Текст книги "Четвертый протокол"

В итоге вся Лейбористская партия Великобритании теперь контролируется крайне левыми либо напрямую, либо через умеренно левых заместителей, либо через трусливых центристов. При этом ни рядовые члены партии, профсоюзов, ни печать, ни широкие массы традиционных сторонников – лейбористов об этом и не догадываются.

Крайне левые готовятся к следующим выборам, как к военной кампании.

Для завоевания простого большинства в парламенте им потребуется 325 мест. У лейбористов есть 210 мест, остальные 120, которые были проиграны в 1979 или 1983 году, они считают возможным отыграть. Такова их цель.

Факт политической жизни Великобритании: после двух сроков пребывания одного правительства у власти, у граждан появляется зуд перемен, даже если они симпатизируют правительству.

Но англичане идут на перемены, только если доверяют тем, кто идет на смену. Цель лейбористской партии – завоевать такое доверие в предстоящие три с половиной года.

Если судить по недавним опросам общественного мнения, кампанию свою они ведут вполне успешно, разрыв между консерваторами и лейбористами уменьшился до нескольких очков. Учитывая, что по британской системе 80 маргинальных, т. е. не закрепленных ни за одной из политических партий мест в парламенте, фактически и определяют результат выборов, а голоса избирателей колеблются до пятнадцати процентов в ту или другую сторону, у лейбористов есть шанс прийти к власти на следующих выборах.

В следующей записке, товарищ Генеральный секретарь, я хотел бы показать, как, если это произойдет, наши друзья собираются убрать с поста в час победы лидера лейбористской партии Нила Киннока и дать Великобритании первого в ее истории премьер-министра марксиста-ленинца и истинно революционное социалистическое законодательство.

Искренне Ваш Гарольд Адриан Расел Филби».

Глава 4

Тех, кто приехал к Раулю Леви, было четверо – здоровые крепкие парни. Они приехали на двух машинах. Одна остановилась у дома, другая – в ста ярдах на улице. Из первой машины вышли двое. Они быстро, но бесшумно подошли к входной двери. Двое остались ждать в машинах с включенными фарами и моторами. Было семь часов вечера. Темно и холодно. Моленстраат в тот час 15 января была пустынной.

Парни действовали быстро и по-деловому, как люди, у которых мало времени. Они не представились, когда Леви открыл дверь. Они просто вошли внутрь и плотно закрыли за собой дверь. Сорвавшиеся было с уст Леви слова протеста застряли в горле, когда кулак внезапно ударил его в солнечное сплетение.

Верзилы набросили на него пальто, нахлобучили шляпу и, закрыв дверь на задвижку, довели его под руки до машины. На всю операцию ушло меньше минуты.

Они повезли Леви к Кесселсе Хейде – большому парку на северо-запад от Нитлена.

Территория парка с болотцами, заросшими вереском, дубами и елями была безлюдной. Вдалеке от дороги на пустыре обе машины остановились. Водитель второй пересел в первую на сиденье рядом с шофером.

Он обернулся назад и кивнул своим двум коллегам, державшим Леви. Тот, что сидел справа от Леви, крепко обхватил его, чтобы он не вырвался и зажал пленнику рот. Другой – слева – вытащил большие клещи, схватил левую руку Леви и ловко раздробил ему одну за одной три фаланги одного пальца. Больше, чем невыносимая боль, Леви напугало то, что они не задавали ему никаких вопросов. Похоже, их ничего не интересовало. Когда они перешли к следующему пальцу, Леви взвыл.

Сидящий на первом сиденье небрежно кивнул:

– Хочешь говорить?

Леви отчаянно закивал головой. Перчатку убрали. Леви издал долгий булькающий вопль. Когда он затих, передний коротко спросил:

– Бриллианты из Лондона. Где они?

Он говорил по-фламандски с сильным акцентом. Леви тут же ответил ему. Никакие деньги не могли восполнить ему потерю пальцев. Они – его средство существования. Допрашивающий задумался.

– Ключи, – сказал он.

