Текст книги "Из жизни снобов (сборник)"

На сороковой линии принстонской половины поля он отступил, чтобы разорвать строй, и попробовал пройти с края Ле-Мойна, но Ле-Мойн укрылся за оказавшимся между ними халфбеком и ухватил Бэзила за ногу. Бэзил яростно стряхнул его с себя, но было уже поздно – халфбек сбил его с ног. И вновь Ле-Мойн широко ему улыбнулся, и Бэзил его возненавидел. Он дал сигнал играть на том же краю – Каллум пронес мяч, и они отбросили Ле-Мойна на шесть ярдов, на тридцать вторую линию принстонской половины поля. Кажется, он стал двигаться помедленнее. Ну, так вымотаем же его! По системе требовался пас, но он услышал свой голос, вновь потребовавший играть на том же краю. Он побежал вдоль линии; увидел, что мешавший ему халфбек исчез, а Ле-Мойн, стиснув зубы, бежит на него. Вместо того чтобы попытаться прорваться, Бэзил развернулся и постарался возвратиться на свою половину поля. Когда его перехватили, он потерял пятнадцать ярдов.

Спустя несколько минут мяч перешел к противнику, и Бэзил отбежал в очковую зону, подумав про себя: «Была бы у нас замена, меня бы наверняка заменили».

Команда Принстона внезапно словно пробудилась ото сна. Сильный пас позволил пройти тридцать ярдов. Только что вышедший на поле новый халфбек прорвался через линию и заработал еще один тачдаун. Йельская команда была в обороне, но катастрофа произошла столь неожиданно, что они даже не успели о ней догадаться. Ее накликал Бэзил, став частью хорошо отработанного сценария; слишком поздно он заметил, как мяч вылетает с линии розыгрыша к свободному энду; Бэзила ловко блокировали, и он увидел, как принстонские запасные запрыгали у себя на скамейке, размахивая пледами; Принстон забил гол.

Он встал на место с тяжелым сердцем, но способность трезво мыслить он при этом не утратил. Любые ошибки можно исправить – лишь бы только его не удалили с поля. Прозвучал свисток, означавший конец тайма; усевшись прямо на газон вместе со своей вымотанной командой, он заставил себя поверить, что они ему по-прежнему доверяют, и постарался выглядеть решительным и уверенным, и не отводил взгляда, когда кто-нибудь смотрел ему в глаза. Хватит уже на сегодня ошибок!

При кикоффе он опять пробежал с мячом до тридцать пятой линии, и они принялись постепенно наверстывать упущенное. Резкие пасы, слабое место в виде одного из таклов с края Ле-Мойна… А Ле-Мойн выдохся! С перекошенным и упрямым лицом он, ничего не замечая, врезался прямо в защитника; игрокам с мячом – и Бэзилу, и другому – удалось от него уйти.

Осталось еще тридцать ярдов… двадцать… Опять на пути Ле-Мойн! Освободившись от пытавшихся его блокировать игроков, Бэзил поймал усталый взгляд южанина и нарочито громко его оскорбил:

– Ты сдох, Малыш! Тебя давно пора заменить!

С самого начала следующего игрового момента он пошел прямо на него, и когда Ле-Мойн яростно бросился в атаку, Бэзил бросил мяч; тот пролетел у Ле-Мойна над головой – гол! Йель – 10, Принстон – 7. И вновь движение вперед и назад по полю, и с каждой минутой у Бэзила словно бы прибавлялось сил, и вот-вот будет еще один гол; но вдруг игра закончилась…

Устало шагая с поля, Бэзил оглядел трибуны – ее нигде не было видно.

«Интересно, заметила ли она, как я свалял дурака? – подумал он; а затем с горечью добавил: – А если и нет, так он ей расскажет!»

И у него в ушах зазвучал этот рассказ, этот мягкий южный акцент, столь убедительный, перед которым она не смогла устоять там, в поезде… Когда час спустя он вышел из раздевалки, то столкнулся нос к носу с Ле-Мойном, выходившим в этот момент из соседней раздевалки. Ле-Мойн посмотрел на Бэзила неуверенно и сердито.

– Привет, Ли. – Слегка поколебавшись, он добавил: – Поздравляю с победой!

