Текст книги "Человек, который не молодеет"

Фриц Лейбер
Человек, который не молодеет

Мэйот все чаще не находит себе места. По вечерам она совершает долгие, утомительные прогулки туда, где чернозем встречается с желтым песком и подолгу смотрит вдаль – пока не поднимается ветер.

А я сижу, прислонившись спиной к тростниковой стене хижины, и наблюдаю за Нилом.

Это происходит не только оттого, что она молодеет. Ей просто надоели поля. Мэйот оставляет за мной право любоваться ими, а сама занимается стадом. Каждый день она гонит овец и коз на все более дальние пастбища.

Перемены я уже замечаю слишком давно. Поколения меняются, и урожаи становятся все скуднее, а поля – менее ухоженными. Все чаще идут дожди. Дома сделались совсем примитивными – превратились в простые навесы с тростниковыми стенами. И каждый год какая-нибудь семья собирает свое стадо и уходит на запад.

Почему меня так притягивают эти бедные останки цивилизации – меня, видевшего, как рабы Хеопса разбирали Великую Пирамиду блок за блоком и возвращали камни на холмы?

Я часто удивляюсь, почему я до сих пор не стал молодым? Это для меня все еще является тайной – впрочем, как и для загорелых крестьян, благоговейно падающих ниц, когда я прохожу мимо.

Завидую тем, кто становится моложе. И тщетно тоскую по медленному уходу мудрости и опыта, по наступлению беззаботного периода любовных утех и наслаждений, который наступает перед концом.

Но я по-прежнему остаюсь бородатым мужчиной тридцати с лишним лет, одетым в козлиную шкуру – с таким же успехом я носил раньше камзол или тогу, постоянно находясь на грани этого превращения, однако никогда не достигая его.

Мне кажется, я всегда был таким. Потому что даже не могу припомнить собственного извлечения из могилы, хотя об этом помнит каждый.

Мэйот очень нежна. Она никогда не просит о том, чего хочет, а просто садится по вечерам подальше от огня, шепчет возбуждающие строки песен и натирает веки зеленым пигментом, чтобы сделаться желанной и навлечь на меня свою нетерпеливость. Она отвлекает меня от работы на дневной жаре, чтобы я обратил внимание, как спариваются наши овцы и козы.

Среди нас больше не осталось молодежи. С приближением юности все трогаются в путь через пустыню. Иногда даже раньше. Бывает, что и беззубые, костлявые старцы, не успев показаться из могил и освежить себя едой и питьем, уходят с ними на запад, собрав своих жен и овец.

Вспоминаю о первом извлечении из могилы, которому я был свидетелем. Это было в стране дымных машин и ежедневных новостей, но в деревне, где еще оставались небольшие фермы и узкие дороги.

Там жили две старые женщины, которых звали Флора и Елена. Их извлекли из могил всего несколько лет тому назад, однако этого я не помню. Мне кажется, я приходился им двоюродным племянником – точно не могу сказать.

Женщины стали посещать одну старую могилу на кладбище в полумиле от деревни. Вспоминаю небольшие букетики цветов, которые они приносили с собой, вернувшись с кладбища. Их чопорные, безмятежные лица делались тревожными. Я стал замечать, что в их жизнь начала закрадываться печаль.

Шли годы. Женщины ходили на кладбище все чаще. Однажды, составив им компанию, я заметил, что полустертая надпись на надгробном камне стала яснее и чище. То же самое происходило и с лицами женщин. «Джону, любимому мужу от Флоры…»

Флора часто плакала по ночам, а Елена ходила со скорбным лицом. Появлялись родственники и произносили утешительные речи, которые, казалось, только усиливали их горе.

Наконец, надгробие сделалось совсем новым; вокруг него пучками росла свежая трава, постепенно исчезавшая в сырой коричневой глине. Эти признаки как будто соответствовали инстинктивным ожиданиям женщин, и однажды Флора с Еленой подавили свое горе, посетили священника, могильщика, доктора и стали к чему-то готовиться.

Холодным осенним днем, когда с деревьев опадали пожелтевшие листья, из деревни выехала процессия – пустой катафалк и скорбная вереница автомобилей. На кладбище нас встретили двое людей с лопатами, с благоговением отводящих глаза от свежевскрытой могилы. Затем, пока Флора и Елена горько плакали, а священник произносил возвышенные слова, из могилы извлекли длинный узкий ящик и погрузили на катафалк.

Дома ящик был вскрыт, и мы увидели Джона – старика с восковым лицом, перед которым простиралась долгая жизнь.

На следующий день – вероятно, в соответствии с каким-то старинным ритуалом – тело извлекли из гроба, гробовщик раздел его и, выкачав из вен красящую жидкость, ввел туда красную кровь. Затем тело положили на кровать. После нескольких часов томительного ожидания кровь начала действовать – старик пошевелился и вздохнул. Флора села на кровать и сжала мужа в объятиях в приступе безутешной скорби.

Однако старик был все еще очень слаб и нуждался в отдыхе, поэтому доктор попросил Флору выйти. Я помню выражение надежды на ее лице, когда она закрывала за собой дверь.

Мне тоже следовало бы радоваться, однако я припоминаю, что ощущал нечто неприятное – все происшедшее подействовало на меня не лучшим образом. Вероятно, наши первые впечатления от жизненных потрясений всегда оставляют в нас неизгладимый след.

Я люблю Мэйот. Те сотни женщин, которых я любил до неё в моих странствиях по истории, не убили во мне искренность моего чувства. Я никогда не входил в жизнь женщины – или женщин – как это обычно делают любовники – от самой могилы или в приступе безудержной ярости какой-нибудь бешеной ссоры. Я всегда был путешественником, бродягой.

Мэйот знает, что я не такой, как все. Однако она никогда не примешивает это чувство к своим усилиям заставить меня делать то, что она хочет.

Я люблю Мэйот и, наверное, скоро уступлю ее желанию. Но сначала я немного посижу, наслаждаясь величественным Нилом.

Мои самые ранние воспоминания всегда представляли для меня неразрешимую загадку, и я изо всех сил пытаюсь воссоздать их. У меня такое чувство, что если бы я смог чуть приподнять эту завесу, на меня бы обрушилось нечто ужасное. Но, как мне кажется, я вряд ли когда-нибудь смогу сделать это.

Воспоминания начинаются внезапно, без какого-либо вступления, в темных облаках дыма и страха. Я – гражданин огромной далекой страны, без бороды и в тесной, облегающей одежде, но по возрасту и внешности ничем не отличающийся от настоящего. Страна в тысячу раз больше, чем Египет, однако, она только одна из многих. Все люди в мире знают друг дру

...

конец ознакомительного фрагмента