Текст книги "Песня кукушки"

Глава 10
Тайная вылазка

Услышав шаги, поднимающиеся по лестнице и идущие по коридору, Трисс прыжком вернулась под одеяла, торопливо пристроила на лоб влажную фланель и изобразила на лице сонливость. Когда дверь открылась и заглянула мать, Трисс издала бормочущий звук, как будто только что проснулась.

– Прости, милая, я ненадолго. Я… просто хотела кое-что спросить. Ты разговаривала с одним джентльменом в магазине одежды? Неким мистером Грейсом?

Трисс несколько раз моргнула, потом кивнула.

– О чем вы говорили? – Ее мать заколебалась и облизнула верхнюю губу кончиком языка. – То есть он не показался… – Она умолкла, словно не вполне понимала, что хочет спросить.

– Он приятный, – ответила Трисс, надеясь, что не выглядит слишком заинтересованной. – Мы говорили о платьях и о разных вещах. Я сказала, что болела, но мне уже лучше. Он выглядел обеспокоенным. Он показался…

«Что мне надо сказать, чтобы она ему позвонила?»

– Очень странно, – пробормотала мать, и сердце Трисс упало.

Трисс тут же поняла, что неправильно разыграла карты. Ей следовало сказать, что мистер Грейс умный и здравомыслящий человек. Ей не следовало давать понять, что он ей понравился. То же самое, произнес недружелюбный голос в ее голове, было с гувернантками. Не предполагалось, что они будут ей нравиться. Если она демонстрировала, что ей нравится гувернантка или любая другая прислуга в доме, их гарантированно увольняли.

Мать вздохнула и осторожно потерла виски.

– Лягушонок, мама пойдет тоже приляжет, у меня голова болит, так что приму укрепляющее и немного посплю. Но если я тебе понадоблюсь, я у себя.

Трисс знала, что это означает. Семейный аптечный кабинет был почти полностью посвящен борьбе с недомоганиями Трисс, но там также всегда хранились несколько бутылок с маминым «укрепляющим» средством. На этикетках было написано «Винкарнис» и нарисована дружелюбная женщина в красной шляпе, поднимающая бокал. Трисс объяснили, что это тонизирующее вино сильно отличается от обычного, даже если пахнет точно так же. Доктор предписал его матери после рождения Пен. С тех пор мать прибегала к нему, когда чувствовала себя особенно взволнованной.

– Со мной будет все в порядке, – сказала Трисс, умудряясь сохранять сонные, тихие и расслабленные интонации. Ей в голову пришла мысль, от которой сердце сильно заколотилось.

После того как мать ушла, закрыв за собой дверь, Трисс лежала, внимательно прислушиваясь. Даже услышав, что мать вернулась к себе, она немного подождала, давая матери время выпить вино и лечь в кровать. Только когда воцарилась обнадеживающая тишина, Трисс выбралась из постели. Она выдвинула ящик комода и вывалила содержимое на кровать. Уложила одеяла в форме спящего человека.

У нее есть всего несколько часов, до того как мать проснется. Если ей повезет, то Трисс успеет, чтобы добраться до центра Элчестера, найти магазин одежды и подобрать предлог, чтобы поговорить с мистером Грейсом. «Я должна знать, что со мной не так. Он должен мне сказать, я же ему понравилась».

Трисс быстро оделась, накинув пальто и прихватив с собой шляпу и перчатки. Она не рискнула выйти через парадную дверь, опасаясь, что соседи заметят, как больная дочь Кресчентов выходит из дома в одиночестве, и начнут задавать вопросы. Был еще черный выход, открывавшийся на полоску огорода и прилегающий к нему переулок. Единственная проблема – незаметно проскользнуть мимо кухарки.

Осторожно спускаясь по лестнице, Трисс замерла на полпути, оглушенная воспоминанием о тихом упреке отца. «Моя Трисс – милая, спокойная девочка, она всегда хорошо себя ведет». Что бы он подумал, если бы увидел, как она ускользает из дома без разрешения?

