Текст книги "Врата. За синим горизонтом событий"

ОТНОСИТЕЛЬНО ВЗРЫВОВ

Доктор Азменион: Естественно, можно получить данные о новой и особенно Сверхновой. Это многого стоит. Когда происходит взрыв, я хочу сказать. Поздние наблюдения мало что дают. И всегда ищите наше Солнце, и если сможете опознать его, делайте все возможные снимки, во всех частотах, весь район – скажем, на пять градусов в обе стороны, с максимальным увеличением.

В: Зачем это, Дэнни?

Доктор Азменион: Ну, может, вы окажетесь далеко от Солнца в районе возле звезды Тихо или Крабовидной туманности, которая осталась после взрыва Сверхновой в 1054 году в созвездии Тельца. И может, вам удастся сделать снимок звезды до того, как она взорвалась. Ну, это даст много, не знаю, может, пятьдесят или сто тысяч.

Англиканская церковь Врат

Преподобный Тео Дурлей, священник

по воскресеньям в 10.30 общая проповедь.

Вечерние службы по соглашению

Эрик Маньер, который прекратил службу в качестве церковного старосты 1 декабря, оставил несмываемую печать на церкви Всех Святых, и мы у него в неоплатном долгу. Он родился в Элстри, Хартфорд, 51 год назад. Окончил Лондонский университет и потом готовился к адвокатуре. Работал несколько лет в Перте на газовых месторождениях. Мы опечалены его отлетом, но в то же время радуемся, что исполняется его заветное желание. Эрик Маньер возвращается в свой родной Хартфордшир, где посвятит свои пенсионные годы служению обществу и изучению церковных хоралов. В ближайшее воскресенье будет избран новый староста, если будет кворум не менее чем из девяти прихожан.

ОТЧЕТ О ПОЛЕТЕ

Корабль А3–7. Рейс 022В55. Экипаж

Ш. Ридни, Э. Тзин, М. Синдлер.

Время до цели 18 суток 0 часов. Место назначения примерно в окрестностях Кси Пегаса А.

Резюме. Мы вынырнули в непосредственной близости от небольшой планеты, примерно в 9 астрономических единицах от центральной звезды. Планета покрыта льдом, но мы засекли излучение хичи в одном месте в районе экватора. Ридни и Мэри Синди высадились и с некоторыми трудностями – местность оказалась гористой – вычислили место с повышенной температурой. После осмотра мы обнаружили металлический купол. Внутри купола находилось некоторое количество артефактов хичи, включая две пустые шлюпки, домашнее оборудование неизвестного назначения и нагревательную проволоку. Большую часть небольших предметов нам удалось перенести на корабль. Выключить нагревательную проволоку не удалось, но мы уменьшили ее температуру и держали в шлюпке на всем пути назад. Но все же Мэри и Тзин оказались серьезно обезвоженными и находились в момент прибытия в коме.

Оценка Корпорации. Нагревательная проволока проанализирована и повторена. Премия 3 миллиона, помимо последующих процентов от использования. Другие артефакты еще не проанализированы. Премия 25 000 за килограмм массы, общая сумма 675 тысяч долларов и проценты от возможной эксплуатации.

– Имена, – проворчал он. – Кому какое дело до этих имен? Важно то, что это не мы. А награда огромная. – Мечников поднялся, и было заметно, как он расстроился. Он даже забыл забрать со стола свои фишки. – Я иду туда, – объявил Мечников. – Хочу посмотреть, как выглядит везение, которое случается всего раз в жизни.

Площадка для приземления была окружена военными, но в оцеплении находился и Френси Эрейра. Вокруг собралось не менее ста человек, и их удерживали только Эрейра и несколько девушек с американского и китайского крейсеров. Впрочем, и они были заняты совсем другим делом.

Мечников наклонился над краем шахты и всмотрелся вниз. Одна из девушек отогнала его, и Мечников обиженно отошел. Затем мы увидели, как он разговаривает с другим старателем с пятью браслетами. Тем временем до нас донеслись обрывки разговоров.

– …почти мертвые. У них кончилась вода.

– Ха! Всего лишь истощение. Все будет в порядке…

– …премия в десять миллионов и затем проценты!

