Текст книги "Селена, дочь Клеопатры"

– Но моя дочь уже не младенец!

– Она слабее, чем младенец. Подари ей жизнь вторично.

Стоянка в порту Тира длилась неделю. Последующее путешествие решили совершать в несколько этапов, чтобы у ребенка было время полностью выздороветь. Остановка в Сидоне, Бейруте, Вавилоне… А когда караван судов прибыл в устье реки Оронт, в низовьях которой стоял великий город Антиохия, принцесса была худой и бледной, но веселой: она путешествовала на царском корабле, гораздо более удобном, чем узкая военная галера, на которой остались Александр и Таус; к тому же огромный страус, на котором ездил чернокожий галл, приходил к ней и ел из ее рук, а красивые дамы с длинными волосами и разноцветными украшениями, так похожие друг на друга, прижимали ее к груди и говорили ласковые слова.

Целых три недели флотилия плыла к Антиохии. Недели, о которых девочка сохранит смутные воспоминания: золотое колье на обнаженной груди, шпильки для шиньона, которые она вытягивала из прически женщины с размытыми чертами лица… Шпильки, эти длинные шпильки, которые переливались в лучах света драгоценными камнями, шпильки, в которых она любила выискивать крошечные полости… Она запомнит их навсегда – но не лицо и даже не цвет волос, которые она распускала, играя. Ни мягкости, ни аромата этих прядей ее память не сохранит.

Глава 5

В Дафне, прелестном городе прибрежных предместий Антиохии, где поселилась Царица со свитой, Клеопатра проводила последние примерки. Она надела дочери тунику и застегнула ее до самых локтей, чтобы спрятать худые плечи, но даже не попыталась скрыть ее бледность: богине Луны, Диане, была присуща бледность. К тому же она была рада возможности подчеркнуть контраст мальчика и девочки: один розовощекий и светловолосый, другая темноволосая и сияющая.

Проводя время в играх среди огромных кипарисов, святых источников и лавров Дафны, близнецы быстро восстановились после зимнего путешествия. Вокруг все было прекрасно: в предместье Антиохии оказалось полным-полно иностранных послов, различных правителей, а также так называемых друзей и союзников, приглашенных новым владыкой Востока. От одной виллы к другой сновали кортежи с музыкантами, тут и там проходили шествия жрецов с разрисованными телами, а по улицам, запряженная тройкой страусов, разъезжала повозка одного пигмея, который во все горло декламировал стихи на греческом языке. Горожане, выходящие из храма Аполлона, спешили к обочине, чтобы увидеть настоящих верблюдов и царей: каждый день между садами Дафны и крепостной стеной Антиохии происходило нечто вроде «поклонения волхвов»[28]28
  Поклонение волхвов – евангельский сюжет о мудрецах, пришедших с Востока, чтобы поклониться младенцу Иисусу и принести ему дары.


[Закрыть]. Но Антоний, объект этого поклонения, жил вовсе не в хлеву: он занимал бывший дворец Селевкидов[29]29
  Селевкиды – династия правителей эллинистического государственного образования, основанного диадохом Александра Македонского Селевком. – Примеч. пер.


[Закрыть] в самом центре города.

– Он же, можно сказать, находится в моем доме! – бушевала Клеопатра. – Селевкиды приходились мне двоюродными братьями, этот дворец мог бы быть моим! И он осмеливается заставлять меня ждать? Оставлять меня на улице?

Она рассердилась, узнав о присутствии в Антиохии своего заклятого врага Ирода. В то время как она теряла драгоценные дни в порту Тира, царь Иудеи опередил ее и успел отдать почести Марку Антонию и преподнести золото к его ногам. Однако для того, чтобы развязать войну с парфянами[30]30
  Парфяне – население Парфии, древнего государства, возникшего около 250 года до н. э. к югу и юго-востоку от Каспийского моря на территории современного Туркменистана. В период расцвета (середина I в. до н. э.) подчинили своей власти и политическому влиянию обширные области от Месопотамии до границ Индии.


