Текст книги "Иллюзия смерти"

Он смотрит на берег. Потом, низко опустив голову, осторожно идет в ту сторону. Леа счастлива. Марк смотрит на нее и выдавливает из себя улыбку:

– Неплохо.

Ребенок идет по гальке. Он поворачивается к машине и пожимает плечами:

– Ничего нет!

– Есть, есть, чуть левее!

Он ходит взад и вперед, потом наконец нагибается. А когда выпрямляется, в руках у него волшебный предмет. Он подходит ближе, все еще оставаясь вне досягаемости.

– Вы сейчас вызовете полицию, да?

А ты как думаешь, придурок? Леа теряет терпение, если бы она могла, то схватила бы его за шкирку и трясла бы изо всех сил, чтобы он отдал ей этот проклятый телефон.

– Да. Они приедут и помогут нам отсюда выбраться.

Мальчуган корчит гримасу:

– Вы не можете вызвать полицию. Мой брат сделал это не нарочно.

Страшный удар. Просто обухом по голове. Леа поворачивается к Марку, тот не менее удивлен.

– Что он сделал не нарочно? – спрашивает он.

Мальчишка не спускает глаз с мобильника. Он вот-вот заплачет.

– Нам не разрешают брать папин дробовик, а они с мамой уехали в Менд. А мы пришли сюда. Здесь много зверьков, они перебегают дорогу, когда солнце садится. Ив хотел пострелять их… Мы засели в кустах там, на горе… Взяли айподы и наушники, я слушал Джастина Бибера[12]12
  Бибер Джастин (Bieber Justin, р. 1994) – канадский певец, композитор и актер.


[Закрыть], а он «Айрон Мейден»[13]13
  «Айрон Мейден» (Iron Maiden) – музыкальная группа хеви-метал, созданная в Лондоне в 1975 г. и выступающая по сей день.


[Закрыть]. Он их очень любит, а мама и папа терпеть не могут. Иногда Ив бывает очень злым из-за этой сумасшедшей музыки… Мы не слышали, как подъехала машина. А из-за деревьев не видно.

Его голос вдруг начинает странно вибрировать у Леа в ушах, ей кажется, что она сейчас грохнется в обморок. Небо, деревья – все кружится, ее тошнит. Она не знает, сколько это продолжается. Тридцать секунд или сорок? Когда мысли становятся отчетливее, она понимает, что пропустила часть рассказа, но прекрасно угадала развитие сюжета. Старший брат случайно выстрелил и попал в машину Марка. Он испугался, когда она исчезла с дороги, но не стал звать на помощь. Когда они с младшим братом возвращались домой, он, наверное, заметил машину Леа на обочине и сопоставил факты. Братья вернулись сюда ночью. Старший хотел, чтобы младший тоже во всем участвовал, наверняка для того, чтобы тоже почувствовал себя виноватым и никому не проболтался. Старший доводит свою безумную затею до конца и сталкивает с шоссе машину Леа, надеясь, что тел вообще никто не найдет, а если и найдут, то очень нескоро.

Леа идет ва-банк. Если мальчишка убежит, они пропали.

– Дай мне телефон. Мы ни за что не скажем, что это из-за твоего брата. Мы скажем, что просто случилось дорожное происшествие и наши машины свалились в овраг. Только и всего.

Он качает головой:

– Вы врете, вы все расскажете.

– Мы не врем.

– Нет, врете!

Теперь он плачет. Его плечики дрожат, грудь сотрясается. Он сжимает в руке мобильник, а потом с размаху кидает его в воду. Леа орет. Неизвестный мальчишка злобно смотрит на нее:

– Надеюсь, вы теперь быстро умрете. И вас съедят мухи.

Он поворачивается и исчезает так же внезапно, как появился, не обращая внимания на отчаянные крики Леа.

* * *

Ночь. Всего-навсего вторая. Леа кажется, что она замурована здесь уже целую вечность. Сахар в соке явно пошел на пользу ее организму, но усилил жажду и продлил мучения. Она знает, что еще один день ей уже не продержаться. Завтра, когда станет нестерпимо жарко, она закроет глаза – навсегда.

Ремень безопасности не разорвать. Чем дальше, тем меньше у нее сил. Марк прибегает к последнему средству, чтобы не дать мухам садиться на него и пить кровь. Он нанизал десяток на леску – соорудил что-то вроде погребального ожерелья. Что-то шепчет, склонившись над ним, но Леа не разобрать, что именно.

