Текст книги "Тревожные люди"

Психолог улыбнулась с видом собственного превосходства, как может улыбаться лишь тот, кто считает себя очень глубоким человеком:

– Это довольно поверхностное суждение.

Зара застонала, как подросток, вынужденный объяснять что-то неподростку.

– Я же не сказала, что счастье в деньгах. Я сказала, что счастье – как деньги. Это выдуманная ценность, которая появилась для обозначения того, что мы не в состоянии измерить и взвесить.

Голос психолога дрогнул на первых словах:

– Да… да… возможно. Но мы можем изменить и взвесить стоимость депрессии. И нам известно, что в период депрессии мы боимся стать счастливыми. Даже депрессия может стать надежным коконом: вы думаете, что если вы не будете страдать, не будете злиться, то… утратите свое «я», правда ведь?

Зара поморщилась:

– Вы так считаете?

– Да.

– Это все потому, что люди смотрят на тех, кто богаче их, и ноют: «Да, хоть они и богаты, но не счастливы». Как будто для всех, кто не совсем конченый идиот, смысл жизни только в том, чтобы круглые сутки быть счастливым.

Психолог что-то пометила у себя в блокноте и, не отрывая взгляда от записей, спросила:

– Так в чем же тогда смысл? Как по-вашему?

Зара ответила так, будто думала над этим долгие годы. Как человек, давно решивший, что для нее важнее важность работы, чем важность жизни.

– В том, чтобы иметь цель. Мысль. Вектор. Хотите услышать правду? Так вот, правда в том, что большинство людей гораздо больше хотят быть богатыми, чем счастливыми.

Психолог снова улыбнулась:

– Сказала директор банка психологу.

Зара снова ухмыльнулась:

– Напомните мне, сколько вы берете за час? Будете ли вы принимать меня бесплатно, если это сделает меня счастливой?

Психолог засмеялась – вымученно и почти непрофессионально; от этой мысли психолог покраснела. Она собралась изо всех сил и неловко проговорила:

– Нет. Но, возможно, я могла бы принимать вас бесплатно, если бы это сделало счастливой меня.

И тогда Зара вдруг тоже захохотала, смех сам вырвался из нее. Давно с ней такого не случалось.

После этого они довольно долго молчали, пока Зара наконец не кивнула в сторону женщины на картине:

– А вы сами-то что о ней думаете?

Задумчиво моргнув, психолог посмотрела на картину:

– Она в поиске.

– И что же она ищет?

Плечи психолога вздернулись на сантиметр и опустились на два.

– За что ухватиться. За что бороться. Чего ждать впереди.

Зара отвела взгляд от картины и, скользнув взглядом мимо психолога, посмотрела в окно.

– А вдруг она думает о том, чтобы покончить с собой?

Не отводя взгляда от картины, психолог улыбнулась – понадобилось много лет тренировки и любимые родители, которых не хочешь расстраивать, чтобы научиться не выдавать свои чувства.

– Почему вы так думаете?

– Все интеллигентные люди хоть раз задумывались об этом, разве нет?

Психолог хотела было ответить одной из тех дежурных фраз, каким их обучали в университете, но интуитивно поняла, что не стоит. Вместо этого она сказала:

– Может, и так. Что, по-вашему, удерживает нас от самоубийства?

Наклонившись вперед, Зара передвинула две ручки на столе таким образом, чтобы они легли параллельно. И сказала:

– Страх высоты.

И не было на всей земле человека, который мог бы с уверенностью сказать, шутит она или говорит серьезно. Психолог долго взвешивала слова, прежде чем сказать:

– Можно задать вам вопрос, Зара? Есть ли у вас какое-то хобби?

– Хобби? – переспросила Зара не то чтобы уж совсем снисходительно.

– Да. Может, вы участвуете в каком-то благотворительном проекте? – уточнила психолог.

