Текст книги "Загадка Ватикана"

ГЛАВА IV,

в которой Адриен Сальва размышляет, а Басофон причисляется к избранным

– Восхитительно! – восторженно воскликнул нунций Караколли. – Не правда ли, средневековая вера намного непосредственнее и чище, чем современная? Ангелы, демоны, Иисус и Матерь Его, патриархи – все это настолько близко, что нам кажется, будто мы видим и слышим их.

– Монсеньор, – невозмутимо произнес Адриен Сальва, – разве не решили мы поразмышлять в саду?

– Да, но разрешение… – беспокойно заметил каноник, наконец-то справившись с кнопками своего магнитофона и отключив его от сети.

– Думаю, нам дозволено, – убедительно проговорил нунций. – Ведь не будем же мы топтать клумбы, не так ли?

Все встали. У Стэндапа был усталый вид, однако никто не осмелился сказать ему об этом, чувствовалось, что подобное замечание не понравилось бы профессору. Открыли застекленную дверь, выходящую в сад, и с ученым видом стали прогуливаться по дорожкам, как это наверняка делали философы в Афинах а позднее во Флоренции времен Лоренцо Великолепного. Сальва не замедлил закурить сигару, кончик которой он раздавил в пепельнице часом раньше.

– Грешно портить запах цветов, – уронил каноник.

– Зато вредно для мошкары, – произнес Стэндап.

– Господа и уважаемые коллеги, – начал нунций, – сдается мне, что редко когда услышишь подобный перевод, с легкостью сделанный с листа нашим выдающимся профессором, и я недоумеваю, почему гнев Церкви обрушился на такую невинную историю. Я с самого начала ожидал худшего. И вот мы очарованы, восхищены! Не скрывайте, дорогой каноник, я видел, как благоговейно вы внимали и благостно улыбались.

– Я сожалею об этом, поверьте, так как, не в обиду вам будет сказано, там попахивает ересью. Как могло произойти, что живой человек вознесся на Небо? Такой участи удостоилась лишь наша Святая Мать, да и то в состоянии сна. Более того, она была непорочной и, следовательно, не могла умереть. С Басофоном такого не должно было случиться, хотя и стал он Сильвестром.

– Гм-м, – пробурчал Сальва, – не будем заблуждаться. Чудеса могут совершаться по своим законам, и я не вижу причин, мешающих ходить по воде, взлетать в Рай на спинах ангелов – если только у них есть спины – или советоваться с жабой-астрологом. Главное, чтобы во всем этом найти свою внутреннюю логику. А верить в это или не верить – это другой вопрос.

– Миллионы мужчин и женщин поклялись бы, что были свидетелями того, что вы считаете вздором! – бросил каноник, лицо которого вдруг побагровело.

– Господа, – продолжил Сальва, – я согласился на сотрудничество с вами не для того, чтобы спорить о верованиях, какими бы уважаемыми они ни были, но для того, чтобы найти манускрипт, проанализировать его и высказать его святейшеству свое мнение о его содержании с научной точки зрения. Так что не втягивайте меня в метафизические распри. Видите ли, легенда не есть объект теологии. По моему мнению, Воражин просто коллекционировал эти истории, внося в них долю милой шутки. Мог ли он сам верить в такие побасенки? Пожалуй, нет. Но он знал, что простому люду они нужны…

– Короче, – прервал его Стэндап, – пока что у вас нет никаких претензий к этому манускрипту.

– Пока что! – многозначительно произнес каноник, предупреждающе подняв указательный палец. – Повторяю, вознесение Басофона на Небо настораживает меня.

Все замолчали, шагая по аллее. Вечер был изумительным, в нем чувствовалось нечто восторженное. Такое бывает только в Риме. С холмистого сада видны были крыши базилики, увенчанные статуями, и аркады эспланады. Толпились туристы и верующие, освещенные заходящим солнцем… Они походили на тех людей, что несколько веков назад приходили к святому Петру. И именно о нем сейчас думал Сальва – не о той гигантской скульптуре, величественно стоявшей в нефе[4]4
  Продолговатая часть романских и готических соборов и церквей стиля Возрождения, имеющая форму католического креста, простирающаяся от главного входа до хоров и покрытая сводами.