Клара взяла Луизу за локоть и потащила вперед. Я пошел за ними.

– Знает ли кто-нибудь, чей это корабль? – спросила она, и кто-то сзади живо откликнулся:

– А что они нашли?

– Артефакты. Новые, это все, что я знаю.

– Но ведь корабль пятиместный? – спросила Клара.

Эрейра кивнул, потом посмотрел вниз шахты.

– Хорошо, – сказал он, – а теперь отступите, друзья. Кого-то несут.

Мы больше сделали вид, что отступили, и подвинулись на какой-нибудь сантиметр. Но это было и не важно. Процессия уже поднималась на наш уровень. Вначале появилась какая-то важная шишка из Корпорации, имени я не помню, затем китайский охранник, потом кто-то в пижаме Терминальной больницы. Этот цеплялся за кабель, чтобы не упасть. Лицо его было мне знакомо, но имени я не знал. Я видел его на одной из прощальных вечеринок, а может, и на нескольких. Это был пожилой чернокожий человек, который два или три раза безуспешно летал в экспедиции. Глаза у него были широко раскрыты, плечи развернуты, но выглядел он бесконечно усталым.

Чернокожий неудачник удивленно взглянул на толпу у шахты и потом исчез из виду.

Я посмотрел в сторону и увидел, что Луиза тихо плачет, глаза ее были закрыты. Клара обнимала ее. В толпе я умудрился поближе подобраться к Кларе и вопросительно посмотрел на нее.

– Пятиместный, – негромко произнесла она. – А ее дочь в трехместном.

Я знал, что Луиза слышит это, поэтому потрепал ее по руке.

– Мне жаль, Луиза. – Тут расчистилось пространство у края ствола, и я посмотрел вниз. Я мельком заметил, как выглядит то, что стоит десять или двадцать миллионов. Множество шестиугольных ящиков из металла хичи, каждый не более полуметра в длину и чуть меньше в высоту. Тут Френси Эрейра начал меня уговаривать:

– Давай, Боб, отойди.

Я отошел, и в это время поднялся еще один старатель в больничной пижаме. Это была женщина. Она прошла мимо, не видя меня, глаза у нее были закрыты. Но я ее разглядел. Это была Шери.

21

– Я чувствую себя глупо, Зигфрид, – осматриваясь, говорю я.

– Я могу помочь вам чувствовать себя комфортнее?

– Умри на месте! – Он опять переделал весь кабинет на манер детского сада, бога ради. Но хуже всего сам Зигфрид. На этот раз он пытается подобраться ко мне как суррогат матери. Он расположился рядом со мной на кушетке – большая кукла ростом с человека, теплая, мягкая, из чего-то вроде махровой шелковой ткани, из которой шьют дорогие купальные полотенца. Потрогать приятно, но… – Не хочу, чтобы ты обращался со мной, как с ребенком, – возмущенно произношу я. Голос мой звучит глухо, потому что я прижимаюсь к этому полотенцу.

– Спокойнее, Робби. Все в порядке.

– К черту все!

Он замолкает, потом напоминает мне:

– Вы собирались рассказать мне свой сон.

– Йеч!

– Простите, Робби?

– Не хочу об этом даже вспоминать. Но все же, – быстро добавляю я, отводя рот от полотенца, – я мог бы сделать, что ты хочешь. Сон о Сильвии, вроде…

– Вроде чего, Робби?

– Ну, она не совсем была на себя похожа. Скорее это был кто-то постарше. Я много лет не вспоминал о Сильвии. Мы оба были детьми…

– Пожалуйста, продолжайте, Робби, – осторожно просит он немного погодя.

Я обнимаю его руками, удовлетворенно глядя на стену с изображениями цирковых животных и клоунов. Нисколько не похоже на мою комнату в детстве, но Зигфрид уже достаточно знает обо мне, и у меня нет причин говорить ему об этом.

– Сон, Робби?

– Мне снилось, что мы работаем на шахте. На самом деле это не была пищевая шахта. Физически, я бы сказал, это внутренность пятиместного корабля – одного из кораблей с Врат, понимаешь? Сильвия в каком-то туннеле, который уходит вдаль.

– Туннель уходит вдаль?