Зара молча покачала головой. Сначала психолог сочла это чуть ли не комплиментом, ведь клиентка воздержалась от очередного унизительного комментария. Но, едва поймав ее взгляд, передумала: казалось, будто этот вопрос что-то перевернул и сломал в Зариной душе.

– Все в порядке? Я сказала что-то не то? – взволнованно спросила психолог. Но Зара глянула на часы и заторопилась к выходу. Психолог, внезапно перестав быть психологом, потому что поддалась панике, чувствуя, что теряет пациента, сказала нечто крайне непрофессиональное:

– Только не делайте глупостей!

Остановившись на пороге, Зара удивленно спросила:

– Что вы имеете в виду?

Психолог не знала, что сказать, она смущенно улыбнулась и произнесла:

– Не делайте глупостей, прежде чем… прежде чем оплатите счет за мою консультацию.

Вдруг Зара расхохоталась. Вслед за ней засмеялась и психолог. В какой мере непрофессионально, сказать трудно.

Зара зашла в лифт, а психолог так и сидела, глядя на картину с женщиной в окружении облаков. Зара была первой пациенткой, высказавшей предположение, что женщина хочет покончить с собой, больше никто этого не увидел.

Психолог всегда думала, что женщина, устремившая взгляд на горизонт, испытывает одно из двух чувств: тоску или страх. Поэтому она и написала эту картину – чтобы не забывать. Это был излюбленный мотив психолога. Люди подолгу смотрели на картину, не замечая детали, которая больше всего бросалась в глаза: женщина стоит на мосту.

Глава 26

Джим: Я чувствую себя полным идиотом.

Зара: Подозреваю, вам не впервой.

Джим: Если бы я знал, что вы директор банка, я бы, разумеется, не стал всего этого говорить. В смысле что мне не стоило так говорить. А что стоило сказать, даже не знаю.

Зара: Вот как. Тогда, наверное, мне можно идти?

Джим: Нет, постойте. Некрасиво получилось. Жена моя говорила, что иногда мне лучше заткнуться. С этого момента только вопросы по существу.

Зара: Ну что ж, попытка не пытка.

Джим: Опишите, пожалуйста, грабителя. Расскажите все, что вы о нем помните, – все, что могло бы помочь расследованию.

Зара: Похоже, главное вам известно.

Джим: Что вы имеете в виду?

Зара: Вы сказали «о нем» – значит, вы знаете, что это мужчина. Это многое объясняет.

Джим: Чувствую, что пожалею, если спрошу «почему?».

Зара: Вы и слова не скажете, а промажете. А уж если у вас окажется пистолет, греха не оберешься.

Джим: Значит, вы не помните, как он выглядел?

Зара: Когда у человека на голове балаклава и он целится в вас из пистолета, то, как сказал бы психолог, состояние у вас примерно такое, как если бы на вас на полной скорости несся грузовик: вряд ли бы вы запомнили его номер.

Джим: Нельзя не признать, дельное замечание.

Зара: Какое счастье! Ваше мнение очень для меня важно. Теперь можно идти?

Джим: К сожалению, нет. Вам знаком этот рисунок?

Зара: Это рисунок? Выглядит, как опрокинутый анализ мочи.

Джим: Будем считать, что на вопрос, знаком ли этот рисунок вам, вы ответили «нет».

Зара: А вы неплохо соображаете.

Джим: В каком месте квартиры вы находились, когда туда ворвался грабитель?

Зара: Возле балконной двери.

Джим: А где вы находились оставшееся время, пока грабитель удерживал заложников?

Зара: Какое это имеет значение?

Джим: Довольно большое.

Зара: Даже вообразить не могу.

Джим: Вас ни в чем не подозревают. Во всяком случае, пока.

Зара: Простите?

Джим: Ну… Как бы это сказать. Я пытаюсь дать вам понять, чтобы вы попытались понять моего коллегу – он уверен, что кто-то из заложников помог грабителю убежать. Странно, что вы вообще присутствовали на показе квартиры. Во-первых, вам незачем покупать квартиру. Во-вторых, вы, судя по всему, не испугались, когда грабитель навел на вас пистолет.

