Текст книги "Загадка Ватикана"

– Вольность! – возмутился Тортелли. – Вольность! Вот так в наше время и впадают в атеизм. Повсюду царит разнузданное воображение. И вы считаете это поэзией?

Кардинал положил руку в красной перчатке на плечо каноника, чтобы успокоить его, и произнес по-латыни:

– «Придите в себя…»

Затем, прикрыв глаза, он, казалось, полностью отключился от происходящего. Однако легкий блеск глаз За приспущенными веками предупреждал, что внутренне кардинал был настороже.

Взял слово профессор Сальва.

– Дорогие коллеги, не стану пока углубляться в содержание легенды. Напомню только, что нам известно о существовании текста, единственного в своем роде, который никогда-никогда не подвергался переписке. И это в XI веке! Столетием позже Венсан де Бове вскользь упоминает о нем в «Зеркале истории». Напоминаю: «Утерянная история Сильвестра, языческое имя которого было Басофон». И ничего более, кроме известной фразы Родриго де Серето в его сборнике легенд: «Этого Сильвестра не надо путать с Басофоном…» В действительности Родриго имеет в виду папу Сильвестра, сражавшегося с арийцами и умершего в Риме в 335 году. И тем не менее можно спросить себя, по какой такой странной причине он приводит имя Басофона, тогда как, согласно «Житию», последний родился на двести лет раньше. Одним словом, вернемся к XI веку, времени написания нашего «Жизнеописания». А точно ли то был XI век? – Безо всякого сомнения, – ответил профессор Стэндап. – Особенности написания характерны для этой эпохи. Что касается языка, то это латинский, перемешанный с кельтскими словами. Он архаичен и в то же время софистичен, что позволяет думать о длительном устном распространении легенды, прежде чем нашелся писец, записавший ее с сохранением некоторых народных оборотов речи. А мы знаем, что все страсти и жизнеописания греческого и латинского происхождения никогда не появлялись позже X века. Отдельные следы, правда, можно обнаружить в VIII веке, не раньше. Первые греческие и латинские манускрипты жизнеописаний датируются 930—935 годами, так же как и амплификация Симона Метафраста, глосса Никетаса Пафлагонянина, поэма о Флодоарде и многочисленные коптские, древнесирийские и англосаксонские версии, которые все вертятся вокруг легенды о Сильвестре-Басофоне, но никогда не упоминают его имени и не затрагивают сути сюжета.

– Рассуждая по аналогии, – уточнил нунций, – во всех этих манускриптах время от времени появляется тень Басофона, но никак не его личность.

– Дело в том, – предположил Сальва, – что Басофон олицетворяет собой варвара. Его имя мелькает в манускриптах, потому что он, как говорится, стоит у порога и в любой момент может обрушиться на цивилизацию. Похоже, в этой легенде мы сталкиваемся с двумя противоположностями: христианизация варвара, хотя и преждевременная, и в то же время использование варвара для распространения Благой Вести.

– Короче говоря, – заключил Стэндап, – Басофон есть сын язычника Марсиона и христианки Сабинеллы. И в нем постоянно борются две силы.

– «Подобное лечат подобным…» – произнес по-латыни кардинал, открыв левый глаз, почему-то напомнивший стеклянный шарик.

– А не послушать ли нам продолжение перевода? – предложил Сальва. – Мне кажется, сюжет становится захватывающим.

– Захватывающим!.. – чуть не ругнулся каноник. – В какую же ловушку мы попали!

И тем не менее он включил свой магнитофон, издавший подозрительное скрипение, словно старенький аппарат, записавший в прошлом немало благочестивых слов, тоже опасался худшего. Адриен подумал: «Не существует абсолютных знаний. А через этот пробел мы придем к истине».