– Привет, Ле-Мойн, – через силу ответил Бэзил.

Ле-Мойн отвернулся; затем опять повернулся к Бэзилу.

– В чем дело? – спросил он. – Желаешь продолжить? Бэзил промолчал. Лицо в синяках и забинтованная рука слегка смягчили его ненависть, но заставить себя с ним разговаривать он так и не смог. Игра окончилась, Ле-Мойну теперь предстоит встреча с Минни, и поражение уже не будет значить ничего по сравнению с предстоявшей ему вечерней победой.

– Если это из-за Минни, то ты совершенно напрасно на меня разозлился, – неожиданно выпалил Ле-Мойн. – Я пригласил ее на игру, но она не приехала.

– Правда? – изумился Бэзил.

– Так все-таки вот оно что! А то я сомневался. Думал, вдруг ты просто захотел меня достать? – Он прищурился. – Юная леди еще месяц назад дала мне отставку!

– Дала тебе отставку?

– Бросила. Я ей несколько наскучил. Она очень быстро от всех устает.

Бэзил заметил, что его лицо стало печальным.

– И кто же с ней теперь? – спросил он, уже вежливей.

– Кажется, твой бывший одноклассник, по имени Джубел – типичная «серая масса», если тебе интересно мое мнение. Она познакомилась с ним в Нью-Йорке, за день до начала занятий в школе, и, как я слышал, у них все очень серьезно… Сегодня вечером она будет на танцах в клубе «Лаун».

IV

Бэзил ужинал в баре у Тафта с Юбиной Дорси и ее братом Джорджем. Йельская команда одержала победу над Принстоном, и весь университет теперь восторженно ликовал; когда они вошли в зал, все сидевшие за столиком у входа первокурсники стали шумно приветствовать Бэзила.

– А ты становишься важной персоной! – сказала Юбина.

В прошлом году Бэзил на несколько недель вообразил, что влюблен в Юбину; но при следующей встрече он сразу же понял, что это было не так.

– И почему так все вышло, а? – спросил он у нее во время танца. – Почему все так быстро прошло?

– Ты правда хотел бы знать?

– Да.

– Потому что я оставила тебя в покое!

– Ты? Оставила? Меня? В покое? – повторил он. – Ей-богу! Вот это мне нравится!

– Я сочла, что ты пока не созрел.

– А что, разве в данном случае от меня ничего не зависело?

Она покачала головой.

– Ну, да… И Бернард Шоу говорил то же самое, – задумчиво согласился Бэзил. – Но мне всегда казалось, что он имеет в виду исключительно взрослых. Так все-таки это вы охотитесь за нами, мужчинами?

– Нет! Так говорить нельзя! – Ее тело от негодования стало неподатливым у него в руках. – Мужчины всегда где-то рядом, а женщины хлопают глазками, вот и все! Просто действует инстинкт.

– Разве мужчина не может сделать так, чтобы женщина в него влюбилась?

– Некоторые могут… Те, кому, по большому счету, все равно.

Он некоторое время обдумывал этот ужасный факт, а затем бросил это занятие – будет еще время. По дороге к клубу «Лаун» он задал ей еще несколько вопросов. Вот, например, если девушка, которая только что «с ума сходила» по парню, вдруг сильно увлекается кем-то другим – что тогда делать первому парню?

– Оставить ее в покое, – ответила Юбина.

– Предположим, что ему этого совершенно не хочется. Что же тогда ему делать?

– Да нечего тут больше делать!

– Ну, а что будет самым разумным?

Рассмеявшись, Юбина прижалась головой к его плечу.

– Бедный Бэзил! – сказала она. – Считай, что меня зовут Лора Джин Либби, и расскажи-ка мне все по порядку!

Он вкратце рассказал о своем романе.

– Видишь ли, – произнес он в заключение, – если бы она была просто какая-то девушка, я бы легко мог все это пережить – и неважно, насколько сильна была бы моя любовь. Но ведь она… Она самая популярная и самая прекрасная девушка на свете! Я хочу сказать, что для меня она как бы и Мессалина, и Клеопатра, и Саломея – и все в таком духе!

– Нельзя ли погромче? – попросил Джордж, сидевший на переднем сиденье.

