Текст книги "Путь Врат"

7

Я поставил будильник на четыре часа. Остальные услышали, как я встаю, и тоже встали. Дорри разлила кофе из нагревателя, мы пили стоя и разглядывали рисунок на экране.

Мне потребовалось на это несколько минут, хотя рисунок ясен с первого взгляда. На нем восемь больших аномалий, которые могут быть туннелями хичи. И одна прямо у нас за дверью. Даже не придется перемещать самолет.

Я одну за другой показал им эти аномалии. Коченор только задумчиво смотрел на них. Дорота спросила:

– Вы хотите сказать, что все эти пятна – неисследованные туннели?

– Нет. Хотел бы. Но даже если это туннели, во-первых, они могут быть уже исследованы кем-то, кто не позаботился зарегистрировать свои раскопки. Во-вторых, это не обязательно туннели. Могут быть трещины, канавы, реки какого-то расплавленного материала, который застыл миллиард лет назад. Единственное, что я могу сказать относительно уверенно: никаких неисследованных туннелей, кроме как в этих восьми местах, здесь нет.

– Что же мы будем делать?

– Копать. И посмотрим, что выкопаем.

Коченор спросил:

– Где начнем?

Я указал на яркое дельтообразное пятно, изображающее наш аппарат.

– Прямо здесь.

– Это лучший вариант?

– Не обязательно. – Я обдумал, что сказать ему, и решил попробовать правду. – Есть три места, которые выглядят получше остальных, вот я их сейчас отмечу. – Я поиграл приборами, и на рисунке появились буквы А, В и С. – А – это место, которое находится прямо под нашим руслом, так что начнем с него.

– Лучшие – это самые яркие, верно?

Я кивнул.

– Но С ярче всех. Почему бы не начать с него? Я тщательно подбирал слова.

– Отчасти потому, что пришлось бы перемещать самолет. Отчасти потому, что это место на краю исследованной зоны; это означает, что результаты поиска тут менее надежны. Но главное не в этом. Самая главная причина – это место на самом краю закрытой зоны, а наши приятели, у которых пальцы на курках чешутся, уже сказали, чтобы мы держались подальше.

Коченор недоверчиво усмехнулся.

– Вы хотите сказать, что найдете многообещающий туннель хичи и не пойдете к нему, потому что какой-то солдат вам не велел?

Я ответил.

– Эта проблема не возникнет. У нас есть семь аномалий, где мы можем искать законно. К тому же военные время от времени будут проверять нас.

– Ну хорошо, – настаивал Коченор. – Предположим, все законные окажутся пустыми. Что тогда?

– Я никогда не напрашиваюсь на неприятности.

– Но предположим?

– Черт возьми, Бойс! Откуда мне знать? Тогда он сдался, подмигнул Дорри и хихикнул.

– Что я тебе говорил, милая? Он гораздо больший бандит, чем я!

Но она смотрела на меня, а когда заговорила, спросила: – Почему вы такого цвета?

Я как-то отговорился, но, посмотрев в зеркало, увидел, что даже глаза у меня позеленели.

Следующие несколько часов мы были слишком заняты, чтобы говорить о теоретических возможностях. Приходилось беспокоиться о конкретных фактах.

Самый главный конкретный факт – нужно было не дать газу высокой температуры и под огромным давлением убить нас. Для этого предназначены скафандры. Мой собственный изготовлен по заказу, конечно, и его нужно только проверить. У Бойса и девушки скафандры взяты в аренду. Я хорошо за них заплатил, и они хороши. Но хорошо еще не значит совершенно. Я с полдесятка раз заставлял их надевать и снимать скафандры, проверял все клапаны, подгонял костюмы, пока не добился всего, чего можно в этих условиях. Скафандры двенадцатислойные, с девяностопроцентной свободой в самых существенных суставах, у них автономные топливные батареи. Они не подведут. Об этом я не беспокоился. Беспокоился я об удобствах: небольшой зуд становится серьезной проблемой, если невозможно почесаться.

Наконец я признал их годными к испытанию. Мы все столпились в шлюзе, открыли люк и вышли на поверхность Венеры.