– Прости, папа, – прошептала она.

На цыпочках она миновала столовую и заглянула на кухню. Кухарки не было видно, а из маленькой судомойни доносились успокоительные всплески и звон. Судя по всему, кухарка мыла посуду после обеда в большой цементной раковине.

Что-то стукнуло, и Трисс подскочила. Она бросила изумленный взгляд в сторону задней двери, которая обычно была заперта, а ключ висел на гвозде, вбитом в стену. Сейчас ключ был в замке, а дверь слегка приоткрыта, поэтому она стукнула на сквозняке. Трисс уставилась на дверь, потом подкралась к выходу и выглянула в огород. Между огуречными грядками и клумбами настурции торопливо шагала знакомая фигура, напоминавшая короткое эскимо в своем светло-кремовом, отделанном бархатом пальто. Пен. Открыв калитку в конце огорода, она бросила яростный ненавидящий взгляд на верхний этаж дома. Потом калитка затворилась, скрыв ее из виду.

Трисс явно была не единственным человеком, решившим воспользоваться маминым сном. Она выскользнула сквозь заднюю дверь, постаравшись прикрыть ее аккуратнее, чем Пен. «Что она делает? Куда идет?» Взгляд Пен был настороженным, но ее глаза блестели от злости и скрытого ликования. Трисс вспомнила об эпизоде, когда младшая сестра заставила ее продемонстрировать грязную ночную рубашку. «Что бы она ни замышляла, это имеет отношение ко мне».

Трисс пробежала по огороду, открыла калитку и выглянула в переулок как раз вовремя, чтобы увидеть знакомую фигуру Пен, исчезающую за углом. Трисс поспешила следом, радуясь, что порывы ветра заглушают ее шаги. А вот и Пен, важно идущая по Лайм-стрит, спрятав руки в карманы, с таким видом, словно имеет полное право тут находиться. Трисс следовала за ней на некотором расстоянии, но стараясь не терять ее из виду. Как это странно – быть не дома, в одиночестве, без разрешения! Трисс была уверена, что в любой момент может наткнуться на какого-нибудь друга семьи. К счастью, ветер дал ей повод поднять воротник, натянуть шляпу пониже и обмотать лицо шарфом. Слова отца преследовали ее. «Моя Трисс – милая, спокойная девочка, она всегда хорошо себя ведет». Но она пообещала себе, что скоро снова станет его Трисс, только сначала поймет, что с ней не так и как это исправить.

Куда бы Пен ни направлялась, путь ей явно был знаком. Она знала, какие прутья в заборе плохо закреплены и их можно вытащить, чтобы срезать путь через парк. Скользила по маленьким переулкам за домами, где приходилось прокладывать дорогу через сушившееся белье, и выходила на широкие улицы. Она была знакома с извилистыми дорожками, которые поднимались по холмам к пешеходным мостикам, откуда открывался вид на город, а потом снова уводили к переулкам. Наконец Пен дошла до перекрестка, знакомого Трисс. Направо уходила широкая улица, поднимавшаяся по холму к дорогим торговым районам, где находились Марли-стрит и магазин мистера Грейса. Дорога слева спускалась в Путтенс – район Элчестера, где собиралась молодежь. Тут вереницы магазинов перемежались танцевальными залами, барами и кинотеатрами.

Пен повернула налево. Желудок Трисс свело узлом. Магазин мистера Грейса был так близко – в нескольких поворотах, но, если она отстанет от Пен, она никогда не узнает, что замышляет ее младшая сестра. Трисс снова вспомнила выражение вины и ужаса на лице сестры, когда она поймала ее за разговором по телефону. Пен просто притворялась, чтобы заманить ее в ловушку? Или Пен имеет отношение к тем странностям, которые происходят с Трисс? «Ненавижу тебя, Пен, – про себя сказала Трисс и повернула налево, продолжая держать фигуру сестры в поле зрения. – Ненавижу».