ГЛАВА VI,

в которой мы узнаем о спесивости Басофона и о злосчастных событиях, порожденных ею

«Приближался день схождения на Землю. Сабинелла, бедная мать, истово молилась, убежденная, что Басофон унаследовал нечестивость своего отца. Не для того Ли приняла она мученичество на Земле, чтобы претерпевать еще более изощренные и не менее болезненные муки в Раю? А юноша, видя беспокойство матери, не только не понял истинной его причины, но посчитал, что она поступает неблагоразумно. С чего ей огорчаться? Разве ее сын не был единственным смертным, удостоившимся при жизни Рая? Разве это не выделило его из всех остальных? Кто, как не он, вернется в Фессалию сражаться с идолопоклонниками?

Басофон пыжился от гордости, будто уже стал героем. Сатана же воспользовался этим, чтобы потешиться над молодым человеком. Вот что он решил.

Один из его шпионов проник на Небо, дабы следить за успехами Басофона в учебе. Звали шпиона Абрахас, и выбран он был за способность к чародейству, а также знание гностических наук и прочей еретической абракадабры. Он принял обличье добродушного старичка, вызывающего к себе доверие. Так ему легче было приблизиться к юноше и завязать с ним невинную на первый взгляд беседу.

– Поздравляю вас, – старчески дрожащим голосом произнес Абрахас. – Ваши мускулы округлились и окрепли, а голова ваша, я уверен, пополнилась тысячью полезных знаний. Какой смертный сможет сравняться с вами в силе и уме?

– Не знаю, – простодушно ответил Басофон, – потому что Землю я покинул еще ребенком. Правда, я никого не боялся бы, окажи мне Бог Отец одну милость…

– Какую? – якобы равнодушно спросил Абрахас.

– Мне бы назиром стать.

– Назиром? – чуть не поперхнулся от изумления старичок. – Но, дорогой друг, Бог Отец должен вам его дать! Это же мелочь, обычная милость. Избраннику вроде вас она просто необходима.

И тут же он предложил план.

– Знайте, что сила назира заключена в волосах. Именно благодаря ей Самсон смог победить филистимлян. В доказательство скажу: когда Далила отрезала у него волосы, то лишила его силы. И с того момента его мускулы уже ни на что не годились. Подумайте над этим, и тогда поймете, что надо делать.

С этими словами старичок пошел своей дорогой.

И вот задумался Басофон. Ему теперь стало понятно, какая мощь таится в рыжих свалявшихся волосах Самсона, венчающих его голову, словно золотая тиара. Нужно завладеть этой короной и возложить ее на свою голову. Тогда-то он и получит вожделенный дар. Он станет назиром. И, не раздумывая больше, Басофон решил застать Самсона во сне и похитить у него чудодейственную шевелюру.

Судья Гедеон устроил пир в честь своих собратьев. Были приглашены судьи Варак, Аод, Иеффай, Самегар и, естественно, Самсон, когда-то получивший этот титул за свои подвиги. На пиру провозглашались тосты за всех героев былых времен, а так как было их слишком много, то Самсон вернулся к себе изрядно отяжелевший от возлияний и, выпив еще несколько кубков, чтобы промочить горло, одетым растянулся на своем ложе и мгновенно уснул. Прокравшись в темноте, Басофон, вооруженный ножницами, приблизился к спящему и ловко отрезал волосы своего учителя.

И в этот момент в опочивальню вошла Далила. Заметив мелькнувшую тень, она подумала, что это вор, и закричала, разбудив Самсона. Но едва тот поднялся с ложа, как прекрасная филистимлянка, увидев, что он безволосый, издала еще более громкий вопль. Басофон же со своим трофеем был уже далеко.

Прибежав в перламутровый дворец, еще не отдышавшись, он водрузил на свою голову золотой шиньон, Рассчитывая, что в тот же момент дар войдет в него, растечется по членам и он что-нибудь да почувствует. Однако ничего не произошло, и тем не менее юноша убедил себя, что великая сила вошла незаметно и он стал назиром. Возбудившись от этой мысли, Басофон ворвался к спавшей Сабинелле, крича:

– Мама, матушка! Не беспокойся за своего сына! Я – назир! Я получил от Бога эту чудесную силу!

Добрая женщина удивилась, но еще больше обрадовалась такой хорошей новости и, встав, подошла поцеловать своего сына. Тут только она заметила рыжую шапку волос, шатко сидевшую на голове Басофона.