Мы по-прежнему находились в ночной зоне, но рассеянного света солнца хватает, так что было не очень темно. Я дал им попрактиковаться в ходьбе у самолета, наклоняясь на ветру, держась за корпус корабля и посадочные столбы, а сам тем временем готовился к раскопкам.

Я вытащил первое мгновенное иглу, расположил его и зажег. Оно тут же загорелось и затрещало, как детская игрушка, которая называется «змей фараона», при этом она производит легкий, но прочный пепел, который все растет, соединяется и образует купол без всяких швов. Я уже подготовил шлюз и, пока стены росли, умудрился с первого раза достичь великолепного соединения.

Дорри и Коченор не мешали мне, наблюдали от корабля через лицевые пластины. Я включил радио.

– Хотите посмотреть, как я начну? – крикнул я.

Они оба кивнули в шлемах головами, я видел это движение через пластины.

– Идите сюда, – крикнул я и пополз в шлюз. Сделав им знак следовать за мной, я оставил его открытым.

Внутри, с нами тремя и оборудованием для раскопок, в иглу было еще теснее, чем в самолете. Они как можно дальше отошли от меня, прижались к изогнутой стене иглу, а я включил буры, проверил их вертикальное расположение и наблюдал за первыми спиральными надрезами.

Пенное иглу отражает часть звука, часть поглощает; все же шум внутри гораздо хуже рева ветра снаружи; резцы работают очень шумно. Решив, что для первого раза они видели достаточно, я показал на шлюз, мы все выбрались, я закрыл шлюз, и мы вернулись в самолет.

– Пока все хорошо, – сказал я, сняв шлем и выбираясь из скафандра. – Я считаю, что предстоит прорезать примерно сорок метров. Можно подождать внутри.

– А сколько это займет?

– Около часа. Можете заняться, чем хотите, а я приму душ. Потом посмотрим, насколько мы продвинулись.

Одно из преимуществ того, что на борту только три человека: не слишком соблюдается водная дисциплина. Поразительно, как освежает короткий душ после жаркого скафандра. Закончив, я почувствовал себя готовым к чему угодно.

Я готов был даже поесть трехтысячекалорийные гурманские блюда, приготовленные Бойсом Коченором, но, к счастью, в этом не было необходимости. Кухней занялась Дорри и приготовила простую, легкую и неядовитую еду. На ее еде я, возможно, и доживу до получения своей платы. Вначале я удивился, почему она сторонница здоровой диеты, но потом решил, что, конечно, хочет сохранить Коченору жизнь. Со всеми этими запасными органами у него, наверно, диетические проблемы похуже моих.

Ну, может, не похуже. От своих проблем он явно не умрет.

Поверхность Венеры в этом месте покрыта похожим на пепел песком. Сверла быстро прорезали ее. Слишком быстро. Когда я забрался в иглу, оно почти заполнилось отходами сверления. Мне пришлось поработать, чтобы подобраться к машинам и повернуть их так, чтобы отходы вылетали через шлюз.

Грязная работа, но она не заняла много времени.

Я не стал возвращаться в самолет. По радио связался с Коченором и девушкой. Они были видны мне в иллюминатор. Я сказал им, что мы близко.

Но как близко, не сказал.

На самом деле мы были всего в метре от аномалии, так близко, что я не позаботился убрать все отбросы. Просто расчистил место, чтобы можно было передвигаться в иглу.

Потом изменил направление движения сверл. И через пять минут показались следы голубого металла хичи – признак настоящего туннеля.

8

Еще десять минут спустя я включил микрофон в шлеме и крикнул:

– Бойс! Дорри! Мы нашли туннель!

Либо они уже были в скафандрах, либо оделись быстрее любой туннельной крысы. Я только раскрыл шлюз и выбрался, чтобы помочь им… а они уже выходили из самолета, держась за руки и сопротивляясь давлению ветра.

Оба выкрикивали вопросы и поздравления, но я их остановил.

– Внутрь, – приказал я. – Увидите сами. – Кстати, им и необязательно заходить. Голубое сияние они могли увидеть, заглянув в шлюз.