Она смотрит на тени деревьев. Луна большая и рыжеватая.

– Вам ведь наплевать, что мы можем отсюда никогда не выбраться? Правда?

Она выдерживает паузу, потом продолжает:

– Для вас жить или умереть – это одно и то же…

Молчание. Леа только слышит хруст стекла у него под ногами, скрип кожзаменителя сиденья, когда Марк слегка шевелится.

– Ваши длинные рукава… чтобы скрыть шрамы. Вы пытались покончить с собой, но неудачно. И теперь вы думаете, что представился такой случай. Вам нечего терять…

Марк разглядывает свое мерзкое мушиное ожерелье:

– Не говорите о том, чего не знаете.

– Вы не хотите, чтобы нас нашли, потому что жаждете остаться здесь навечно. Все очень просто. И хотите утащить меня за собой. Ведь вдвоем намного веселее.

– Прекратите, я сказал!

Она устала, она в полном изнеможении, но находит в себе силы продолжать:

– Знаете что? Я думаю, вы преступник в бегах. Совершили ограбление, ну, или что-то в этом духе, а ваши сообщники решили с вами расквитаться.

Марк усмехается:

– У вас богатое воображение.

Она догадывается, что он смотрит на нее в темноте. Она вспоминает, как он гладил ее, когда думал, что она спит. Может быть, даже нежно. Или это был инстинкт самца, только и всего.

– Некоторые считают, что им достаточно перекинуться с человеком парой слов, чтобы тут же определить, кто перед ними, – говорит Марк. – Особенно если человек выглядит не так, как другие.

Пауза. Он глубоко дышит.

– Самое ужасное – это насмешки девчонок в школе… Таких, как вы. Вам сколько? Двадцать шесть, двадцать семь?

– Двадцать три.

– Вы к тому же наивная. Быть наивной в наши дни опасно… Вы сели в машину к незнакомому мужчине. В этой машине могло произойти все что угодно.

– Да уж не страшнее того, что происходит сейчас.

Где-то рядом вдруг раздается треск. Очень отчетливый звук, как будто дерево сломалось под тяжестью чего-то тяжелого.

– Вы слышали? – спрашивает Леа.

– Слышал, да. Тише…

Леа инстинктивно отодвигается от окна. Звук больше не доносится, и это, пожалуй, хуже всего: ведь если это было какое-то животное, оно бы продолжало двигаться. Кто же затаился во мраке рядом с ними?

Леа думает, что это вернулся мальчишка: наверное, почувствовал угрызения совести и решил помочь. Она напряженно всматривается во тьму. Но справа все неподвижно. Сгустки темноты всплывают между застывшими, почти неразличимыми стволами деревьев. Мухи с монотонным жужжанием бьются о заднее стекло. Эти проклятые твари вообще не спят.

Вдруг раздается чудовищный хруст костей. Леа с криком поворачивается влево и успевает разглядеть конец бейсбольной биты, тотчас же исчезнувшей в темноте. Нос Марка полностью вдавлен в лицо. Повсюду кровь. Он тяжело бухается лбом на руль.

И всё.

Девушка начинает рыдать. Она снова всматривается в темноту, отодвигается как можно дальше от окна, к середине салона. На нее могут напасть откуда угодно. Спереди, сбоку…

– Я знаю: вы старший брат, – наугад начинает она. – Вы еще можете все исправить. Это просто несчастный случай. Обычная авария.

Доносится какой-то шорох. Внезапно раздается молодой голос – парню, должно быть, нет и восемнадцати:

– Вы должны были сдохнуть, когда машина свалилась в овраг. Но вы не пожелали. А я не хочу сдохнуть в тюрьме, если вы выкарабкаетесь отсюда. Мой отец этого не выдержит. Я тоже.

Слышатся рыдания, потом постепенно стихают. Тишина. Шаги. Леа затаила дыхание. Внезапно появляется бита и ударяется обо что-то твердое, совсем рядом с ее лицом. Ворчание:

– Черт возьми, вас не провести!