– Она для меня что-то вроде олицетворения вечной женственности, – уже вполголоса продолжил Бэзил. – Понимаешь, как мадам Дюбарри и все такое прочее… Она просто не…

– Просто не такая, как я!

– Нет. Ты на нее в чем-то похожа – да все девушки, в которых я был влюблен, чем-то друг на друга похожи! Ну же, Юбина! Ты ведь отлично понимаешь, о чем я!

Когда вдали замаячили огни нью-хейвенского клуба «Лаун», она вдруг стала вежливо-серьезной:

– Ничего тут не поделаешь! И я в этом уверена. У нее опыта больше, чем у тебя. Все с самого начала шло по ее сценарию – даже тогда, когда ты думал, что правила придумываешь ты. Я не знаю, почему она вдруг устала, но очевидно, что дело здесь именно в этом – и она, даже если захочет, уже не сможет создать все это опять, и ты не сможешь, потому что ты…

– Продолжай! Что я?

– Потому что ты слишком сильно влюблен! Все, что тебе остается, – это показать ей, что тебе все равно. Любая девушка просто терпеть не может, когда от нее отворачивается старый поклонник; так что она может тебе даже улыбнуться – но не вздумай возвращаться. Между вами все кончено!

Бэзил постоял в гардеробной, задумчиво приглаживая волосы. Все кончено… Слова Юбины отобрали у него последнюю слабую надежду, и от понимания этого факта, вкупе с напряжением от дневной игры, у него на глазах показались слезы. Он торопливо включил кран и умылся. Кто-то вошел и хлопнул его по плечу:

– Отличная игра, Ли!

– Спасибо. Хотя я довольно паршиво сыграл…

– Да нет, просто отлично! Последняя четверть – это было просто…

Он вошел в танцевальный зал. И тут же увидел ее, и сразу же у него закружилась голова, и ему стало неловко от волнения. Куда бы она ни шла, повсюду ее преследовал ручеек кавалеров, и на всех она смотрела с яркой и страстной улыбкой, которая была ему так знакома. Вскоре он стал искать, кто же ее здесь сопровождает, и с негодованием обнаружил, что это наглый и вульгарный парень из школы Хилла, которого он уже раньше приметил, но отмел как совершенно невозможную кандидатуру. Что же такого могло скрываться за этими водянистыми глазками, которые так ее привлекали? Разве мог этот примитивный мозг оценить по достоинству бессмертную сирену подлунного мира?

В отчаянии изучив мистера Джубела, тщетно пытаясь найти ответы на эти вопросы, он пригласил ее, «перехватив» прямо в танце, и даже протанцевал с ней целых двадцать футов, пока ее не пригласил следующий кавалер; Бэзил с циничной меланхолией улыбнулся, когда она сказала:

– Бэзил, я так горжусь нашим знакомством! Все говорят, что сегодня днем ты был просто великолепен!

Но эта похвала была ему дорога, и после танца он стоял у стенки, вновь и вновь повторяя про себя эту фразу, деля ее на составные части, пытаясь найти в этих словах хоть какое-нибудь скрытое значение. Быть может, она снизойдет, если все станут его хвалить? «Бэзил, я так горжусь нашим знакомством! Все говорят, что сегодня днем ты был просто великолепен!»

У дверей вдруг началась какая-то суматоха, раздался громкий голос:

– Боже мой! Они все-таки явились!

– Кто? – спросил кто-то еще.

– Первокурсники из Принстона! Футбольный сезон у них закончился, и трое-четверо из них решили отметить окончание тренировок в «Хофбрау».

Из суматохи внезапно, словно халфбек из линии на футбольном поле, вырвался какой-то юноша, напоминавший некий забавный фантом; ловко обойдя одного из следивших за порядком студентов, покачиваясь, он выскочил прямо к танцующим. Воротничок под его смокингом отсутствовал, запонки давно уже покинули сорочку, волосы были в беспорядке, а взгляд был совершенно обезумевший. Какое-то время он оглядывался, словно его ослепил свет; затем его взгляд упал на Минни Библ, и лицо его озарилось светом неподдельной любви. Еще до того, как он смог к ней приблизиться, он принялся громко звать ее по имени, и сквозь южный акцент отчетливо слышались напряжение и горечь.