– Что это, сын мой? – с любопытством спросила она.

– Это достояние назира. В нем секрет моей великой силы.

– Это больше похоже на шиньон Самсона, – недоверчиво заметила мать.

– Каждый назир получает эти волосы вместе с даром, – нагло солгал Басофон.

– Ну что ж, используй же этот дар для обращения язычников и бичевания идолопоклонников, – пожелала отважная женщина, не подозревая об обмане. – Возблагодарим Бога Отца, выбравшего тебя среди простых смертных, дабы пролить на Фессалию свет христианства.

На другой день разразился скандал. Утром Самсон, из которого вышли винные пары, обнаружил пропажу своих волос. Он сильно разгневался и обвинил Далилу в том, что она опять принялась за старое. Та тщетно клялась в своей невиновности, уверяя, что видела вора, – гигант и слышать ничего не хотел. Он вызвал ангельскую стражу и велел забрать филистимлянку, после чего отправился к царю Соломону искать справедливости.

Весть об этом дошла до ушей Сабинеллы, сразу понявшей, как обманул ее сын. Это так потрясло бедную женщину, что она, потеряв сознание, свалилась без чувств. Придя в себя, мать как безумная ворвалась в комнату Басофона, который еще спал.

– В тебя вселился дьявол! Ведь ты обрезал волосы Самсона, чтобы покрасоваться в них. Несчастное дитя, разве ты не понимаешь, какое преступление совершил? Вставай сейчас же, иди в суд к царю Соломону и признайся в своем проступке.

– О каком проступке вы говорите? – безмятежно удивился Басофон. – Я лишь взял то, что мне положено.

Сабинелла в отчаянии воздела руки. Слезы стыда текли по ее лицу. Этот мальчик и в самом деле неразумен. Дьявол овладел его душой. Надо пойти и все рассказать. Столь же решительная на Небе, как и когда-то на Земле, она побежала к Соломону.

– Увы мне, – причитала она, – не сына я обвиняю, а дьявола, который в нем.

Все с трудом, но поняли, что хотела сказать бедная женщина сквозь рыдания. Царь послал отряд ангелов, чтобы они доставили к нему Басофона, но тот, увидев их, закричал:

– Жалкие создания, что вы стоите против великой силы назира?

Удивленные, ангелы остановились в недоумении. Затем начальник отряда выдвинулся вперед:

– Мы всего лишь исполнители и должны повиноваться приказам. По приказу его величества царя Соломона следуйте за нами.

Басофон, убедившись, что рыжий шиньон, прикрепленный подбородным ремешком, крепко сидит на голове, заносчиво бросил:

– Берите меня, коль не боитесь! Разве вам неизвестно, что я светоч Фессалии?

Ангелы не знали, что такое Фессалия, и не дрогнули. Им надо было выполнять приказ, так что они дружно набросились на юношу, который, будучи уверен в своей непомерной силе, начал драться так, как его научили. В мгновение ока несколько ангелов оказались лежащими на полу. Остальные, не ожидая такого отпора, вытащили мечи и угрожающе двинулись на Басофона. а он смеялся, глядя на них. Однако ему пришлось отбиваться, и одно из лезвий ранило его в кисть, потекла кровь, много крови.

Тут он не на шутку испугался, до него дошло, что он не назир и что шиньон так же бесполезен, как обычная шляпа. Разочарованный, униженный, он позволил себя увести.

Царь Соломон разбирал в суде небесные дела, когда ангелы в доспехах привели к нему Басофона. Юноша был подавлен. Утратив иллюзии, он едва сдерживал слезы. Он вызывающе вел себя с Самсоном и чего добился? Как теперь решит царь? Поднялся секретарь суда и объявил, что прибыл обвиняемый. Тотчас, словно движимый пружиной, вскочил Самсон. Басофон в первый момент не узнал его – голова Самсона была обмотана тюрбаном, скрывающим обезображенный череп.

– Вот он, негодяй! – загрохотал он. – Подумать только, осмелиться покуситься на меня спящего! Мало того – на мое самое священное украшение! Взгляните, что он наделал!