Я прополз вслед за ними и закрыл внешний вход в шлюз. Причина очень проста. Пока туннель не прорезан, неважно, что вы делаете наверху. Но в нетронутом туннеле хичи внутреннее давление лишь чуть превышает нормальное земное. Если вы не запечатали иглу, как только вы вскрыли туннель, в него врывается девяностотысячемиллибарная атмосфера Венеры вместе с высокой температурой, разрушительным действием воды и едких химикалиев и всем прочим. Если туннель пуст или то, что в нем, достаточно прочно, тревожиться нечего. Но в музеях можно увидеть странные куски и обломки – тот, кто обнаружил эти машины хичи, впустил предварительно атмосферу, и они превратились в хлам. Если вы нашли сокровище, то можете в одну секунду уничтожить то, что сотни тысяч лет ждало открытия.

Мы собрались вокруг шахты, и я указал вниз. Сверла прорыли ровный ствол с круглыми стенками диаметром от семидесяти до ста сантиметров. А на дне виднелось холодное голубое сияние наружности туннеля. Сверла лишь чуть поцарапали эту поверхность и забросали отходами бурения, которые я не успел убрать.

– Что теперь? – спросил Коченор. Голос его звучал хрипло от возбуждения – впрочем, это естественно, решил я.

– Будем прожигать стенку.

Я как можно дальше, насколько позволяло иглу, отвел своих клиентов от ствола, они прижались к оставшимся грудам отходов. Затем высвободил огненные резаки. Сам расположился, раздвинув ноги, над стволом. Огнеметы аккуратно спустились на кабеле, пока не повисли в нескольких сантиметрах над поверхностью туннеля.

Я включил их.

Можно подумать, что человек не в состоянии создать что-нибудь более горячее, чем Венера, но огнеметы – это совсем особое дело. В ограниченном пространстве иглу нас охватил жар. Охладительная система скафандров заработала с перегрузкой.

Дорри ахнула.

– Ох! Мне кажется, я… Коченор схватил ее за руку.

– Если хочешь, падай в обморок, – яростно сказал он, – но смотри, чтобы тебя не вырвало в шлеме. Уолтерс! Сколько это будет продолжаться?

Мне было так же трудно, как и ему. Практика не помогает привыкнуть к тому, что стоишь перед печью с раскрытой дверцей.

– Может, минуту, – выдохнул я. – Держитесь, все в порядке.

На самом деле потребовалось чуть больше, может, секунд девяносто. Больше половины этого времени приборы моего скафандра тревожно сигналили о перегрузке. Но скафандр рассчитан на перегрузки. Если не испечешься в нем, сам скафандр выдержит.

Потом мы прошли. Полуметровый круглый участок поверхности туннеля провис, опустился и повис, раскачиваясь.

Я выключил огнеметы. Все несколько минут усиленно отдувались, охладители скафандров постепенно восстанавливали температуру.

– Ух ты! – сказала Дорота. – Ничего себе!

В свете, выходящем из шахты, я видел, что Коченор хмурится. Я молчал. Включил огнеметы еще на пять секунд, чтобы срезать круглый участок. Тот со стуком, как камень, упал на дно туннеля.

Потом я включил микрофон.

– Нет разницы в давлении, – сказал я.

Коченор не перестал хмуриться, но продолжал молчать.

– Это означает, что туннель уже вскрыт, – продолжал я. – Кто-то нашел его, вскрыл, вероятно, очистил, если там что-то было, и просто не сообщил об этом. Пойдемте в самолет, помоемся.

Дорота закричала:

– Оди, что с вами? Я хочу спуститься и посмотреть, что там внутри!

– Заткнись, Дорри, – с горечью сказал Коченор. – Ты разве не слышала, что он сказал? Это выстрел впустую.

Конечно, всегда есть вероятность, что туннель вскрыт каким-нибудь сейсмологическим происшествием, а не туннельной крысой с режущим огнеметом. В таком случае там может остаться что-нибудь интересное. И мне не хватило совести одним ударом покончить с энтузиазмом Дороты.

