Текст книги "Три часа между рейсами (сборник)"

В своей палате он нажал кнопку вызова медсестры, опрокинул стаканчик портвейна и нетерпеливо повторил звонок. На сей раз пришла мисс Коллинз.

– Долго же вас приходится ждать, – сказал он. – Я пока не собираюсь ложиться. Скоро полночь, хотелось бы хоть как-то встретить Новый год. Может, выйду в галерею, послушаю трезвон и все такое.

– Думаю, это не против правил.

– А вы не составите мне компанию? Хотите немного портвейна?

Выпить мисс Коллинз отказалась, но пообещала зайти перед полуночью. Пожалуй, это была самая смазливая штучка из всех, какие попадались ему за последний год.

После второго стакана портвейна он ощутил приятное возбуждение. Ему представился «мистер Гриффин» этажом ниже, воображающий себя в полной безопасности и, быть может, мирно спящий. Затем представились Оуки, Дудочник Кунео и Вандервер, перед выходом размещающие под одеждой свой арсенал. Он бы охотно к ним присоединился и поучаствовал в развязке, однако сейчас ему, как наводчику, следовало держаться в стороне и обеспечить себе алиби.

Мисс Коллинз явилась без четверти двенадцать, и они вдвоем прошли по коридору до застекленной галереи, из которой открывался вид на город.

– Наверно, я в последний раз встречаю Новый год в этой больнице, – сказала она.

– Вот уж нашла о чем горевать, – откликнулся Маккенна. – Ты слишком хороша для того, чтобы торчать здесь, обмывая всякие мумии.

За минуту до полуночи снаружи стал нарастать шум – сначала еле слышный вдалеке, он быстро докатился до стен больницы, представляя собой смесь гудков, колокольного звона, взрывов петард и треска фейерверков. Через пару минут Маккенна как будто расслышал среди прочего два характерных хлопка совсем неподалеку – так звучат выстрелы из пистолета с глушителем, – но полной уверенности у него не было. Мисс Коллинз периодически выбегала из галереи в коридор проверить, не звонит ли телефон на столе дежурного; и всякий раз Маккенна становился так, чтобы она могла видеть его через стекло.

По прошествии четверти часа какофония за окнами почти стихла.

– Опять разболелась спина, – пожаловался Маккенна. – Помоги мне раздеться – и как насчет массажа?

– Конечно.

На обратном пути в свою комнату он внимательно слушал, не поднялся ли переполох, но в здании было тихо. Значит, все прошло по плану, без непредвиденных осложнений, и потенциально опасный свидетель вместо Нью-Йоркского суда отправился к праотцам.

Сестра склонилась над постелью, натирая его спину спиртовым раствором.

– Сядь рядом, – велел он. – Просто сядь на койку.

Он уже почти прикончил фляжку и чувствовал себя превосходно. Не таким уж пропащим выходил этот новогодний праздник: он чисто сделал свою работу, выпил доброго винца и теперь аппетитная крошка массирует ему спину в постели.

– А ты очень даже ничего себе…

Спустя две минуты ей удалось оторвать руку Маккенны от измятого пояса своего халата.

– Вы с ума сошли! – вскричала она, переводя дух.

– Да ладно тебе корчить недотрогу. Сама же вроде намекала, что я тебе нравлюсь.

– Нравитесь? Вы?! Да у вас в комнате воняет, как в собачьей конуре. Мне к вам даже прикасаться противно!

В дверь коротко постучали, и старшая медсестра позвала мисс Коллинз, которая поспешно оправила фартук и вышла в коридор. Маккенна встал с постели, подкрался к двери и прислушался. Вскоре он различил голос мисс Коллинз:

– Но я никогда прежде этим не занималась, мисс Глисон… Вы сказали, пациент был застрелен…

Затем отрывочно донесся голос другой сестры:

– …а после этого просто свяжете вместе его руки и ноги…

Маккенна тихонько вернулся в постель.

«Обмывают покойного мистера Гриффина, – подумал он. – Вот и славно. Возня с мертвецом поубавит ей спеси».

