы ни ехали. Мы договорились оставить себе лошадей лишь на несколько дней, чтобы пересечь болотистую равнину, затем бросить их, когда доберемся до обитаемой местности.

Мы уже приноровились ездить верхом. Я поняла, что моя лошадь лучше реагирует, когда сжимаю ее ногами, чем когда дергаю веревку на шее. Кипу с его одной рукой взбираться на лошадь было по-прежнему непросто, но зато он хорошо держался верхом и быстро меня нагонял. Былая неуверенность, что сквозила в каждом его движении, куда-то исчезала. Даже наоборот, он хвастался своей посадкой, гарцевал вокруг меня, легко меняя темп.

Мы покрыли приличное расстояние, воодушевленные мыслью, что с каждым днем становимся ближе к Острову. Я видела его теперь все четче, будто он постепенно вырисовывался из тумана. Мне снились блестящие черные мидии, цепляющиеся за скалы у берега моря, я чувствовала свежесть соленого воздуха с легкой примесью запаха птичьего помета.

Ноги все еще болели от верховой езды, но я полюбила свою лошадь и часто вечерами подходила и прижималась к ее теплой шее, одной рукой теребя загривок, второй – поглаживая мягкий нос меж огромных пышущих ноздрей. Вопреки моим уверениям, Кип всерьез верил, что я общалась с лошадьми на психическом уровне. На самом деле, меня в них привлекало совсем другое, то, что поначалу даже обескураживало: лошади казались такими реальными, огромными и осязаемыми, но лишь в физическом смысле, а вовсе не в том, в каком я привыкла воспринимать людей, вокруг которых постоянно ощущала пульсирующее сознание.

Когда я стояла, прижавшись лицом к шее лошади, то закрывала глаза и представляла, что, возможно, так себя и чувствует обычный человек, не провидец, рядом с другим человеком. Просто близость и тепло другого тела. Ночами, лежа рядом с Кипом, я порой задумывалась, уж не из-за его ли потери памяти мне с ним так комфортно. Возможно, поэтому его разум не чувствовался так назойливо, как бывало с другими, точно без воспоминаний о прошлом в его голове царило спокойствие. Кип редко говорил о том, что с ним случилось, но меня неизменно удивляло, каким счастливым он казался. Мир в каком-то смысле был ему в новинку, и, невзирая на голод и усталость, Кип источал жизнелюбие. Однажды ночью он пытался объяснить свое состояние. Мы лежали на траве, прижавшись друг к другу, а неподалеку паслись лошади, привязанные к ветвям.

– Когда ты разбила резервуар, это было точно взрыв. Вот как я это почувствовал. Взрыв, но в хорошем смысле. И с этого момента всё будто разделилось на До и После. Именно в тот миг, когда ты разбила стекло, этот грохот и крушение стали для меня взрывом.

Я поморщилась, вспомнив взмах ключа и оглушительный звук, разорвавший тишину помещения. Он продолжал:

– Всё, что было прежде, потеряно для меня. Конечно, грустно. И я, само собой, предпочел бы знать свое прошлое. Однако всё, что случилось после того, как ты разбила резервуар, это После, это моя жизнь, мое настоящее. И я не могу это отрицать. Это то, что у меня есть. Трудно объяснить, но это будоражит, в известном смысле. Всё такое новое, непознанное.

Я вздохнула.

– Сам-то по себе я бы не был таким восторженным.

Но я понимала, что он имел в виду, и чувствовала за него ответственность. Ведь это я разбила резервуар и устроила «взрыв». Не могу сказать, разрушила ли я его старый мир или создала новый, а может, и то, и другое. Но в любом случае – поняла, что мы крепко связаны с того момента, как я ударила ключом по стеклу резервуара. А может, и с того момента, как мы встретились взглядом.

Пока мы шли через болота, нам попалось только одно поселение. Еще издали мы завидели холм, возвышающийся над болотом, очертания домов на его вершине и поля с посевами, разбросанные по его склону.

В таком богом забытом месте могли жить только Омеги, но мы все равно обошли их стороной и только после захода солнца. Здесь в пределах видимости не было никаких перелесков, но в полумиле к западу от поселения мы наткнулись на заросли камышей, столь высоких, что могли в них надежно укрыться вместе с лошадьми. Поэтому решили остановиться тут на ночлег.