И театральным жестом Самсон сдернул с себя тюрбан, явив взорам безобразно остриженную голову. Шепот изумления пробежал по рядам. Зато Басофона при виде этого зрелища охватил приступ безудержного смеха. Напрасно он зажимал себе рот – смех вырвался наружу, шокировав собравшихся.

– Смотрите! Он вовсе не раскаивается, это мерзкое насекомое, он смеется над своим учителем! А ведь я учил его боевым искусствам рода Дана, относился к нему как к сыну. И вот благодарность! Я требую справедливости, о мудрый царь! Справедливости!

Тут вскочила Далила, прекрасная филистимлянка, и закричала:

– Этот презренный вор пытался все свалить на меня! Не скрою, когда-то я совершила нечто подобное, но меня справедливо наказали, и Самсон тогда простил меня. Не выдай мать преступника своего сына, меня бы опять обвинили. Преступник виновен и в клевете. Пусть его сурово накажут! – Пронзительный вопль Далилы разом положил конец смеху Басофона. Соломон, ударив скипетром по подлокотнику трона, сказал:

– Мне уже все доложили. Преступление это серьезное. Нельзя распоряжаться чужим имуществом без разрешения, особенно когда речь идет о части тела, и вдобавок часть эта является священной. Я имею в виду волосы Самсона. С другой стороны, мне стало известно, что виновник совершил кражу не с целью украсить себя, а намереваясь, как он полагал, присвоить себе силу назира. Налицо три различных преступления: кража волос, покушение на назир и, наконец, проявление гордыни в деле, относящемся к компетенции самого Бога Отца, поскольку только Всевышний может кому захочет дать тот дар, которым хотел завладеть этот юнец.

– Какой ужас! – в один голос воскликнули присутствующие.

– Исходя из вышесказанного, – продолжил царь Соломон, – и во имя справедливости виновный подвергается тройному наказанию. За хищение волос он будет изгнан на Землю, на Небо же попадет только после своей смерти; за покушение на назир ему предназначено умереть лишь тогда, когда он станет святым из святых; за гордыню – самое отвратительное – ему будет запрещен доступ к святости, пока он сам, без чьей-либо помощи, не отыщет путь на Небо.

Басофон не понял смысла приговора. И это его обеспокоило, потому что все три пункта противоречили друг Другу. Однако дабы показать, что вердикт ни в коем случае его не тронул, он пожал плечами и проговорил в сторону:

– Тем лучше! Ну и скучища на вашем Небе. В аду, наверное, повеселее. Но пока что с меня хватит и Земли. Спасибочко огромное!

Под возгласы неодобрения ангелы увели его. Он же не испытывал никаких угрызений совести.

Святой Дух, узнав о поведении Басофона, пришел к Иисусу и спросил:

– Вы все еще уверены, что наш выбор был удачен?

– Милейший, мир настолько разнообразен! Я пожил в нем и могу утверждать, что, наблюдая из Рая, мы имеем очень смутное представление о том, что там происходит. Уж и не знаю, как может быть услышано наше послание о любви и мире. Товарищи мои, апостолы, перебрались на Небо. Скончался и самый молодой, Иоанн. Размножается ересь. И одновременно крепнут язычники. Император убежден, что наши сторонники стали неверующими, так как отказываются почитать идолов. Надо растормошить мир, и Сильвестр в этом преуспеет.

– Вы рассчитываете на силу и хитрость?

– Средиземное море, этот соленый пруд, станет ареной яростных битв: духовных, политических, религиозных. Там будет все. И чтобы размотать запутавшийся клубок, одного разума будет недостаточно. У людей мозг странно устроен. Они клюют на все и считают истиной самую отъявленную ложь, лишь бы она выглядела привлекательно. Им нужен бич, и бичом этим будет Сильвестр. Он посеет разброд в умах, вынудит людей копаться в себе, дабы обрести уверенность. Не сказал ли я, что меч принесу, а не мир? Сперва нужна разрушительная война, чтобы впоследствии наступил прочный мир.