Он решил покинуть больницу ближе к вечеру следующего дня, когда на улицах сгустятся зимние сумерки. Однако интерн никак не мог определиться с его выпиской и потому пригласил ординатора, заступившего на дежурство после праздников. Ординатор зашел к нему во второй половине дня, когда Маккенна с помощью санитара уже паковал свои вещи.

– Не хотите подождать до завтра, когда появится ваш лечащий врач? – спросил он.

Это был крупный мужчина, державшийся непринужденно и производивший более солидное впечатление, чем интерн.

– Да это же случайный врач, к которому я попал из отеля. Что ему за дело до моих болячек?

– У нас еще нет результатов последнего анализа.

– Но температура у меня в норме, – сказал Маккенна. – Похоже, и впрямь ничего страшного, ложная тревога.

Ординатор широко зевнул.

– Прошу прощения, – сказал он. – Меня подняли с постели в два часа ночи.

– Умер кто-нибудь?

Ординатор кивнул:

– Самым скоропостижным образом. На первом этаже застрелили одного из пациентов.

– Ну и дела! Нынче, выходит, нигде от беды не укроешься.

– Похоже на то.

Маккенна нажал кнопку вызова у изголовья кровати.

– Не могу найти свою шляпу. За весь день ни одна из сестер не заглянула, только уборщица. – Он повернулся к санитару. – Сходите к сестре и узнайте, куда делась моя шляпа.

– И еще, – добавил ординатор, – скажите им, пусть пришлют результаты анализа, если они готовы.

– А что за анализ? – спросил Маккенна.

– Обычная практика. Биометрические данные.

– Какие данные?

– Они должны бы уже поступить, но в выходные от лаборатории особой прыти не дождешься.

В дверном проеме возникло лицо мисс Хантер, однако на Маккенну она даже не взглянула.

– Прислали наконец, – сказала она ординатору. – С пометкой, что результат положительный. Вот здесь все подробно.

Ординатор взял у нее листок и углубился в чтение.

– Что там такое? – забеспокоился Маккенна. – Надеюсь, у меня нет…

– Ничего у вас нет, – прервал его ординатор, – в том числе и шансов выкрутиться. Я еще мог бы вам посочувствовать, если б вы не разорвали письмо медсестры.

– Какое еще письмо?

– То самое, что почтальон сложил из обрывков и этим утром доставил по адресу.

– Не понимаю, о чем речь.

– Зато мы все поняли. На конверте остались ваши отпечатки – как выяснилось, они принадлежат некоему Джо Кинни, который в июне прошлого года в Нью-Йорке получил заряд картечи в задницу.

– Это все пустой треп – детектива из себя строишь?

– А я он самый и есть. И мне известно, что ты прибыл сюда из Джерси-Сити, как и Гриффин.

– Я был с мисс Коллинз, когда это случилось.

– А когда это случилось?

Осознав свою оплошность, Маккенна ответил не сразу:

– Я был с ней весь вечер – до часу ночи.

– А по словам мисс Коллинз, она сбежала от тебя через пять минут, поскольку ты вел себя грубо и нагло. Или тебе притонов мало, так что приспичило заводить шашни в больнице? Эти девушки работой заняты – им недосуг развлекать всяких скотов.

– Черта с два ты пришьешь мне это дело – у меня и пушки-то нет.

– Думаю, ты еще пожалеешь, что сейчас оказался без пушки, когда я вплотную займусь тобой в участке. Мы с мисс Хантер помолвлены и скоро поженимся, а то разорванное письмо адресовалось мне.

Ближе к ночи в больнице становилось все оживленнее – эта смена еще не закончилась, но загодя прибывали врачи и медсестры из следующей; одновременно поступали жертвы новогодних гуляний, застольных излишеств и обморожений, а также страдальцы, с самого Рождества дожидавшиеся госпитализации. К утру будут заняты и только что освободившиеся койки мистера Гриффина и мистера Маккенны. Оба могли бы удачнее провести праздники где-нибудь в другом месте.