Они были в кармане брюк Леви. Налетчик взял их и вышел из машины. Через несколько секунд вторая машина уехала. Ее не было пятьдесят минут.

Все это время Леви хныкал и прижимал к себе искалеченную руку.

Сидящие с двух сторон от него не обращали на него никакого внимания. Водитель уставился вперед, держа руку в перчатках на руле. Когда вернулась первая машина, главный в группе спросил только одно:

– Кто принес камни?

Леви покачал головой. Главный вздохнул и кивнул парню, сидящему справа от Леви. Тот взял клещи и правую руку Леви. После того, как Леви сломали две костяшки пальцев, он все рассказал.

Одна за другой машины выехали на дорогу и двинулись обратно к Нитлену.

Когда проезжали мимо дома, Леви увидел, что он закрыт и в нем темно. Леви надеялся, что они сбросят его здесь, но этого не произошло. Они проехали через центр города к востоку. Мимо окон машины мелькали теплые и уютные окна кафе, но улицы были пустынны. Леви заметил голубую неоновую надпись «Полиция» над зданием против церкви, но и оттуда никто не вышел.

В двух милях к востоку от Нитланда Лоой-страат пересекает железную дорогу. На этом отрезке путь от Лиера до Херенталса прямой, как стрела, и составы развивают здесь скорость до 70 миль в час. По обе стороны от переезда стоят фермерские дома. Машины остановились недалеко от переезда, выключили фары и моторы.

Водитель молча открыл бардачок, достал бутылку и отдал ее своим коллегам позади. Один из них зажал нос Леви, другой стал вливать ему в открытый рот пшеничную водку местного производства. Влив три четверти бутылки, они оставили его в покое. Рауль Леви забылся в алкогольной дреме. Даже боль немного утихла. Люди в машине ждали.

В 23.15 тот, кто вел допрос, вышел из первой машины и что-то пробормотал напарникам. К тому времени Леви был уже без сознания. Те, кто сидел с ним рядом, вытащили его из машины и поволокли к путям. В 23, 20 один из них нанес Леви чудовищной силы удар железякой по голове.

Убитого положили на путях.

* * *

Ханс Глоббелаар выехал из Лиера ровно в 23.03, как обычно. Он знал, что к часу ночи он будет дома в Херен-талсе. Его состав двигался без остановок и миновал Нитлет точно в 23.19. Он прибавил ходу и двинулся к Лоой-страат со скоростью 70 миль в час. Фары локомотива освещали путь на 100 ярдов вперед.

Не доезжая Лоой-страат, Ханс заметил фигуру человека на рельсах и ударил по тормозам. Из-под колес посыпались искры. Товарняк замедлил ход.

Открыв рот, машинист смотрел, как локомотив приближается к лежащему на рельсах. Такое уже случалось у коллег-машинистов. Кто это – самоубийца или пьяница? Гудящий локомотив переехал жертву.

Когда он наконец остановился, машинист бросился к одной из ферм и поднял тревогу. Когда появились полицейские с фонарями, месиво под колесами поезда выглядело как клубничный джем. Ханс Гроббелаар добрался домой лишь к рассвету.

* * *

В то же утро, четырьмя часами позднее, Джон Престон вошел в фойе министерства обороны, подошел к стойке и показал свое удостоверение. После обязательного контроля его проводили к лифту, а наверху по коридорам к кабинету начальника службы внутренней безопасности министерства.

Бригадный генерал Берти Кэпстик мало изменился с тех пор, как Престон видел его в последний раз несколько лет назад в Ольстере. Здоровый, добродушный, цветущего вида, с розовыми щеками он больше походил на фермера, чем на военного.

– Джонни, мальчик мой, чтоб мне провалиться на этом месте! Входи, входи, – приветствовал он раскатисто гостя.

Берти Кэпстик был всего на десять лет старше Престона, всех моложе себя он называл «мой мальчик». Это делало его похожим на всеобщего дядюшку, чему способствовала и его внешность. Когда-то он слыл отважным солдатом, работал в тылу повстанцев во время малайской кампании, потом командовал группой военных специалистов на территории противника в джунглях Борнео во время «чрезвычайных событий в Индонезии».