[Закрыть], с ногами, стертыми от поцелуев и прикосновений, но о живом Симоне Петре.

Сальва все было ясно. Петр был не только настоящим рыбаком, но и замечательным организатором. Нетрудно предположить, что он вместе со своим братом Андреем владел тремя десятками лодок, километрами сетей и имел конторы по сбыту продукции в Тибериаде, Магдале, Капернауме и Бетсаиде. У него, без сомнения, была монополия на Генисаретское озеро и даже на часть Иордании. Имелся у него и советник по финансовым вопросам, Матфей, из-за чего прозвали его «сборщиком податей из Капернаума». Что касается Иакова и Иоанна, сыновей Зеведея, то, судя по Евангелию от Луки, они были товарищами, компаньонами Петра и, следовательно занимались ловлей и продажей рыбы.

Одним словом, Сальва не отвергал мысли о том, что все эти люди были в то же время и иудеями, недовольными римской колонизацией. Но никак не зелотами[5]5
  Еврейская политическая партия в эпоху борьбы с римлянами, стоявшая за непримиримую борьбу с Римом.


[Закрыть], которые вступали в стычки с легионерами и кончали жизнь на виселицах. Они скорее всего придерживались своей веры, были законопослушны, однако увлечены идеей о коренных изменениях, необходимых для выхода из интеллектуального и морального кризиса, существовавшего в ту эпоху.

Таким образом, когда Петр с товарищами получили послание Мессии, они, возможно, занялись распространением Благой Вести вокруг Средиземного моря, используя еврейские торговые объединения и синагоги, расположенные в этом бассейне. Короче говоря, вместо Тибериады, Магдалы, Капернаума и Бетсаиды теперь нужно было осваивать Антиохию, Эдессу, Эфес и Александрию, а вместо рыбы ловить «души человеков».

Так думал Адриен Сальва. Он также полагал, что Павел из Тарса был в некотором роде конкурентом Петра, инакомыслящим распространителем громогласных идей, которые возбуждали весь народ. В данном случае речь шла о стратегии: принять то, что Петр хотел донести лишь до новообращенных, или навязать мессианское мировоззрение Риму, намеревавшемуся овладеть Иерусалимом с помощью оружия. И вполне естественно, что Петр и его соратники вынуждены были в конце концов поддержать идеи Павла, позволяющие сплотить всех евреев, а значит, дающие возможность развиваться их языку.

– Ну и как, профессор, каково ваше мнение? – спросил магистр Караколли.

Сальва, оторвавшись от размышлений, глубоко затянулся сигарой, что помогло ему упорядочить мысли.

– Так вот, мне кажется, что автор «Жизнеописания» пока дал общее описание взглядов своего времени. Настоящая история еще впереди. Мы присутствуем при завязке, не правда ли? Жареным запахнет позже. Кстати, дорогие коллеги, а не пора ли нам поужинать?

– Конечно, конечно, – согласился нунций. – И тем не менее позволю себе заметить, что мы почему-то мало говорили об этих двух главах… Патриархи, дающие образование Сильвестру, – тема довольно новая, согласны? Не знаю случая, чтобы подобное происходило с другими святыми.

– Правильно, – поддержал его каноник, – и это укрепляет меня в мысли, что в манускрипте присутствует ересь. «Timeo Danaos et dona ferentes».

– А что это значит? – поинтересовался Адриен Сальва, просовывая палец между целлулоидным воротничком и натертой шеей.

Тортелли заважничал: сейчас он утрет нос этим ученым иностранцам, нагло гуляющим без разрешения в саду его святейшества.

– Вергилий в «Энеиде» вложил эти слова в уста главного жреца Лаокоона, отговаривавшего троянцев ввезти в город деревянного коня, коварно оставленного греками на берегу реки. Иначе говоря: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Кто знает, какое зло скрывается внутри? Однако, раз уж наступило время ужина, позвольте мне спрятать манускрипт в надежное место.

Нунций с необычайной для него живостью отреагировал:

– Нет, нет, не стоит! Я сам займусь «Жизнеописанием».