Спонсоры Финнегана[55]55
  Спонсоры Финнегана. – Рассказ опубликован в декабре 1938 г.


[Закрыть]

У нас с Финнеганом общий литературный агент, продвигающий его и мои книги, но самого Финнегана я никогда не видел – всякий раз я появлялся у мистера Кэннона вскоре после его ухода или же уходил незадолго до его появления. Издательство у нас тоже общее, но и там мне никак не удавалось пересечься с Финнеганом, хотя неопределенно-многозначительные вздохи и реплики вроде: «А-а, Финнеган… О да, Финнеган только что здесь побывал…» – наводили на мысль, что очередной визит прославленного автора не прошел бесследно. Насколько я мог судить по этим репликам, он всякий раз, уходя, что-то забирал с собой – не иначе как рукопись одного из своих обреченных на успех романов, дабы еще немного его отшлифовать и нанести рукой мастера последние штрихи. По слухам, он переписывал свои шедевры по десятку раз, добиваясь безупречной гладкости стиля и предельно отточенной игры ума, столь для него характерных. Лишь много позднее я узнал, что большинство визитов Финнегана было связано с вопросами сугубо финансового свойства.

– Как жаль, что вы уже отбываете, – сказал мне мистер Кэннон. – Завтра здесь должен появиться Финнеган. – Далее следовала глубокомысленная пауза. – Вероятно, общение с ним займет немало времени.

Странным образом какие-то нотки в его голосе напомнили мне разговор с одним весьма нервозным директором банка, перед тем получившим известие, что где-то поблизости обретается Диллинджер[56]56
  Диллинджер, Джон (1903–1934) – знаменитый грабитель банков, объявленный в Америке «врагом общества номер один».


[Закрыть]. Мистер Кэннон устремил взгляд в пространство и продолжил, как будто говоря сам с собой:

– Не исключено, что он принесет рукопись. Сейчас он работает над новым романом, насколько я знаю. И еще над пьесой.

Судя по его тону, можно было подумать, что речь идет о весьма интересных, но не имеющих отношения к сегодняшней реальности фактах из эпохи Возрождения; однако в его взоре промелькнул огонек надежды, когда он добавил:

– А может, это будет короткий рассказ.

– Он одинаково силен во всех жанрах, верно? – сказал я.

– О да! – встрепенулся мистер Кэннон. – Он способен на все – стоит ему только захотеть. Свет не видывал подобного таланта!

– Но он давненько уже не публиковал ничего нового.

– Он все так же плодовит, будьте спокойны. Просто некоторые журналы, купив его вещи, не спешат с публикацией.

– Но почему?

– Выжидают удобный момент, когда можно будет резко поднять тиражи. И потом, всякому приятно сознавать, что в его издательском портфеле лежит что-нибудь от Финнегана.

Что и говорить – само его имя служило гарантией, как золотой депозит в банке. Его звезда вспыхнула сразу и ярко после первой же публикации, и, хотя он в дальнейшем не всегда держался на том же высоком уровне, раз в несколько лет звезда эта вновь поднималась в зенит. В американской литературе за ним закрепилась репутация «вечно подающего надежды»; то, что он вытворял со словами, поражало – они как будто искрились и сверкали, выходя из-под его пера; отдельные написанные им фразы, параграфы и главы были шедеврами изящества и виртуозности. Я и предположить не мог, что у него есть недруги, пока не познакомился с несчастным сценаристом, надорвавшимся при попытке выстроить логичный сюжет на основе одной из финнегановских книг.

– Когда читаешь его текст, все кажется прекрасно, – говорил этот бедолага, – но перепишешь это простым языком, и получается какой-то бред сумасшедшего.

Из конторы мистера Кэннона я отправился в издательство на Пятой авеню, и там мне также первым делом сообщили, что завтра здесь появится Финнеган.

Он отбрасывал перед собой столь длинную тень, что за обедом, во время которого я надеялся обсудить свои дела, беседа почти все время вертелась вокруг Финнегана. И вновь у меня сложилось впечатление, что мой издатель, мистер Джордж Джеггерс, разговаривает не столько со мной, сколько с самим собой.