Поэтому мы один за другим спустились вниз по тросу и оказались в туннеле хичи. Осмотрелись. Насколько можно видеть, он пуст, как и большинство других. Впрочем, видеть можно недалеко. Еще один недостаток вскрытых туннелей – чтобы их исследовать, нужно специальное оборудование. С испытанной перегрузкой наши скафандры годились еще на пару часов, но и только.

Поэтому мы прошли по туннелю с километр, видели голые стены, иногда на них срубленные наросты, которые некогда могли что-то удерживать, но ничего подвижного. Даже мусора не было.

Коченор и Дорри захотели вернуться и подняться по тросу к самолету. Коченор справился самостоятельно. Дорота тоже, хотя я готов был ей помочь. Но она поднялась сама с помощью петель на тросе.

Мы вымылись и приготовили еду. Есть нужно, но Коченор был не в настроении для своих гурманских блюд. Дорота молча бросила в нагреватель таблетки, и мы мрачно поели блюда из полуфабрикатов.

– Ну, что, это всего лишь первый, – сказала наконец Дорота, решив приободриться. – И всего наш второй день.

Коченор сказал:

– Заткнись, Дорри. Если я чего-то не умею, так это проигрывать. – Он смотрел на рисунок, по-прежнему остававшийся на экране. – Уолтерс, сколько еще туннелей не обозначены, но пусты, как этот?

– Откуда мне знать? Если они не обозначены, о них нет никаких данных.

– Тогда эти следы могут ничего не значить, верно? Можем раскопать все восемь, и все окажутся пустышками.

Я кивнул.

– Возможно, Бойс.

Он пристально посмотрел на меня.

– И что?

– И то, что это не самое плохое. По крайней мере этот след означал реальный туннель. Я водил группы, которые сошли бы с ума от радости, если бы им удалось найти даже вскрытый туннель после нескольких недель, когда мы раскапывали только пустоты и интрузии. Вполне вероятно, что в семи остальных вообще ничего нет. Не придирайтесь, Бойс. Вы за свои деньги по крайней мере кое-что получили.

Он отмахнулся от моих слов.

– Вы выбрали это место, Уолтерс. Вы что, не знали, что делаете?

Знал ли я, что делаю? Единственная возможность доказать, что знал, найти невскрытый туннель, конечно.

Я мог бы рассказать ему о том, как месяцами изучал данные, собранные после первой высадки. Как пришлось стараться, сколько правил я нарушил, чтобы заглянуть в данные военных, как далеко пришлось мне поехать, чтобы поговорить с людьми из Обороны, которые принимали участие в одной из ранних раскопок. Я бы мог даже рассказать, какого труда мне стоило отыскать старого Джоролемона Хеграмета, который сейчас преподает экзотическую археологию в Теннеси. Но я сказал только:

– То, что мы нашли этот туннель, доказывает, что я знаю свое дело. Вы за это и платите. Вам решать, будем мы продолжать или нет.

Он задумчиво смотрел на свои ногти.

– Подбодрись, Бойс, – жизнерадостно сказала Дорри. – Посмотри, как нам уже повезло. И если даже ничего не найдем, как забавно будет рассказывать об этом в Цинциннати.

Он даже не посмотрел на нее, просто сказал:

– Есть ли способ определить, вскрыт ли туннель, не заглядывая в него?

– Конечно. Я могу сказать, простучав снаружи оболочку. Разница в звуке ощутима.

– Но вначале нужно до него докопаться?

– Верно.

На этом мы покончили. Я снова забрался в скафандр, чтобы снять бесполезное теперь иглу, чтобы можно было извлечь сверла.

Я не хотел дальнейшего обсуждения, потому что не хотел услышать вопрос, на который пришлось бы солгать. Я всегда стараюсь придерживаться правды, потому что так легче помнить, что ты говорил.

С другой стороны, я к этому не отношусь как фанатик. Я не считаю, что не мое дело исправлять ошибочное впечатление. Например. Очевидно, Коченор предполагает, что я не позаботился простучать туннель, прежде чем вскрывать его.

Но, конечно я простучал. Это первое, что я сделал, как только убрал сверла. И когда услышал звук высокого давления, это разбило мне сердце. Пришлось подождать несколько минут, прежде чем объявить, что мы добрались до внешней стенки.