– А почему именно вы, монсеньор? – резким тоном спросил каноник.

– Потому что я отвечаю за него. Вдруг он потеряется…

Тортелли прикусил губу. Лицо его побледнело от оскорбления. Неужели его подозревали в том, что он уничтожит манускрипт!

– Благодарю за доверие, – буркнул он и быстрым шагом пошел в направлении Центрального бюро Священной конгрегации.

Войдя в застекленную дверь, магистр Караколли, Сальва и Стэндап вернулись в зал Пия V, взяли оставленную на столе рукопись и с некоторой торжественностью понесли ее к главному библиотекарю, отцу Грюнвальду, который на их глазах положил ее в сейф. После чего все разошлись на ужин.

Сальва всегда смотрел на Рим влюбленными глазами. Насколько презирал он историю античных римлян с их мелочностью, мнимой правоверностью и воинственностью, настолько очаровывал его их город. Он любил посидеть на террасе кафе «Тре Скалини» на пьяцца На-вона, полюбоваться на полет голубей вокруг фонтана Нептуна или фонтана Моро. Он заказывал озо босо и бутылку «Орвьетто», потом, подкрепившись, не спеша шел в направлении Пантеона, идя то по виа Пастини, то по виа дель Семинарио, ведущим к Корсо.

В этот вечер он оказался на пьяцца ди Пьетра и засмотрелся на колонны храма Адриена, на месте которого ныне возвышается другой храм – биржа. Он уже собрался пойти в маленькую гостиницу «Чезари», в которой его любезно поселил Ватикан, как рядом с ним появилась легкая фигурка. Это была молодая хорошенькая женщина в джинсах и голубой блузке. На певучем французском она представилась журналисткой газеты «Ла Стампа» и сообщила, что знает о найденном манускрипте «Житие Сильвестра».

– Новости быстро распространяются, – заметил Сальва. – Чем же эта древняя тарабарщина может заинтересовать такую современную женщину?

– Говорят, что рукопись эта способна взорвать Ватикан, – серьезно ответила француженка.

– Да что вы, мадемуазель, это всего лишь слухи! Разочарованная, она слегка присела в реверансе, словно маленькая благовоспитанная девочка, и вприпрыжку удалилась.

«Ах, эти итальянцы!» – подумал Сальва. И все же этот случай обеспокоил его. Откуда «Ла Стампа» узнала о найденном «Жизнеописании» и о том, что документ может быть опасным?

На следующий день, придя в зал Пия V, он понял, что дело разбухало, подобно лягушке из басни. Туда прибыл кардинал Бонино собственной персоной. Его сутана алым пятном выделялась на фоне стеллажей. Каноник Тортелли, сидевший справа от него, пыжился от гордости.

Как только Сальва уселся, Стэндап приступил к переводу манускрипта.

«Небесное образование предполагалось дать Басофону в течение первых шести месяцев его пребывания в Раю; эти шесть ангельских месяцев соответствовали шестнадцати земным годам.

Однако выдающиеся учителя не были довольны своим учеником. Правда, усваивал он все легко, так как отличался превосходной памятью. Но его воображение работало гораздо лучше. Он постоянно шутил и подшучивал тогда, когда следовало сохранять серьезность и быть осмотрительным. Ведь он был на Небе!

Святые воспитатели не осмеливались говорить меж собой о проделках Басофона. Ной тем не менее мог бы рассказать, как мальчик высмеивал его ковчег, спрашивая, сколько потомства дали пары и как вся эта свора уместилась в ковчеге и не перевернула его. Аврааму же не хотелось, чтобы все узнали, как Басофон показывал ему рожки, намекая на отношения его жены Сары с царем Авимелехом. Иосиф мог бы поведать, как его ученик, изучая искусство управления, заявил, что лучше бы его наставник стал любовником жены Потифара, чем покорно сносил издевательства прекрасной египтянки. Ну а что касается Иакова, он, конечно же, не стал рассказывать, как мальчишка предположил, что будущий Израиль видел на знаменитой лестнице не ангелов, а бабуинов.