Кэпстик сел и достал бутылку пива.

– Давай по маленькой?

– Рановато, – возразил Престон. Было чуть больше одиннадцати утра.

– Ерунда. Помянем старое. Все равно кофе, который они здесь дают, пить невозможно. – Кэпстик подвинул стакан к Престону. – Ну, что же они сделали с тобой, мой мальчик?

Престон поморщился.

– Я сказал тебе по телефону, что мне поручили, – сказал он. – Чертова полицейская работа. Это не в твой адрес, Берти.

– Да мне все равно, Джонни. Я ведь отстранен от работы. Сейчас я в отставке, так что все нормально. Ушел на пенсию в 55 лет, удалось устроиться здесь. Не так уж плохо. Каждый день приезжаю сюда на поезде, делаю проверку, убеждаюсь, что никто не занимается ничем недозволенным и – назад домой, к своей крошке. Могло быть хуже. За старые добрые времена!

– Будь здоров, – сказал Престон. Оба выпили.

«Старые времена не были такими уж добрыми», – подумал Престон. Когда он последний раз видел полковника Берта Кэпстика шесть лет назад, этот офицер, производивший обманчивое впечатление открытого человека, был заместителем начальника военной разведки в Северной Ирландии. Он работал в комплексе Лизбурна, где компьютеры хранили исчерпывающую информацию о любом террористе Ирландской республиканской армии вплоть до той, когда он почесал последний раз свою задницу.

Престон был у него в подчинении. Он работал в гражданской одежде и по легенде объезжал гетто, где жили республиканцы, беседовал с информаторами, забирал посылки из тайников. Когда он «прогорел» и чуть не поплатился жизнью, выполняя задание Кэпстика, именно Берти Кэпстик встал на его защиту перед чиновниками Холируд-хауса.

Это произошло 28 мая 1981 года. В газетах на следующий день появились сообщения, правда, без особых подробностей. Престон ехал в машине без номеров по району Богсайд в Лондондерри на встречу с информатором.

То ли произошла утечка информации наверху, то ли машину узнали, то ли его лицо примелькалось службе безопасности Ирландской республиканской армии (этого так и не выяснили), но за ним увязался «хвост» – машина с четырьмя пассажирами.

Он сразу заметил их и решил отменить встречу. Но террористам нужно было нечто большее. В глубине гетто они перерезали ему дорогу, выпрыгнули из машины: двое с автоматами, один с пистолетом.

Так как Престону осталось выбирать лишь между адом и раем, он решил взять инициативу в свои руки. Обстоятельства складывались явно не в его пользу, но, вызвав замешательство у нападающих, он кубарем вывалился из машины в тот момент, когда ее дверь прошили пули. В руках у него был 9-миллиметровый браунинг с тринадцатью пулями, переведенный в автоматический режим.

Лежа, он открыл стрельбу.

После первых же выстрелов двое упали замертво, третий был ранен в шею. Водитель террористов нажал на газ и исчез в дыму от горящих шин. Престон укрылся в надежном убежище – доме, где жили четыре солдата Специального военного подразделения секретной службы. Он находился там до тех пор, пока за ним не приехал Кэпстик.

Потом были серьезные разборки, допросы, расследования. Разумеется, не могло быть и речи о том, чтобы он остался. Он по-настоящему «погорел», его раскрыли. Он вышел из игры, так как оставшийся в живых террорист рано или поздно его узнает. Престону даже не разрешили вернуться в его полк парашютно-десантных войск в Олдершоте. Кто знает, сколько террористов бродит вокруг Олдершота?

Ему предложили на выбор: Гонконг или отставка. Берти Кэпстик переговорил с другом. Появился третий вариант. Уйти из армии майором в сорок один год и поступить на службу в МИ-5. Так он и сделал.

– Что-нибудь случилось? – спросил Кэпстик. Престон покачал головой.

– Нет, просто знакомлюсь.

– Не волнуйся, Джонни. Теперь я знаю, что ты занимаешь эту должность, я тебе позвоню, если случится что-нибудь серьезнее кражи рождественского подарка. Кстати, как Джулия?