Бита с шумом возникает снова, Леа нагибается как можно ниже, в ногах нестерпимая боль. Она в ловушке. Теперь тень возникает на уровне окна, наклоняется. Леа успевает заметить круглое пухлое лицо и два глаза, увеличенные стеклами очков. Парень пытается ударить, но Леа слишком далеко, стойка двери заслоняет ее и мешает нанести удар. Парень залезает на сломанный капот, становится на колени, поднимает биту, словно собираясь ударить по мячу. Он находится прямо перед Леа, она внезапно отводит руку назад и изо всех сил ударяет его стальной пусковой рукояткой.

Одного раза достаточно. Парень тут же падает, раскинув руки, как медведь, которого убили, выстрелив прямо в голову.

* * *

Марк мертв.

Его глаза и рот открыты. Кровь на лице запеклась. Леа машет руками во все стороны, яростно отгоняя мух, уже проявляющих интерес к трупу, и кричит, но совершенно напрасно.

Она ждет первых лучей солнца, чтобы нагнуться к холодному телу и попытаться найти предмет, выпавший из бейсболки. Ее бьет дрожь, в ужасе ей кажется, что Марк вот-вот начнет шевелиться. Она протягивает руку, шарит вслепую по полу между кусками пластика и железа. Ей приходится касаться трупа, чтобы расширить зону поиска. Возле педалей ее пальцы вдруг нащупывают прямоугольный предмет, она тянет его к себе.

Мобильный телефон.

Леа не дышит, когда нажимает пальцем на кнопку включения. Он загорается, экран оживает. Девушка откидывается на сиденье, сердце колотится со скоростью сто пятьдесят ударов в минуту. Она уже предчувствует самое страшное: здесь нет сети, – и нервно смеется: до чего обидно умереть с работающим телефоном в руке! Нет-нет, все получится, она знает. А пока ее взгляд обращается к парню на капоте. Он только что пошевелился, значит не умер, это точно, но для нее он больше не опасен.

– Быстрее, быстрее!

Проступают иконки, батарея почти полная, появляются штрихи, указывающие, что мобильник поймал сеть.

Подумать только, у Марка был телефон!.. Он мог вызволить их отсюда в любую минуту. Она в ярости, он хотел утащить ее за собой в пропасть.

Леа судорожно нажимает на кнопки: 1, 7; боится вздохнуть. Наконец раздается голос:

– Полиция…

Конец кошмара.

* * *

Наверху хлопают дверцы. Приехали полицейские и пожарные. Леа шепчет, хотя ей кажется, что кричит:

– Я здесь, я здесь…

Она плачет от счастья, не спуская глаз с телефона, спасшего ей жизнь.

Очень скоро к машине подходят шестеро мужчин. Парня кладут на носилки, он в полубессознательном состоянии, стонет. Человек в форме наклоняется к окну:

– Вы в порядке, мадам? Вы со мной говорили по телефону. Мы вас очень скоро вытащим.

– Воды…

Он протягивает ей бутылку, она пьет до изнеможения, пока спасатели оценивают ситуацию. У одного пожарного пневматический домкрат, у другого дисковая пила и ящик с инструментами. Они сейчас приступят к делу, Леа надевает противошумовые наушники и защитные очки, накрывается одеялом. Инструменты терзают сталь, во все стороны летят искры. Кто-то открывает багажник машины.

Операция по спасению длится полчаса.

Леа свободна. Ей помогают выйти, она не может стоять. Она видит суровые лица жандармов, они смотрят внутрь багажника.

Двое подводят ее туда.

В багажнике лужа крови.

И разбухший труп связанной девушки с кляпом во рту.

Сцилла и Харибда

Это не реальность…

Это не ре…

Это…

* * *

Я люблю смотреть на море, растворяясь в едва заметном колыхании волн и представляя себе, что там, за горизонтом, расстилается ежедневно обновляемая красота нашего мира. Нет ничего более подлинного и честного, чем это смешение воды, воздуха и огня. Природа нам не лжет. Никогда.

Меня зовут Джон Доу[14]14
  Джон/Джейн Доу – в англоязычных странах имена, которые присваиваются неопознанным трупам или пациентам, которые не могут назвать свое имя. Иногда так же называют анонимных персонажей.


[Закрыть], и у меня две жизни.