Наконец Пен остановилась перед любопытным зданием, построенным в месте, где дорога круто изгибалась, и потому имевшим форму клина. Высоко наверху, под фонарями, висела табличка со словами «Ломтик жизни». Кремовые стены усиливали сходство с кусочком пирога. На них висели плакаты с Тедой Барой, бросавшей на зрителя знойный взгляд, Джоном Бэрримором и его знаменитым носом и Рудольфом Валентино, страстно прижимавшим к себе молодую женщину, которая, судя по всему, совершенно не возражала. Это был кинотеатр, незнакомый маленький кинотеатр, о котором Трисс никогда даже не слышала. Тем временем Пен поднялась по ступенькам и миновала стеклянную вращающуюся дверь.

Трисс нерешительно остановилась на улице. Это и есть ответ? Неужели Пен сбежала из дома, чтобы без спроса посмотреть кино? Если подумать, субботний день – это время, когда большинство кинотеатров проводят популярные дешевые сеансы для детей. Ее глаза скользнули по афише рядом с дверью. Разумеется, она рекламировала детские утренние сеансы. Главной картиной было «Убийство в казино „Миднайт”», и еще показывали многосерийный фильм «Незримое лезвие». Оба фильма были как раз во вкусе Пен. Она обожала гангстерские фильмы и любые другие картины, где люди стреляли друг в друга или падали со скалы. Одолеваемая дурными предчувствиями, Трисс поднялась по ступенькам и вошла в кинотеатр.

Семейные походы Кресчентов в кино всегда приводили их в «Рапсодию» на окраине города. Это был большой роскошный кинотеатр в египетском стиле, весь в красных и золотых цветах и с пианино, которое поднималось на специальной платформе перед самым началом фильма. Мать всегда утверждала, что остальные кинотеатры – «большие бараки», куда «ходит кто попало» и где «можно подцепить блох».

Вход в кинотеатр был расположен со стороны узкого края ломтика, поэтому Трисс не удивилась, обнаружив, что вестибюль очень маленький. Здесь странным образом смешивалось старое и новое, величественное и сомнительное. Ярко-красный ковер волнующе поскрипывал, но темная краска на стенах облупилась.

За обшарпанным столиком сидела молодая женщина с вишневыми губами и золотыми волосами, напоминавшими взбитые сливки. Пен нигде не было видно. За спиной женщины находился дверной проем, где была натянута бархатная веревка и откуда доносилась какофония голосов. Рот Трисс пересох, когда женщина одарила ее специальной улыбкой «для детей».

– Не надо так тревожиться! – ободряюще сказала она. – Это самое начало. Если ты проскользнешь внутрь прямо сейчас, ты застанешь начало многосерийного фильма. – Она произнесла слово «проскользнешь», очаровательно нахмурив носик. – Три пенни за партер, три полупенни за балкон. – Ты возьмешь балкон, верно?

На секунду Трисс растерялась, но вспомнила, что в кармане пальто кошелек с карманными деньгами. Она поколебалась, потом выудила три полупенни, получила металлический жетон и вошла в дверной проем позади стола. С балкона ей будет хорошо видно зал, и она найдет Пен. Она прошла в дверь с вывеской «Балкон», на секунду остановившись, чтобы отдать жетон безмолвному контролеру с землисто-желтым лицом, и поднялась по лестнице. Шум становился все громче и громче.

Балкон оказался пустым. Но зал под ним бурлил. На твердых деревянных скамьях сидели дети всех возрастов – от громко орущих младенцев до девочек-подростков на задних рядах, которые сплетничали и очищали картофелины.

Дети швырялись скорлупой орехов, вставали на скамейки и перекрикивались. Топали ногами и свистели, требуя начала фильма. Трисс пыталась высмотреть крохотную фигурку Пен, но безуспешно.