И вполне естественно, что Параклет согласился с Христом. Потом он отправился к Деве Марии и сказал ей:

– Ваш подопечный, молодой Басофон, называемый Сильвестром, скоро возвратится на Землю. Вам известно, что по мудрому совету царя Соломона он должен был пробыть там только шесть небесных месяцев. Но он повел себя столь непочтительно по отношению к учителям, что мы не считаем более его присутствие здесь необходимым. Мой долг – предупредить вас.

Божья Матерь хорошо поняла, что отношение к молодому человеку изменилось, и произнесла:

– Этот мальчик – настоящая ртуть. Взрывной темперамент вовлечет его в очень опасные приключения, и следовало бы прикрепить к нему кого-то, кто смог бы усмирять этого непоседу.

– Ваш совет превосходен, – заметил Параклет. – Единственным наставником, имеющим хоть какое-то влияние на этого смутьяна, мог бы быть ваш земной супруг Иосиф. Я попрошу его подобрать подходящего товарища Басофону.

– О! – воскликнул плотник. – Раз уж вы столь добры, что спрашиваете моего совета, то знайте: Сильвестру скорее нужен хороший посох. Я вырезал его из кедра. Он окажет ему большую помощь в битвах, в которые он ввяжется из-за своего драчливого характера. Не смогли бы вы благословить этот посох, чтобы он мог то сдерживать ярость Басофона, то направлять юношу на добрые дела?

Сказано – сделано.

На следующий день Басофона освободили и привели к матери попрощаться. Бедная женщина не знала, что и подумать: она не могла скрыть своего удовлетворения и одновременно предчувствовала неладное. Пришел и святой Иосиф со своим подарком. Басофон обрадовался посоху, он тотчас начал вертеть им во все стороны, показывая, что хорошо усвоил уроки своего учителя Самсона. Затем прибыл эскорт ангелов, которые без лишних церемоний спустили Басофона на Землю. Он даже не успел оглянуться и не увидел, как с глухим стуком закрылись за ним тяжелые врата Рая.

А в то время в Фессалии все еще свирепствовал жестокий губернатор Руфус. Христиане прятались от него. В городах и деревнях кишмя кишели шпионы правителя. И среди них было много сменивших обличье демонов. Руфус и Сатана страшились распространения новой религии. Мученическая смерть святого Перпера и Павла Без Меча, казалось, внесла разброд в общину, но Доверять этому не следовало. В других местах почитатели Христа, похоже, лучше преуспели в наставлении народа. Рим и тот не был защищен от упорных распространителей веры.

Итак, Сатана собрал своих советников. Он боялся, как бы его повелитель, изгнанный архангел Люцифер, не обвинил его в мягкости. Он поздравил Абрахаса с успешным выполнением задания и заодно спросил, чего нужно опасаться и чего следует ожидать от тройного приговора, вынесенного Соломоном Басофону.

– Ваше превосходительство, – ответил демон, – мне удалось поссорить этого дурачка с небожителями, и я горжусь тем, как ловко я это сделал…

– Хватит кичиться, – перебил его Сатана. – Боюсь, как бы за этим делом не таилась какая-нибудь уловка. Абрахас, не спускай глаз с юнца. За возвращением в Фессалию наверняка последует какой-либо божественный фортель.

Абрахас пообещал тенью ходить за Басофоном и удалился. Тогда Сатана решил посоветоваться с жабой Гадагоном, своим главным астрологом. Отвратительная тварь рылась своими когтистыми лапами в сосуде с вонючей грязью.

– Что с вами? – спросил Сатана.

– Ква-а-а! Какой ужас, какой ужас…

– В чем дело?

Жаба подняла на дьявола свои выпуклые глаза.

– Если так будет продолжаться, богам конец…

– Богам? – вскричал Сатана.

– И богиням, и нимфам… Верующие в этого назареянина взяли от иудеев самое худшее: пренебрежение к своей плоти, презрение к удовольствиям, страсть к страждущим…

– Довольно! – оборвал Сатана. – Знаю я этих людей. И что ты посоветуешь?