Сабинелла обратила внимание на своеобразный юмор сына. Она поделилась своими опасениями со старухой, опекавшей ребенка в лесу. Та же, обладая здравым умом, разъяснила, что Басофон все-таки обыкновенный смертный. И все небесные науки, которыми его пичкали, по ее мнению, лишь вскружили ему голову.

– Хорошо бы ему до возвращения на Землю научиться работать руками, это умерит его разгулявшееся воображение, – повторяла она.

Прислушавшись к совету, Сабинелла пошла к святому Иосифу. Отец-кормилец Христа как раз учил плотницкому делу тех, кто в земной жизни не овладел этим ремеслом. Женщина стояла молча, не решаясь прервать занятия, но Иосиф заметил ее.

– Ну, душенька, чем могу служить?

– Благословенный Отец, – сказала Сабинелла, – я мать Басофона, нареченного при крещении Сильвестром. Архангел Гавриил подобрал превосходных патриархов, дабы укрепить моего сына в небесных знаниях, но – прошу прощения за дерзкую мысль – архангелы и патриархи не знают, чем стала Земля. Избыток отвлеченных знаний может повредить смертному – ведь вам известно, что Басофон попал на Небо живым.

Иосиф-плотник долго думал, поглаживая свою белую бороду. Он всегда был очень осторожен и никогда не принимал необдуманных решений. Наконец он сказал Сабинелле:

– Душенька, не хотелось бы обижать столь уважаемых персон, как Гавриил и патриархи, но я согласен с вами. Когда этот мальчик вернется на Землю, ему придется что-то делать руками. Как сможет он зарабатывать на жизнь, произнося только проповеди? Не попросить ли мне мою светлейшую супругу походатайствовать перед учителями вашего сына, чтобы помимо их уроков и я мог ему кое-что преподать?

Сказано – сделано. И оказалось, что к работе с циркулем и угольником у молодого человека склонность была больше, чем к небесным наукам. Он очень быстро усвоил искусство крепления шипов в пазах, ловко орудовал рубанком. И чем больших успехов он добивался в плотницком деле, тем невнимательнее становился на уроках величественных патриархов. Он не мог усидеть на месте, извивался, как червяк, почесывая свои ноги. Первым вышел из себя Иаков.

– Что же это такое! – воскликнул он. – Да это прямо какой-то нечестивец! Вместо того чтобы следовать путями истинными, он пренебрегает нашими возвышенными знаниями, считая их пустяками!

Басофон, которому по земным меркам уже исполнилось пятнадцать лет, ответил:

– Мне неинтересны ваши рассуждения о двухстах четырнадцати формах невидимого! Мне надо, чтобы вы научили меня драться с ангелом, как вы сами когда-то дрались.

Иаков громко возмутился, сочтя подобное заявление близким к богохульству. Не выдержав, он пошел к архангелу Гавриилу.

– Что с вами, почтеннейший? – спросил архангел. – Вы такой взъерошенный…

– Это все из-за Басофона, который недостоин зваться именем Сильвестр. Вообразите, он насмехается над моими поучениями, словно над чепухой, высмеивает мои видения и нахально заявляет, что я должен научить его биться с ангелами!

Гавриила позабавило возмущение Иакова, но он не подал виду.

– Ну что ж, – сказал он, – это означает, что мальчик нуждается в физических упражнениях. Мы совсем забыли о физкультуре. А ведь он смертный, юноша к тому же. Ему надо больше двигаться. Будучи непорочным Духом, я точно не знаю, что для этого следует делать, но подумаю еще над этим вопросом. Идите с миром, почтеннейший.

Иаков пожал плечами и, ворча, удалился. Архангел пришел к Иосифу-плотнику и поделился с ним огорчениями патриарха. Тот принялся размышлять, как всегда поглаживая свою белую бороду. Потом сказал:

– Мальчик этот – превосходный ученик. Мне не на что жаловаться. Он доказал, что более склонен к ручному труду, нежели к работе мысли. Ной попытался напичкать его голову цифрами и формулами, древнегреческими и древнееврейскими словами, и Басофон не знает, что с ними делать. Разве из них можно построить корабль? Нет, конечно! Нужно уметь читать чертежи…

– Разумеется, – прервал его Гавриил, не желая недоразумений и ссор, – но подскажите, какого учителя назначить, чтобы развить его физически?