[Закрыть], которые угрожали всемогущей Римской империи с запада, от Кавказских гор до Персидского залива, императору требовалось больше средств, чем могли дать страны Черного моря, Сирия и Иудея. Он нуждался в сокровищах Египта. Он мог сколько угодно делать вид, будто пренебрегает «египтянкой», но против парфян он без нее – ничто. И она без него – ничто против аппетитов Италии. Политика диктовала необходимость в объединении, и они оба это понимали.

Она не будет препятствовать ведению переговоров, однако прежде следует смягчить своего непростого партнера. Хватит ли того, что она сыграет на его отцовских чувствах? Не факт. Хотя у Марка никогда не было близнецов, у него имелись другие дети: два сына от Фульвии, вдовцом которой он был, и дочь от молодой Октавии, которая осталась в Бриндизи[31]31
  Бриндизи – город и морской порт в Италии.


[Закрыть], так как снова ждала ребенка. Словом, его благородному роду не грозило вымирание. Не говоря уже о внебрачных детях, так как он ясно давал понять, что сильный мужчина чувствует себя обязанным сеять свое семя повсюду, как Геркулес, – это была его прихоть… Но раз уж она не завоевала его сердце, то, может, задуманный спектакль хотя бы потешит его эстетический вкус, а сравнение с царем богов польстит тщеславию?

Клеопатра рассчитала правильно: в этот раз Марк Антоний был таким великодушным, каким она его еще никогда не видела. После первой встречи в Тарсе они все-таки прожили вместе полгода, шесть феерических месяцев страсти, роскоши, вызовов, «бесподобной жизни», как они говорили, и солнце ярко светило для их любви и услад. Но все это было четыре года назад… Далекое время, о котором она почти забыла. Ей нужно было снова убедиться, что, несмотря на славу и напускной цинизм, император был просто человеком. С чувствами и сердцем.

Застигнутый врасплох, он обрадовался от всей души: когда в замке бывшего сирийского суверена появился маленький Александр со сверкающей золотой короной, с ног до головы одетый в золото, держа за руку сестру, такую хрупкую в своем длинном серебряном платье, такую бледную под своими черными локонами, такую застенчивую в белой диадеме, – он вскрикнул, побежал навстречу и бросился к ним, не обращая внимания на то, что широкой тогой подметал плиточный пол.

Присев на корточки, Антоний сначала восхищенно улыбался, затем рассмеялся и наконец крепко обнял детей. В присутствии своих генералов и небольшой группы сенаторов он ликовал, словно впервые стал отцом, приподнимал с земли то одного, то другого из близнецов, показывая их:

– Диана и Аполлон, друзья мои! Новая Диана и новый Аполлон! Боги благословили меня! Они позволили мне произвести на свет сразу День и Ночь!.. Посмотри на меня, дитя мое, да, ты, мой сияющий, мой золотой; ты ослепляешь меня, свет очей моих… И ты, моя брюнетка, моя ночь, моя тьма, ты молчишь? Ты ничего не говоришь? Обними меня, отрада очей моих, не бойся… Друзья мои, это же день и ночь! Думаете, это просто два ребенка-близнеца? Нет! Это близнецы-светила: солнце и луна[32]32
  «Солнце» и «луна» по-гречески гелиос и селена. – Примеч. авт.


[Закрыть]. Солнце и Луна, я ваш отец. С тобой, Гелиос, я освещу весь мир. А с тобой, Селена, я его очарую.

Впоследствии мальчик будет носить второе имя Гелиос, однако оно никогда не станет первым. Александр – более прославленное имя, свидетельствующее о будущих завоеваниях его обладателя, о покорении им Востока. Девочка же, напротив, навсегда останется только Селеной.