– Она ушла от меня. Три года назад.

– Жаль. – Лицо Берти Кэпстка выразило неподдельное сожаление. – У нее появился кто-то другой?

– Нет, тогда нет. Сейчас кто-то есть, я думаю. Просто из-за работы... ты понимаешь.

Кэпстик мрачно кивнул.

– Моя Бетти всегда была умницей, – задумчиво сказал он. – Меня полжизни не было дома. Она всегда хранила домашний очаг. Это трудно. Тебе не повезло. А мальчика ты видишь?

– Время от времени, – подтвердил Престон.

Кэпстик затронул самое больное место. Престон хранил в своей маленькой холостяцкой квартирке в южном Кенсингтоне две фотографии. На одной были он и Джулия в день свадьбы. Ему двадцать шесть лет. Он подтянут, в форме полка парашютно-десантных войск. Ей двадцать лет – красивая, в белом платье. На другой фотографии был их сын Томми, который был ему дороже самой жизни.

Быт их был кочевой, армейский. Жили по квартирам. Томми родился через восемь лет после свадьбы.

Его рождение наполнило жизнь Джона Престона смыслом. Но не жизнь Джулии. Материнство, постоянные отлучки мужа, нехватка денег раздражали ее. Она замучила его требованиями уйти из армии и зарабатывать на гражданской службе. Она отказывалась понять, что он любит свою работу, что скука канцелярии доведет его до ручки.

Он перешел в разведку, но от этого стало только хуже. Его послали в Ольстер, куда жен не пускали. Потом он перешел на нелегальное положение и связь с семьей оборвалась. После случая в Богсайде Джулия высказалась до конца. Они сделали еще одну попытку наладить жизнь. Он работал в МИ-5, дом был за городом, почти каждый вечер Джон возвращался в Сайденхейм. Долгих разлук не было, но жизнь не клеилась. Джулии нужно было больше денег, чем он получал в МИ-5.

Она пошла работать приемщицей в ателье мод в Вест-Энде, когда восьмилетний Томми по ее настоянию был определен в платную школу возле дома.

Это еще более усугубило финансовые проблемы. Через год она совсем ушла, забрав с собой Томми. Теперь он знал, что она живет со своим боссом, который годится ей в отцы, но хорошо одевает, оплачивает учебу Томми в школе-интернате в Тонбридже. Престон практически не видел своего двенадцатилетнего сына.

Он предложил ей развод, но она не согласилась. При том, что они жили раздельно уже три года, он получил бы развод, но она пригрозила, что, поскольку он не сможет содержать мальчика и платить алименты, она заберет Томми насовсем. Она разрешала видеться с Томми в праздники и одно воскресенье каждую учебную четверть.

– Ну что, мне пора, Берти. Если что случится, ты знаешь, где меня найти.

– Конечно, конечно. – Берти Кэпстик неуклюже проводил его до двери. Береги себя, Джонни. Нас, славных парней, не так уж много теперь осталось.

Они расстались на шутливой ноте. Престон вернулся на Гордон-стрит.

* * *

Луис Заблонский знал тех, кто приехал к нему в автофургоне поздно вечером в субботу. Он был дома один, как обычно в субботние вечера. Берил ушла и вернется поздно. Он предполагал, что они знали это.

Луис смотрел ночной фильм по телевизору, когда постучали в дверь. Он открыл дверь. Их было трое. В отличие от тех четверых, что были у Рауля Леви двумя днями ранее (Луис ничего не знал о случившемся, так как не читал бельгийских газет), это были наемные громилы из лондонского Ист-Энда.

Двое были настоящие зомби с бычьими мордами, исполнявшие все, что велел им третий. Тот был малоросл, ряб, злобен, с нечистыми светлыми волосами. Заблонский «знал» таких по концлагерю.

Опыт подсказал ему, что сопротивляться бесполезно. Эти люди делали что хотели с такими, как он. Не было смысла также просить о пощаде.