Иосиф-плотник опять долго гладил свою бороду, затем сказал:

– Вам бы царя Давида поспрошать. Не он ли в молодости одолел гиганта Голиафа?

– Ну и придумали! – воскликнул архангел. – Царь Давид! И речи быть не может. Такой величественный, такой именитый… Иосиф, вы совсем потеряли голову.

– Ладно, ладно, – смутился плотник. – Тогда что вы думаете о Самсоне?

Гавриил, похоже, одобрил.

– По крайней мере он не дерзнул биться с ангелами… И, взмахнув крыльями, он полетел к победителю филистимлян.

Самсон проживал в храме, как две капли воды похожем на тот, что он разрушил, погубив заодно и сторонников Дагона. Зрение к нему вернулось, хотя и осталось сильное косоглазие. Огромный, мускулистый, он постоянно поддерживал себя в форме, легко, будто играючи, поднимая колонны и ворота с косяками. Его рыжая шевелюра совсем свалялась и венчала голову, словно золотая тиара. Далила, красавица филистимлянка и предательница, давно уже помирилась с Самсоном и прислуживала ему.

– Приветствую тебя, о Самсон, сын Маноаха из колена Данова, – сказал архангел, зная, сколь щепетилен силач в вопросах родословной. – Я пришел предложить тебе поучаствовать в новой битве.

Самсон перестал сгибать толстый железный прут, небрежно отбросил его и спросил:

– Опять против жителей Газы?

– О, они мертвы и давным-давно похоронены, – смеясь, произнес Гавриил. – Надо бы подготовить одного молодого смертного, которого на Небе просвещают наши учителя, к жестокой и упорной борьбе с идолопоклонниками.

– Почему бы и нет? – ответил Самсон. – Я уже заскучал. Только Далиле удается иногда меня развлечь. Патриархи же не очень веселы да, кстати, и относятся ко мне с презрением. А тут представляется случай показать им, что сила моя еще на что-то годится. Где ваш смертный?

– В западной части Рая. Сами туда доберетесь или вас перенести? – услужливо спросил архангел.

– Слишком уж я тяжел, – уязвленным тоном ответил Самсон.

Гавриил не стал настаивать, ибо знал, на что способен этот гигант».

ГЛАВА V,

в которой мы узнаем, что такое назир, тогда как ученые теряются в догадках

«Собрались патриархи и решили отдать Басофона Самсону. Поняв, что их преподавание стало бесполезным, они втайне спрашивали себя, почему Мессия выбрал именно этого ершистого и невежливого мальчишку для борьбы с язычниками, тогда как есть немало других, гораздо лучше. Впрочем, оставался лишь один ангельский месяц до того, как юноша вернется на Землю. Басофон ликовал, увидев Самсона. Этот атлет показался ему намного здоровее ученых патриархов, которые за пять небесных месяцев довели его до изнеможения. Он уже начал кашлять. Самсон нашел, что у мальчика бледный вид и дряблые мускулы, и это требуется срочно поправлять. Он стал посвящать его в секреты античных военных игр племени Дан, которым сам научился в молодости.

Басофон отлично усвоил упражнения с палкой и мячом. Борьба и искусство падения вскоре перестали быть для него секретом. Его мускулатура крепла с каждым днем. Сабинелла с радостью наблюдала, как гармонично и без больших усилий развивается ее сын. Самсон, конечно же, был строгим учителем, но юноше даже нравилась эта строгость. По вечерам, набегавшись, напрыгавшись, испробовав все приемы борьбы, он возвращался к плотнику Иосифу и с такой же горячностью совершенствовался в искусстве работы с деревом. Заботило его лишь одно – как сравняться с обоими учителями. Но приближался момент, когда он должен будет покинуть Рай: шесть первых небесных месяцев почти истекли. Басофон пошел к Самсону, отдыхавшему в своем храме, и сказал ему:

– Все, чему ты меня обучил, принесет мне больше пользы, нежели уроки старцев. Жаль только, что я ни разу не смог одолеть тебя в борьбе. Чего мне не хватает? Мускулов?