Селена никогда не сможет вспомнить тот момент, когда отец признал ее и дал ей имя; для нее это останется просто заученным фактом. Вероятно, она провела в Антиохии несколько месяцев, но не увидела больше ничего, кроме крон кипарисов и падавших с них шишек. И в то время, пока брат забрасывал нищих кипарисовыми шишками, она бродила по аллеям и собирала эти легкие шарики, старые шишки старых кипарисов Дафны, в свою серебряную шкатулку, копила их, как белки в холодных странах в преддверии зимы. Сцена из дворца под названием «Солнце и Луна, вы мои дети» стерлась из ее памяти, и ничто не смогло ее воскресить: Сиприс о ней не рассказала, поскольку ее, угрозы кораблекрушения, там не было, а из тех, кто был, ни один не прожил достаточно долго, чтобы поведать ей об этом.

Она знала, что была обязана именем своему отцу, но ничего об этом не помнила.

ПЛОХИЕ ВОСПОМИНАНИЯ

Актер в роли пастуха играет на свирели грустную мелодию. Посреди пиршественного зала, притворившись спящей, лежит танцовщица, играющая роль покинутой Тесеем Ариадны. Вдруг появляется Дионис, ее спаситель: он бросается к спящей красавице, целует ее в лоб, будит ее, а затем, крепко обняв, впивается в ее губы. Сначала она притворяется скромницей, но потом, танцуя с богом, вдруг дарит ему поцелуй.

Приглашенные римляне аплодируют; гости с Родоса более воспитанны и ограничиваются тем, что цокают языками.

Маленькая девочка, дремлющая у подножия обеденного ложа матери, вздрагивает от шума. Прямо перед ней «Дионис» и «Ариадна» извиваются в томном танце. После того как девушка снимает с молодого бога венок из плюща, он развязывает ей пояс целомудрия, как своей невесте. Они страстно целуются. Затем убегают друг от друга, снова встречаются, ласкаются и целуются. «Они едят друг друга», – подумала удивленная девочка.

Вскоре танцоры стали похожи не на актеров пантомимы, а скорее на любовников, торопящихся удовлетворить свое желание, чем вызвали бурную радость присутствующих. Они сливаются в объятиях – звучат тамбурин и колокольчики, – потом, по-прежнему не отрываясь друг от друга, поднимаются к одному из высоких лож пиршественного зала. Несколько развратников, сняв пояса, не стали ждать следующего блюда под названием «Танец с богами»…

Об этом балете в Сирии, который Царица подарила гостям в день своей свадьбы, дочь молодоженов Селена никогда не вспомнит: испуганная, она закрыла глаза.

Глава 6

В конце апреля они покинули Антиохию. Селена сидела в носилках с открытыми шторками и играла со статуэткой из голубого фаянса, заматывая ее в лоскут ткани. Почему этой кукле не сделали ручки и ножки, как у той красивой тети из слоновой кости, оставленной в Александрии? Или как у ярко раскрашенной деревянной тети, которую она забыла в Антиохии? И почему эта женщина держит на коленях ребенка? Не так уж легко одеть ее, не придушив младенца! Селена очень старалась, но все равно замотала голову карапуза в платье матери.

– Но ты его погубишь! – усмехнувшись, сказала ей Таус. – Если будешь так его заматывать, он не сможет дышать! Ты убьешь нашего маленького Гора…

– А не надо было ему туда садиться!

И как только «маленького Гора» удалось завернуть так, что он стал одним целым со своей матерью, ей сделалось скучно. За занавесками простирался ночной пейзаж. Из-за темноты ничего не было видно, и девочка загрустила. Но когда ей разрешили спуститься и пойти рядом с носильщиками, она вскоре замедлила шаг и отстала, так как было слишком жарко, и потому ее снова усадили обратно.

Большая часть каравана, как и она, страдала от жары. Царица определенно поступила неблагоразумно: то у нее родилась идея зимой путешествовать по морю, то летом – через пустыню!