Бэзил рванул к нему, но его опередили, и сопротивлявшийся изо всех сил «Малыш» Ле-Мойн исчез за дверями гардеробной среди мелькания ног и рук, большинство из которых принадлежали вовсе не ему. Остановившись в дверях, Бэзил почувствовал, что его отвращение смешалось с безграничным сочувствием, потому что всякий раз, когда голова Ле-Мойна показывалась из-под крана, он с отчаянием взывал к той, что отвергла его любовь.

Когда Бэзилу вновь удалось пригласить Минни на танец, он обнаружил, что она испугана и рассержена – да так, что, кажется, готова была искать поддержки у Бэзила. Она вдруг предложила ему пойти посидеть, поговорить.

– Какой глупец! – прочувствованно воскликнула она. – Такие вещи портят девушкам репутацию. Его надо было в полицию отвести!

– Он не соображал, что делает. У него была тяжелая игра, он очень устал, только и всего.

Но у нее на глазах показались слезы.

– Ах, Бэзил, – взмолилась она, – скажи мне: разве я и в самом деле ужасна? Я никогда не желала никому зла; просто все само так выходит…

Ему захотелось обнять ее и сказать, что она – самая прекрасная девушка в мире, но в ее глазах он прочитал, что сейчас она его даже не замечает; для нее он был всего лишь чем-то вроде манекена – в этот момент она точно так же жаловалась бы какой-нибудь подружке. Он вспомнил слова Юбины – ему не оставалось ничего, кроме как уйти с гордо поднятой головой.

– Вот у тебя больше здравого смысла! – Ее нежный голос обволакивал его, словно воды заколдованной реки. – Ты знаешь, что если двое больше… не сходят друг по другу с ума… им следует вести себя благоразумно!

– Само собой, – сказал он и заставил себя непринужденно добавить: – Когда все кончено, тут уж ничего не поделать.

– Ах, Бэзил, ты такой хороший! Ты всегда все понимаешь. – И вдруг, впервые за последнее время, она о нем задумалась. Из него вышел бы бесценный друг для любой девушки, подумала она, ведь этот ум, который иногда так утомляет, можно было бы использовать в качестве все понимающей «жилетки»…

Он смотрел, как танцует Юбина, и Минни проследила за его взглядом:

– Ты пришел с девушкой, правда? Она ужасно симпатичная!

– Ну, по сравнению с тобой, не такая уж и красавица.

– Бэзил!

Он сознательно избегал смотреть на нее, угадав, что сейчас она слегка изогнулась и сложила руки на коленях. И как только ему удалось одержать над собой верх, случилось нечто экстраординарное – в окружающем мире, который перестал заключаться в ней одной, вдруг забрезжил какой-то свет. И тут же подошли какие-то первокурсники, чтобы поздравить его с победой в игре, и ему это понравилось – и похвалы, и их слегка заискивающие взгляды. Кажется, теперь у него были все шансы, чтобы на следующей неделе начать матч с Гарвардом.

– Бэзил!

Сердце бешено колотилось у него в груди. Краем глаза он заметил ее взгляд – она ждала. Может, она и правда пожалела? Может, ему стоит ухватиться за эту возможность, повернуться к ней и сказать: «Минни, скажи этому придурку, чтобы бежал к реке топиться, и вернись ко мне!» Он заколебался, но тут же вспомнил фразу, которая помогла ему днем в игре: хватит уже на сегодня ошибок! Зов внутри него медленно затих.

Явился Джубел-невозможный, всем своим видом показывая, кто тут главный, и сердце Бэзила отправилось в зал танцевать дальше, вместе с его обладательницей в розовом шелковом платье. Вновь потерявшись в тумане нерешительности, он вышел из зала на веранду. В воздухе суматошно кружился легкий первый снег, и звезды с неба холодно смотрели на землю. Взглянув на них, он увидел, что это по-прежнему его звезды – ореолы стремлений, борьбы и славы. Между ними пел ветер – насвистывавший ту самую, высокую и чистую ноту, которую он слышал всегда, – и гнал вперед, к новым битвам, парадный строй облаков. Эта картина обладала ни с чем не сравнимой яркостью и великолепием, и лишь опытный глаз командира мог заметить, что в небесах теперь стало на одну звезду меньше.