– Нет, – ответил Самсон, – тебе бы стать назиром.

– Назиром? – удивленно воскликнул Басофон. – Что это такое?

– Это Божий дар, знамение, данное тебе и делающее тебя непобедимым борцом за правду.

– Дай мне этот дар! – потребовал юноша.

– Не могу. Только сам Бог может пожаловать его.

И Басофон, опечаленный, вернулся в свой перламутровый дворец, который вдруг показался ему уродливым. Неприятно резало слух журчание фонтанов. Сабинелла, увидев, в каком состоянии сын, спросила, в чем причина его огорчения. Он все ей рассказал.

– Пойди к доброму плотнику Иосифу. Может быть, он знает способ стать назиром…

Басофон покачал головой. Только патриархи могли посвятить его в эту тайну, но он так плохо с ними обращался, что вряд ли они его примут.

Всю последующую ночь юноша провел без сна. Ворочаясь на своем ложе, он размышлял, как бы сделать так, чтобы приблизиться к Богу и получить от него чудесный дар. Но хотя все и упоминали постоянно этого всемогущего владыку, никто так и не удостоился чести лицезреть его. Он витал в сферах намного выше Рая. Лишь Святой Дух и Мессия имели к Нему доступ. Проворочавшись до утра, Басофон решил попросить аудиенции у этих влиятельных лиц, чтобы они походатайствовали за него перед Всевышним.

В тот день Святой Дух совершал облет райских садов. Поговаривали, якобы демоны разного ранга проникли туда, чтобы шпионить в Святой обители. Мессия отправился встречать души жертв землетрясения в Антиохии, среди которых насчитывалось две сотни детей. Так что когда Басофон пришел к преддверию, привратник ответил, что Их Совершенства отсутствуют, но его с удовольствием примет святой Петр, если молодому человеку угодно будет немного подождать. И его попросили присесть на скамью, на которой уже сидела сотня просителей.

Ждать?! Это было не в характере Басофона. Он вернулся к привратнику и заявил, что, будучи единственным смертным в Раю, имеет право на некоторые поблажки.

– Эх, юноша, – сказал привратник, – как вы нетерпеливы! Вас вообще следует пропустить последним. Сидящие здесь – святые. А вы кто?

– Я Басофон, ученик Самсона, и, если вы тотчас же не доложите обо мне святому Петру, я не на шутку рассержусь.

Такого привратнику еще не доводилось слышать. Правда, он отвык от смертных, поскольку жил на Небе уже четыреста лет.

– Утихомирьтесь, друг мой, – сказал он, дабы успокоить разгорячившегося юношу. Почему вы так спешите встретиться со старшиной святых апостолов? Доверьтесь мне. Может быть, я смогу чем-либо помочь вам.

– Я хочу стать назиром, прежде чем вернусь к людям. Привратник чуть не задохнулся от изумления.

– Вы?

И он расхохотался, чем привел Басофона в неописуемую ярость. Схватив стол привратника, он с силой бросил его в стену, разбив на мелкие кусочки. Затем, вцепившись в несчастного старика, приподнял его и выкрикнул ему в лицо:

– Да! Почему бы и нет! Разве Фессалии не нужен спаситель?

Шум привлек внимание святых, ожидавших в приемной. Они бросились выручать привратника. Но Басофон в гневе раскидал их, так что не меньше десяти заступников остались лежать на полу, а затем вышел, хлопнув дверью.

Какой скандал! Никогда в Раю не происходило ничего подобного. Прошел слух, что Басофон – демон. Бедняжка Сабинелла была потрясена.

– Что ты наделал? Ты подвел Матерь Божью, которая просила за тебя, посодействовала, чтобы ты получил такое образование в Раю, какого не удостаивалось ни одно человеческое существо. А ты, усвоив лишь уроки Самсона, накинулся на привратника и безо всякой причины оскорбил святых. Что подумают о твоем поведении? Мне стыдно за твой поступок, я действительно считала, что ты будешь светочем Фессалии.

И она зарыдала, а Басофон, не зная, что ответить, ушел.