Зара: Вы что, подозреваете, что это я помогла грабителю сбежать?

Джим: Нет-нет-нет. Мы вас, конечно, не подозреваем. Ну, пока. То есть вы вне подозрений! Но мой коллега считает, что все вместе взятое выглядит странно.

Зара: Да что вы говорите! Хотите, я вам скажу, что я думаю о вашем коллеге?

Джим: Не могли бы вы просто рассказать, что происходило в квартире? Пожалуйста! Мне надо записать это на диктофон. Это моя работа.

Зара: Да, конечно.

Джим: Тогда приступим. Сколько клиентов было на показе?

Зара: Поясните, что вы подразумеваете под словом «клиент»?

Джим: Хорошо, скажем иначе. Сколько человек хотело купить квартиру?

Зара: Пять.

Джим: Пять?

Зара: Две пары. Одна дама.

Джим: Плюс вы и риелтор. Всего семь?

Зара: Пять плюс два равно семи. Вы отлично считаете.

Джим: Но ведь в заложниках было восемь человек.

Зара: Вы забыли посчитать кролика.

Джим: Кролика?

Зара: Вы меня услышали.

Джим: Какого кролика?

Зара: Вы хотите узнать, что произошло, или нет?

Джим: Извините.

Зара: Вы что, серьезно думаете, будто кто-то из заложников помог грабителю скрыться?

Джим: А вы?

Зара: Нет.

Джим: Почему нет?

Зара: Они все были идиотами.

Джим: А грабитель?

Зара: Что грабитель?

Джим: Как по-вашему, он застрелился умышленно или нечаянно?

Зара: Вы о чем вообще?

Джим: После того как вы вышли, в квартире раздался выстрел. Когда мы вошли, весь пол был в крови.

Зара: В крови? Где именно?

Джим: Ковер и пол в гостиной.

Зара: Вот, значит, как. Только там?

Джим: Да.

Зара: Э…

Джим: Простите?

Зара: Извините?

Джим: Вы произнесли «э» с таким видом, будто хотите что-то сказать.

Зара: Вовсе нет.

Джим: Простите. Во всяком случае, мой коллега уверен, что это произошло именно там, в гостиной. Ну, что он в себя выстрелил. Я только это хотел сказать.

Зара: И вы до сих пор его не поймали?

Джим: Нет.

Зара: Голубчик, если вы мне сейчас же не объясните, почему вы подозреваете, что я замешана в этой истории, вы вынудите меня позвонить моему адвокату.

Джим: Вас никто не подозревает! Мой коллега всего лишь хотел узнать, зачем вы пришли смотреть квартиру, если не собирались ее купить.

Зара: Мой психолог считает, что мне нужно хобби.

Джим: Смотреть квартиры – ваше хобби?

Зара: Просто люди вашего пошиба интереснее, чем кажется на первый взгляд.

Джим: Нашего пошиба?

Зара: Да, средний класс. Интересно посмотреть, как вы живете. Как выживаете. Я сходила на несколько показов, потом вошла во вкус и посетила еще несколько, – это как героин. Вы героин пробовали? Становишься сам себе противен, но остановиться не можешь.

Джим: Вы хотите сказать, что у вас зависимость от просмотра квартир, принадлежащих людям, которые зарабатывают гораздо меньше, чем вы?

Зара: Да. Знаете, как дети ловят птенцов в стеклянные банки? Вот у меня что-то вроде того. Запретный плод сладок.

Джим: Вы хотели сказать, бабочек? Обычно в банки ловят бабочек.

Зара: Да, точно. Если вам так угодно.

Джим: Значит, вы пошли смотреть эту квартиру, поскольку у вас такое хобби?

Зара: Это у вас настоящая татуировка на руке?