Гадагон подумала, потом сказала:

– Вам надо бы встретиться с богами.

– Еще чего! Тебе ведь известно, что Зевс недоступен, да и весь Олимп презирает нас. Для них, считающих себя отцами Греции, мы всего лишь варвары, что-то вроде персов или скифов.

– И тем не менее есть один бог, которому особенно есть чего остерегаться. Это Гермес. Поговаривают, что Христос лелеет мечту занять его место. Не перетянуть ли на свою сторону этого зазывалу, обожающего спекуляцию и торговлю, внушив ему боязнь потерять монополию на морские перевозки и портовые пошлины?

– Превосходная мысль! – прорычал Сатана. – Он сейчас в Александрии, где его последователи готовят антологию его трудов. Прекрасный случай подобраться к нему.

И, не откладывая, Сатана решил сам заняться Гермесом. Слишком уж важное это дело, чтобы поручить его подчиненным. Гермес слыл диалектиком первой величины, а в этой области Сатане не было равных».

ГЛАВА VII,

в которой Басофон оказывается на Земле, тогда как ученые снова теряются в догадках

С большими помехами закончил профессор Стэндап эту часть перевода. Каноник Тортелли был несносен, постоянно перебивал его возмущенными восклицаниями. Сцена, когда Басофон отрезал волосы Самсона казалась ему нестерпимой; суд под председательством Соломона показался ему еретическим; но это еще ничего… Когда Святой Дух и Иисус обсуждали предназначение молодого человека быть светочем Фессалии, несчастный каноник издавал такие жалобно-мрачные стоны, что кардинал вынужден был попросить его покинуть зал и успокоиться на свежем воздухе.

Так что перевод конца седьмой главы прошел в более спокойной обстановке. И все же магистр Караколли не удержался от замечания, отметив, что появление двух язычников в христианской легенде, и в частности Гермеса, его немало озадачило.

– Можно подумать, что летописец уравнивает Бога и Зевса, как если бы Рай и Олимп были двумя государствами с двумя императорами.

– В средневековых хрониках есть тому немало примеров, – уточнил Стэндап. – В «Тайне старого Адама» Нептун появляется, чтобы предупредить Еву о двуличности змея. В «Тайне Новорожденного» в момент рождения Иисуса мы видим, как трясутся Зевс и боги, вскоре покидающие свои троны под насмешки ангелов.

– «Небеса неотделимы от славы Господней…» – прошелестел на латыни его преосвященство.

– А вы что думаете обо всем этом, профессор? – повернулся к Сальва нунций.

– Думаю, что этот текст является развитием темы обращенного в христианство варвара. Басофон плохо понимает духовный язык. Быть назиром для него означает иметь сильные руки. Но мне кажутся более поучительными неоднократные намеки на профессию плотника Иосифа. Молодого человека привлекает практическая сторона уроков учителя. Там, где потерпели неудачу ученые патриархи, одержал победу наставник-плотник. В итоге Басофону ближе всего стало дерево. И врученный ему деревянный посох представляется символом завершенности обучения. Посмотрим, как воспользуется он этим ценным подарком.

Но в этот момент широко и резко, словно от порыва ветра, распахнулась дверь зала Пия V. Все вздрогнули. Вошел гвардеец с алебардой и тотчас вышел, пропустив некое духовное лицо, которое мы еще не имели чести встречать, – преподобного отца Жозефа Мореше, французского иезуита, профессора теологии Парижского католического факультета, известного своими работами о первоначальном христианстве, в частности иудомессианстве. Маленький, сухонький, порывистый, с живыми глазками, он просеменил по залу, коротко поклонился кардиналу, дружелюбно пожал руку магистру Караколли, кивком приветствовал Стэндапа и, к величайшему удивлению всех троих, обнял профессора Сальва, который в ответ дружески похлопал его по спине.

– Как я рад вновь увидеть тебя, Адриен! Как всегда, разгадываешь загадки? Узнав, что ты в Ватикане, я немедленно отправился сюда. Это правда, что пишет «Ла Стампа»?