В тот момент я не смог бы ответить, что стал бы делать, если бы обнаружил, что туннель не вскрыт.

9

Бойс Коченор и Дорри Кифер были пятнадцатой или шестнадцатой группой, которую я водил на раскопки хичи. И я не удивился, что они готовы работать, как кули. Какими бы ленивыми и скучающими ни начинали земные туристы, к тому времени, когда появляется надежда найти что-то принадлежавшее совершенно неизвестному народу чужаков, который исчез, когда на Земле самым близким к человеку было низколобое мохнатое существо, которое научилось убивать других животных ударами антилопьих костей по голове… к этому времени туристов охватывала исследовательская лихорадка.

Так что это двое работали напряженно. И меня подгоняли. А я был возбужден не меньше их. Может, больше, потому что проходили дни, и мне все чаще приходилось потирать правый бок, как раз ниже ребер, и потирать все сильнее и сильнее.

Несколько раз на нас поглядывали парни из Обороны. Они пролетали над нами в своих скоростных аппаратах с полдесятка раз в первые дни. Много не разговаривали, только стандартный идентификационный запрос по радио. Правила требуют, чтобы об открытиях сразу сообщалось. Вопреки требованиям Коченора, я сообщил о находке первого вскрытого туннеля, что несколько удивило военных, я думаю.

Но больше докладывать было не о чем.

Район В оказался пегматитовой дамбой. Еще в двух относительно ярких местах, которые я обозначил как D и Е, вообще ничего не оказалось после раскопок; это означало, что аномалия в отражении звука вызвана невидимыми вкраплениями в породу, пепел или гравий. Я возражал против раскопок в районе С, самом перспективном.

Коченор настаивал, но я держался. Время от времени военные продолжали поглядывать на нас, и я не хотел еще ближе подходить к их периметру. Я сказал, что, может быть, если больше нигде не повезет, мы тайком вернемся в район С и быстро копнем перед возвращением в Веретено. И так мы и порешили.

Мы подняли самолет, перелетели на новую позицию и снова пустили в ход искатели.

К концу второй недели мы сделали девять раскопок, и все девять оказались пустыми. Кончались иглу и искатели. И совершенно кончилась наша терпимость по отношению друг к другу.

Коченор стал мрачен и раздражителен. Встретив этого человека, я не собирался становиться его ближайшим другом, но не ожидал, что его общество будет так трудно переносить. И не считал, что у него есть право так воспринимать неудачу: ведь для него это явно только игра. Со всем его состоянием те деньги, которые он заработал бы, найдя новые артефакты хичи, мало что для него значили – несколько добавочных чисел в банковском счете, но он вел себя так, словно от этого зависит его жизнь.

Конечно, и сам я был не очень любезен. Дело в том, что пилюли, выданные мне в знахарской, переставали действовать. Во рту было такое ощущение, словно в нем поселились крысы. У меня болела голова, и время от времени она так кружилась, что я начинал ронять вещи. Печень регулирует вашу внутреннюю диету. Она отфильтровывает яды. Одни карбогидраты она превращает в другие, которые организм может использовать. Аминокислоты она объединяет в протеины. Если она этого не делает, вы умираете.

Врач мне все это объяснил. У туннельных крыс часто страдает печень; дело в том, что нередко приходится работать при повышенном давлении в скафандре, при этом газы в ваших кишках сжимаются и давят на печень. Врач показал мне картинки. Я мог представить себе, что происходит в моих внутренностях, как красные клетки печени умирают и замещаются желтоватыми клетками жира. Отвратительная картинка. И самое ужасное, что я ничего не мог с этим сделать. Только продолжать принимать пилюли, а они больше не действовали. Я считал дни до «прощай, печень, здравствуй, отказ печени».

Так что мы были не очень веселым обществом. Я вел себя мерзко, потому что чувствовал себя все более больным и впадал в отчаяние. Коченор держался отвратительно, потому что такова его природа. И единственным приличным человеком на борту оказалась девушка.

Дорри старалась изо всех сил, на самом деле. Она была мила (а иногда даже хороша) и всегда готова пойти навстречу сильным, то есть Коченору и мне.