Из жизни снобов

Трудно дается молодежи искупление грехов! Мы сами столь сильны и непогрешимы, что в сверстниках готовы терпеть порок, воровство в глобальных масштабах и даже самые тихие формы убийства, но друзья наших детей обязаны демонстрировать абсолютно чистые формуляры. Когда отец «забрал» юную Жозефину из школы мисс Брейретон, где она случайно оказалась в объятиях молодого человека, направляясь в часовню, некоторые из «сливок» чикагского общества взалкали увидеть ее распятой и четвертованной. Но семья Перри была богатой и могущественной, и на защиту репутации дочери встали друзья семьи – а со всем остальным справилось красивое лицо Жозефины, на котором всегда было такое выражение, словно она только и делала, что выводила сироток из горящего приюта.

И уж совершенно точно на нем нельзя было прочитать никакого стыда, когда в первый день теннисного турнира его обладательница взошла на главную трибуну стадиона в Лейк-Форест. Все то же привычное общество – казалось, говорил этот взгляд, без всякого любопытства брошенный влево, а затем вправо: я, разумеется, не имею ничего против, но не стоит думать, что все это может меня взволновать.

День выдался ясный, солнце ярко светило на собравшихся зрителей; одетые в белое фигуры на корте не отбрасывали теней. За океаном, в Европе, только-только разворачивался кровавый ужас битвы на Сомме, но война к тому времени уже сползла на вторые полосы газет, и всех гораздо больше занимал другой вопрос: кто победит на турнире? Платья были длинными, шляпки – с миниатюрными узкими полями, а отгородившаяся от остального мира Америка скучала, как никогда.

Жозефина, олицетворявшая собою будущее, не скучала, а всего лишь желала перемен. Она стала осматриваться вокруг, пока не обнаружила друзей; они стали ей махать, и она пошла к ним. Лишь усевшись, она заметила, что рядом с ней сидит леди, чьи губы, вынужденные постоянным движением маскировать неровные зубы, придавали ей обманчиво-приятное выражение. Миссис Макри принадлежала к сторонникам распятия и четвертования. Молодежь она ненавидела, но в силу некоего извращенного инстинкта ее тянуло к ней поближе, поэтому она выступала в роли организатора ежегодного летнего концерта в Лейк-Форест, а также танцевальных классов в Чикаго зимой. Она выбирала богатых, некрасивых девушек и брала на себя их воспитание, угрозами заставляя парней с ними танцевать. Она всегда сравнивала своих учениц – в выгодном для них свете – с пользовавшимися популярностью «паршивыми овечками», самым ярким представителем стада которых являлась Жозефина.

Но в тот день Жозефина ощущала себя неприступной – как раз накануне вечером отец в разговоре произнес: «Если Дженни Макри хоть слово тебе скажет, пусть тогда Джим пеняет на себя!» Сказано это было потому, что прошел слух о том, будто миссис Макри в заботах об общественном благе решила в этом году исключить из программы концерта традиционный танцевальный номер Жозефины и Трэвиса Де-Коппета.

На самом деле миссис Макри, благодаря настойчивым просьбам мужа, передумала; она вся была прямо-таки одна сплошная – и не убедительная – улыбка. После недолгого, но заметного внутреннего колебания она решила снизойти до беседы:

– Видите вон там, на втором корте, юношу – у него на голове повязка? – Жозефина равнодушно посмотрела в ту сторону. – Это мой племянник из Миннеаполиса. Говорят, у него отличные шансы на победу. Не будете ли вы так любезны помочь мне и представить его здешней молодежи?

И она вновь заколебалась.

– И еще одно: на днях я бы хотела с вами переговорить о концерте. Все ждут, что вы с Трэвисом вновь покажете нам этот чудесный и великолепный матчиш!

Жозефина произнесла про себя односложное «Ха!».

Ей стало ясно, что она не хочет выступать на концерте – ей всего лишь хотелось, чтобы ее пригласили. Бросив еще один взгляд на племянника миссис Макри, она решила, что цена была чересчур высока.