Одну жизнь я веду на острове Сцилла с моей женой Пенелопой, в прекрасном архитектурном творении – встроенной в склон скалы вилле, с панорамным эркером и четырьмя ванными комнатами. Я не устаю наслаждаться вкусом водяных брызг по утрам, прогулками по галечному пляжу, роскошными закатами и свежей рыбой, которую мы жарим на гриле, ступая босыми ногами по теплым доскам нашей террасы, изготовленным из экзотического дерева.

На сегодняшний день наш реальный мир, где сейчас текут мои счастливые дни, и есть предел моих мечтаний. В свои шестьдесят лет я часто думаю о том, что мне невероятно повезло с этим существованием и что все, чем мы, Пенелопа и я, обладаем, стало возможным только благодаря иной жизни, той, которая начинается всякий раз после звонка серого телефона с крупными кнопками, висящего на стене в нашей гостиной. Звонят по этой линии только они. Они – это люди из УВ, Управления вымысла. Мои щедрые работодатели. И вот уже тридцать лет мои палачи.

В середине февраля этот чертов аппарат разбудил нас с Пенелопой в пять утра. Я зажег маленькую лампу на прикроватном столике и увидел, как наполняются слезами глаза жены: мы провели вместе всего шесть месяцев после моей последней отлучки, во время которой я никак не давал о себе знать. Оттуда, куда я еду, невозможно связываться с семьей. Я как будто уже не существую, и, если вдуматься, так оно и есть.

В тот момент, когда я встаю, Пенелопа хватает меня за руку:

– Не уезжай.

Я чувствую в ее голосе извечную тоску, вызванную страхом, что я не вернусь или найду прибежище в других объятиях. Оливье Сакс[15]15
  Возможно, имеется в виду Оливер Сакс (1933–2015) – американский невролог и нейропсихолог британского происхождения, писатель и популяризатор медицины, автор ряда книг, описывающих клинические истории его пациентов (в этом смысле он продолжал традиции «клинических рассказов» XIX в.).


[Закрыть] поженил нас, мою другую жену, Элен, и меня, семнадцать лет назад, и с этим ничего нельзя было поделать.

– Мы уже все обсудили, дорогая, и ты согласилась. Это последний раз. С тем, что мне принесет этот контракт, мы никогда не будем ни от кого зависеть. Ни мы, ни наши дети, ни наши внуки. Никому из них не придется ишачить на УВ. Мы будем беззаботно стареть на Острове до конца наших дней.

Проклятый серый телефон продолжал звонить. Может, мне давно надо было сорвать его со стены и сообщить в УВ, что я досрочно ухожу в отставку? Я знаю, что они не перестанут трезвонить. За долгие годы они неплохо меня изучили и знают, что могут рассчитывать на меня, верного солдатика этого пьянчуги Сакса. Я уверен, выпивка рано или поздно прикончит его. Но очень надеюсь, что это случится не во время моей последней работы.

Телефон висит справа от книжных полок. С тех пор как я занялся этим ремеслом, я не могу прочесть ни одной книги. Я слишком сильно сопереживаю персонажам, знаю, через что они проходят, что́ создатели заставляют их испытывать. На моих стеллажах выстроились красивые цветные переплеты, редкие издания, истории, когда-то заставлявшие меня грезить, но, когда я достаю наугад книгу и начинаю ее листать, передо мной лишь девственно чистые страницы. Я просто сохраняю иллюзию, что еще могу читать…

В конце концов я снимаю трубку и говорю оператору, что к концу дня буду на месте. Раз на раз не приходится, и я не знаю, сколько времени буду отсутствовать. От четырех до двенадцати месяцев – все во власти Сакса. Моя жизнь целиком зависит от перепадов настроения этого человека – вот с чем Пенелопе труднее всего смириться. Обычно люди вроде меня не женятся, не заводят детей и живут отшельниками, подписывая контракты один за другим, очень часто разрушающие их мозг. Многие из них приходят в УВ, влекомые жаждой наживы и уникальной возможностью пожить другой жизнью. Но мало кто уходит оттуда невредимым.

Я торопливо одеваюсь. Бежевые брюки, водолазка, пиджак. Никакого багажа, никаких личных вещей, памятных фотографий. Запрещено. Вместе с Пенелопой мы сейчас сходим к детям, сообщим новость, и это, конечно же, самый тяжелый для меня момент. Перед отъездом я вкладываю обручальное кольцо в ладонь жены и с силой сжимаю ее хрупкие пальчики:

– Наша жизнь тоже книга, и чудесная, и трагичная. Некоторые главы грустные, другие счастливые, но если ты не перевернешь страницу…

– …то никогда не узнаешь, какое окончание истории тебя ждет. Нужно двигаться вперед, я знаю. Возвращайся скорее, Джон. Закрой другую книгу твоей жизни, причем навсегда, а потом пошли подальше Сакса, чтобы мы могли наконец вместе закончить нашу книгу.