Когда в марте на Средиземном море открыли навигацию, Клеопатра тут же отослала свой флот обратно с приказом по пути восстановить власть над Кипром: Марк Антоний только что отдал этот остров Египту. Она отправила на борт всех своих страусов, пожирателей огня и канатоходцев, а остальных слуг решила взять с собой в наземное путешествие, которое было хоть и дольше морского, но надежнее. К тому же в ее положении ей было бы легче его перенести. Ведь Клеопатра снова была беременна. Главк, каким бы теоретиком ни был, все-таки умел определять беременность! Тем более что об очевидной причине этого состояния даже не стоит спрашивать: три с половиной месяца Царица делила ложе с Антонием… Вся Антиохия знала, что Клеопатра поселилась во дворце на реке Оронт, оставив близнецов дышать благодатным воздухом Дафны.

Вместе с императором она побывала на кораблях, осмотрела команды, даже съездила верхом до города Зевгмы, находившегося на берегах Евфрата в двухстах километрах от столицы Сирии, где в то время были собраны все армии римского императора. Грациозно двигаясь в седле, одетая в короткую тунику, как восхитительная и бесстыдная амазонка, она повсюду появлялась с Антонием: а почему бы и нет, ведь отныне она его жена. В Антиохии, в старом дворце на воде, он женился на ней по египетскому обряду, который, конечно, не имел никакой силы у римлян. Но ей это было безразлично, так же как и царям Востока. Император-двоеженец? Ну и что? В Азии такой брак не является недействительным… А свадебные подарки были просто роскошными. С обеих сторон.

Своему римскому супругу Царица подарила союзничество Египта: все золото фараонов, все зерно Нила, судоверфи Александрии для создания флота и греческий титул автократора[33]33
  Автократор – в поздней античности этот термин применялся как греческое соответствие латинскому «император».


[Закрыть], благодаря которому он стал «покровителем» царства. А Марк Антоний вернул своей супруге Кипр, восточную часть Ливии и зеленые холмы Кирены[34]34
  Кирена – древний город на современной территории Ливии. – Примеч. пер.


[Закрыть]; также он отдал ей часть острова Крит, берег Ливана и прибрежную часть Киликии на юге Малой Азии, где четыре года назад они впервые встретились и полюбили друг друга. Несмотря на видимость, это не были подарки двух влюбленных: без лесов Ливана и Киликии Царица не смогла бы построить сотни кораблей, в которых так нуждался Антоний, ведь Египет, при всей нехватке дерева, обладал самым лучшим военным портом.

Что касается короны Ирода, которую невеста хотела бы добавить в свадебную корзину, то император не поддался ее уговорам; он не терял голову от любви – ни свою, ни чужую. Он всерьез рассчитывал на союз с царем Иудеи, который многим был ему обязан, и если охотно изменял своим женам, то друзьям – никогда…

Царица часто придавала политике вкус постельных утех: как говорила, так и поступала. И делала все как нельзя лучше, а Марк, забавы ради, не отказал ей в том, что требовалось для удержания Иудеи в повиновении: отдал Синай, восточный берег Мертвого моря, богатый минеральной смолой, и Иерихон, находившийся в самом сердце страны.

– Но я не желаю останавливать все египетское войско, чтобы обладать только одним Иерихоном! – возмутилась она.

– Ладно, тогда перепродай его! Ирод его выкупит, и ты улучшишь свое финансовое положение…

Именно для проведения переговоров по Иерихону она возвращалась в Александрию по холмам Оронты и Иордании. Она всегда обладала крепким здоровьем, а беременность стала просто предлогом. Зато здоровье ее дочери снова ослабело: из-за жары на веках девочки появились гнойные нарывы. И она лежала, закрыв глаза, между своей фаянсовой куклой и сокровищем из кипарисовых шишек.