По рядам прошла женщина со строгим узлом на затылке, что-то распыляя в воздухе на детские головки. Все отнеслись к этому как с само собой разумеющемуся. Химический запах лаванды достиг Трисс, и она подумала, что, может быть, это средство от блох. Когда за пианино сел мужчина и начал играть, публика взорвалась от возбуждения. Комната потемнела, и серебристый экран волшебным образом ожил, показывая последние известия. Премьер-министр мистер Болдуин в теплом пальто беззвучно говорил, моргая в лучах солнечного света.

Потом началась первая серия: показывали молодую женщину, запертую в погребе, быстро наполнявшемся водой. Большая часть публики приняла эту историю близко к сердцу и начала выкрикивать в ее адрес предупреждения и читать субтитры друзьям, которые не могли рассмотреть их на экране. Когда героиня совершила малоправдоподобный и слишком изобретательный побег, в ответ послышались одобрительные возгласы, смех и свистки.

В любой другой день Трисс тоже увлеклась бы происходящим, мерцание огромного экрана наполняло ее почти невыносимым возбуждением. Но сегодня она была слишком погружена в рассматривание зрителей, высвечиваемых вспышками экрана, тщетно пытаясь найти Пен. Может быть, Пен заплатила три полупенни за место наверху? Большая центральная колонна загораживала другую половину балкона. Трисс бочком пробралась к колонне и осторожно выглянула из-за нее.

Пен обнаружилась в дальнем конце балкона. Младшая сестра ерзала и не обращала ни малейшего внимания на экран. Она снова и снова бросала взгляды налево, на стену, противоположную Трисс. Но там ничего не было – просто темная стена, покрашенная в глубокий красный цвет. А потом внезапно это случилось. В стене появился слабо освещенный прямоугольник маленькой двери. Пен тоже его увидела, замерла, потом тихо пробралась мимо стульев и исчезла в стене.

В этом дверном проеме было что-то такое, отчего все инстинкты Трисс встали на дыбы. Она что-то почуяла. Нет, почувствовала на вкус. Нет, ни то ни другое, но в воздухе было что-то такое, отчего у нее свело язык и зубы. Странное. Знакомое. Напомнившее ей о Гриммере. Она не хотела идти следом за Пен в этот загадочный полусвет. Но знала, что придется.

Серия сменилась мультфильмом. Испуганный кот Феликс с преувеличенной осторожностью крался мимо спящей собаки, согнув плечи. Его приключения озарили публику ярким мигающим светом, и Трисс молча прокралась к ждущей двери.

Глава 11
Архитектор

Когда Трисс приблизилась к загадочной двери, радостные крики публики начали стихать. Их словно заглушил туман, звуки пианино превратились в металлическое позвякивание, будто вдали звенели коровьи колокольчики. За дверью тянулся узкий коридор с простым серым ковром на полу и серыми в узорах обоями на стенах. Трисс нерешительно заглянула внутрь. Налево коридор переходил в лестницу вниз, направо – заканчивался крашеной белой дверью, перед которой стояла Пен. Трисс увидела, как Пен стучит в дверь. Через пару секунд дверь открылась, и младшая сестра вошла в нее.

Ковер странно хрустел под ногами Трисс, когда она шла по коридору, – мягкий, но колючий, тонкий, но волокнистый. Стены очень напоминали бархат, который местами побрили, чтобы получился узор. Когда она протянула руку, чтобы потрогать его, обнаружила, что кончиками пальцев прикасается к перьям. Она погладила стену, и по узору пробежала едва заметная дрожь, как будто стена была живым существом и встопорщила перья.

Пен оставила дверь приоткрытой, и Трисс устроилась у щелочки, чтобы наблюдать за происходящим. Она увидела маленькую, едва освещенную комнату, частично закрытую фигурой Пен, которая остановилась сразу за порогом. Слабый белый свет мигал, как в зале, из которого она только что ушла.

– Мисс Пенелопа Кресчент. – Кто-то подошел пожать Пен руку, какой-то очень высокий мужчина.

Хорошо поставленный голос, уверенный и будто созданный для того, чтобы отдавать приказы. В то же время в его интонации угадывалось нетерпение, как будто его отвлекали мысли о чем-то очень важном. Он снова отошел, оказавшись на линии взгляда Трисс, и она наконец смогла его рассмотреть.