С этим напутствием я ее покидаю.

Я знаю, что Пенелопа будет ждать моего возвращения.

* * *

Я никогда и не знал ни сколько человек работает в Управлении вымысла, ни как оно в действительности функционирует. Как долго оно существует? Или оно старо, как само человечество? Как существовало лет пятьсот назад? Кто его создал? Зато я уверен, что на сегодняшний день его система безопасности и иерархическая структура являются самыми жесткими из всех, мне известных.

Снаружи УВ похоже на гигантский аэропорт с отдельным терминалом для каждого подразделения: «Грезы», «Духовность», «Память»… Я отправляюсь в терминал «Воображаемое», туда, где находится сектор «Отправления и возвращения». Это самое внушительное здание в форме крыла дельтаплана. Пройдя бесконечные досмотры и контроли, преодолев бесчисленные двери и пообщавшись с кучей служащих, каждый из которых отсылал меня к следующему, я оказываюсь у входа в департамент художественного вымысла, а затем в «Триллерах/Детективах». Попадаю в большую комнату, «зал регистрации взрослых», где десятки людей сидят в комфортабельных креслах, ожидая своей очереди с пронумерованными талончиками в руках и не сводя глаз с огромного экрана, весь день транслирующего рекламу. Слева от меня большое окно, выходящее в коридор, по которому передвигаются те, кого называют «возвращенцами». Нередко там мелькают санитары с носилками и врачи. Я уже видел, как кто-то возвращается ногами вперед. Ходят слухи, что где-то в терминале есть собственный морг.

Получив свой талончик с номером 58, я ищу взглядом Элен, но не нахожу. Наверняка она уже отправилась в Харибду. Я усаживаюсь рядом с упитанным парнем лет тридцати, нос у него непропорционально велик по сравнению с другими частями лица и маленькими поросячьими глазками. Он нервно теребит пальцами свой талончик, наверное убеждая себя, что, пока он ничего не подписал, еще остается возможность развернуться и уйти. Но все же нельзя забывать, что стоит вам один раз отказаться, как вас вычеркнут из реестра и навсегда отстранят от сотрудничества с УВ, самым крупным работодателем Сциллы. Парень искоса на меня поглядывает. В помещении таких, как я, всего двое или трое – тех, кому перевалило за пятьдесят. Его куртка лежит на коленях, и два больших пятна от пота постепенно проступают на рубашке в районе подмышек.

– Я Томми. Ты вроде старый и не похож на законченного психа, чтобы сунуться в этот департамент. Мужиков твоего возраста скорее встретишь в «Историческом романе» или в «Комедии», там в сто раз меньше риска. Значит, ты вроде серийщик?

– Я здесь уже в двадцатый раз.

Маленькие черные шарики на его лице так и вспыхнули.

– Серийщик… Во мечта, надежная работенка. В двадцатый, говоришь? Господи, да ты наверняка миллионер. И книги небось толстенные?

– Нет, в среднем по триста страниц, но меня устраивает. Мой автор никуда не спешит, пишет по две-три страницы в день. Остальное время гуляет или пьет. Ну, я так думаю.

Я протянул ему руку и представился:

– Здесь я Джон Доу, а там – Улисс Корню, майор полиции с набережной Орфевр, тридцать шесть[16]16
  На протяжении многих лет по этому адресу в Париже располагалось Управление полиции.


[Закрыть], в Париже. Главный персонаж писателя по имени Оливье Сакс. Он очень известен в Надводном. Вроде как звезда среди авторов детективов. А ты? Это твое первое путешествие?

– Ну да. УВ связалось со мной и предложило маленькую характерную роль в книжке одного типа, он спец в жанре хоррора. Им нужен был толстый уродливый коротышка лет тридцати, и вот он я…

Я сразу понял, что он создан для этого ремесла и после первого задания попросит себе следующее. Работы хватает. Такие физические данные, как у него, очень востребованы писателями.