Диотелес уехал вместе со своими страусами, и Главк, оставшись один, колебался между кровопусканием и мазями. А в городе Иерихоне создали «иудейский бальзам», известный всему Востоку своими успокаивающими свойствами. В подарок желанной гостье Ирод преподнес сотню саженцев бальзамина, и Главк как талантливый ботаник взял на себя обязанность приживить кусты в дельте Нила. «Конечно, – размышлял врач, – оставить теорию жидкостей в пользу иудейского бальзама было бы больше решением льстеца, а не философа; с другой стороны, кто может отрицать, что покорность всемогущим не является началом мудрости?»

В результате столь плодотворной внутренней дискуссии он безропотно согласился использовать только эту чудодейственную мазь, которая вскоре наверняка обогатит царицу Египта, как обогатила царя Иудеи.

Впрочем, Клеопатра сама отчитала свою дочь, которая начала громко кричать, едва к векам прикоснулся бальзам:

– Ты что, решила умереть? Открой глаза, глупышка! Жизнь полна красок. Яркая, как попугай. А царство мертвых, моя дорогая, – если бы ты знала, какое оно серое! Там нет ни лотосов, Селена, ни птиц, нет даже этого свежего ветерка, который ласкает твою кожу по вечерам, когда ты спускаешься с носилок. Под его лаской твои губы становятся сладкими, не так ли? Селена, оближи губы, попробуй их на вкус, попробуй мир: он тает во рту!

Девочка хотела покориться этому нежному и чувственному голосу, который лился, словно песня, пока еще совсем ей незнакомая, – но не могла сдержать крик боли. И злость. Ведь ей было больно, поэтому она злилась на весь мир.

Даже на куклу, свою фаянсовую куклу, которую она бросила на землю и разбила. Несчастный случай? Нет, катастрофа. Наконец наступил момент, когда караван, миновав длинное скалистое ущелье, прибыл к стенам Иерусалима. Ирод ехал во главе процессии рядом с носилками Царицы, которые несли двадцать чернокожих рабов, двадцать нубийцев, и носилки покачивались в такт, как корабль на волнах. Клеопатра, чей живот уже начал округляться, страдала от тошноты; но это совершенно не мешало ей упрямо договариваться о сумме, которую Ирод должен был ей выплатить, чтобы вернуть себе Иерихон. Дети ехали далеко позади, среди багажа, повозок и мулов. И не было никого, кто рассказал бы Царице, какой ужас охватил Таус при виде разбитой статуэтки.

– Мы прокляты! – вскрикнула она, закрыв лицо вуалью. – Египет проклят! Принцесса разбила статуэтку богини и младенца Гора. О, горе нам всем!

Следует заметить, что Таус – няня мальчика, поэтому она всегда забывала брать кукол. И чтобы Селене было чем играть, она одолжила ей свою личную статуэтку богини, сделанную из фаянса, небольшую Исиду с младенцем. Такие изделия можно было найти на любом рынке: голубая фигурка женщины, держащей на коленях ребенка, похожего на лысого карлика, и правой рукой дающей ему маленькую грудь. Но каким бы заурядным ни было исполнение этой «кормящей грудью Исиды», для простолюдинов она обладала всем могуществом божества. Принцесса Египта, разбив фигурку, оттолкнула от себя Всеобщую Мать, воплощающую всех богинь, которых люди называли другими именами. И случилось это из-за небрежности и легкомысленности Таус, которая рухнула в пыль и стала причитать над осколками Утешительницы.

Старый воспитатель Пиррандрос, до того отличавшийся сдержанностью, стал собирать черепки в подол своей туники и объяснять испуганным слугам:

– Исида обошла весь мир, чтобы собрать четырнадцать фрагментов своего брата Осириса, убитого и расчлененного богом Сетом, она восстановила и воскресила его. Так и мы соберем осколки Исиды, чтобы снова создать ее изображение и вернуть ей красоту.