– Финнеган – великий писатель, – сказал он.

– Разумеется.

– И сейчас он в полном порядке, можете мне поверить.

В ходе разговора я никоим образом не оспаривал сей факт и потому спросил:

– А что, в этом были сомнения?

– Нет-нет, что вы! – сказал он поспешно. – Я лишь о том, что с ним недавно приключилась неприятность…

Я сочувственно покачал головой:

– Слышал об этом. Когда ныряешь в почти пустой бассейн, неприятности неизбежны.

– Но бассейн вовсе не был пуст! Он был заполнен водой до краев. Вы бы послушали, как эту историю рассказывает сам Финнеган, – в его изложении она звучит просто уморительно. В тот день он, будучи в рассеянных чувствах, как раз собирался нырнуть в бассейн с бортика, обычным образом… – мистер Джеггерс изобразил траекторию нырка ножом и вилкой, ткнув ими в поверхность стола, – и тут заметил каких-то девиц, прыгавших в воду с пятнадцатифутовой вышки. По его словам, он вдруг вспомнил свою ушедшую юность и под этим впечатлением залез на вышку, откуда выполнил эффектный прыжок ласточкой, при этом умудрившись вывихнуть плечо еще в воздухе, не долетев до воды. – Он взглянул на меня с некоторым беспокойством. – Вам не приходилось слышать о подобных случаях – например, как бейсболист выполняет бросок с такой силой, что плечо выходит из сустава?

Однако мне в тот момент было не до ортопедических параллелей.

– После этого, – продолжил он с мечтательным выражением лица, – Финнегану пришлось писать свои тексты на потолке.

– На потолке?

– Ну, практически на потолке. Работу он не прекратил – этого парня ничто не выбьет из колеи, будьте уверены. Он заказал какую-то хитроумную конструкцию, подвешенную к потолку, так чтобы можно было писать, лежа на спине.

Я не мог не признать, что это воистину героический поступок.

– А на его работе это как-то сказалось? – спросил я затем. – Вам не пришлось читать его тексты справа налево, как на китайском?

– Первое время с этим действительно были сложности, – сказал он, – но сейчас, повторяю, он в полном порядке. Я получил от него несколько писем, напоминающих прежнего Финнегана – полного жизни, надежд и планов на будущее…

Опять заметив у него этот отстраненно-мечтательный взгляд, я поспешил перевести разговор на темы, более мне близкие. Лишь после нашего возвращения в офис тема Финнегана всплыла вновь – при обстоятельствах, упоминание о которых заставляет меня краснеть, ибо я сделал то, чего не имею обыкновения делать: прочел чужую корреспонденцию. Это случилось только потому, что мистера Джеггерса кто-то задержал в коридоре и я первым вошел в его кабинет, а там опустился на стул и прямо перед собой на столе увидел листок телеграммы:

НУЖНО ПЯТЬДЕСЯТ ЧТОБЫ ЗАПЛАТИТЬ

МАШИНИСТКЕ ПОДСТРИЧЬСЯ КУПИТЬ

КАРАНДАШИ ЖИЗНЬ СТАЛА НЕВЫНОСИМОЙ

ДЕРЖУСЬ ЛИШЬ НАДЕЖДАМИ НА ХОРОШИЕ

НОВОСТИ ФИННЕГАН

Я не поверил своим глазам – всего пятьдесят долларов, тогда как я слышал, что ставка Финнегана за один рассказ достигает трех тысяч! Джордж Джеггерс, войдя, застал меня ошеломленно взирающим на телеграмму. Он прочел текст и повернулся ко мне с видом глубокого отчаяния.

– Я перестану себя уважать, если на это поддамся, – заявил он.

Вздрогнув, я огляделся вокруг, дабы увериться, что нахожусь в офисе процветающего нью-йоркского издательства. Затем я решил, что просто не так понял текст телеграммы. Наверняка речь шла о пятидесяти тысячах, запрошенных Финнеганом в качестве аванса. Тогда все ясно – подобные запросы повергнут в отчаяние любого редактора, от кого бы они ни исходили.