Джим: Да.

Зара: Это что, якорь?

Джим: Да.

Зара: Вы проиграли пари?

Джим: Вы о чем?

Зара: Вашей семье угрожали? Или вы сделали татуировку добровольно?

Джим: Добровольно.

Зара: Вы заплатили за то, чтобы с вами это сделали?

Джим: Да.

Зара: Почему такие, как вы, ненавидят деньги?

Джим: Я не намерен это комментировать. Я всего лишь хочу, чтобы вы рассказали, как все было, а я записал бы это на диктофон. Почему одному из свидетелей показалось, что вы совсем не испугались, когда увидели пистолет. Вы думали, он не настоящий?

Зара: Я прекрасно понимала, что пистолет настоящий. Поэтому я не испугалась. А удивилась.

Джим: Странная реакция на пистолет.

Зара: Для вас, может, и странная. А я долгое время хотела покончить с собой, поэтому, увидев пистолет, я удивилась.

Джим: Не знаю, что и сказать. Простите. Вы хотели покончить с собой?

Зара: Да. Вот я и удивилась, потому что в этот момент поняла, что не хочу умирать. Это был шок.

Джим: Вы ходили к психологу из-за мыслей о самоубийстве?

Зара: Нет. Я пошла к психологу, потому что у меня были проблемы со сном. По ночам я лежала и обдумывала, как я это сделаю, если у меня будет достаточно снотворного.

Джим: А психолог предложил вам завести себе хобби?

Зара: Да. Это случилось после того, как я рассказала ей, что у меня рак.

Джим: О… Какая печальная новость. Сочувствую.

Зара: Голубчик вы мой дорогой!

Глава 27

На следующей встрече Зара рассказала психологу, что нашла себе хобби. Она стала «ходить на показы квартир для среднего класса». Она нашла это «увлекательным», потому что большинство этих квартир выглядит так, «будто жившие в них люди сами мыли полы». Психолог попыталась объяснить, что она не это имела в виду, когда советовала «заняться благотворительностью», но Зара возразила, что на показах видела «мужчину, который собирался сделать ремонт своими собственными руками, которыми он трогает пищу, и после этого не говорите, что я не стараюсь изо всех сил, чтобы подружиться с сирыми и малыми мира сего!». Психолог не знала, с чего начать, но, увидев ее приподнятые брови и дрожащий подбородок, Зара лишь фыркнула: «Я вас обидела? Господи боже мой, таких, как вы, ничего не стоит обидеть, стоит только раскрыть рот».

Психолог терпеливо кивнула и тут же пожалела о своем вопросе:

– Вы могли бы привести пример еще каких-нибудь случаев, когда такие люди, как я, обижались на вас, хотя вы не имели намерения их обидеть?

Пожав плечами, Зара рассказала историю о том, как ее назвали «человек с предрассудками» после собеседования с молодым мужчиной, пришедшим устраиваться на работу в банк, – только потому, что Зара, взглянув на него, воскликнула: «Ой! Я думала, вы хотите устроиться в отдел IT, ведь такие, как вы, обычно неплохо разбираются в компьютерах!»

Зара долго и подробно объясняла психологу, что вообще-то это был комплимент. Теперь что, и комплимента нельзя сказать, сразу прослывешь человеком с предрассудками?

Психолог попыталась поговорить об этом, не называя этого вслух.

– Зара, похоже, вы часто оказываетесь в конфликтной ситуации. Я могла бы предложить вам в помощь такую технику. Прежде чем затевать конфликт, задайте себе три вопроса: 1. Есть ли у человека прямое намерение вам навредить? 2. Обладаете ли вы в полной мере информацией о ситуации? 3. Что вы выиграете благодаря этому конфликту?

Зара склонила голову набок так резко, что щелкнули челюсти. Она поняла все слова, но не уловила между ними никакой связи, будто их в случайном порядке вытащили из шляпы.