Они втолкнули его в гостиную и бросили в его собственное кресло. Один из верзил встал за креслом, наклонился вперед и вжал Заблонского в сиденье. Другой стоял рядом, поглаживая кулак одной руки ладонью другой. Блондинчик пододвинул стул и сел на него, уставившись в лицо ювелира.

– Ударь его, – приказал он.

Верзила справа ударил кулаком в зубы. На костяшках пальцев блеснули медные пластинки. Рот ювелира превратился в кровавое месиво.

Блондин улыбнулся.

– Не туда, – мягко проворковал он. – Он должен говорить. Бей ниже.

Верзила нанес два сильнейших удара в грудь Заблонского. Ребра хрустнули. Заблонский издал пронзительный крик. Коротышка опять улыбнулся. Ему нравилось, когда кричали.

Заблонский слабо сопротивлялся, но мускулистые руки прочно держали его сзади так же, как другие руки держали его на каменном столе давно в южной Польше, пока светловолосый медик улыбался.

– Ты плохо себя вел, Луис, – тихо промурлыкал блондинчик. – Ты расстроил моего приятеля. Он считает, что у тебя есть что-то, что принадлежит ему, и он хочет это вернуть.

Он сказал ювелиру, что ему нужно. Заблонский выплюнул сгусток крови.

– Не здесь, – прохрипел он. Блондин поразмыслил:

– Обыщите дом, – велел он своим компаньонам.

Верзилы стали обыскивать дом. Они работали тщательно в течение часа. Все шкафы, ящики, углы и трещины были осмотрены. Блондин тем временем развлекался, тыкая старика в сломанные ребра. Около полуночи верзилы вернулись с чердака дома.

– Ничего, – сказал один из них.

– Так у кого же это находится, Луис? – спросил коротышка.

Он хотел молчать, но ему наносили один удар за другим. Он заговорил. Когда тот, кто стоял за креслом, отпустил его, Заблонский упал на ковер. У него посинели губы, глаза закатились, он тяжело и прерывисто дышал. Трое головорезов уставились на него.

– У него сердечный приступ, – сказал один из них с удивлением. – Он умирает.

– Слишком сильно ударил его, да? – съязвил блондин. – Ладно, пошли. У нас есть имя.

– Ты думаешь, он не соврал? – спросил верзила.

– Он еще час назад сказал нам правду, – ответил блондин.

Они вышли из дома, сели в автофургон и уехали. По дороге на юг от Голдерс Грин, один из громил поинтересовался:

– Ну и что мы теперь будем делать?

– Заткнись, я думаю, – оборвал его светловолосый.

Садисту нравилось командовать головорезами. Он был глуп и сейчас оказался в затруднительном положении. Ему было велено забрать краденое, но брать было нечего. Около Риджент-парка он увидел телефонную будку.

– Остановись, – приказал он, – мне надо позвонить.

Тот, кто его нанял, дал ему телефонный номер другой телефонной будки и назначил контрольное время, когда можно было звонить. До срока оставалось несколько минут.

* * *

Берил Заблонски вернулась домой с вечеринки в два часа ночи. Она припарковала свою машину на другой стороне улицы и вошла в дом, удивившись, что еще горит свет.

Жена Луиса Заблонского была милой еврейкой из простой рабочей семьи, которая рано поняла, что ожидать от жизни щедрот глупо и эгоистично. Десять лет назад, когда ей было двадцать пять, Заблонский заметил ее во втором ряду хора на бездарном музыкальном спектакле, сделал ей предложение, не утаив своих изъянов. Она согласилась стать его женой.

Как ни странно, это был удачный брак. Он был безгранично добр к жене и обращался с ней, как заботливый отец. Она в нем души не чаяла. Он дал ей все – прекрасный дом, вещи, безделушки, деньги, благополучие. Она была благодарна ему.

То, чего не хватало для полной гармонии брака, она восполняла с его понимающего согласия на стороне. В свои тридцать пять лет Берил была чуть перезрелой, грубоватой, но привлекательной особой, которые так нравятся молодым мужчинам. У нее была собственная квартирка в Вест-Энде, где она безо всякого стыда и с удовольствием развлекалась по субботам.