– Не далее как на прошлой неделе, – горестно продолжил мистер Джеггерс, – я послал ему сто долларов. Это чистой воды убытки, я даже не решаюсь говорить на эту тему с моими деловыми партнерами. Выплачиваю из своего кармана, хотя мог бы на эти деньги купить новый костюм и пару ботинок.

– Вы хотите сказать, что Финнеган на мели?

– На мели, ха!

Взглянув на меня, он беззвучно рассмеялся – и мне совсем не понравился его смех. У моего брата на нервной почве… впрочем это к делу не относится. Через минуту он взял себя в руки.

– Надеюсь, вы не будете об этом распространяться? Сказать по правде, Финнеган уже на самом дне – то есть он находился там до недавнего времени, когда его из года в год преследовали неудачи. Но дела идут на поправку, и я уверен, что мы вернем каждый цент, который…

Издатель запнулся, подбирая обтекаемое выражение, но слова «он из нас вытянул» все же прозвучали по инерции. Теперь уже мой собеседник поспешил сменить тему.

Только не подумайте, будто на протяжении всей недели, проведенной мною в Нью-Йорке, я специально занимался «финнегановским вопросом», – просто так уж вышло, что, много времени проводя у своего агента и в издательстве, я неизбежно с этим сталкивался. Например, два дня спустя я хотел сделать звонок из офиса мистера Кэннона и нечаянно подключился к разговору между ним и мистером Джеггерсом. Это можно назвать подслушиванием лишь отчасти, поскольку до меня доходили реплики только одного из собеседников, что, согласитесь, все же не так постыдно, как если бы я слышал весь разговор целиком.

– Насколько могу судить, он сейчас вполне здоров… пару месяцев назад жаловался на сердце, но сейчас вроде поправился… Да, он говорил, что хочет лечь на операцию – кажется, по поводу рака. Так и подмывало сказать, что я сам давно откладываю одну операцию, поскольку не могу себе это позволить… Нет, я так не сказал. Он был в хорошем настроении, и не хотелось его расстраивать. Сегодня он начал новый рассказ, прочел мне отрывки по телефону… Дал ему двадцать пять, у него не было ни цента… Да, конечно, – уверен, сейчас он в порядке. Судя по голосу, настрой вполне рабочий…

Теперь мне все стало ясно. Эти двое, не сговариваясь, старались подбадривать друг друга, когда речь заходила о Финнегане. Они вложили в него так много средств, что Финнеган уже принадлежал им. И они не желали слышать ни единого плохого слова о нем – даже от самих себя.

Я откровенно высказал свое мнение мистеру Кэннону:

– Если этот Финнеган просто морочит вам голову, вы не можете до бесконечности снабжать его деньгами. Если он уже исписался – значит исписался, и ничего не поделаешь. Глупо отказывать себе в хирургической операции, пока он где-то там ныряет в полупустые бассейны.

– Он был полон, – упрямо заявил мистер Кэннон, – полон до самых краев.

– Да не суть важно, полон или пуст, – этот человек давно превратился в обузу.

– Взгляните вот на это, – сказал мистер Кэннон и положил мне на колени рукопись. – Мне надо сделать один звонок в Голливуд, а вы пока займите себя чтением и, может быть, тогда поймете. Он принес это вчера.

Это был рассказ. Читать его я начал с чувством неприязни, но уже через пять минут был захвачен сюжетом и совершенно очарован, восхищаясь мастерством автора и жалея о том, что Господь не даровал мне подобный талант. Кэннон закончил свои телефонные переговоры, но я не позволил ему оторвать меня от текста, а когда дочитал, в глазах моих – глазах матерого профессионального литератора – стояли слезы. Уверен, любой из американских журналов с радостью поместил бы эту вещь на первых страницах.

Впрочем, никто ведь и раньше не отрицал, что Финнеган умеет писать.