– С чего вы взяли, что мне нужна помощь, чтобы не ввязываться в конфликты? Только слабаки верят в гармонию. И как следствие – ходят вокруг да около, бормочут что-то себе под нос и чувствуют свое моральное превосходство, пока мы, нормальные люди, заняты другим.

– Чем же?

– Мы побеждаем.

– Это важно?

– Милочка моя, если вы не победите, то ничего не добьетесь. В правительстве и совете директоров случайных людей не бывает.

Психолог попыталась вернуться к своему вопросу:

– И… победители зарабатывают много денег, это тоже важно, правильно я вас поняла? На что вы их тратите?

– Я покупаю дистанцию, которая отделяет меня от других людей.

Психолог никогда не слышала такого ответа.

– Что вы имеете в виду?

– В дорогих ресторанах больше расстояние между столиками. В бизнес-классе самолета нет сидений в среднем ряду. В эксклюзивных гостиницах отдельный вход для ВИП-персон. В плотно населенных городах расстояние стоит дороже всего.

Психолог откинулась на стуле. Зара была классическим типажом из учебника по психологии: избегала смотреть в глаза, не хотела пожимать руку, эмпатия была ей, мягко говоря, чужда, она не любила беспорядок – возможно, по этой причине работала с цифрами. Зара всякий раз невольно поправляла рамочку с фотографией, которую психолог незадолго до ее прихода специально ставила на полочке криво. Говорить об этом напрямую не имело смысла, поэтому психолог спросила:

– Почему вы любите свою работу?

– Потому что я аналитик, тогда как большинство в моей должности – экономисты, – не задумываясь ответила Зара.

– В чем разница?

– Экономисты смотрят на проблему в лоб. Поэтому они не в состоянии предвидеть биржевых крахов.

– А аналитики в состоянии?

– Аналитики занимаются тем, что просчитывают вероятность биржевого краха. Экономист получает деньги только тогда, когда у клиентов банка все хорошо, а аналитики – всегда.

– И вас из-за этого мучает совесть? – спросила психолог, главным образом для того, чтобы проверить, что означает для Зары последнее слово – чувство или птицу отряда совиных.

– Виноват ли крупье в том, что вы проиграли в казино все свои деньги? – спросила Зара.

– Не думаю, что это равнозначное сравнение.

– В каком смысле?

– Вы использовали слово «биржевой крах», но ведь крах терпят не биржи и не банки, а люди.

– Вашим словам есть логическое объяснение.

– Какое же?

– Вы считаете, что мир вам что-то должен. Это не так.

– Вы так и не ответили на мой вопрос. Я спросила, за что вы любите свою работу. А вы рассказали, почему она вам так хорошо удается.

– Только слабаки любят свою работу.

– Не согласна.

– Просто вы любите свою работу.

– Вы считаете, это плохо?

– Вы злитесь? Такие, как вы, постоянно злятся. Знаете почему?

– Нет.

– Потому что вы ошибаетесь. Если вы перестанете ошибаться, то и злиться не будете.

Психолог посмотрела на часы. Она по-прежнему считала, что главная проблема Зары – одиночество, но между одиночеством и отсутствием друзей есть разница. Вместо того чтобы сказать это вслух, психолог, отчаявшись, пробормотала: «Знаете… наше время подошло к концу».

Зара невозмутимо кивнула и встала. Она поставила стул обратно, строго параллельно столу. И произнесла, почти отвернувшись, будто не собираясь этого говорить:

– Вы верите, что есть плохие люди?

Психолог попыталась скрыть удивление.

– Вы спрашиваете меня как психолога, или это философский вопрос? – выдавила она.

Зара снова заговорила с тостером:

– Вам в детстве словарь в задницу засунули или вы от природы такая? Просто ответьте на вопрос: вы верите, что бывают плохие люди?

Психолог заерзала так, что чуть штаны наизнанку не вывернула.

– Надо сказать… да. Я верю, что люди бывают плохими.