Ее первой реакцией был шок. Незнакомец был не просто красив, он был прекрасен, как кинозвезда. Короткие, аккуратно причесанные волосы блестели, словно мед, и у него были маленькие светлые усики, как у Дугласа Фэрбенкса, на кончиках загибавшиеся вверх. Он был одет не в приличествующий дневному времени суток костюм с пиджаком и жилетом вроде тех, что в будние дни носил ее отец, а в то, что ее родители называли «спортивный комплект» – по последней моде. На нем был свитер с V-образным вырезом поверх выглаженной до хруста белой рубашки, удобные свободные брюки, именовавшиеся оксфордскими мешками[7]7
  Очень широкие мужские брюки, популярные среди студентов Оксфорда в 1920–1945 годах.


[Закрыть], и двухцветные туфли – белые со светло-коричневым. На плечи он набросил идеально скроенное серо-коричневое пальто, и Трисс решила, что он явился сюда с какого-то куда более шикарного мероприятия.

– Всегда рад. Прошу вас. – Он сделал еще шаг назад и вытянул руку широким приглашающим жестом.

Трисс показалось, что она заметила блеск под его манжетой, кажется, металл. Пен приняла его приглашение и прошла в глубь комнаты. Трисс сглотнула и рискнула приоткрыть дверь комнаты еще на дюйм-другой, чтобы лучше видеть.

Источник прерывистого света оказалось легко определить. Вся стена справа представляла собой бурлящую трепещущую массу серо-серебристых движущихся объектов. Это было кино, никаких сомнений, но Трисс не видела ни проектора, ни белого луча, который пересекал бы комнату и падал на экран. Трисс изумленно смотрела, как немая героиня, воплощение оскорбленной добродетели, отрицательно качала головой и отвергала дары некоего гладковолосого Лотарио. Только когда по экрану пошли титры задом наперед, Трисс поняла, что, должно быть, смотрит на обратную сторону экрана кинотеатра.

Трисс слышала, что некоторые дешевые кинотеатры, экраном в которых служила натянутая простыня, иногда ставили несколько стульев с другой стороны экрана и брали полцены с тех, кто смотрел фильм в зеркальном отражении. Но поверхность, на которой двигались фигуры, выглядела как стена, а не как простыня. И если она достаточно тонкая, чтобы пропустить свет, почему она больше не слышит пианино и возгласов публики?

Остальная часть комнаты была удивительна своей обыкновенностью. Если не считать стен, отделанных такими же не то обоями, не то перьями, как и коридор, она выглядела совершенно заурядной гостиной: кресла с цветочным узором на обивке, бабушкины часы, накрытый скатертью стол с чайным сервизом и радио. Трисс не могла взять в толк, как такая комната могла оказаться по ту сторону экрана; мерцающий белый свет заставлял все в ней казаться беспокойным. Тени прыгали и бились, словно крылья.

Пен несколько неуклюже устроилась на большом позолоченном кресле лицом к перевернутому экрану. Ее ноги не касались земли, и она спустила рукава так, чтобы они закрывали ладони, – верный знак, что она на грани.

– Прекрасный выбор. Лучшее место из всех. – Незнакомец с кинематографическими усами подошел и остановился рядом с ее креслом, глядя на экран. – Самый хороший способ увидеть, что происходит, – это смотреть с тайного места. Подкрадись к миру сзади, застигни его врасплох – и поймешь, что он такое на самом деле…

– Мистер Архитектор! – решительно перебила его Пен. – Я хотела поговорить с вами.

«Мистер Архитектор»? Трисс взглянула на него с новым интересом. Отец говорил, что в ее падении в Гриммер может быть виноват человек, с которым он связан по работе. Как инженер, отец работал с большим количеством архитекторов. Может быть, и с этим тоже?