В следующий раз я посетил Нью-Йорк через несколько месяцев и – что касается офисов моего агента и издателя – очутился в гораздо более стабильном и безмятежном мире. Теперь наконец нашлось время спокойно обсудить плоды моих пусть не особо вдохновенных, но вполне добросовестных литературных трудов, посетить загородный дом мистера Кэннона и провести несколько летних вечеров с мистером Джеггерсом в ресторанчиках под открытым небом, где на зелень садов низвергаются огни нью-йоркских небоскребов, подобно застывшим в полете молниям. Финнеган был от нас далек, как Северный полюс, – собственно говоря, как раз там он и находился. Вместе с ним там была целая экспедиция – включая трех студенток-антропологов из Брин-Мора[57]57
  Финнеган был от нас далек, как Северный полюс, – собственно говоря, как раз там он и находился. Вместе с ним там была целая экспедиция – включая трех студенток-антропологов из Брин-Мора… – Брин-Мор – частный женский колледж близ Филадельфии, в 1930-х гг. еще сохранявший старый чопорный дух своих основателей-квакеров. Фицджеральд «отправил» его студенток в полярную экспедицию шутки ради.


[Закрыть], – так что ему представлялся шанс собрать массу интереснейшего материала. Финнеган планировал провести на Крайнем Севере несколько месяцев; и если я воспринял эту новость лишь как повод отпраздновать его отсутствие, то виной тому, скорее всего, моя завистливая и циничная натура.

– Мы все очень этому рады, – сказал Кэннон. – Это путешествие было как будто ниспослано ему свыше. Он уже терял вкус к жизни и остро нуждался в таком… в таком…

– Таком количестве снега и льда, – подсказал я.

– Вот именно, снега и льда. В последний раз он сказал нечто очень для него характерное: отныне все им написанное будет снежно-белым и слепяще-ярким, как льды под солнцем.

– Могу себе представить. Но скажите, кто финансирует его поездку? Когда я посещал Нью-Йорк в прошлый раз, этот человек был банкротом.

– О, на сей раз он поступил как истинный джентльмен. Он занял у меня кое-какую сумму и, полагаю, еще немного у Джорджа Джеггерса…

Он полагает, видите ли! Старый лицемер знал это чертовски хорошо.

– А перед отъездом он переписал на нас почти всю сумму своей страховки – на тот случай, если он не вернется, ведь такие путешествия связаны с риском.

– Ну еще бы! – сказал я. – Особенно если отправляешься в них с тремя студентками-антропологами.

– Так что мы с Джеггерсом имеем гарантии на всякий непредвиденный случай – все очень просто.

– Выходит, его поездку профинансировала страховая компания?

Он заметно смутился:

– Вообще-то, нет. Честно говоря, они там слегка расстроились, узнав о причине такого переоформления. Но мы с Джорджем Джеггерсом подумали, что, если он ввязался в такое предприятие с намерением впоследствии написать об этом книгу, наша поддержка себя оправдает.

– Лично я так не думаю, – сказал я довольно резко.

– Не думаете? – У него появился уже знакомый мне потерянный взгляд. – Что ж, должен признаться, мы колебались. В принципе, я понимаю, что это неправильно. Прежде мне случалось выплачивать авторам небольшие авансы, но потом я взял себе за правило этого не делать – и держусь правила до сих пор. За последние два года я нарушил его лишь однажды – ради женщины, оказавшейся в очень сложном положении. Ее зовут Маргарет Трэхилл, вы не знакомы? Кстати, она давняя подруга Финнегана.

– Я и с Финнеганом не знаком, если вы это забыли.

– Ах да! Вам следует с ним встретиться после его возвращения – если он вернется, конечно. Вам он понравится, обаятельнейший человек.