Слух о случившемся дошел до ушей Иисуса, когда он возвращался после встречи с жертвами землетрясения в Антиохии. Погибшие дети оставили на Земле неутешных в горе родителей, Мессия был опечален. Поэтому он не придал значения гневу Басофона, посчитав его недостойным внимания. Зато Параклет, вернувшись из райских садов, подумал, что этот молодой человек может быть одним из шпионов Сатаны, которых он искал, и отдал приказ бригаде ангелов из небесного воинства немедленно доставить к нему смутьяна.

Найти его не составило труда. Басофон бродил вблизи перламутрового дворца, кипя от гнева, к которому примешивалась горечь. Укоры матери ему казались несправедливыми. Разве не избрали его спасителем Фессалии? А раз так, почему не дают ему назир, с помощью которого он лучше справится со своей миссией? Его что, вознесли на Небо, чтобы он выслушивал нудные назидания патриархов? Разумеется, сам он не был праведником, но его довели до того, что он стал похож на бурлящий котел. Когда ангелы в шлемах и доспехах приблизились к нему, он приготовился защищаться. Однако узнав, что Святой Дух приглашает его к себе, успокоился и даже обрадовался. Разве не желал он сам встречи с Ним? Дух Святой прилетел в свой дворец, где обычно принимал незначительные души. Он не гнушался выслушивать жалобы и просьбы даже самых ничтожных душ, населявших Небо, и, дабы не напугать их, принимал различные обличья, далекие от его всесилия. Отметим, что образ голубя, приписываемый ему смертными, совсем не соответствовал его сану. Святой Дух предпочитал образ императора на троне. Но ему не удавалось смягчить исходящее от него свечение, так что приходилось помещать перед собой ширму, дабы защитить глаза просителей.

Приведенный в зал для аудиенций воинствующими ангелами, Басофон первым делом увидел эту ширму. А так как его попросили преклонить колени, он резонно задал себе вопрос: чего ради делать это перед каким-то предметом мебели?

– И мне приседать перед паршивой перегородкой! – вскричал он.

– За ней находится Господь Святой Дух, – смущенно пояснил начальник отряда.

– Так пусть он явится! – отважно воскликнул юноша.

Ясновидящий Святой Дух сразу узнал будущего светоча Фессалии и успокоился: тот явно не был шпионом Сатаны. Зато наглость мальчишки его немало позабавила. И решил он преподать ему урок. Надувшись немного, Святой Дух испустил из груди ветер, опрокинувший ширму, и тотчас явился во всем своем сиянии. Ангелы вскрикнули от почтительного ужаса, прикрыли лица и пали ниц. Басофон же, ослепленный, потеряв равновесие, попытался удержаться на ногах, ухватившись за крыло одного ангела, но упал на спину в нелепой позе, не в силах подняться.

– Принявший святое крещение и нареченный Сильвестром, – произнес Божественный голос, – ты разве не знаешь, кто я? Говори, я слушаю.

Басофон, прижатый к полу, барахтался, как опрокинутый майский жук. Он ничего не видел. Веки его были обожжены. И вот в таком жалком положении он крикнул:

– Милосердно ли использовать так свою силу? Святой Дух засмеялся:

– Вообще-то ты прав. Давай, вставай, но повернись ко мне спиной. Иначе с тобой произойдет нечто худшее.

Юноша с трудом встал на ноги, остерегаясь смотреть в сторону голоса.

– Ну, в чем дело? – спросил Дух. – Мне сказали, что ты совсем не ценишь уроков ученых патриархов, а предпочитаешь силу Самсона и рубанок почтеннейшего Иосифа. Между прочим, я согласен, что физические упражнения пригодятся тебе на Земле больше, чем богословские рассуждения, несмотря на всю их полезность. Дело в том, что внизу не все идет гладко. Некий Бар Кохба объявил себя мессией Израиля вместо Иисуса, и иудеи верят ему. Они бунтуют против Рима. Сильвестр, тебе предстоит распутать этот клубок, который с каждым днем запутывается все больше.

– Как вам угодно, – ответил Басофон, – но не лучше ли сначала вернуть мне зрение и залечить веки?

– О, конечно, – спохватился Святой Дух и тотчас вылечил юношу. Потом он добавил: – Ты хотел встречи со мной, не так ли? По какой причине?