– А что она пишет? – заинтересовался нунций, которого встревожила мысль о том, что светская газета может быть более информирована, чем «Римское обозрение».

– Что вы обнаружили сомнительный манускрипт, неправильно трактующий возникновение христианства! И ничего более! Забавно, не так ли?

У отца Мореше ум сочетался с юмором, придававшим уму блеск. Сальва и Мореше сидели когда-то на одной скамье на лекциях в Сорбонне. После получения ученой степени лиценциата философии первый подался на медицинский факультет, второй поступил в иезуитскую семинарию, дабы углубить свои знания. С тех пор пути их не раз перекрещивались. Так, когда Сальва руководил психиатрической клиникой в Вильжюифе, оба они долго вместе обсуждали последние работы по психологии, названной глубинной, и ругали Карла Густава Юнга за введение понятия зеркального отображения в причудливое собрание человеческих знаний.

Позднее, когда Сальва увлекся изучением тайных китайских обществ, Мореше помогал ему в переводе самых трудных текстов, так как на досуге выучил китайский язык. Одним словом, они были давними друзьями, и их взаимопонимание не омрачалось никакими разногласиями. Мореше, конечно же, знал о неверии Сальва, знал и то, что тот пристрастился к религиям и метафизике из чисто научного интереса к тому, что он называл «духом народа». «Айв самом деле, что же такое Бог?» – часто спрашивал себя последователь Лойолы.

Караколли, читавший труды отца Мореше и восхищавшийся им, был рад возможности встретиться с ним лично. Прежде они иногда виделись на различных коллоквиумах, и магистр ценил искусство, с которым иезуит умело манипулировал противоречивыми теологическими вопросами в спорах с оппонентами. А впрочем, не было ли такое умение отличительной чертой любого члена Ордена?

– Если его преосвященство не против, – предложил нунций, – профессор Мореше мог бы принять участие в нашей работе…

– «Не вижу препятствий…» – отозвался на латыни кардинал, и на его чувственных губах мелькнула тонкая улыбка.

Здесь читатели вправе удивиться. Почтенный служитель церкви был немногословен и изъяснялся короткими ходячими латинскими фразами, которые можно найти на страницах словарей. Что это: пустое тщеславие или снобизм, присущий его сану? Во всяком случае, делал он это, похоже, не из чувства юмора и не из-за усталости, происходившей от сознания тщетности людской суеты. Возможно, латынь была для него прибежищем, за которым он скрывал свою жажду вечного покоя. Либо какое-нибудь другое намерение, более сложное, стояло за привычкой произносить простенькие цитаты.

Отец Мореше сел напротив кардинала, справа от Сальва. И так как никто больше не изъявлял желания высказаться по поводу «Жития», профессора Стэндапа попросили продолжить перевод. Что тот и сделал, внешне напоминая мумию, которую каким-то необъяснимым ритуалом заставили принять сидячее положение на стуле.

«Ангелы-воины заключили Басофона в ивовую клетку, дабы удобнее было перенести его на Землю. Молодой человек был крайне раздражен подобным обращением и судорожно прижимал к груди посох, словно желая усмирить бушующую в нем ярость. Ангелы без труда пересекли три небесных свода. Но, долетев до хрустального слоя, окружавшего подлунное царство, остановились, чтобы осмотреться.

Черные тучи, предвестники грозы, накрывали всю империю от Рима до Иерусалима. Не видя ориентиров, ангелы решили приземлиться наобум, воспользовавшись кратким просветом. Они опустили клетку в каменистой пустыне, а так как хлынул ливень, быстренько открыли ивовую дверку и не долго думая, взмахнув крыльями, улетели обратно.

– Эй вы, ну что за невежи! – крикнул вслед Басофон. – Даже не попрощались! Ощипать бы вас, как цыплят, да в котел!

Он вылез из клетки, подпрыгнул несколько раз, разминая затекшие ноги. Проливной дождь показался ему столь приятным, что он, расставив руки, подставил ему всего себя. В Раю не бывает дождей, поэтому юноше этот земной феномен доставил удовольствие. «Ах, как чудесна вода, омывающая мое тело! Какое счастье иметь тело, с наслаждением принимающее эту свежесть!» Он радостно засмеялся, почувствовав себя обыкновенным человеком.