Ей явно приходилось нелегко. Дорота Кифер была всего лишь ребенком. Какой бы взрослой она ни казалась, она просто недостаточно прожила, чтобы справиться с такой концентрированной злобой. Добавьте к этому, что мы уже начали ненавидеть вид, звук и запах друг друга (а в тесном аппарате скоро многое узнаешь о запахах друг друга), так что Дорри Кифер не много веселья получала от туристической поездки на Венеру.

И от нас тоже… особенно когда я сообщил, что у нас осталось последнее иглу.

Коченор откашлялся. Не очень вежливый звук. Скорее начало военного клича. Словно пилот сверхзвукового истребителя, готовясь к схватке, снял покровы с пушек. Дорри постаралась отвлечь его.

– Оди, – радостно сказала она, – вы знаете, что, по-моему, мы можем сделать? Вернуться в район С, тот самый, что возле границы военных.

Отвлечение не в ту сторону. Я покачал головой.

– Нет.

– Какого дьявола значит это ваше «нет»? – взревел Коченор, готовый к битве.

– То, что я сказал. Нет. Слишком близко к парням из Обороны. Если там есть туннель, он пройдет прямо в закрытую зону, и они на нас обрушатся. – Я старался говорить убедительно. – Это отчаянный шаг, а я еще не впал в отчаяние.

– Уолтерс, – рявкнул он, – вы будете в отчаянии, если я вам велю. Я могу вообще вам не заплатить.

Я поправил его.

– Нет, не можете. Союз вам не позволит. Правила на этот счет совершенно ясны. Вы платите, если я выполнил ваши законные требования. А то, что вы предлагаете, незаконно. Раскопки внутри закрытой зоны – явное нарушение закона.

Он перешел к холодной войне.

– Вы ошибаетесь, – негромко сказал он. – Незаконными они будут, только если суд примет такое решение. Вы были бы правы, если бы ваши адвокаты оказались умнее моих. Но, откровенно говоря, Уолтерс, это невозможно. Я плачу своим адвокатам, чтобы они были самыми умными.

Мое положение не позволяло спорить. Коченор говорил правду. И к тому же у него оказался мощный союзник. Моя печень была на его стороне. Я определенно не мог потратить время на суды, потому что, не купив трансплантат, просто до них не доживу.

Дорри слушала с птичьим выражением дружелюбного интереса. Она встала между нами.

– А как насчет этого? Мы уже на месте. Почему бы не посмотреть, что покажут искатели? Может, мы найдем что-нибудь получше С…

– Тут ничего хорошего не будет, – ответил Коченор, не отрывая от меня взгляда.

– Бойс, откуда ты это знаешь? Мы ведь даже не закончили прослушивание.

Он сказал:

– Дорота, выслушай меня хоть раз внимательно, а потом заткнись. Уолтерс играет со мной. Разве ты не видишь, чем мы занимаемся?

Он протиснулся мимо меня и вызвал на экран полную карту. Это несколько удивило меня. Я не знал, что он это умеет. Появилась карта. На ней была наша позиция, были отмечены уже проделанные шахты, также указана неровная граница военной зоны плюс все масконы и навигационные знаки.

– Разве ты не видишь? Мы сейчас даже не в районе концентрации высокой плотности. Верно, Уолтерс? Вы хотите сказать, что мы испробовали все хорошие места?

– Нет, – ответил я. – Отчасти вы правы, мистер Коченор. Но только отчасти. Я с вами не играю. Это место перспективно. Можете сами увидеть это на карте. Конечно, мы сейчас не над масконом, но непосредственно между двумя, и они очень близки друг к другу. Это хороший признак. Иногда находят туннели, соединяющие два комплекса, и бывает, что соединительный туннель ближе к поверхности, чем остальные части системы. Конечно, я не гарантирую, что мы тут что-то найдем. Но попробовать стоит.

– Но это не очень вероятно, верно?

– Ну, не хуже, чем в других местах. Я неделю назад сказал вам, что вы уже оправдали свои деньги, просто найдя вообще туннель хичи. Даже вскрытый. В Веретене есть туннельные крысы, которые лет по пять и такого не видели. – Я немного подумал. – Я заключу с вами договор.