– Матчиш уже вышел из моды, – ответила она; но внимание ее тут же отвлеклось. Ее кто-то рассматривал – кто-то, сидевший недалеко, некто с беспокойно горящими глазами, блеснувшими, словно нежданный фонарь во тьме.

Повернувшись и сказав что-то Трэвису Де-Коппету, в двух рядах позади ей удалось разглядеть бледную нижнюю половину лица; во время взрыва аплодисментов, последовавшего по окончании гейма, она обернулась и тщательно зафиксировала все черты лица целиком, обведя небрежным взглядом ряд зрителей.

Это был рослый, даже высокий, юноша; довольно маленькая голова покоилась на удивительно широких округлых плечах. Лицо у него было бледное; глаза были практически черные, и в них светился напряженный и страстный огонек; губы были чувственные и решительные. Он был плохо одет: зеленый костюм лоснился, галстук был короткий и потрепанный, на голове была дешевая шляпа. Когда она обернулась, он бросил на нее суровый и алчный взгляд; он не отвел от нее взгляда и после того, как она отвернулась, словно собираясь прожечь глазами дырку в тонкой соломе ее шляпы.

Жозефина вдруг осознала, какое приятное зрелище разворачивалось перед ее глазами, и, расслабившись, стала прислушиваться к почти ровному «хлоп-шлеп, шлеп-хлоп-хлоп» мячиков, глухим звукам прыжков и обертонам «Ошибка!», «Аут!» и «Гейм и сет, 6–2, победил мистер Обервальтер!» арбитра. Вдали от игры и сплетен солнце медленно клонилось к западу. Все сегодняшние матчи закончились.

Встав с места, миссис Макри сказала Жозефине:

– Так вы не возражаете, если я приведу к вам Дональда, когда он переоденется? Он никого здесь не знает. Я так на вас рассчитываю! Где мы сможем с вами встретиться?

Жозефина снисходительно взвалила на себя эту ношу:

– Я буду ждать вас прямо здесь.

На уличной танцплощадке рядом с клубом уже звучала музыка и слышался звон подносов официантов; толпа зрителей повалила с главной трибуны. Жозефина отказалась идти танцевать, и трое юношей, каждый из которых был когда-то в нее влюблен и потерял ее, тут же удалились в поисках новых перспектив. Из-за трибуны до Жозефины донеслись их хорошо знакомые шаги: проворные и драматические – Тревиса Де-Коппета; твердые и бескомпромиссные – Эда Бемента; послышалась косолапая поступь Элси Керр; а вот и новые туфли Лилиан, и высокие ботинки на пуговичках какой-то невозможной девицы. Затем опять послышались шаги; на трибунах почти никого уже не осталось, опустевшие корты накрывали холстом. Чьи-то неуклюжие шаги по настилу донеслись до нее сзади, а затем кто-то шумно уселся рядом на скамью, резко приподняв ее вверх на целый дюйм.

– Надеюсь, вы не испугались тряски?

Это был тот самый мужчина, которого она заметила и тут же забыла. Он все еще казался очень высоким.

– Вы разве не пойдете танцевать? – спросил он, слегка замешкавшись. – Я подумал, что вы – королева бала!

– А не слишком ли вы дерзки, а?

– Да, есть грех! – сказал он. – Я должен был сразу догадаться, что вы слишком важная особа, чтобы с вами вот так вот заговаривать.

– Я никогда вас раньше не видела.

– Я тоже вас не знаю, но вы в вашей шляпке смотрелись так мило, и я заметил, как вы улыбались вашим друзьям, так что я решил попробовать.

– Это у вас там, на юге, так принято? Среди комбайнеров, да? – дерзко ответила Жозефина.

– А вы что, юг не любите? Я родом из города, где родился Эйб Линкольн, и у нас там все ребята неслабые и блестящие.

– Да кто вы вообще такой? Донжуан с завалинки?

Он был на редкость красив, и ей понравилась его стойкость к оскорблениям.

– Спасибо за комплимент. Я репортер – не спортивный и не светский. Я сюда пришел, чтобы почувствовать атмосферу – ну, знаете, чудесный день, жаркое солнце в зените, и все сливки спорта и общества Лейк-Форест рядом во всей красе.

– Так, может, вам тогда пора бежать и все это записывать?