– Не толкай меня к примитивному символизму, Зигфрид. Я знаю о вагинальных образах и прочей перинатально-сексуальной символике. Когда я говорю «уходит», я просто хочу сказать, что туннель начинается там, где я стою, и продолжается в противоположную сторону от меня. – Я замолкаю и потом выговариваю самое трудное: – Туннель постепенно превращается в пещеру, и Сильвия оказывается пойманной.

Закончив пересказывать первую часть сна, я сажусь и сам же принимаюсь его комментировать.

– Самое необъяснимое в этом сне, – говорю я, – то, что подобное просто невозможно. Туннель сверлится, чтобы поместить в него заряд и подорвать сланец. Главное занятие шахтера – это вычерпывание сланца. Сильвия с этой частью работы не имела ничего общего.

– Мне кажется не важным, могло это или не могло случиться, Робби.

– Да, скорее всего ты прав. Итак, Сильвия оказалась в рухнувшем туннеле. Я видел, как шевелится груда сланца. Это был не настоящий сланец, а какое-то пушистое вещество, больше похожее на обрывки бумаги. У Сильвии была лопата, и она прорывала выход наружу. Мне показалось, что она выберется. Сильвия выкопала большую яму. Я ждал, когда она выберется… но она все не выходила.

Зигфрид, в своем воплощении плюшевого мишки, теплый и ожидающий, покоится в моих объятиях. Приятное ощущение. На самом же деле его здесь нет. Его вообще нигде нет, только в центральном банке информации где-то в Вашингтоне, где хранится память больших машин. Передо мной лишь его терминал в купальном костюме.

– Что еще, Робби?

– Больше ничего. Разве что мои ощущения. У меня такое чувство… в общем, я чувствую, будто бью ногами Клару по голове, чтобы не дать ей выйти. Как будто боюсь, что на меня обрушится остальная часть туннеля.

– Что значит «чувствую», Боб?

– Только то, что я сказал. Это не часть сна. Просто я так чувствую… не знаю.

Зигфрид ждет, потом пытается подойти к этому с другой стороны:

– Боб, вы знаете, что сейчас сказали не Сильвия, а Клара?

– В самом деле? – удивляюсь я. – Забавно. Интересно почему?

Он снова ненадолго замолкает и, не дождавшись продолжения, спрашивает:

– И что случилось потом, Боб?

– Потом я проснулся. – Я поворачиваюсь на спину и долго смотрю в потолок, который выложен плиткой с изображениями блестящих пятиконечных звезд. – Вот и все, – спокойно произношу я и затем добавляю скучным, будничным тоном: – Зигфрид, я думаю, к чему меня все это приведет.

– Не уверен, смогу ли я ответить на этот вопрос, Роб.

– Если бы ты мог, я бы тебя заставил ответить, – говорю я. У меня по-прежнему с собой листок бумаги, который мне вручила С.Я. Он дает мне ощущение безопасности.

– Я думаю, что это обязательно к чему-нибудь приведет. Я хочу сказать, что есть в вашем мозгу нечто такое, к чему вы не хотите возвращаться. Именно с этими неприятными вещами и связан ваш сон.

– С Сильвией? Ради бога! Это ведь было много лет назад!

– Но ведь это не важно.

– Дерьмо! Ты мне надоел, Зигфрид. На самом деле бесконечно надоел. – Тут я задумываюсь. – Слушай, я сержусь. Что бы это значило?

– А как вы думаете, что это значит, Робби?

– Если бы я знал, я бы тебя не спрашивал. Может, пытаюсь увильнуть от темы? Сержусь, потому что ты подходишь близко к чему-то такому, о чем я и сам не желаю вспоминать.

– Пожалуйста, Роб, не думайте о процессе. Просто скажите, что вы чувствуете.

– Я чувствую вину, – отвечаю я, не отдавая себе отчета в том, что говорю.

– Вину перед кем?

– Перед… Не знаю. – Я поднимаю руку, чтобы взглянуть на часы. Очень многое может произойти за двадцать минут, и я перестаю думать о том, от чего хочу избавиться. Я играю сегодня днем и вполне могу дойти до финала, если сумею сохранить сосредоточенность.