Спустя две минуты после возвращения Берил Заблонски плача диктовала свой адрес по телефону «Скорой помощи». «Скорая» приехала через шесть минут. Врач положили умирающего на носилки и пытались поддерживать в нем жизнь по дороге в госпиталь Хэмпстед-Фри. Берил ехала с ними.

По дороге он лишь один раз пришел в сознание и поманил ее к себе. Она наклонилась ухом к его губам, уловив несколько слов. Ее брови изумленно поднялись. Когда добрались до Хэмпстеда, Луис Заблонский был зарегистрирован в больнице «мертвый по прибытии».

Берил Заблонски все еще питала слабость к Джиму Роулинсу. За восемь лет до его женитьбы у них был краткий роман. Она знала, что теперь его брак распался, и он живет один. Она звонила ему часто и поэтому помнила телефонный номер.

Разбуженный ее звонком Роулинс не мог понять, кто с ним говорит.

Она звонила из телефонной будки в приемном отделении больницы. Когда Роулинс понял, кто говорит, он стал внимательней. По мере разговора изумление его нарастало.

– Это все, что он сказал... только это? Хорошо, любовь моя. Слушай, я очень сожалею о случившемся, приду, как только со всем разберусь. Постараюсь чем-нибудь помочь. Да, Берил, спасибо за звонок.

Роулинс положил трубку, подумал минуту, а затем позвонил по двум номерам. Ронни из конторы по приему металлолома пришел первым. Сид явился спустя десять минут. Оба, как им велели, были вооружены. Они подоспели вовремя.

Через четверть часа раздался топот «гостей» на входной лестнице.

* * *

Блондин не хотел идти на второе дело, но его соблазнила перспектива большого куша, который пообещал голос по телефону. Он и его дружки были из Ист-Энда и не любили бывать на южном берегу реки. Вражда между мафиями Ист-Энда и южного Лондона вошла в легенды преступного мира столицы. Для бандита из южной группировки явиться без приглашения на «Восток» и, наоборот, означало самому себе искать неприятности. И все же блондин понадеялся, что в половине четвертого утра будет тихо, и он сможет вернуться к себе, выполнив работу, незамеченным.

Когда Джим Роулинс открыл дверь, тяжелая рука оттолкнула его в глубь коридора. Сначала вошли двое верзил, за ними шел блондин. Роулинс попятился, впуская всех. Когда блондин захлопнул за собой дверь, из кухни вышел Ронни и двинул первого верзилу черенком мотыги. Сид появился из платяного шкафа и ударил ломом по черепу второго. Громилы рухнули как подкошенные.

Блондин возился с дверной задвижкой, пытаясь улизнуть на безопасную лестницу, но Роулинс, переступив через тела, поймал его за шарф и впечатал лицом в застекленный портрет Святой девы. Так блондин впервые приобщился к вере. Стекло разбилось.

Ронни и Сид связали двух тяжеловесов, а Роулинс втащил в гостиную блондина. Через несколько минут блондинчик висел по пояс из окна, на высоте восьмого этажа.

Ронни держал его за ноги. Сид – за пояс.

– Видишь внизу автостоянку? – спросил у него Роулинс.

Даже в темноте зимней ночи блондин рассмотрел машины далеко внизу. Он кивнул.

– Ну так вот, через несколько минут там соберется толпа вокруг простынки. Угадай, кто будет лежать под простыней разбитый всмятку?

Блондин, поняв, что счет жизни пошел на секунды, простонал:

– Я буду «петь».

Его втащили обратно в комнату и усадили. Он пытался заискивать.

– Послушайте, шеф, мы выяснили, кто победил. Меня только наняли сделать работу. Забрать кое-что краденое.

– У старика в Голдерс Грин, – сказал Роулинс.

– Ну да, он сказал, что это у тебя, поэтому я и пришел сюда.

– Он был моим другом. Теперь он мертв.

– Шеф, я сожалею. Я не знал, что у него плохо с сердцем. Мальчики тряхнули его всего пару раз.