– …Плюс в том, что этот романист уже определил мою роль, – продолжал он, – и психологически мне вроде ничего особенно не грозит. Хуже другое: действие книжки происходит в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году, когда убили президента или что-то в этом роде, а времена тогда были совсем замшелые. Никаких тебе компов, телики черно-белые, я уж не говорю об их стрижках. Полный lose[17]17
  Зд.: отстой (англ.).


[Закрыть].

Ему повезло, что попался писатель, который хоть по минимуму прорабатывает заранее план и линии персонажей. УВ может вызвать парня именно в тот момент, когда он нужен, и проинформировать об ожидаемых рисках. С моим Саксом мне такая привилегия и не снилась. Этот алкаш никогда не утруждался никакой подготовкой. Только смутное представление о сюжете, и когда он чувствует себя готовым, то принимается писать. Другими словами, я никогда не знал, что со мной случится, и вот это, честно говоря…

И еще два маленьких уточнения по поводу того, что говорил мой сосед. Первое: если УВ заранее знает, что Инжениум[18]18
  Инжениум – по аналогии с «медиум», от латинского Ingénium – способность, характер, изобретательность.


[Закрыть] (так нас именуют) должен умереть, оно присылает тех, кто приговорен пожизненно. Наше островное государство одобряет подобную практику, видя в ней лишь явные выгоды: это приносит деньги, с одной стороны, и освобождает место в тюрьмах – с другой. И второе уточнение, немаловажное: даже те писатели, которые набрасывают план, могут изменить его в процессе написания книги. К несчастью, если вы уже внутри, то обратного хода нет. Вы должны быть готовы к любой неожиданности.

Мой сосед отвернулся, разглядывая вновь прибывшего, которого я уже где-то видел. Через несколько секунд у меня в голове щелкнуло: да это же Тирион Ланнистер, карлик из «Игры престолов»! Длинные спутанные волосы, тусклое лицо. Настоящее дитя подземелий. Ему сейчас где-то под семьдесят. Я уже много лет не встречал коротышку на Острове. Говорят, после смерти Джорджа Мартина[19]19
  Джордж Мартин (р. 1948) – современный американский писатель-фантаст, автор фэнтезийного цикла «Песнь Льда и Огня», по которому был снят телесериал «Игра престолов».


[Закрыть] он бродит в депрессии и одиночестве по своему огромному замку. А с такой нетипичной внешностью, как у него, нет никакой возможности заполучить роль в другом романе. Ланнистер принадлежит единственному человеку, и этим человеком был Мартин. Позволяет ли его присутствие здесь предположить, что новый автор взялся за продолжение саги?

Томми снова вяло растекся по креслу:

– Ты, как и Ланнистер, стареешь, и твой Оливье Сакс, соответственно, тоже. Ты не боишься, что в один прекрасный день он тебя…

Он проводит большим пальцем по горлу, от этого жеста у меня мороз пробегает по коже. Это не секрет: очень часто серийщики в конце концов погибают или же уходят в отставку, если имеют дело с милосердными авторами. Я никогда не мог смириться с мыслью, что умру в книге, в глубинах Харибды, так далеко от дома.

– Поэтому я и решил завязать после этой книги. От романа к роману состояние здоровья Оливье Сакса ухудшается. Да и книги его уже не так хороши, бывает я и сам в них скучаю.

– А что будет, если ты все бросишь? Ну, с Саксом, я хочу сказать.

– Возможно, к нему больше не вернется вдохновение, и он не сможет продолжить историю моих приключений. УВ, конечно, постарается отрыть нового Инжениума, похожего на меня, но ничего не получится. Мы слишком хорошо знаем друг друга, Сакс и я… Тогда, возможно, он, как и я, уйдет в отставку или же примется за другую серию книг.

– Если ему понадобится парень вроде меня, я готов…

После двух часов ожидания меня выкликают. Несколько человек сгрудились у окна, выходящего в коридор. Санитары ведут какого-то типа в синей пижаме, с пеной на губах. Еще один вернулся с задания, сорвавшись с катушек.

Приходит время подписывать бумаги: различные документы, снимающие с УВ любую ответственность, мой новый контракт с фиксированной суммой выплаты и премией, варьирующей в зависимости от времени, проведенного на той стороне, а также прочие пункты, которые я даже не перечитываю. Поскольку я предупреждаю, что это будет мой последний раз, они дают мне подписать еще кучу бумаг, то и дело переспрашивая, уверен ли я, что желаю покинуть Управление после этого задания. Уверен на все сто и даже больше.