Внимательно рассматривая Архитектора, Трисс испытывала растущее чувство дискомфорта. Он был очень хорош собой, она это видела, но, если присмотреться, трудно понять, чем именно он хорош. Его очарование было как солнечный свет, бьющий в глаза и смазывающий подробности. Когда она изо всех сил сосредоточилась, она обнаружила, что смотрит на осколки и обломки, совсем не напоминающие Дугласа Фэрбенкса. У него были очень светлые глаза, и она осознала, что не может запомнить их цвет. Зубы слишком белые, аж отдающие в голубизну, узкий подбородок. Когда он улыбался, уголок рта как-то так изгибался, что наталкивало на мысль о предательском гвозде, торчавшем в ковре на лестнице.

– Насколько я понял из нашего телефонного разговора… – Архитектор долго разглядывал Пен. – Вы просили о встрече… И вот мы тут.

Мысли Трисс метнулись к торопливому отступлению Пен из кабинета отца. «Значит, она все-таки звонила по телефону! Она звонила этому человеку! Но… почему оператор это не зафиксировал? И вообще, зачем она ему звонила?»

– Говорят, картина стоит тысячи слов, – продолжал Архитектор, – и ваше лицо, мисс Кресчент, – это картина. До сих пор я полагал, что увижу на нем тысячу счастливых слов, но нет.

– Разумеется, я несчастлива! – отрезала Пен, привычно находя уверенность в приступе ярости.

– Нет. – Он рассматривал ее своими бледными очами. – Полагаю, вы из людей того сорта, которые никогда не бывают счастливы, но которые делают мир куда более интересным в попытках это счастье обрести. Ну хорошо. Не будем об этом.

Пен моргнула, и Трисс практически почувствовала, как слова Архитектора прошли мимо нее, как аккуратные маленькие ручейки обтекают неподатливый камешек.

– Я несчастлива, – упрямо продолжила Пен, – и вы знаете почему. Вы меня обманули!

– Обманул. – Это был не вопрос и не возмущение. Архитектор просто уронил это слово, как мог бы бросить на стол непонятный предмет, чтобы изучить его. Несколько секунд он молчал, задумчиво выгнув брови, затем покачал головой. – Не уверен, что понимаю, о чем вы.

– Нет, понимаете! – нахмурилась Пен и стукнула пятками по ножкам королевского кресла. – Мы заключили сделку! И я сделала все, что вы попросили! Я принесла страницы из дневника, и расческу, и все остальное! Я даже заставила Трисс прийти к Гриммеру! Вы сказали, если я все это сделаю, вы ее заберете!

Прячущаяся за дверью Трисс зажала рот обеими руками, чтобы не вскрикнуть. Охватившая ее злость была настолько всепоглощающей, что казалось, это чувство существует где-то снаружи, словно огромное животное, наблюдающее у нее из-за плеча и горячо дышащее в шею.

– Да? – Архитектор проявлял не большую озабоченность, чем кошка, греющаяся солнечным днем на заборе.

– Я думала, вы заберете ее и все кончится! Я просто хотела, чтобы она исчезла. Я не просила… об этом! – Пен дико взмахнула рукой в неопределенном направлении, как будто показывала в адрес кого-то, видимого только ее мысленным взором.

– Я всегда держу слово. – Высокий мужчина улыбнулся. – Через несколько дней она исчезнет. Несколько дней.

Трисс сглотнула, и ее ярость снова сменилась страхом. Значит, она все-таки в опасности.

– Дней? – взорвалась Пен. – Дней вот этого? Это не то, что я хотела, и вы это знаете! Это ужасно! Ненавижу!

– Я не обещал дать вам то, чего вы хотели. Только то, что вы просили. – Мужчина безразлично пожал плечами.

Может быть, это была просто игра света, но Трисс показалось, что ткань его пальто тоже вздрогнула, от воротника до подола пробежала рябь. Ее поразило, что пальто имело тот же оттенок, что странный ковер и стены.