Вновь я уехал из Нью-Йорка, к своим воображаемым северным полюсам, и провел вдали от города лето и бо́льшую часть осени. А с первыми ноябрьскими заморозками я не без содрогания вспомнил о Финнегане, и все мои недобрые чувства по отношению к нему испарились. Какую бы добычу – литературную или антропологическую – он ни обрел в тех краях, досталась она ему нелегко. А чуть позже, на третий день моего очередного пребывания в Нью-Йорке, я прочел в газете сообщение о том, что он и еще несколько членов экспедиции пошли охотиться, когда у них иссякли запасы провизии, и пропали бесследно во время снежной бури, – Арктика получила очередную жертву.

Мне было жаль Финнегана, но одновременно, как человек практичный, я был рад за Кэннона и Джеггерса, подстраховавшихся на такой случай. Конечно, прямо сейчас, когда тело Финнегана едва остыло (да простится мне такой грубоватый намек), они избегали говорить на эту тему; однако я был почти уверен, что в данной ситуации страховые компании не станут придираться к habeas corpus – или как там еще говорится на жаргоне законников – и расплатятся сполна[58]58
  …страховые компании не станут придираться к habeas corpus… и расплатятся сполна. – Habeas corpus – букв.: «ты должен иметь тело» (лат.). Одно из ключевых понятий англосаксонского права, предписывающее по первому требованию защиты доставить задержанного («тело») в суд для проверки законности его ареста. В данном случае – намек на невозможность найти тело.


[Закрыть].

Я как раз сидел в офисе Джорджа Джеггерса, когда к нему пришел сын Финнегана, симпатичный юноша, по внешности и манерам которого я смог догадаться о секрете обаяния его отца, – этакая смесь застенчивости и прямодушия вкупе с ощущением происходящей в его душе безмолвной, но яростной борьбы, о которой он не решается сказать открыто, но которая, как зарницы в вечернем небе, проглядывает в его творениях.

– Мальчик тоже хорошо владеет слогом, – сказал мне Джордж после его ухода. – Он написал несколько замечательных стихотворений. Пока еще он не готов занять место отца, но подает большие надежды.

– Могу я взглянуть на его опусы?

– Пожалуйста – вот текст, который он оставил перед уходом.

Джордж взял сложенный листок, развернул его и прочистил горло. Затем он прищурился и наклонился ниже к поверхности стола, разбирая написанное.

– «Дорогой мистер Джеггерс, – начал он, – мне было неловко просить вас об этом лично…»

Тут Джеггерс умолк и быстро пробежал глазами текст.

– Сколько он хочет получить? – поинтересовался я.

Джеггерс вздохнул.

– Из его слов я понял, он принес мне свое новое произведение, – промолвил он убитым голосом.

– Но ведь так оно и есть, – утешил я его. – Пусть он еще не готов занять место отца, но уже делает успехи.

Потом мне было стыдно за эти слова, ибо Финнеган в конечном счете оплатил свои долги в этом мире, а тем временем у живых литераторов дела понемногу налаживались: худшие годы депрессии миновали и люди перестали воспринимать книги как ненужный предмет роскоши. Многие знакомые авторы, еще недавно кое-как сводившие концы с концами, теперь отправлялись в давно задуманные путешествия, выкупали старые закладные или же просто занимались более качественной отделкой своих текстов, благо у них стало больше свободного времени и появилась уверенность в завтрашнем дне. Я только что получил тысячедолларовый аванс под один голливудский проект и готовился лететь в Калифорнию, исполненный давно забытого энтузиазма тех дней, когда в каждой кастрюле варилась курица[59]59
  …давно забытого энтузиазма тех дней, когда в каждой кастрюле варилась курица. – Намек на популистское заявление французского короля Генриха IV (1553–1610; правил с 1589), многократно обыгранное в эпиграммах: «Я хочу, чтобы у каждого бедняка по воскресеньям варилась в кастрюле курица».


[Закрыть]. Посетив офис Кэннона, чтобы получить деньги и попрощаться перед отъездом, я с удовольствием обнаружил, что и там дела идут в гору, судя по его предложению прогуляться и взглянуть на новый катер, который он собрался покупать.

Но в последний момент его что-то задержало; я устал сидеть в приемной и решил отказаться от прогулки. Постучав в дверь его кабинета и не дождавшись ответа, я все же открыл ее и вошел без приглашения.