Мы привязали лошадей, рассчитывая так и держаться на расстоянии и до рассвета отправиться в путь, но нас привлекла музыка. Звуки дудочек лились через болото. Когда ветер стихал, мы различали даже бренчание гитары. Я впервые слышала музыку за долгие годы. Еще в поселении кузнец по имени Сара, бывало, играл для нас на дудочке после сбора урожая или у костра среди зимы. Иногда мимо нашего поселения проходили барды-Омеги. В последний неурожайный год несколько бардов останавливались у нас, но расплатиться деньгами мы не могли, поэтому лучшее, на что они могли рассчитывать – это ночлег и скудный ужин. Тем вечером, на болоте, мне подумалось, что я настолько давно не слышала музыку, что звуки, доносящиеся из селения, казалось, шли не просто из темноты, а проникали из прошлого. Мелодии, что наполовину слышались, наполовину вспоминались.

Тонкий серп луны едва освещал путь, поэтому, пока мы пробирались через болото к поселению, несколько раз – то поодиночке, то оба сразу – угодили по колено в воду. Голод начисто заглушил угрызения совести, шевельнувшиеся в душе при мысли о том, чтобы украсть у Омег, но, приблизившись к ветхим лачугам, мы почуяли зловонный запах гниющих полей и поняли, что тут вряд ли чем можно поживиться.

Но зато здесь играла музыка, и мне хотелось впитать ее звучание. Мы ползли через клочья полей, пока не начались постройки.

Звуки доносились с южной стороны холма из сарая, ярко освещенного фонарями. Через открытую дверь мы видели силуэты людей. Одни сидели на тюках сена, другие плясали под дудку. Мы подкрались к задней стене сарая, не опасаясь собак, которые бы наверняка почуяли нас – в поселении Омег собаки не водятся.

Теперь музыка звучала громче. Стену из грубых балок сплошь покрывали щели и трещины, к которым мы припали, заглядывая внутрь. Фонари, казалось, мерцали в такт с музыкой. Посреди сарая на самодельной сцене из тюков сена двое мужчин играли на дудочках, а женщина перебирала струны гитары. Судя по одежде, нарядной и, вместе с тем, дорожной, мы поняли, что они – бродячие барды. Очевидно, их появление и стало поводом для этой скромной вечеринки. Вокруг них толпились местные – худые, но веселые, а некоторые, уже изрядно подвыпив, качались в такт музыке.

– Пошли, – Кип потянул меня за локоть.

– Они нас не увидят с таким освещением, – прошептала я, прижимая лицо к грубым доскам.

Какой-то мужчина кружил за руки молодую девушку так, что ее единственная нога отрывалась от пола, когда она, громко смеясь, делала очередной виток вокруг него.

– Я не о том.

Я повернулась. Кип отступил назад, отвесил полупоклон и снова протянул мне руку.

– Потанцуем?

Я подавила смех – столь нелепой выглядела эта сцена. Но он лишь улыбнулся в ответ.

– Давай притворимся, что мы не беглецы. Всего на несколько минут. Как будто мы просто двое людей, которым захотелось потанцевать.

Должно быть, Кип, как и я, знал, что это настоящее безумие. В любую минуту нас могли заметить. Даже здесь, среди таких же Омег, нам нельзя себя обнаружить. Слухи могли бы дойти до Виндхэма, если там еще не знали о краже лошадей из деревни Альф. Нас преследовали солдаты, и за наши головы наверняка полагалось вознаграждение, перед которым эти изможденные и тощие люди вряд ли устояли бы. И вдобавок ко всему, неведомым образом здесь присутствовала Исповедница. Ее разум, словно лезвие, пронзал ночное небо.

Но темнота, аромат табака, пивные пары и музыка заставили позабыть на миг все опасения и с легкостью принять его руку. Свет, льющийся из щелей сарая, желтыми полосами лег на его лицо. Вторую руку я положила ему на бок, и мы стали кружить под звуки музыки. Эти несколько мгновений стали для нас словно проблески другой жизни: той, где мы могли не прятаться в темноте, а быть внутри сарая, веселясь и танцуя с друзьями. В той жизни нас бы заботил плохой урожай или прохудившаяся крыша, а не помещение с резервуарами и преследующие нас солдаты Совета. И по ночам мне снился бы симпатичный паренек, которого встретила на рынке, а не видения смертоносного взрыва.

Мы остались там еще на несколько песен. Когда заиграла джига, мы стали крутить друг друга, придумывая замысловатые движения. Мы не могли позволить себе смеяться и даже разговаривать, но танцоры по ту сторону стены смеялись и болтали за нас. Их голоса и хохот становились громче вместе с музыкой.

Начал накрапывать легкий дождь. Погода стояла теплая, да к тому же мы и так уже промокли, пока шли через болота, так что особенных неудобств он не принес. Однако напомнил, что мы лишь крадем обрывки чужой жизни. Возможно, так я и делала все те годы, в деревне, пока нас с Заком не разделили.

Мы не разговаривали, когда пробирались сквозь тьму на звук музыки, молчали и теперь, когда шли обратно, прыгая по болотным кочкам.