– Вы не можете так со мной обращаться! – Пен вонзила ногти в ладони и сморщила лицо, словно старую салфетку. – Вы должны избавиться от этой штуки и сделать все как надо, или… или я всем расскажу!

Архитектор, в этот момент отворачивавшийся от нее с улыбкой на лице, замер на месте. А вместе с ним и мотыльки в мерцающем свете. И маятник часов. Даже фигуры на серебряном экране остановились посреди своей вечеринки; сжимая бокалы с шампанским и поворачиваясь к Пен, они столпились, словно в ожидании шторма или взрыва.

– Расскажете? – Его голос был очень-очень мягким. Он повернулся лицом к Пен и, казалось, вырос на несколько дюймов. Его пальто ощетинилось, словно шерсть сердитой кошки, и Трисс показалось, что в его глазах загорелся свет, как будто в них отразилось не видимое никому бурное небо. – РАССКАЖЕТЕ? – Он не просто прокричал это слово, он завопил его во всю мощь своих легких с ужасающей истерикой ребенка, которого лишили игрушки. – Но это нарушение нашей сделки!

Почему-то это было совсем не смешно. Детское возмущение придало его словам еще более странное и пугающее впечатление. Наблюдать, как взрослый без стеснения поддается вспышке гнева, было все равно что видеть, как с ошейника большой злой собаки отваливается цепь.

Пен сжалась в комок на кресле, поджав колени к груди и в защитном жесте подняв кулаки к лицу.

– Мне наплевать! – завопила она. – Я всем расскажу, что случилось с Трисс. Я расскажу, где вы находитесь! Я расскажу о ваших друзьях, птицах и телефонах!

Повисла долгая пауза, во время которой задули безмолвные зимние ветры и Архитектор перестал быть красавцем. Затем мотыльки продолжили свои метания на свету, маятник снова начал отбивать время, и персонажи фильма снова заскользили на экране, игнорируя происходящее в гостиной.

– О, в вашем обществе никогда не бывает скучно, мисс Кресчент. – Он расслабил плечи и выпрямился, улыбаясь под опущенными светлыми ресницами и глядя на свои карамельно-молочного цвета туфли. – Что ж, да не скажут никогда, что я оставил кого-то неудовлетворенным нашей сделкой. Я серьезно отношусь к подобным вещам. Очень серьезно. Раз уж вы так настойчивы, видимо, мне придется поговорить с некоторыми людьми и изменить некоторые договоренности. Вы извините меня?

Пен кивнула, медленно опуская кулачки и не отводя взгляда от Архитектора. Он не спеша двинулся к двери в дальнем углу комнаты, потом заколебался, видимо, раздумывая, заговорить или нет.

– Дорогая, – наконец начал он, – я… должен попросить вас ничего не трогать в мое отсутствие. Вещи в этой комнате, какими бы простыми они ни были, важны для меня.

Когда Архитектор вышел через другую дверь, Трисс увидела, как младшая сестра окинула комнату хищным взглядом, полным яростного любопытства. «Он понимает, к кому он только что обратился с просьбой?» Несколько секунд Пен прислушивалась, потом выбралась из кресла и принялась обходить комнату, внимательно рассматривая радио, а затем опустившись на колени, чтобы изучить дно стола. Поэтому только Трисс заметила, что фигуры на мерцающем экране перестали заниматься тем, чем должны были, и начали придвигаться ближе, чтобы взглянуть на Пен.

Их было шестеро, трое мужчин и три женщины. Сцена представляла собой пикник на природе, так что все персонажи были одеты в прогулочные костюмы и пальто. В качестве декораций выступали серебристые холмы и цветущие деревья.

Одна женщина подняла кулак и постучала в невидимый экран с той стороны. Что-то коротко произнесла, и появились титры. Разумеется, они читались справа налево, но были на экране достаточно долго, чтобы Трисс, прищурившись, смогла их прочитать.

«ЭЙ!»

Другие фигуры тоже начали с криками колотить в экран, пытаясь привлечь внимание Пен. Титры сменились, буквы стали еще больше:

«ЭЙ! ЭЙ ТЫ! ЭЙ ТЫ ТАМ!»