– Уже записал; курьер повез в редакцию. Можно мне тут посидеть – или вы боитесь за свою репутацию? Один порыв ветра, и – фьють? Послушайте, мисс Поттерфильд-Свифткормик, или как вас там! Я родом из хорошей семьи и когда-нибудь стану великим писателем. – Он сел. – Если кто-нибудь придет, можете сказать, что я беру у вас интервью для газеты. Итак, кто же вы?

– Перри.

– А, Герберт Ти Перри?

Она кивнула, и он бросил на нее быстрый тяжелый взгляд.

– Ну-ну, – вздохнул он. – За несколько месяцев познакомился с единственной прекрасной девушкой, а она оказалась дочкой Герберта Ти Перри! Как правило, в «высшем обществе» и посмотреть не на что. Я хочу сказать, что на танцах в «Петле» за час попадается гораздо больше симпатичных девчонок, чем здесь за целый день, хотя здесь все, разумеется, гораздо лучше одеты и все такое. А как вас зовут?

Она хотела было сказать «Мисс…», но ей показалось, что это прозвучит натянуто, и она ответила: «Жозефина».

– А меня зовут Джон Бойнтон Бейли. – И он протянул ей свою визитку, в углу которой было напечатано: «Чикаго Трибьюн». – Да будет вам известно: я лучший репортер в этом городе! Я написал пьесу, премьера которой состоится этой осенью. Говорю вам все это для того, чтобы доказать, что я не какой-нибудь там бродяга, как вы могли бы подумать, глядя на мой старый костюм. Дома у меня есть одежда поприличнее, но я не знал, что сегодня встречусь с вами.

– Я всего лишь сочла вас дерзким, потому что вы заговорили со мной, не будучи представлены!

– Всегда приходится довольствоваться тем, что в твоих силах, – угрюмо признался он.

Когда уголки его губ внезапно опустились вниз, грустно и задумчиво, Жозефина поняла, что он ей нравится. До этого момента ей не хотелось, чтобы миссис Макри с племянником увидели ее с ним; затем, внезапно, ей стало все равно.

– Наверное, быть писателем очень здорово?

– Я пока только начинающий, но когда-нибудь вы станете гордиться тем, что знакомы со мной. – И он сменил тему: – А вы знаете, у вас такие красивые черты лица! Черты лица – это ведь глаза и губы, и не по отдельности, а вместе… Тот треугольник, который они образуют… По нему люди мгновенно решают, нравится ли им человек… А вот нос и форма лица человека неизменны от рождения, и они не имеют никакого значения, мисс Шикблеск!

– Прошу вас, оставьте ваш неандертальский сленг!

– Хорошо. Но у вас прекрасные черты лица! Ваш отец красив?

– Очень, – ответила она, приняв этот комплимент.

Вновь послышалась музыка. Деревянный настил под деревьями казался красным в закатном солнце. Жозефина тихо запела:

Лизабет Энн,

Я от тебя схожу с ума, схожу с ума…

– Как здесь хорошо! – пробормотал он. – И этот час, и эта мелодия в тени деревьев… А в Чикаго сейчас жара!

Она пела для него; те самые черты, о которых он только что говорил, тот треугольник из глаз и губ смотрел прямо на него; губы слег ка печально улыбались, а тихий голос небрежно его баюкал, повинуясь какой-то собственной необходимости. Осознав это, Жозефина тут же перестала петь и сказала:

– Завтра же еду в город! Хватит уже откладывать.

– Конечно, вас там наверняка уже заждалась целая куча мужчин.

– Меня? Да я обычно просто сижу дома и дни напролет бью баклуши.

– Ну да, разумеется.

– Меня все ненавидят, и я отплачиваю им тем же; хочу уйти в монастырь или уехать на войну санитаркой. Если запишетесь во французскую армию, я буду лечить ваши раны…

Она тут же умолкла; он посмотрел туда, куда смотрела она, и увидел, что у входа на трибуну появилась миссис Макри с племянником.

– Ну, я пошел, – быстро сказал он. – Если завтра будете в Чикаго, давайте вместе пообедаем? Я отведу вас в одно немецкое местечко, где отлично кормят.