– Мне сегодня придется уйти раньше, Зигфрид.

– Вину перед кем, Боб?

– Не помню. – Я глажу шею махровой куклы и смеюсь. – Очень приятно, Зигфрид, хотя пока непривычно.

– Вину перед кем, Роб?

И тут я срываюсь на крик:

– Вину за то, что убил ее!

– Во сне?

– Нет! На самом деле. Дважды.

Я знаю, что дышу тяжело, и сенсоры Зигфрида это регистрируют. Я бесплодно пытаюсь справиться с собой, чтобы у него не появилось каких-нибудь сумасшедших идей. Мысленно я перебираю все сказанное только что.

– На самом деле я не убивал Сильвию, – устало произношу я. – Но я устал! – Правда, я бросился на нее с ножом!

– В истории вашей болезни сказано, что во время ссоры с подругой у вас в руке был нож, – успокаивающим тоном говорит Зигфрид. – Но там не говорится, что вы на нее бросились.

– А какого же дьявола меня тогда увезли? Просто повезло, что я не перерезал ей горло.

– Вы на самом деле пустили в ход нож?

– Пустил в ход? Нет. Я был слишком сердит. Швырнул ее на пол и начал бить.

– Если бы вы на самом деле хотели ее убить, вы бы пустили в ход нож?

– Ах! – воскликнул я и снова зарылся лицом в куклу. – Хотел бы я, чтобы ты там был, когда это случилось, Зигфрид. Может, ты уговорил бы их, и меня бы отпустили.

Сеанс идет отвратительно. Я давно понял, что, рассказывая Зигфриду свои сны, совершаю ошибку. Он со всех сторон их обсасывает и дает им самые идиотские интерпретации. Презрительно глядя на придуманную Зигфридом обстановку, я решаюсь сказать это ему прямо.

– Зигфрид, – начинаю я, – как компьютер ты, конечно, хороший парень, и я наслаждаюсь нашими интеллектуальными беседами. Но я думаю, а не исчерпали ли мы все возможности. Ты шевелишь старую боль без необходимости, и я откровенно не понимаю, почему позволяю тебе делать это.

– Ваши сны полны боли, Боб.

– Так пусть моя боль остается в моих снах. Я не хочу возвращаться к тому вздору, которым меня пичкали в институте. Может, я и правда хотел переспать со своей матерью. Может, ненавидел отца за то, что он умер и покинул меня. Ну и что?

– Я знаю, это риторический вопрос, Боб, но чтобы справиться с такими вещами, их нужно извлечь на поверхность.

– Для чего? Чтобы мне стало еще больнее?

– Чтобы внутренняя боль вышла наружу и вы могли справиться с ней.

 
Из дыр, в которых спрятались хичи,
Из звездных пещер,
Сквозь туннели, которые они прорубили,
Залечивая нанесенные ими шрамы,
Мы идем!
Маленькие заблудившиеся хичи, мы вас ищем.
 

– Может, проще было бы оставить ее внутри? Как ты говоришь, я достаточно уравновешен, верно? Я не отказываю тебе в полезности. Бывают времена, Зигфрид, когда я после сеанса испытываю душевный подъем. В таких случаях в голове у меня полно новых мыслей, и солнце над куполом светит ярче, чем обычно, воздух кажется мне чище, и все мне почему-то улыбаются. Но эта эйфория длится недолго. Потом я начинаю думать, что сеансы ужасно скучны и бесполезны и что ты скажешь, если я решу их прекратить.

– Я ответил бы, что вам принимать решение, Боб. Последнее слово всегда за вами.

– Что ж, может, я так и поступлю.

Зигфрид фон Психоаналитик пережидает. Он знает, что я не собираюсь принимать это решение. Он просто дает мне время самому это понять и потом задает все тот же подлый вопрос:

– Боб! Почему вы сказали, что убили ее дважды?

Прежде чем ответить, я смотрю на часы и только затем произношу:

– Ну, просто так сказалось. Мне пора идти, Зигфрид.

Я бессмысленно сижу в восстановительной комнате и пялюсь на стену, потому что мне не от чего восстанавливаться. Мне очень хочется поскорее убраться отсюда, подальше от Зигфрида и его глупых вопросов. Он поступает так разумно, с таким превосходством, что совершенно обезоруживает меня. А с другой стороны, что может знать плюшевый мишка?