Но он никого не убедил. Все слуги и рабы были подавлены. Даже Селена перестала кричать, смутно чувствуя, что сделала что-то плохое, а носильщики поставили паланкин и сели на землю, подогнув под себя ноги. Наступила полная тишина, которая прерывалась только жалобными вздохами фиванки Таус.

Кельтский всадник вооруженного эскорта встревожился, увидев, что на краю оврага остановился конвой и образовался затор из повозок. Он подъехал и несколько раз наугад хлестнул плетью, принуждая всех снова идти. Удрученные люди снова пустились в путь, а Пиррандрос по-прежнему нес драгоценные осколки Исиды.

– Может, когда мы прибудем в город, достаточно будет задобрить богиню, подарив ей цветы и молоко, – сказал воспитатель.

– В Иерусалиме? – недоверчиво спросил Главк. – Ты думаешь, в Иерусалиме почитают Исиду?

Бедный Пиррандрос, он рассуждал, как истинный афинянин! В Александрии, где жило так много иудеев, всем было известно, с какой серьезностью они относились к святыням. Главк не понимал их мировоззрения: евреи и сами не желали почитать чужих богов, и другим не разрешали поклоняться богу иудеев. Религия не позволяла им ни принимать, ни отдавать. Поэтому и речи не могло быть ни о том, чтобы принести хоть какое-нибудь жертвоприношение Исиде, ни о том, чтобы войти в храм местного бога и, задабривая вознаграждением, побудить его выступить посредником между людьми и отсутствующей богиней: один только взгляд человека, не подвергшегося обрезанию, замарает святая святых и станет casus belli[35]35
  Casus belli – повод к войне (лат.). – Примеч. пер.


[Закрыть]!

Итак, Главк, обычно обладавший большим арсеналом лекарств, не нашел никакого средства, чтобы быстро исправить святотатство Селены. Безусловно, как ученый Музеума, он с готовностью допускал, что боги не менее благоразумны и рассудительны, чем он. Главк не верил, что месть Исиды может быть действительно жестокой, ведь речь шла о поступке ребенка, причем очень больного ребенка; добрая богиня не откажется сотрудничать, поскольку чуть позже они смогут возместить причиненный ущерб звоном серебра и всем, что ее заинтересует. Но в сложившейся ситуации врача больше волновало не наказание, а предзнаменование: а что, если эта разбитая Исида предвещала смерть Клеопатры и конец ее царству? Ведь Царица – «Новая Исида», это было одно из ее официальных имен, выбранных из списка эпитетов, принадлежавших Птолемеям. Она везде изображалась в образе богини. В храмах наравне почитали мать Гора и мать Цезариона, и народ, давно привыкший чтить фараонов, испытывал одинаково глубокое уважение и к богине, воскресившей Осириса, и к повелительнице, которая воскресит Египет. Следовательно, как еще можно было истолковать случай с разбитой статуэткой?

И что означала та странная сцена на берегу Евфрата, при которой присутствовал Главк два месяца назад? Это происходило в Зевгме, как раз перед тем, как Антоний, в расчете обмануть парфян, решил сделать вид, что намерен переправиться на другой берег реки. Положение Царицы обязывало ее вернуться в Сирию, и она вынуждена была оставить императора. И перед тем как расстаться, они вместе принесли жертву любимому богу Антония, Дионису, богу жизни, а затем подарили друг другу прощальный ужин, прямо напротив понтонного моста, от которого и произошло название города[36]36
  Город Зевгма основан у моста через реку Евфрат.


[Закрыть]: у каждого был свой повар и каждый старался ошеломить другого изысканностью предлагаемых блюд. С момента их знакомства, с того незабываемого знакомства Венеры и Марса, Исиды и Диониса, императора и царицы, они постоянно стремились друг друга удивить. Им постоянно нужно было выступать друг против друга, состязаться в чем-либо. Когда же они все-таки отбросят свою гордость? В какой момент один из них признает поражение? В спальне? Главк в этом сомневался.