– Вам это известно, вы знаете все… – проговорил Басофон, настроение которого не улучшилось.

– И все же говори…

– Тщетно я развиваю мускулы, мне никак не удается одолеть Самсона. Мне нужно стать назиром. И кажется, только Бог Отец может наделить меня таким даром. Я хотел бы попросить вас походатайствовать перед Ним…

– Дорогой мой, никто не может быть назиром, не совершив больших дел. А что ты сделал? Будь разумен. Твое нетерпение проистекает от твоей молодости. Она нам еще принесет пользу, но подумай сам: иногда чрезмерная благодать становится невыносимым бременем…

Басофон заупрямился и повысил голос:

– Хочу быть назиром!

Не дождавшись ответа и видя, что ангелы уходят, бренча своими доспехами, он обернулся: Святой Дух исчез. И тут кровь бросилась Басофону в голову, безумная ярость обуяла его. Ангелы были поражены: они не привыкли к такому детскому упрямству смертных».

Когда профессор Стэндап умолк, кардинал Бонино, президент Священной обрядовой конгрегации, глубоко вздохнул. Вероятно, ожидалось, что он выскажется первым, поэтому все смотрели на него. Но он тоже молчал. Его преосвященство лишь высокомерно оглядел сидящих вокруг стола. Магистр Караколли решился нарушить молчание, становившееся тягостным:

– Разумеется, это всего лишь легенда. Гм-м… я хочу сказать, что театральное Средневековье, например, отличается фарсами. В этом же тексте так замечательно, с такой легкостью переведенном нашим милейшим другом…

– Текст этот отвратителен! – сухо прервал его каноник Тортелли и повернулся к кардиналу, ища его одобрения.

– Я признаю, – продолжил нунций, – что в показе образов Христа, Всевышнего и Святого Духа есть нечто легкомысленное. Но такова была народная традиция.

– «Народная молва…» – процитировал Вергилия кардинал.

– Да, но Христос и Святой Дух здесь отделены от Бога Отца, – едко заметил каноник. – Троица составляет одно целое. Она неразделима!

– И все же, – возразил нунций, – они действуют раздельно. Христос перевоплотился. Ни Отец, ни Дух не сделали этого. Святой Дух снизошел на апостолов в виде языков пламени. Ни Отец, ни Христос этого не сделали. Что касается Бога Отца, то именно он сотворил мир.

– Не сказано ли, что в этом участвовали Слово и Дух Святой?

– «Дух дышит где хочет…» – проговорил на латинском кардинал.

Каноник озадаченно посмотрел на него: ведь в «Вульгате» говорится: «Дух делает что хочет…» Но сейчас было не до философских споров, так что он предпочел пропустить слова кардинала мимо ушей и начать наступление с другого фланга:

– Монсеньеры и вы, господа, да позволено мне будет заклеймить другие неправдоподобия, которых достаточно, чтобы осудить «Житие». Я записал их. Во-первых, допуская, что живой человек может вознестись на Небо, как представляют язычники, кажется совершенно невероятным, что он, удостоившись такой неслыханной милости, ничего не вынес из чудесных уроков. К тому же этот Басофон, не преуспев в теологических науках, насмехается над именитыми учителями, предпочитая физические упражнения Самсона. Абсурд! Вообразите себе святых, по утрам занимающихся гимнастикой! Нелепо! Непристойно!

– Данте, ведомый Беатриче, живым взошел на Небо, – лукаво заметил Адриен Сальва.

Каноник пожал плечами, не сочтя нужным ответить на столь коварный выпад, выходящий за пределы приличия, и продолжил:

– А этот дар назира! Что еще за выдумка? В Ветхом Завете назир связан с обетом, данным Богу. Назират обязывал человека к воздержанию и, дабы все знали об этом, требовал никогда не стричь волосы… Самсон, к примеру… Самуил, опять же… нигде в Писании не говорится, что назират влияет на боевые подвиги.

– Поэтическая вольность… – не очень уверенно возразил нунций Караколли, которого начинала раздражать сварливость каноника. – Мы имеем дело с легендой, а не с теологическим трактатом.