* * *

Дни шли, и мы порой завидовали той радости, с какой лошади поедали траву. Нам же на болотах не попадалось ничего съестного. В темных прудах отыскали лишь несколько ракушек, которые оказались пустыми. Но, по крайней мере, мы всегда могли напиться, и среди неприветливой болотистой местности можно было идти много дней кряду, не встретив ни единого поселения. Хотя, с другой стороны, там мы могли бы украсть хоть какую-нибудь еду.

Кип шутил теперь гораздо реже. Ночами, когда мы сидели рядом, глядя, как лошади жуют траву, я ловила себя на том, что непроизвольно повторяю их жующие движения с пустым ртом.

– Ты никогда не думал, почему у лошадей нет близнецов? – спросила я, наблюдая, как они паслись поблизости. – Или у любого другого животного.

– Иногда бывают и у них, – ответил он.

– Да, такое случается, что у них рождаются сразу несколько детенышей, но не полных близнецов. Они не связаны, как мы.

Он пожал плечами.

– Животные еще и дома не строят, и не разговаривают, – заметил он. – Они вообще во всем отличаются от нас. Взрыв и радиация повлияли на человечество иначе, вот и всё. Но это не значит, что взрыв не повлиял на животных, часто и они встречаются со всякими увечьями. Просто они приспособились по-другому.

Я кивнула. Его объяснение звучало вполне приемлемо, хотя сложно считать близнецов просто результатом приспособления, а не чем-то вечным и незыблемым. Мир без них казался неестественным, невозможным. Может, Кип был к этому близок настолько, насколько возможно в наше время. Но даже если и так, то это все равно оставалось лишь иллюзией. Пусть он и не помнил своего близнеца, но тот существовал. И вместе они – словно та двухголовая змея, что мы видели у реки неделю назад. Каждая голова может воображать себя отдельной и независимой, но у них на двоих только одна смерть.

На следующий день я почувствовала, что болото отступает, а затем начали появляться и очевидные признаки: земля стала тверже и лошади поскакали быстрее. На горизонте с западной стороны проступили очертания гор, а уже к вечеру мы увидели, как вьется к небу дым.

Мы сняли веревки с лошадей, но те не сразу поняли, что теперь свободны. Они продолжали пастись там же, где и стояли. Я засмеялась.

– Кто знает, может, оно и к лучшему, если мы не сможем от них избавиться?

Напоследок я еще раз ласково потрепала по шее свою лошадь.

– Как думаешь, они будут в порядке?

Я кивнула.

– Может, в конце концов, их снова поймают. А до тех пор у них будет что-то вроде каникул.

Я сделала шаг назад, но, увидев, что лошади не двинулись с места, снова подошла и шлепнула по крупу. Опять отступила на несколько шагов, наблюдая за ними. Лошадь Кипа последовала за мной, но, едва пройдя футов двадцать, снова принялась щипать траву.

– А я думала, что они сразу ускачут куда подальше.

Кип пожал плечами.

– Они слишком ленивы. Я ни разу не видел их галоп, кроме той первой ночи. – Он поднял веревки. – Это нам еще понадобится?

– Даже не представляю, для чего.

Мы оставили веревки на земле. Кип посмотрел на меня.

– Ты ведь будешь скучать по лошадям?

– Да, по-своему.

– Я тоже. Мне понравилось ездить верхом, понравилось, что они рядом. – Он пошел вперед. – Если это тебя утешит, то от нас еще долго будет пахнуть лошадьми.

* * *

Мы расположились на большом валуне у самого края болота. Отсюда, издали, виднелся город, к которому сходилась целая сеть дорог. Город был большой, крупнее любого другого из тех, что я видела прежде, не считая Виндхэма. Он будто стекал вниз по склону: на вершине дома тесно жались друг к другу, ниже, на окраине – были разбросаны друг от друга довольно далеко. Густой лес, что подступал с южной стороны, уходил далеко за горизонт.

– Омеги, – определила я, глядя прищурившись на город в лучах заходящего солнца.

– Откуда ты знаешь?

– Только посмотри, – я указала на хлипкие домики и болотистую землю. Некоторые дома на окраине города выглядели совсем как лачуги.

– Здесь могут быть и Альфы.

– Может, патрули солдат. Торговцы или бродяги и прочие сомнительные личности.

– А нас здесь будут искать?

Я закусила верхнюю губу.

– Не знаю. Мы прошли довольно далеко. Дальше, чем может предположить Зак.

– И дальше, чем предполагал я, если честно.

– Тем не менее он наверняка уже разослал сообщения. Однако не думаю, что у нас есть выбор. – Я посмотрела на свои истощенные руки, на которых сильнее всего выделялись костяшки, острые как плавники. – Долго мы так не продержимся. Хоть они и ищут нас, но в городе мы сможем раздобыть еду.