Внутри царила необычная суета. Мистер Кэннон вел переговоры сразу по нескольким телефонам, одновременно диктуя стенографистке письмо, в котором упоминалась страховая компания. Одна из секретарш поспешно надевала пальто и шляпку, явно отправляясь с каким-то поручением; другая секретарша пересчитывала банкноты в своем кошельке.

– Подождите еще минутку, – сказал мне Кэннон. – Тут небольшой аврал – полагаю, вы еще не видели наш офис в таком состоянии.

– Это не о страховке Финнегана шла речь? – спросил я, не сдержавшись. – С ней что-нибудь не так?

– О, с его страховкой все в порядке, в полном порядке. Просто в данный момент срочно потребовалось несколько сотен долларов, а банки уже закрыты, так что мы набираем наличными, у кого сколько есть.

– У меня есть деньги, только что от вас полученные, – сказал я. – Их больше, чем мне потребуется на первых порах в Калифорнии. – И я протянул ему пару сотен. – Этого хватит?

– Вполне – вы нас буквально спасли. Мисс Карлсен, можете не беспокоиться. Миссис Мейпс, вам не нужно никуда идти.

– Ну а мне, пожалуй, пора уходить, – сказал я.

– Еще пару минуточек, – попросил он. – Мне осталось лишь разобраться с этой телеграммой. Чудесные новости! Вас они обрадуют.

Телеграмма была из Осло, Норвегия, – и у меня возникло недоброе предчувствие еще до того, как я прочел ее содержание:

ЧУДОМ СПАСЛИСЬ ЗАДЕРЖАНЫ ВЛАСТЯМИ

ПРОШУ ВЫСЛАТЬ ТЕЛЕГРАФОМ ДЕНЬГИ

НА ПРОЕЗД ЧЕТВЕРЫХ ПЛЮС ДВЕ СОТНИ

БОЛЬШОЙ ПРИВЕТ ОТ ПОКОЙНИКОВ

ФИННЕГАН

– Да, новости чудесные, – согласился я. – Теперь ему будет что поведать читателям.

– Еще бы! – сказал Кэннон. – Мисс Карлсен, отправьте, пожалуйста, телеграммы родителям этих студенток и проинформируйте обо всем мистера Джеггерса.

Несколько минут спустя мы с ним уже шли по улице, и я заметил, что мистер Кэннон после первого потрясения впал в глубокую задумчивость. Я не стал беспокоить его вопросами, поскольку не был лично знаком с Финнеганом и не мог в полной мере разделить его радость. Так, в молчании, мы дошли до ворот лодочной станции, перед которой он вдруг остановился, глядя на вывеску с таким видом, будто только сейчас осознал, куда мы направляемся.

– О нет, – сказал он, отступая назад. – Теперь сюда заходить нет смысла. Я полагал, мы идем куда-нибудь пропустить по стаканчику.

Так мы и сделали. Мистер Кэннон все еще был несколько рассеян и ошеломлен – он очень долго шарил по карманам в поисках денег, чтобы заплатить, в свою очередь, и наконец я настоял, что в этот вечер угощение за мной.

Похоже, эта рассеянность не покинула Кэннона и в дальнейшем, поскольку – при всей его пунктуальности – две сотни, переданные ему в офисе, так и не объявились в наших последующих расчетах. Однако я надеюсь, что когда-нибудь верну свои деньги, ибо в один прекрасный день звезда Финнегана взойдет снова и читатели будут нарасхват покупать его творения. Недавно я провел собственное расследование по поводу всех историй о нем и выяснил, что в основном это чистейший вымысел, как и случай с полупустым бассейном. На самом деле бассейн был полон до самых краев.

К настоящему времени он опубликовал лишь один короткий рассказ о той полярной экспедиции – и это любовная история. Возможно, путешествие оказалось не столь плодотворным, как он рассчитывал. Но им заинтересовались киношники, и, если они пообщаются с Финнеганом подольше, у меня есть все основания полагать, что дело выгорит. Хорошо бы так.