22

Этим вечером я вернулся к себе в комнату, но долго не мог уснуть. Шики разбудил меня рано утром и рассказал подробности возвращения пятиместника. Из экипажа выжили три человека, и было объявлено об их вознаграждении: семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов. Помимо процентов. Это прогнало у меня сон.

– За что? – поинтересовался я.

– За двадцать пять килограммов артефактов, – ответил Шики. – Считается, что это инструментальный набор ремонтника. Вероятно, для корабля, потому что все эти вещи они нашли в шлюпке на поверхности планеты. Во всяком случае, это какие-то инструменты.

– Инструменты, – сомнамбулически повторил я и пошел прочь от Шики.

Я побрел по туннелю к общему душу, размышляя о дорогой находке. Инструменты имеют огромное значение для Врат. Их наличие предполагает возможность проникнуть в механизмы хичи, не взорвав корабль. Возможность установить, как работает главный двигатель, и самим построить такой же. Инструменты могут означать что угодно, но пока что это состояние в семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов, не считая процентов. Даже если поделить это вознаграждение на троих, получается очень неплохая сумма. И одна из этих частей могла быть моей.

Трудно избавиться от мысли об этих пяти миллионах восьмистах пятидесяти тысячах долларов – не считая процентов. Я буквально изводил себя, размышляя над тем, что если бы я был немного более предусмотрителен в выборе подружки, эти деньги уже лежали бы у меня в кармане. Скажем, шесть миллионов. В моем возрасте за половину этой суммы я мог бы купить Полную медицину, что означает все тесты, терапию, восстановление тканей и органов на всю оставшуюся жизнь… то есть по крайней мере на пятьдесят лет дольше, чем я проживу без этого. А остальные три миллиона – это собственный дом, карьера лектора: лекции старателей, добившихся успеха, пользуются огромным спросом. Кроме того, постоянный доход от рекламы на телевидении, женщины, пища, машины, путешествия, опять женщины, слава и снова женщины… Но ведь еще остаются проценты. Они могут быть как угодно велики – все зависит от того, какую выгоду смогут извлечь исследователи Корпорации из найденных предметов. Находка Шери – это именно то, ради чего существуют Врата, золотой горшок и конец радуги.

Мне потребовалось около часа, чтобы добраться до больницы – три сегмента туннеля и пять уровней в шахте. Я все время хотел повернуть и уйти назад.

Когда мне удалось очистить свои мозги от зависти или, вернее, упрятать ее так далеко, что она перестала бросаться в глаза, я вошел в больницу, но Шери уже спала.

– Можете войти, – разрешил дежурный санитар.

– Я не хочу ее будить.

– Вряд ли вы ее разбудите, – ответил он. – Но, конечно, лучше ее сейчас не тревожить. Кстати, она разрешила пускать к ней посетителей.

Шери лежала на самой нижней из трех коек. Просторная палата была рассчитана на двенадцать человек, но заняты были только три или четыре койки. Две из них оказались завешаны шторами из молочного пластика, сквозь них почти ничего не видно. Не знаю, кто там лежал, но когда я появился, в палате стояла мертвая тишина.

Шери мирно спала, положив голову на руку, ее красивые глаза были закрыты, сильный подбородок с ямочкой покоился на запястье. Ее два товарища находились в той же комнате. Один спал, другой сидел под голографическим изображением колец Сатурна. Я встречал его раза два и знал о нем только то, что он то ли кубинец, то ли венесуэлец из Нью-Джерси.

Разглядывая Шери, я вспомнил, что его зовут Мэнни. Мы немного поболтали, и он пообещал сказать Шери, что я приходил навестить ее. Затем я отправился в столовую выпить чашку кофе и там за столиком все время думал об их полете.

Они оказались на орбите вокруг крошечной холодной планеты вдали от центрального светила – оранжево-красного уголька типа К-6. По словам Мэнни, они не были даже уверены, что на этой ледышке стоит высаживаться. Но приборы показали наличие хичи-металла, хотя и немного. Основное, очевидно, было погребено под снегом из двуокиси углерода.