Потом я направляюсь в зал, где проводится checklist[20]20
  Зд.: осмотр, тестирование (англ.).


[Закрыть], там меня ждет Мессин, высокий, чуть сутулый рыжеволосый тип с лицом таким белым, будто оно выточено из кости, вымоченной в жавелевой воде. Это мой персональный медбрат, мы с ним особо не разговариваем, но он уже был здесь тридцать лет назад, когда я отправлялся на первое задание, и мы друг другу симпатизируем.

Я устраиваюсь в капсуле производства «Харибда©», еще одного из крупнейших работодателей Сциллы. Это для обеззараживания или стерилизации, что-то вроде. Стеклянные створки опускаются. Я впадаю в беспамятство, а когда газообразные продукты рассеиваются и я открываю глаза, то чувствую ужасную слабость. Мессин произносит обычную речь, объясняя, что все нормально, таково действие препаратов. Помогает мне вылезти. Как ни странно, я едва держусь на ногах: полное ощущение, что мышцы не работали целую вечность. Замечаю, что моя кожа пахнет мятой – из-за газов. Меня подвергают разным медицинским тестам, меряют давление, берут несколько проб крови, заставляют проделать несколько упражнений, прежде чем приступить к главному: сгибания, растяжки, получасовой бег на тренажере. Мессин заносит наблюдения в планшет.

– Хорошо провели время после предыдущего раза? Как ваша жена?

– Отлично. Это мое последнее задание.

Его лицо сморщивается, и потом я читаю в его глазах сожаление.

– Мне вас будет не хватать.

– Мне вас тоже, Мессин.

Мы выходим оттуда, и Мессин направляет меня в коридор номер 42. Справа от меня парень в оранжевой робе и наручниках – уголовник – орет и отбивается так, что четверо мужчин его еле удерживают. Он, конечно же, не знает, что его отправляют на убой, отдав во власть писателю, который не испытывает к нему ни малейшей жалости. У парня большая татуировка в форме паутины прямо посередине лица. Возможно, его только предупредили, что он должен умереть, не пояснив – как и когда. Представляю, какое его ждет потрясение, когда он приземлится в глубинах Харибды.

Оставшись один в тесном боксе, я раздеваюсь и устраиваюсь в капсуле – копии той, которая для обеззараживания. Я укладываюсь, мне, к счастью, комфортно, учитывая, сколько времени мне предстоит провести внутри. Стеклянные створки надо мной запираются. Датчики вокруг головы смыкаются. Мессин устанавливает зонды, он будет заниматься моим жизнеобеспечением, контролем над биологическими показателями, и он же встретит меня по возвращении через несколько месяцев.

Он делает знак, что отправление состоится меньше чем через минуту.

– Удачи, Джон. И прежде чем вернуться, подумайте хорошенько над вашим решением все бросить.

– Я уже все обдумал.

Последнюю мысль я посылаю Пенелопе и детям. Мне будет не хватать Сциллы и уже не терпится снова ее увидеть.

Потом я слышу шипение газа с клубничным запахом, его подают через крошечное отверстие прямо над моим лбом. Через десять секунд я тону…

* * *

Я лежу в углу, щекой на холодном кафеле. Поднимаюсь, слегка покачиваясь. Какой-то размытый силуэт становится четче по мере приближения. Я узнаю Элен, ее изящную походку. Она прижимается ко мне, когда я прихожу в себя.

– Рада тебя видеть.

– Я тоже, Элен.

В книгах мы Улисс и Франс, но мы называем друг друга настоящими именами – просто чтобы сохранить хоть какую-то связь с реальностью. Оглядываем друг друга – как двое давних знакомых. Ее волосы чуть больше поседели, появились две-три новые морщинки. Наверно, я знаю ее лучше, чем Пенелопу. Помню маленькое пятнышко на ее правой груди, знаю, какой запах остается от нее на простынях после любви, но нас не связывает никакое чувство, кроме дружеского. Я никогда не пытался встретиться с нею на Острове, тем более что УВ запрещает контакты между Инжениумами вне книг. Я только в курсе, что ее дом в двухстах километрах западнее моего и она живет одна.