– Думаете, они знают об этом?

– В каком смысле?

Взгляд Зары упал на картину с мостом.

– По моему опыту, среди людей есть настоящие свиньи. Бесчувственные и жестокие личности. Но даже они никогда не считают себя плохими.

Психолог долго и тщательно взвешивала этот вопрос, а потом ответила:

– Да. Честно говоря, я думаю, все люди убеждают себя, что они делают этот мир лучше. Или, по крайней мере, что не делают его хуже. Что все мы стоим на правильной стороне. Даже если… не знаю… даже худшие из наших поступков служат какой-то высшей цели. Почти для каждого из нас существует граница между тем, что мы считаем добром и злом, и когда мы нарушаем собственный моральный кодекс, то ищем себе оправдание. По-моему, в криминологии это называется нейтрализацией. Мы можем оправдывать себя религиозными или политическими убеждениями, внушать себе, что нас вынудили, мы выдумываем справедливое обоснование своим нехорошим поступкам. Думаю, ничтожное меньшинство людей способно жить, осознавая, что они… плохие.

Зара ничего не сказала, а лишь крепче вцепилась в свою чересчур большую сумку и, дважды моргнув, чуть не призналась, – ее рука была на полпути к письму. Она даже позволила себе, пусть ненадолго, поиграть с мыслью о том, не рассказать ли психологу, что она солгала о своем хобби. Она не начала ходить на показы квартир, потому что ходила на них последние десять лет. Это не было хобби, это было одержимостью.

Но слова так и не сорвались с языка. Она застегнула сумку, закрыла дверь, и в кабинете повисла тишина. Психолог так и осталась сидеть за столом в отчаянии от того, что была в отчаянии. Она пыталась записать свои мысли перед следующей встречей, но так и сидела перед компьютером в поисках объявлений о показе квартир. Пыталась вычислить, какую из них Зара посетит в следующий раз. Это, разумеется, оказалось невозможно, но было бы проще простого, если бы Зара рассказала ей, что во всех квартирах, которые она посетила, имелись балконы, и со всех балконов открывался вид на мост.

Тем временем Зара стояла в лифте. На полпути вниз она нажала кнопку «стоп», чтобы выплакаться. Письмо в сумке она так и не распечатала. Зара не решалась прочесть его, потому что знала, что психолог права. Зара была из тех, кто не смог бы жить, зная, что она плохой человек.

Глава 28

Это история об ограблении банка, показе квартиры и захвате заложников. Впрочем, это также история об идиотах. Хотя, пожалуй, не только о них.

Десять лет назад человек написал письмо. Отправил его женщине из банка. Отвез детей в школу, прошептал им на ухо, что любит их, уехал, припарковался возле реки. Встал на парапет моста и прыгнул. Неделю спустя на том же мосту стояла девочка-подросток.

Для вас, понятное дело, не имеет значения, что это за девочка. Она была одной из миллиардов, а большинство людей для нас – просто люди. Мы друг другу чужие, ваш страх и мой страх могут на мгновение соприкоснуться в толпе через соприкоснувшиеся полы наших пальто. Мы никогда не узнаем, что мы сделали во вред друг другу, ради друг друга, взамен друг друга. И все же. Девочку на мосту звали Надя. Дело было спустя неделю после того, как с того же места на парапете спрыгнул навстречу смерти тот самый человек. Она ничего о нем не знала, но училась в той же школе, что и его дети, а тогда много об этом говорили. Вот у нее и возникла эта идея. Никто толком не знал, когда это пришло ей в голову – до того, как он прыгнул, или после. Иногда бывает невыносимо больно быть человеком. Когда ты не понимаешь себя, не любишь свое тело. Ты смотришь в зеркало и не понимаешь, кому принадлежат эти глаза, и думаешь: «Что со мной не так? Почему мне так плохо?»