Мэнни остался на орбите, а Шери и трое остальных членов экипажа спустились на планету, нашли подземелье хичи, с огромными усилиями вскрыли его и, как это часто бывает, нашли его пустым. Потом они обнаружили другой след и нашли старую шлюпку. Чтобы войти в нее, им пришлось взорвать люк, но во время взрыва у двух старателей костюмы утратили герметичность. Должно быть, парни оказались слишком близко к взрыву.

К тому времени, как они поняли, что у них серьезные неприятности, было уже поздно. Старатели замерзли. Тогда Шери и еще один старатель попытались перенести их в свою шлюпку. Задача оказалась ужасно тяжелой, и в конце концов они от нее отказались. Еще один старатель во второй раз побывал у взорванной шлюпки, нашел сумку с инструментами и смог принести ее. После этого они улетели, оставив двоих замерзших парней на этой негостеприимной планете.

Оставшиеся в живых двое старателей просрочили время и, когда соединились с кораблем, были в очень плохой форме. Не совсем уверен, что произошло потом, но, кажется, они не сберегли находившийся в шлюпке запас воздуха и большую часть его утратили. Так что на обратном пути им не хватало кислорода.

Третий старатель был в худшем состоянии, чем Шери. Подозревали, что у него сильно поврежден мозг – в этом случае его пять миллионов восемьсот пятьдесят тысяч долларов были ему ни к чему. Но Шери, как сообщил мне врач, после того как оправится от физического истощения, должна полностью восстановиться.

Кстати, я не завидовал их рейсу. Меня привлекало только вознаграждение.

Я встал, взял еще одну чашку кофе и вынес ее в коридор, где под ивами стояли скамьи. Какая-то мысль сидела во мне занозой и не давала покоя. Что-то в этом рейсе меня смущало. Это был один из по-настоящему удачных рейсов в истории Врат…

Я выбросил кофе вместе с чашкой в щель утилизатора и направился в аудиторию. Она находилась всего в нескольких минутах ходьбы, и там никого не было. Я еще не готов был говорить о том, что пришло мне в голову, и лишь вызвал на экран информацию о рейсе корабля Шери – все это уже было доведено до сведения публики.

Потом я немедленно отправился к тренировочной шлюпке. Мне опять здорово повезло, потому что и тут никого не оказалось. Я забрался в шлюпку и набрал курс Шери. Конечно, сразу появился цвет, а когда я включил тонкую настройку, вся панель окрасилась ярко-розовым, за исключением радужных цветов на одном конце.

В синей части спектра светилась только одна линия. «Ну вот, – получив подтверждение своей догадке, подумал я, – это конец умной теории Мечникова о показателях курса». В этой экспедиции погибло сорок процентов экипажа, рейс оказался очень опасным, но, по словам Мечникова, по-настоящему безнадежные рейсы соответствуют шести или семи таким линиям. То же самое касается и желтых линий. По Мечникову, количество ярких полос в желтой части спектра прямо пропорционально величине финансового вознаграждения за рейс. Но здесь в желтой части вообще не было линий. Имелись лишь две толстые полосы поглощения. И все.

Я выключил селектор и откинулся на спинку кресла. Итак, непревзойденные мозги Мечникова и его гигантский опыт опять породили мышь. То, что они интерпретировали как указание на безопасность, вовсе на нее не указывало, а то, что они считали гарантией богатой награды, совсем не имело отношения к первому за год рейсу, получившему действительно большую награду.

В течение последующих нескольких дней я держался уединенно и почти ни с кем не виделся.

Полагают, что внутри Врат восемьсот километров туннелей. Ни за что не подумаешь, что их столько в такой небольшой скале диаметром всего в десять километров. Но даже если это и так, лишь два процента объема Врат заняты туннелями, остальное – монолитная скала. Я побывал почти во всех этих восьмиста километрах.

Я не совсем отказался от общества друзей, просто не искал его. Время от времени я встречал Клару. Бродил с Шики, когда он не работал, хотя для него это было утомительно. Иногда я бродил в одиночестве, бывало, со случайными знакомыми, иногда брел вслед за группой туристов. Гиды меня знали и не возражали против моего присутствия. Ведь я был старателем, хотя и не носил браслет. Но потом им пришло в голову, что я сам собираюсь водить группы. После этого они были настроены не так дружески.