«Пропади он пропадом, этот Рай!» – подумал Басофон. Затем, пнув ногой ивовую клетку, с посохом на плече, нисколько не заботясь о промокшей одежде, пошел наугад под дождем, хлынувшим с новой силой.

Обходя скалу, он услышал доносившееся из-за нее непонятное бормотание. Оно походило на хриплое мурлыканье старого кота, Басофон осторожно приблизился к источнику звука и во впадине в скале заметил очень старого мужчину с длинной белой бородой, вся одежда которого состояла из ветхой набедренной повязки. Старик молился, сложив руки и стоя коленями на камнях. Однако слов было не разобрать – бледные губы проглатывали их раньше, чем они успевали выскочить наружу. Басофон укрылся под нависшим выступом, сел и стал ждать окончания религиозного обряда. Но время шло, а молитва все не кончалась. Юноша, потеряв терпение, громко кашлянул, постучал по камням посохом. Безуспешно. Тогда он вскричал:

– Разве так принимают смертного, живым обитавшего на Небе?

Никакого ответа. Старик продолжал монотонно бубнить в свою бороду. И тут Басофон вскипел:

– Заплесневелый скелет, если ты не ответишь, эта палка прогуляется по твоим бокам!

И, показывая, что не шутит, он, подняв посох, с угрожающим видом подошел к старику. А так как тот не шевельнулся, с силой опустил на него свое оружие. Но, к его изумлению, посох вырвался из рук и, описав круг в воздухе, вернулся, сильно ударив по спине его самого.

– Вот что бывает со злыми, – спокойно произнес старец, наконец-то взглянув на него.

Несмотря на гнев, Басофон опешил. Он не понимал, как это посох смог вырваться из рук. Подумалось: нет ли здесь какого-нибудь колдовства?

– Меня предупредил о твоем приходе мой ворон Артаксерс. Он даже сообщил мне, что ты спустился с облаков в корзине, но он большой врун, и я не верю ему.

– И все же это так, – подтвердил Басофон. – Я прибыл прямо с Неба. Я даже разговаривал со Святым Духом, как вот с тобой говорю.

Старик расхохотался, утратив свою безмятежность.

– А ты враль почище Артаксерса! Но раз уж ты хвастаешь, что видел Его, скажи: Он мужского пола или женского? Бог или богиня? Философы расходятся во мнениях…

– Это Бог, – ответил Басофон. – Он третье лицо в Троице.

– Ха! Ты совсем изолгался! – воскликнул старик. – Ты утверждаешь, что это Бог, а сам говоришь о лице! Бог безлик!

Басофон пожал плечами. Чего ради влезать в еще одну бесполезную дискуссию вроде тех, с которыми приставали к нему патриархи? А анахорет продолжил:

– Кстати, если бы ты прибыл с Неба, то был бы ангелом, а я вижу перед собой сумасбродного пройдоху. Встретил ли ты дракона на втором небе? Он ледяной или огненный?

– Заткнись, хрен беззубый! – выругался Басофон. – А ты, чертова ворона, перестань каркать, как твой хозяин!

Птица увернулась от палки и взлетела на верхушку скалы. Старик опять расхохотался: этот бестолковый мальчишка весьма забавлял его. И правда, став отшельником, он лишился всех развлечений. А хохот старика привел Басофона в такую ярость, что он уже не мог сдерживаться. Он крепче сжал посох и ринулся на отшельника, но, как и в первый раз, посох вырвался из его рук. Опять пролетев по воздуху, он описал круг и, вернувшись, сильно ударил юношу по лицу, разбив ему нос, из которого сразу же потекла кровь.

Басофон-то и не знал, что Дух Святой благословил посох святого Иосифа, так что использовать его можно было лишь для добрых дел и во имя справедливости. Однако побитый, ошеломленный юноша приписал случившееся с ним некой таинственной силе старика. Он сразу сбавил тон.