У девочки не было ни детской травмы, ни горя. Она просто была несчастна. Где-то внутри ее поселилось маленькое злобное существо, которое не показывал рентгеновский снимок. Оно вместе с кровью растекалось по венам, наполняя ее голову голосами, шептавшими, что у нее ничего не получится, она слабая и некрасивая и никогда не станет нормальной. Когда слезы кончаются, ты способен сделать множество глупостей, голоса в голове не замолкают ни на минуту, тебе все время не по себе. В конце концов тебе становится невыносимо больно только от того, что кожа обтягивает ребра, что невозможно опустить плечи, что всю жизнь ходишь по стеночке, до боли сжав кулаки, в страхе, что тебя кто-то заметит.

Надя никогда не чувствовала своего родства с кем-либо из людей. В каждом своем ощущении она была одинока. Сидя в классе среди ровесников, она делала вид, будто все как обычно, но в глубине души стояла посреди леса и кричала так, что сердце разрывалось в груди. Деревья в этом лесу росли и росли, и однажды их ветви совсем заслонили солнечный свет, так что тьма сомкнулась и лес стал непроходимой чащей.

И вот она стояла на мосту, глядя на воду, и знала, что, прыгнув, она словно бы разобьется о бетонный пол, – не утонет, а разобьется насмерть. Это утешало, потому что Надя с детства боялась утонуть. Она боялась не смерти, а кратких мгновений до этого. Паники и бессилия. Кто-то из взрослых, не подумав, сказал ей, что распознать утопающего невозможно. «Когда человек тонет, он не может позвать на помощь, не может махать руками, он тонет молча. Твои близкие могут стоять на берегу и смотреть на тебя, не понимая, что ты идешь ко дну».

Надя чувствовала это всю свою жизнь. Она жила среди них. И думала, сидя за обеденным столом: «Неужели вы ничего не видите?» Но они не видели, и Надя молчала. Однажды она не пошла в школу. Она убрала свою комнату, застелила постель и вышла из дома без куртки, потому что теперь куртка была не нужна. В этом городе она всегда мерзла. Она бродила по улицам, словно давая городу увидеть себя в последний раз, почувствовать, каково ему будет, когда он не услышит ее беззвучного крика. У нее не было никакого плана, только цель. Когда солнце стало садиться, Надя обнаружила, что стоит на парапете моста. Это было так просто. Надо было лишь оторвать одну ногу, затем другую.

В этот момент ее увидел подросток по имени Джек. Он не мог объяснить, зачем приходил на мост день за днем. Родители, конечно же, запрещали ему это делать, но он не слушал. Он проскальзывал в дверь и бежал туда, в надежде снова увидеть того человека, повернуть время назад и на этот раз сделать все правильно. Увидев девочку на парапете, он не знал, что должен сказать. Поэтому молча рванул ее за одежду с такой силой, что, упав, она ударилась затылком об асфальт и потеряла сознание.

Надя очнулась в больнице. Все произошло так быстро, что она лишь успела увидеть боковым зрением бегущего мальчика. Когда медсестры спросили ее, что произошло, она сама толком не помнила, но у нее кровоточил затылок, поэтому она сказала, что забралась на парапет, чтобы сфотографировать закат, и упала навзничь. Она врала интуитивно и хорошо знала, что надо говорить, чтобы тебе поверили и перестали волноваться. Медсестры все равно беспокоились и подозревали неладное, но Надя была заправской обманщицей, она упражнялась в этом всю свою жизнь. В конце концов они лишь проворчали: «Разве можно туда залезать, что за дурацкие фокусы, тебе повезло, что не свалилась в другую сторону!» Она кивнула. Во рту пересохло, глаза закатились. Повезло…

Из больницы она прямиком направилась к мосту, но не прыгнула. Почему? Этого она не могла объяснить даже самой себе, потому что не знала, что бы она сделала, если бы мальчик не сдернул ее с парапета. Шаг вперед или шаг назад? Каждый день она думала о том, в чем разница между ней и человеком, который прыгнул. Это побудило ее выбрать профессию, карьеру, жизненный путь. Она стала психологом. Ее пациентам было так больно, будто это они стояли на парапете, собираясь шагнуть в бездну, а она сидела в кресле напротив и говорила одними глазами: «Я знаю, каково это, но поверь мне, есть лучший путь».