Они были правы. Я снова подумывал о работе на Вратах. Рано или поздно на что-то нужно было решаться. Либо вылетать в экспедицию, либо отправляться домой, и если я собирался продолжать обсуждение этой альтернативы, нужно было заработать денег, хотя бы для оплаты содержания.

Когда Шери выписалась из больницы, устроили грандиозную пьянку – нечто среднее между вечеринкой по случаю возвращения и прощальным вечером. На следующий день Шери улетала на Землю. Она была слаба, но оживлена, и хотя не танцевала, посидела со мной полчаса в коридоре, сказав, что ей будет не хватать меня.

Я напился до свинского состояния. Глупо было упускать такую блестящую возможность, как бесплатная выпивка. За все платили Шери и ее кубинский друг. В сущности, я так и не попрощался с Шери, мне пришлось уйти в туалет и там блевать почти до самого окончания вечеринки. Хотя я и был пьян, но мне ужасно жалко было отдавать унитазу настоящее шотландское виски. Все-таки это не местное вино, перегнанное бог знает из чего.

После сортира в голове у меня прояснилось. Я вышел, прижался лицом к иве и начал усиленно дышать. Постепенно в моей крови стало достаточно кислорода, и я узнал стоящего рядом Френси Эрейру.

– Привет, Френси, – поздоровался я.

– Запах. Слишком силен, – виновато улыбнулся Эрейра.

– Простите, – обиженно проговорил я, и Эрейра удивленно взглянул на меня.

– Нет, я совсем не это хотел сказать. Я имел в виду, что на крейсере тоже плохо пахнет, но когда я бываю на Вратах, то всегда удивляюсь, как вы тут живете. А в комнатах – фу!

– Я не обижаюсь, – величественно ответил я, хлопая его по плечу. – Пойду попрощаюсь с Шери.

– Она ушла, Боб. Устала. Ее увезли в больницу.

– В таком случае попрощаюсь только с вами. – Я церемонно поклонился и побрел по туннелю.

Трудно добираться до дому пьяному почти в нулевом тяготении. Страстно хочется уверенных ста килограммов веса, чтобы удержаться на поверхности. Мне потом рассказывали, что я выломал большой сук ивы и обо что-то ударился так сильно, что остался пурпурный синяк размером с ухо. В какой-то момент я понял, что за мной идет Эрейра и помогает мне не заблудиться, а на полпути к дому я заметил, что, кроме Эрейры, есть кто-то еще. Я огляделся и увидел, что это Клара.

Я очень смутно помню, как меня уложили в постель, а проснувшись на следующее утро, испытал сильнейшее похмелье и несказанно удивился, обнаружив в комнате Клару.

Как можно незаметнее я встал и направился в ванную. Мне необходимо было еще поблевать. На это потребовалось какое-то время, а завершил я операцию по приведению себя в божеский вид душем, вторым за четыре дня. Исключительно легкомысленный поступок, принимая во внимание состояние моих финансов. Но я почувствовал себя лучше, а когда вернулся в комнату, Клара уже встала, принесла чай, вероятно, от Шики, и ждала меня.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я и только тут ощутил, как мне страшно хочется пить.

– Понемногу, старая лошадь, – беспокойно сказала она, но я и сам понимал, что нельзя насиловать желудок. Я сделал два глотка и снова растянулся в гамаке. Но уже понял, что выживу.

– Не думал увидеть тебя здесь, – сказал я.

– Ты был весьма… настойчив, – с улыбкой ответила она. – У тебя не очень получилось. Но ты старался.

– Прости.

Она схватила меня за ногу.

– Не волнуйся. Кстати, как дела?

– Прекрасно. Отличная вечеринка. Я тебя там не помню.

– Я пришла слишком поздно, – пожав плечами, ответила Клара. – Между прочим, меня не приглашали.