На этот последний ужин было приглашено немного друзей: один стол, ложа для троих. И если там присутствовал врач, то только потому, что ему следовало выполнять свои обязанности перед беременной Царицей.

Пили много. Вино с фиалками и тмином, разбавленное теплой водой. Настроение было оптимистичным, даже веселым. Казалось, больше никто не боялся парфянских воинов и лучников. Антоний, бесспорный герой битвы в Филиппах[37]37
  Филиппы – македонский город на побережье Эгейского моря. В римскую эру в 42 до н. э. близ города произошло два сражения между монархистами (Октавиан) и республиканцами (Марк Юний Брут).


[Закрыть], отомстит за римскую армию, порубленную на кусочки парфянами шестнадцать лет назад недалеко от этой реки. Чтобы уподобиться Александру, император воплотит в жизнь планы Цезаря, о которых стало известно благодаря записям этого великого человека: он пересечет Кавказ и захватит врага с тыла. Это станет роковым ударом, от которого невозможно будет защититься. Когда на берегах Евфрата начало светать, парфяне уже давно стали крошками на столе, и остатки их войск затерялись среди рыбных костей и объедков дичи, разбросанных по земле…

– Увы, – молвила Клеопатра, увидев свет, пробивающийся через занавес в комнату. – Увы, время расставаться…

– Увы, – ответил Антоний, протягивая кубок виночерпию, – увы, слава зовет меня, я должен тебя покинуть…

– Увы, – вторила Царица с напускной драматичностью, – увы, мой генерал, может быть, мы больше никогда не поцелуемся?

Они начали повторять «увы», как драматические поэты, чьи произведения им были так близки; развлекая друзей, они соревновались, кто из них больше повторит это слово, потому что для иностранного уха греческое «увы» звучало несколько комично, и римский полководец и царица-полиглот прекрасно это знали. «Ай, ай!» – восклицал один из главных героев какой-нибудь поэмы. «Ой, ой!» – отвечал ему хор. Вскоре жалобные ойканья героя чередовались с душераздирающими айканьями героини; когда же на эти ой-ой и ай-ай один из них в конце концов отвечал лишь «Ой-ой-ой», чтобы поскорее закончилось несчастье, то переводчики переводили просто: «Трижды увы!»

Так и Марк Антоний с Клеопатрой пустились в притворное оплакивание, в то время как все присутствовавшие смеялись до слез. Один только Главк, который выпил совсем немного, не участвовал во всеобщем веселье: все эти «увы» казались ему безумием – можно ли начинать военный поход под самой худшей эгидой? А худшее началось, когда Царица стала выдавать длинные фразы типа: «Увы нашему поражению», «Увы, теперь мы без защитников»… И Антоний, вспомнив отрывок из «Персов»[38]38
  «Персы» – трагедия древнегреческого драматурга Эсхила.


[Закрыть], старой трагедии, давно вышедшей из моды, добавил:

– «Они погублены, увы! Ты видишь все, что осталось от поднятого мною войска!»

Он даже осмелился удивить всех этим призывом к мертвым, который волновал врача каждый раз, когда он его слышал:

– «Где маг Арабос и Артамес Бактриан, полководец тридцатитысячной армии чернокожих воинов?.. А Псаммис, недавно покинувший Вавилон? А Амфистрей с неутомимым коротким копьем, а Тарибис, великолепный воин? Где же храбрый Сеуакес и Лилайос благородных кровей? Погибли, они все погибли, повержены…»

Оцепенев от ужаса, Главк больше не решался поднять взгляд. Какое зловещее предзнаменование! И почему другие смеялись? Неужели боги ослепили их?

И вот, стоя перед разбитой Исидой, врач вспоминал о том вечере в Зевгме и дрожал с головы до ног. С некоторого времени роковые предсказания участились. Только одно его утешало: в пьесе причиной гибели героя было сражение на воде, а в Парфии Антоний будет воевать на земле… Оставалась неопределенность: возможно, Фортуна все еще колебалась?