– Слушаю.

– Мы уже на поверхности. Есть шанс на что-то наткнуться. Попробуем. Запустим искатели и посмотрим, что они нам покажут. Если получим хороший след, начнем раскопки. Не получим… ну, что ж, тогда я подумаю о возвращении в район С.

– Подумаете?! – взревел он.

– Не подталкивайте меня, Коченор. Вы сами не понимаете, во что ввязываетесь. С военными из закрытой зоны не стоит шутить. Это парни сначала стреляют, а потом задают вопросы, и никакой полицейский тут вам не поможет.

– Не знаю, – сказал он после недолгого раздумья.

– Конечно, не знаете, мистер Коченор. А я знаю. За это вы мне и платите.

Он кивнул.

– Да, вероятно, вы знаете, Уолтерс. Но правду ли вы говорите о том, что знаете, совсем другой вопрос. Хеграмет ничего не говорил мне о раскопках между масконами.

И посмотрел на меня с непроницаемым лицом: как я на это отреагирую.

Я ничего не ответил. Смотрел на него так же бесстрастно. Не сказал ни слова. Только ждал, что будет дальше. Я был уверен, что он не станет объяснять, откуда знает профессора Хеграмета и какие у него дела с крупнейшим земным авторитетом в области раскопок хичи.

Конечно, он не объяснил.

– Запускайте ваши искатели, – сказал он наконец. – Еще раз попробуем по-вашему.

Я выстрелил искатели, надежно закрепил их все и включил запись эха. Потом просто сидел и ждал, глядя на появившиеся на экране первые линии рисунка, как будто надеялся получить от них какую-то информацию. Конечно, еще долго информации не будет, но мне просто хотелось подумать без помех.

Подумать о Коченоре. Он явился на Венеру не для забавы. Он планировал заняться раскопками туннелей хичи еще на Земле. И нашел время ознакомиться с инструментами, которые можно найти в моем воздушном аппарате.

Мои рекламные рассказы о сокровищах хичи – напрасная трата времени: клиент принял решение покупать по крайней мере с полгода назад и на расстоянии в десять миллионов миль отсюда.

Я понял вес это. Но чем больше понимал, тем яснее видел, что не понимаю. Хотел бы я сунуть Коченору пару баксов и отправить поиграть в казино, чтобы поговорить наедине с девушкой. К несчастью, отправлять его было некуда. Я сделал вид, что зеваю, пожаловался, что скучно ждать, и предложил всем прикорнуть ненадолго. Конечно, я не надеялся, что он уснет и даст мне возможность поговорить с Дорри. И добился только того, что она предложила понаблюдать за экраном и разбудить меня, если увидит что-нибудь интересное.

Поэтому я подумал, к дьяволу это все, и лег сам. Спал я плохо, потому что пока засыпал, у меня было время заметить, как плохо я себя чувствую, и не только в одном отношении. Во рту у меня теперь постоянный вкус желчи – не так, как перед рвотой, а словно меня только что вырвало. Глаза начали слезиться, и на краю поля зрения начали возникать какие-то призрачные картины. Я встал, чтобы проглотить пару пилюль. Не стал считать, сколько их осталось. Не хотел знать.

Я настроил свой личный будильник так, чтобы проснуться через три часа, думая, что, может быть, к этому времени Коченор ляжет, а Дорри еще нет и, может, она будет разговорчива. Но когда я проснулся, старик не спал, он готовил себе травяной омлет с последним из наших стерильных яиц.

– Вы были правы, Уолтерс, – улыбнулся он. – Мне захотелось спать. Поэтому я отлично поспал. Теперь готов к чему угодно. Хотите яйца?

Я хотел. И не одно. Но, конечно, не посмел поесть, поэтому я мрачно проглотил питательные, но очень невкусные таблетки, которые позволил мне есть диетический отдел знахарской, глядя, как ест Коченор. Несправедливо, что человек в девяносто лет может быть таким здоровым, что даже не думает о своем пищеварении, в то время как я…

Ну, в таких мыслях никакого толка. Я предложил послушать музыку, чтобы провести время. Дорри выбрала «Лебединое озеро», и я включил запись.