Я никак не отреагировал на ее слова. Я знал, что Клара и Шери не очень любят друг друга, и думаю, это из-за меня. А Клара, читая мои мысли, сказала:

– Стараюсь никогда не связываться со Скорпионами, особенно с такой челюстью. Ни у одного из Скорпионов никогда не возникало ни одной разумной мысли, – с неприязнью проговорила она и затем добавила, стараясь выглядеть более или менее объективной: – Но она отважна, этого у нее не отнимешь.

– Я сейчас не готов к спору, – сказал я.

– Никакого спора и не будет, Боб. – Она склонилась ко мне и обняла меня.

Пахла Клара сладко и вела себя очень женственно, самое подходящее для таких обстоятельств, но сейчас мне не совсем это было нужно.

– Эй, – сказал я, – а что стало с мускусным маслом?

– Что?

– Только не подумай что-нибудь плохое. – Я сел, вдруг сообразив, что именно беспокоило меня уже долгое время. – Я хочу сказать, что ты пользовалась этим маслом. Это первое, что я в тебе заметил. – Я вспомнил слова Эрейры о запахе Врат и подумал, что давно уже не чувствую одуряющего запаха Клары.

– Боб, ты хочешь начать ссору?

– Конечно, нет. Просто мне интересно. Когда ты перестала им пользоваться?

Она пожала плечами и ничего не ответила. Выглядела Клара раздраженной. Для меня этого было достаточно. Я не раз ей говорил, как мне нравится этот запах.

– А как дела с твоим психоаналитиком? – поменяв тему, спросил я, но это не улучшило положения.

– У тебя в голове одни гадости, – раздраженно ответила она. – Я лучше пойду домой.

– Нет, – принялся настаивать я. – Мне интересно, как твои успехи.

Клара больше ничего не говорила мне о психоаналитике, хотя я знал, что она записалась. Вроде бы она проводила с ним два-три часа в день. Причем ее врачевателем была машина. Я от кого-то слышал, что она выбрала компьютерного психоаналитика Корпорации.

– Неплохо, – отстраненно ответила она.

– Справилась со своим отцовским комплексом?

– Боб, а тебе не приходило в голову, что тебе самому стоит обратиться за помощью? – с сарказмом спросила она.

– Забавно, что ты так говоришь. Накануне то же самое мне предложила Луиза Форхенд.

– Ничего забавного. Подумай об этом. Пока.

Когда она вышла, я опустил голову и закрыл глаза. К психоаналитику! Зачем? Мне нужна всего лишь одна счастливая находка, как у Шери… Мне нужно только… только… Набраться храбрости и записаться в рейс.

Но, кажется, храбрости у меня-то и не хватало.

Время уходило, или я монотонно убивал его, размышляя о том, как было бы здорово разбогатеть и триумфатором вернуться на Землю. Чтобы усугубить мучения, я частенько посещал музей. Там уже установили голограмму с находкой Шери. Я даже заплатил за этот видеодиск два или три раза, просто чтобы увидеть, как смотрятся семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов. А выглядели они как ни на что не пригодный лом. Это когда каждую часть показывают отдельно. Среди них было с десяток маленьких молитвенных вееров. По-моему, это доказывает, что хичи даже в набор инструментов для ремонтника включали предметы искусства. Остальное же барахло могло быть чем угодно: штука, похожая на обычную отвертку с треугольными лезвиями и гибкой ручкой, железки, напоминающие гаечные ключи, но сделанные из какого-то мягкого металла, приборы, очень похожие на электрические тестеры, и инструменты, не похожие ни на что вообще. Демонстрируемые одна за другой, они казались случайным набором, но отлично совмещались друг с другом. А то, как они укладывались в полые углубления ящика, выглядело чудом экономии места. И все это барахло стоило семнадцать миллионов пятьсот пятьдесят тысяч долларов! Мне не давала покоя мысль, что если бы я остался с Шери, то сейчас мог бы быть одним из держателей акций.

Или одним из трупов.

Я зашел к Кларе и пробыл там недолго, но ее не оказалось дома. Это было не ее время сеансов у психотерапевта. Но, с другой стороны, я давно не знал расписания Клары. Она отыскала другого ребенка, у которого мать была занята, – маленькую черную девочку четырех лет. Мать ее работала астрофизиком, а отец – экзобиологом. А чем еще занимается Клара, я не знал.