– Ты дерьмо. Его рот был разворочен, а все ребра сломаны. Так зачем ты пришел? Блондин ответил.

– Зачем? – не веря своим ушам, переспросил Роулинс. Блондин повторил сказанное.

– Не спрашивай больше, шеф. Мне заплатили, чтобы я вернул это обратно или узнал, что с ним произошло.

– Ну, – заметил Роулинс. – Я очень хочу отправить тебя с дружками на дно Темзы в модном белье из бетона, но не хочется усложнять себе жизнь. Я отпускаю вас. Передай своему боссу, что он был пустым, абсолютно пустым. Я его сжег, от него остался только пепел. Неужели ты действительно думаешь, что я оставлю у себя такую улику? Я не идиот. А теперь убирайся.

У двери Роулинс позвал Ронни.

– Отведи их обратно за реку и передай крысенышу от меня подарок за старика. О'кей?

Ронни кивнул. Через несколько минут избитые посланцы Ист-Энда влезли в свой автофургон на стоянке. Тому, у которого остались целы руки, велели сесть за руль и ехать. Блондина со сломанными руками кинули на переднее сиденье. Ронни и Сид доехали с ними до Моста Ватерлоо и разошлись по домам.

* * *

Джим Роулинс был сбит с толку. Он заварил кофе.

Он действительно собирался сжечь кейс. Но тот был так красив... Тусклая полированная кожа поблескивала как металл. Он поискал на нем какую-либо отличительную метку, но ничего не нашел. Вопреки здравому смыслу и предупреждению Заблонского он решил рискнуть, оставив кейс у себя.

Он подошел к шкафу и достал его. Теперь он его осматривал как профессиональный взломщик. Десять минут ушло на то, чтобы найти кнопку на задней стороне кейса. Нажав на нее, Роулинс услышал, как внутри кейса что-то щелкнуло.

Когда он открыл кейс, его дно с одной стороны приподнялось на дюйм. Перочинным ножом он приподнял его побольше и заглянул в тайник. Оттуда он достал десять листов бумаги.

Роулинс не был знатоком государственных бумаг, но увидев гриф министерства обороны «совершенно секретно» понял все. Он откинулся и тихо присвистнул. Роулинс был вором и взломщиком, но, как большинство преступников Лондона, был патриотом. В Британии в тюрьмах предателей и детоубийц держат отдельно от остальных, чтобы «благородные» преступники не учинили над ними самосуд.

Роулинс знал, чьи апартаменты он ограбил, хотя о грабеже ничего публично не сообщалось. Теперь он понял почему. Не стоило привлекать к себе лишнее внимание.

С другой стороны, после смерти Заблонского бриллианты, возможно, «уплыли» навсегда, а с ними и его доля. Ненависть к владельцу апартаментов нарастала.

Он дотрагивался до его бумаг без перчаток, а его отпечатки пальцев есть в полиции. Он не хотел себя выдавать, поэтому протер бумаги тряпкой, стерев таким образом отпечатки пальцев «предателя».

В воскресенье днем он отправил тщательно заклеенный большой коричневый конверт со множеством марок из почтового отделения «Элефант энд Кастл». До понедельника почту не разносили, поэтому конверт пришел по назначению лишь во вторник.

В тот же день, 20 января, бригадный генерал Берти Кэпстик связался по телефону с Джоном Престоном. Обманчивая мягкость исчезла из его голоса.

– Джонни, помнишь наш разговор на днях. Если что-то случится. Так вот, что-то действительно случилось. Это не рождественский подарок. Это серьезно, Джонни. Кто-то прислал мне кое-что по почте. Нет, это не бомба, но, может быть, и похуже. Похоже, у нас утечка информации, Джонни. Где-то на самом верху. Ты должен заняться этим. Думаю, что тебе лучше прийти сюда и взглянуть самому на это.

* * *

В то же утро в отсутствие хозяина, но в назначенный им час и с его же ключами в апартаменты на восьмом этаже Фонтеной-хаус вошли двое рабочих. Они вынули покалеченный сейф из стены и заменили его точно таким же новым. К вечеру они привели в порядок стену, после чего ушли.