И тут у меня появилась мысль. Я направился в инструментальный отдел. Там на самом деле проверка не нужна. Головки сверл уже скоро нужно будет заменять, но я не стану этого делать: наши запчасти кончаются. Дело в том, что инструментальный дальше всего от кухни, но все же внутри самолета.

Я надеялся, что Дорри пойдет за мной. И она пошла.

– Нужна помощь, Оди?

– Рад буду получить, – ответил я. – Вот, подержите это. Смотрите не выпачкайте одежду. – Я не думал, что она спросит, зачем это нужно держать. Она не спросила. Только рассмеялась при мысли о грязной одежде.

– Я такая грязная, что немного лишней смазки и не замечу. Мы все были бы рады вернуться к цивилизации.

Коченор не обращал на нас внимания. Я сказал:

– О какой цивилизации вы говорите? О Веретене или о возвращении на Землю?

Я хотел, чтобы она поговорила о Земле, но получилось наоборот.

– Веретено, – сказала она. – Я никогда не думала, что окажусь на этой планете, Оди! Мне так понравилось! Как интересно все здесь живут, всегда вместе. Мы почти ничего не видели. Особенно люди, как этот индус, владелец ресторана. Кассирша его жена, верно?

– Одна из жен. Она жена Вастры номер один. Официантка – номер три, и еще одна жена у него в доме с детьми. Их пятеро, детей, от всех трех жен. – Но я хотел изменить тему и потому сказал: – На Земле то же самое. Вастра владел бы туристическим рестораном в Бомбее, если бы не оказался здесь, а здесь он не оказался бы, если бы не улетел с военными. Я думаю, что, если бы не был на Венере, работал бы проводником в Техасе. Конечно, если там есть еще свободная местность, где нужны проводники. Может, вдоль Канадской реки. А как вы?

Все время я перебирал одни и те же четыре-пять инструментов, разглядывал их серийные номера и клал назад. Она этого не заметила.

– О чем вы?

– Ну, что вы делали на Земле, прежде чем прилетели сюда?

– О, я немного работала в офисе Бойса.

Это меня подбодрило. Может, она вспомнит что-то связанное с профессором Хеграметом.

– Вы были его секретаршей?

Она недружелюбно посмотрела на меня.

– Что-то в этом роде.

Я смутился. Она решила, что я вынюхиваю… ну, конечно, я это делал, но меня совсем не интересовали грязные подробности того, как такая юная девушка стала любовницей старикашки. К тому же Коченор, несмотря на свой возраст и отвратительный характер, исключительно привлекательная для женщин фигура. Стараясь смягчить ее, я сказал:

– Конечно, это не мое дело.

– Да, не ваше, – согласилась она. А потом спросила: – А это что?

Это был вызов по радио, вот что.

– Так отвечайте, – рявкнул Коченор через самолет, отрываясь от своего омлета.

Я обрадовался этому перерыву. Вызов только голосом, без изображения, и это меня немного удивило. Но я так и оставил. Больше того, я надел наушники, так как в моей природе осторожность в некоторых делах. В самолете не так уж много возможностей уединиться, и надо использовать их все.

Вызывала база. Женщина-сержант, связистка, я ее прозвал Литтлни*.[4]4
  Маленькие Колени. – Прим. перев.


[Закрыть] Я раздраженно вздохнул, глядя, как Дорри садится рядом с Бойсом Коченором.

– Личное сообщение для тебя, Оди, – сказала сержант Литтлни. – Этот сагиб где-нибудь поблизости?

Мы с Литтлни часто болтали по радио. Но что-то в ее веселом тоне насторожило меня. Я повернулся спиной к Коченору. Я знал, что он слушает, но только мою часть разговора, конечно, из-за наушников.

– В данной области, но в настоящее время отсутствует, – ответил я. – Что у вас есть для меня?

– Небольшая новость, – промурлыкала сержант. – Получили несколько минут назад. Только для информации. Это означает, что мы ничего не будем предпринимать, но, может, ты предпримешь, милый.