Ощупав вслепую лоб и голову, я выясняю, что у меня лысый череп, а на носу очки.

– Это еще что?

В промежутке между последним романом и началом нынешнего Сакс выбрил мне череп и ухудшил зрение. Для чего? Я не выношу, когда он лезет в физические данные моего персонажа. У меня возникает скверное предчувствие относительно двадцатого тома «Расследований Улисса Корню».

Я вижу печаль в глазах Элен.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

Не говоря ни слова, она уходит в гостиную. Я оглядываюсь вокруг, подхожу к окну. Мы точно в той самой квартире, которую Сакс придумал для нас, в Десятом округе Парижа, недалеко от Северного вокзала. На мне неизменный антрацитово-серый костюм и черный галстук. Обручальное кольцо на месте. Кроме моего физического облика, никаких особых изменений в его измученном писательском мозгу не произошло. Та же обстановка, те же предметы, но с небольшими вариациями: ковер из синего стал зеленым, одни комнаты немного просторнее, другие, наоборот, чуть меньше. Неточности, без сомнения, свидетельствуют о его слабеющей памяти. Заметить их смогут только самые преданные его читатели.

Как вы уже поняли, мы с Элен обретаемся в голове Сакса. Вот это и называется Харибдой – со ссылкой на капсулы, которые и позволяют нам находиться здесь. Мир, который нас окружает, эта квартира и предметы, – всего лишь плод его воображения и той вселенной, которую писатель создавал для себя на протяжении многих лет, описывая наши приключения. Наши тела – всего лишь воплощение того, какими он нас себе представляет. Взгляните, на стеллажах полно книг, а на обложках – «Моби Дик», «Белый Клык», «Старик и море»; этих книг не было в прошлый раз, но если я открою наугад любую, то найду только белые страницы, как и в моей собственной библиотеке на Сцилле. Это всего лишь декорация. Большая часть шкафов пуста, они существуют лишь для того, чтобы автор мог их описать. Мой персонаж целыми днями грызет яблоки, поэтому корзина для фруктов передо мной полна красивых сочных яблок, которые не портятся. Если я возьму одно и откушу, оно будет лишено всякого вкуса. Здесь не едят, не пьют и не спят. Даже умереть здесь нельзя. Остается только ждать, пока Сакс призовет нас.

Предвижу, что вы спросите: а как все это работает? Где же мы в действительности? Насколько я знаю, мое физическое тело осталось на Сцилле, в капсуле, под наблюдением Мессина, точно так же как и тела тысяч других моих собратьев по ремеслу. Его искусственно кормят; мышцы, чтобы они сохраняли упругость, стимулируют посредством множества электрических датчиков. А вот мой разум находится в Харибде, в мозгу писателя. Управление нам платит, чтобы творцы Надводного могли продолжать творить. А мечтатели могли продолжать мечтать. Без нас, без тех, кто приходит в терминал «Воображаемое», не было бы романов. Ведь когда вы смотрите фильм, за персонажами стоят актеры? Настоящие актеры из плоти и крови, верно? Так вот, знайте, что, когда вы грезите или читаете книгу, все происходит точно так же: в кулисах скрываются Инжениумы. Гарри Поттер, вышедший из-под пера Джоан Роулинг, существует в реальности, его зовут Джош МакМагон, он живет на вилле неподалеку от моей и выносит мусор по вторникам, как любой из нас.

Это была бы не работа, а мечта, если бы, с одной стороны, не скука во время перерывов в написании конкретной книги, а с другой – если бы весь негатив от того, что происходит с нами здесь, не сказывался на нашей реальной жизни. Когда выбираешься из бездны Харибды и возвращаешься к свету Сциллы, то уносишь с собой, в черепной коробке, весь психологический груз пережитого. Все полученные травмы… Все трупы, попавшиеся по ходу сюжета… Боль от угодившей в плечо пули… На Острове физических ран не существует, в отличие от психологических травм, которые остаются при нас.

И если Сакс убьет меня по ходу сюжета, моя душа прекратит свое существование. Мой мозг там, в капсуле, немедленно погибнет. Я умру взаправду. И меня отвезут в морг, чтобы освободить место в боксе, где лежит мое тело, а потом пошлют жене красивое письмо с соболезнованиями. Вот почему быть серийщиком – это гарантия вернуться живым. Теоретически.