Иногда она возвращалась мыслями в прошлое и думала о том, что привело ее на мост, – этого в зеркале не увидишь. Одиночество за обеденным столом. Но она нашла способ выжить, выбралась из своей старой кожи, смогла спуститься с моста. Есть люди, которые соглашаются жить со своей тревогой, учатся нести ее по жизни. Она пыталась быть одной из них. Считала, что надо быть доброй к людям, даже если они полные идиоты, потому что никогда не знаешь, какую ношу они несут. Она знала, что почти все люди в глубине души задаются одними и теми же вопросами: на что я способен? Может ли кто-то мною гордиться? Приношу ли я пользу обществу? Справляюсь ли со своей работой? Достаточно ли я щедр, достаточно ли жертвую на благотворительность? Хорош ли в постели? Хотят ли со мной дружить? Я заботливый родитель? Я хороший человек?

В глубине души все хотят быть хорошими. Добрыми. Проблема только в том, что не все могут быть добрыми по отношению к идиотам, потому что идиоты есть идиоты. Для Нади, как и для многих других, это стало делом всей жизни.

Она никогда больше не встречала того мальчика. Иногда ей казалось, что она его выдумала. Что-то вроде ангела. Джек тоже больше никогда не встречал Надю. И никогда больше не ходил к мосту. Но именно в тот день он решил стать полицейским – когда понял, что разница между двумя этими происшествиями – в нем самом.

Десять лет спустя Надя закончит факультет психологии и вернется в город. У нее будет пациентка по имени Зара. Зара будет ходить на показы квартир и окажется в числе заложников. Джек и его отец Джим будут допрашивать свидетелей. В квартире, где произойдет захват заложников, будет балкон с видом на мост. Поэтому Зара туда и придет. Потому что десять лет спустя она нашла на половике в прихожей письмо, написанное человеком, который прыгнул с моста. Его имя было выведено аккуратными буквами на обратной стороне конверта. Она помнила их встречу, и, хотя полиция не разглашала имени человека, найденного в реке, городок был слишком мал, чтобы оставались сомнения.

Все это время Зара носила письмо в сумке. Она была у моста лишь один-единственный раз, неделю спустя после того, как человек прыгнул, и видела девочку, взобравшуюся на парапет, и мальчика, который ее спас. Зара неподвижно стояла в темноте и дрожала. Она не ушла, когда приехала скорая и девочку забрали в больницу. Мальчик исчез. Поднявшись на мост, Зара нашла девочкин кошелек и удостоверение личности с ее именем. Надя.

В течение десяти лет Зара следила за ее судьбой издали – наблюдала, как девочка получает образование и делает карьеру, но подходить ближе опасалась. В течение десяти лет Зара смотрела на мост, тоже издали, – с балконов выставленных на продажу квартир. По той же причине. Она боялась, что, если снова придет на мост, кто-то прыгнет, а если она найдет Надю и услышит всю правду о себе, то прыгнет сама. Вполне понятно, почему Зара хотела увидеть разницу между тем человеком и Надей, хотя понимала, что на самом деле не хочет этого знать. Она несет вину. Она плохой человек. Возможно, всем людям любопытно узнать это о себе. Но в глубине души – совсем не хочется. Поэтому Зара до сих пор не открыла письмо.

Это сложная и неправдоподобная история. Наверное, потому, что зачастую истории повествуют вовсе не о том, о чем кажется на первый взгляд. Например, наша история вовсе не про ограбление банка, показ квартиры и захват заложников. И даже не об идиотах.

Это история про мост.