Она колебалась; на близком расстоянии неискренность веселого выражения на лице миссис Макри еще сильнее бросалась в глаза.

– Хорошо.

Он быстро написал адрес и сунул ей листок из блокнота. Затем, неуклюже подняв свое крупное тело, он поскакал вниз по рядам сидений; пройдя тяжелой походкой мимо мисс Макри, он удостоился ее быстрого пытливого взгляда.

II

Организовать свидание оказалось несложно. Жозефина позвонила тетке, с которой она должна была обедать, отпустила шофера и, не без замирания сердца, пришла к ресторанчику «Ретскеллер Гартен Хофтзера» на улице Норд-Стейт. На ней было усеянное светло-коричневыми листьями синее, под цвет ее глаз, платье из крепдешина.

Джон Бойнтон Бейли ждал ее у ресторана; кажется, он был слегка смущен, но старался выглядеть уверенно, и все беспокойство Жозефины исчезло. Он сказал:

– Нет, здесь мы обедать не станем. Когда я вас приглашал, это место казалось мне хорошим, но я только что заглянул вовнутрь – у вас потом все туфли будут в опилках! Давайте лучше сходим в какой-нибудь ресторан при отеле.

Она покорно развернулась в направлении отеля, куда обычно ходила лишь на танцы, но он покачал головой:

– Там будет слишком много ваших знакомых. Давайте пойдем в старый «Ля-Гранж».

Старинный отель «Ля-Гранж», который когда-то считался лучшим на Среднем Западе, теперь представлял собой пристанище для приезжих из глубинки и место встреч коммивояжеров. Находившиеся в фойе женщины были либо дамочками с тяжелыми взглядами, которых чаще всего можно встретить в «Петле», или же безошибочно угадывавшимися по отсутствию косметики мамашами из долины Миссисипи. Кроме них, там находились лишь терпеливо все сносившие плевательницы да деловитая стойка, где смешно пережевывавшие сигары мужчины ждали телефонных звонков.

В большом ресторанном зале Джон Бейли и Жозефина заказали грейпфрутовый сок, фирменные сэндвичи и картофельный жульен. Жозефина облокотилась о стол и посмотрела на Джона, словно желая сказать: «Ну что ж, на какое-то время я вся в твоем распоряжении; постарайся провести это время с пользой».

– Вы самая красивая девушка из всех, кого я знаю! – начал он. – Конечно, вы испорчены всей этой фальшивой сентиментальностью, принятой в вашем кругу, но тут уж ничего не поделать. Вы, видимо, думаете, что я так говорю потому, что «зелен виноград», но я вам скажу одно: когда я слышу, как люди болтают о своем общественном положении, о том, какое значительное место они занимают, и все такое прочее, я просто сажусь поудобнее и начинаю смеяться! Потому что я – прямой потомок Карла Великого. Понимаете?

Жозефина покраснела за него; ему стало немного стыдно за эти слова, и он тут же постарался смягчить свое высказывание:

– Но я придаю значение лишь самим людям, а не их предкам. И хочу стать лучшим в мире писателем, вот как!

– Я люблю хорошие книги, – поддержала разговор Жозефина.

– А меня больше интересует театр. Я написал пьесу, которая может стать хитом, если только продюсеры соизволят ее прочитать. Ведь у меня есть все, что нужно для успеха; иногда иду по улице и чувствую, что меня прямо-таки переполняют мысли – так, что вот-вот взлечу и поплыву над городом, как воздушный шар. – Уголки его губ внезапно опустились. – Мне пока нечем похвастаться, поэтому я это все и говорю.

– Мистер Бейли, великий драматург! Вы будете присылать мне билеты на ваши спектакли, не правда ли?

– Конечно, – рассеянно ответил он. – Но к тому времени вы уже будете выданы замуж за какого-нибудь парня из Йеля или Гарварда с парой сотен галстуков в шкафу и красивой машиной в гараже и станете такой же тупицей, как и все остальные!

– А может, я уже? Просто мне нравится поэзия. Вы читали «Смерть Артура»?

– Да за последнее время в Чикаго написано гораздо больше отличных стихов, чем за целый прошлый век! Вот, например, есть такой Карл Сэндберг – он велик, как старик Шекспир!