Эти слова задержались еще на более долгое время, погрузив комнату в относительную темноту, так что Пен наконец с раздражением посмотрела на экран, и тогда они опять сменились.

«ДА, ТЫ! ТЫ В ОПАСНОСТИ!»

Пен подалась вперед, шевеля губами в попытке прочитать слова, потом выпрямилась, подняв брови и с сомнением поджав губы.

«ОН СОЛГАЛ ТЕБЕ. ОН УШЕЛ ЗА ПРИСТАВАМИ».

– Приставами? Кто такие приставы? – громко спросила Пен.

Фигуры на экране начали бросать энергичные взгляды на дверь, через которую вышел Архитектор, и делать руками знаки «тсс». Пен шагнула к двери, за которой пряталась Трисс, но серебристая компания запрыгала от волнения и предостерегающе замахала руками.

«НЕТ, НЕ ТУДА! ОНИ ЖДУТ ТЕБЯ!»

Пен нерешительно остановилась. Трисс, напрягшись при мысли, что Пен сейчас выбежит ей навстречу, вопросительно глянула в коридор. Однако в этом направлении никаких приставов не наблюдалось. На экране один мужчина бросился к машине, припаркованной почти за краем кадра. Он открыл дверь и выжидательно взглянул на Пен. Остальные киногерои стояли на переднем краю экрана и яростно манили ее к себе.

«СЮДА! СКОРЕЕ! В МАШИНУ! ТЫ МОЖЕШЬ СБЕЖАТЬ С НАМИ!»

Пен сомневалась, на ее лице отразилась внутренняя борьба. Потом она сжала челюсти и решительно двинулась к экрану. Неуверенно протянула руку и похлопала по мерцающей стене. Фигуры сразу же бросились к ней, бесцветные руки схватили ее за плечи и одежду. Лица расплылись в ликующих улыбках. На этот раз титры не появились, но слова можно было угадать по их губам.

«ПОЙМАЛИ!»

Пен закричала. Когда бесцветные руки вцепились в Пен, Трисс заметила, что кожа и одежда Пен пошли пятнами, словно по ней начал распространяться сверкающий серебряный лишай. Пен потеряла равновесие, и ее затянули в сельский пейзаж на серую траву. Она сделала отчаянный рывок в сторону гостиной, но смогла только ухватиться за край экрана. Ухмыляющиеся персонажи держали ее за одежду, руки и ноги, и Трисс заметила, что хватка Пен начала ослабевать. Теперь Пен была почти полностью поглощена серостью, за исключением одной цепкой руки, и даже ее кожа постепенно теряла цвет. Ее вопли были беззвучными, щеки блестели от слез.

«Так ей и надо. Так ей и надо, вредине. Она сама накликала на себя беду. Ох Пен, ты маленькая свинья. Ненавижу тебя. Я ненавижу тебя».

Выдав свое укрытие, Трисс бросилась в комнату. Подбежала к экрану как раз в тот момент, когда Пен выпустила его край, и схватила ее запястье обеими руками. Трисс почувствовала, как ее пальцы закололо иголками, и, бросив взгляд на ладони, увидела, как по ним словно распространяются капли ртути. Злорадный триумф на лицах участников пикника сменился замешательством и яростью, когда Трисс начала тянуть Пен за руку изо всех сил, наполовину вытащив сестру из экрана, все еще серебристую и безмолвную.

Перетягивание длилось несколько секунд. Сияющие пальцы вцепились в пальцы Трисс, силясь разогнуть их.

Трисс в отчаянии ткнула одной рукой наугад в экран. Один мужчина откатился, хватаясь за лицо. Остальные в ужасе уставились на Трисс, и она воспользовалась моментом. Рывок потребовал все ее силы, и она почувствовала, как ее плечи трещат от напряжения. Секунду спустя Пен лежала рядом с ней на полу гостиной, все еще бесцветная и безмолвная, но живая.