Текст книги "Мышление. Что о нем думают философы"

Тем не менее Аристотель стал первым в истории философии, кто связал логику как систему понятий о мире и само мышление человека, которое и становится предметом логики. Вот что пишет о связи логики и мышления известный российский специалист в области логики и истории философии В. Ф. Асмус:

«Логика учит, как следует определять понятия, выяснять их содержание, как надо делить объем понятия, осуществлять классификацию, как следует умозаключать, т. е. из истин, уже выясненных или признанных, выводить другие истины, необходимо связанные с первыми, и т. д.

Однако, хотя логика формулирует ряд законов и правил, выполнение которых необходимо для того, чтобы наше мышление было правильным, логика может формулировать эти правила только потому, что она предварительно устанавливает теоретические истины, на которые все эти правила опираются. Все, что можно узнать из логики о практических правилах мышления, вытекает из того, что логика выясняет относительно мышления как теоретическая наука. Не потому существует наука логики, что имеются известные правила мышления, а наоборот: правила мышления только потому и имеют значение, что независимо от существования науки логики существуют формы мышления, постоянно применяемые нами и составляющие предмет логики. Смысл этих правил – в том, что всюду там, где мышление оказывается правильным, т. е. верно отражающим в мысли порядок в связи вещей и явлений, в мышлении применяются известные формы, осуществляются известные отношения и последовательности мыслей, которые и составляют предмет исследования логики»[9]9
  Асмус В. Ф. Логика. М.: ОГИЗ, 1947. С. 5–6.


[Закрыть].

Логика Аристотеля является сложным орудием познания, поскольку сама в себе содержит противоречивость, различие, взаимоисключающие точки зрения на мышление: на его формы, на отношение мышления к материальной действительности. Логика у Аристотеля становится инструментом изучения материального мира, а само мышление направлено на материальный мир, поскольку Аристотель-материалист.

Несмотря на то что Аристотель огромное значение уделяет исследованию материального мира, ему свойственен идеалистический взгляд на разум как на такую деятельность ума, которая направлена только на постижение самого себя в качестве предмета рационального интеллектуального усмотрения, как на сферу, которая изучает понятия и представления о мире в целом.

Ум, по Аристотелю, как разумная часть души способен не только к изучению предметов материального мира. Свойством ума, которое позволяет воспроизводить мир в его интеллектуальном измерении, если можно так сказать, является память:

«От природы живые существа имеют способность к чувственным восприятиям; но из этой способности у одних из них возникает память, а у других нет; и поэтому первые разумнее и понятливее тех, которые не обладают памятью. Разумны, но лишены возможности научаться все те [живые существа], которые не одарены способностью слышать звуки, как пчелы, и всякий, какой только есть, другой подобный род живых существ. Но научаться способны те, которые вместе с памятью имеют и это чувство [слуха]. Таким образом [все] другие [существа] живут [чувственными] представлениями и воспоминаниями; опыту же они мало причастны. Но человеческий род [обладает] еще искусством и размышлением. А рождается опытность у людей из памяти: именно многие воспоминания об одном и том же получают значение одного опыта. Поэтому опытность кажется [чем-то] почти подобным науке и искусству. Наука и искусство действительно рождаются у людей путем опыта»[10]10
  Аристотель. Метафизика. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2006. С. 28–29.


[Закрыть].

Как мы видим из этого фрагмента, память для Аристотеля есть воспроизведение знаний в качестве представлений в уме о материальных вещах, которые существовали ранее, то есть воспроизведение тех связей, посредством которых представление об одном предмете рождает представление о другом предмете.

Поэтому память, согласно Аристотелю, в качестве неотъемлемого свойства мышления фиксирует связи, которые могут быть похожи, а могут находиться в состоянии противоречия друг с другом. Обнаружением этих противоречий и занимается ум в качестве разумной части души:

«Доверять же мышлению в вопросе о бесконечном нелепо, так как избыток и недостаток [в данном случае] имеются не в предмете, а в мышлении. Ведь каждого из нас можно мысленно представить во много раз больше, чем он есть, увеличивая его до бесконечности, однако не потому находится кто-то за городом или имеет какую-то величину, что так мыслит кто-то, а потому, что так есть [на самом деле]; а то, [что кто-то так мыслит], будет [для него] случайным обстоятельством. Что же касается времени и движения, то они бесконечны, так же как и мышление, причем раз взятое [нами мгновение времени или состояние движения] не остается, [но тут же ускользает]. Величина же не может стать бесконечной – ни путем отнятия, ни путем мысленного увеличения»[11]11
  Аристотель. Сочинения: в 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1981. С. 120.


[Закрыть].

Мы видим, что Аристотель понимает мышление как бесконечную разумную часть души; как высшая часть организации духовного мира мышление у Аристотеля не только изучает материальный мир. Оно позволяет человеку регулировать свое нравственное поведение благодаря тому, что он узнал об этом мире. Сама природа человека устроена таким образом, что он обладает разумной частью души. Поэтому если человек поступает разумно, то он поступает добродетельно.

Сама же по себе деятельность ума, или мышления, по Аристотелю, ни от чего не зависит, поскольку интеллектуальная деятельность направлена на само мышление и осуществляется лишь для него самого. Мышление всегда направлено на свое собственное бытие:

«Возникновение и уничтожение всегда будут происходить непрерывно и никогда не прекратятся в силу же названной нами причины. И в этом заключен [глубокий] смысл, ибо мы утверждаем, что во всем природа всегда стремится к лучшему. „Быть“ лучше, чем „не быть“ (сколько значений имеет „бытие“ – сказано в другом месте), однако бытие не может быть присуще всем [вещам] из-за их удаленности от [перво]начала. Поэтому бог завершил мировое целое тем способом, который оставался: он сделал возникновение безостановочным. Ведь именно так бытие больше всего может быть продолжено, потому что постоянное возникновение ближе всего к [вечной] сущности»[12]12
  Там же. С. 436.


[Закрыть].

Однако, как мы видим из фрагмента текста Аристотеля, есть наивысшая форма этого мышления – мышление мыслящее, осознающее свою собственную деятельность, которую Аристотель называет богом. Если в классический период своего развития, благодаря взглядам Сократа, Платона и Аристотеля, античная философия сделала предметом своего мышления мир и самого мыслящего субъекта, разумно определяющего действительность через понятия и категории, то в более поздний период развития античной философии, который называется эллинистическим, философы обратились к изучению практической деятельности и жизни человека. Этого требовали исторические и социокультурные условия: в этот период, примерно к IV в. до н. э., происходит упадок греческого полиса. Античная культура приходит к кризису. После захвата греков римлянами на смену политически самостоятельному полису приходят крупные военизированные общины.

В условиях кризиса личной и общественной жизни философы обращаются к нравственной проблематике, к личным духовным интересам отдельного человека, от которых зависит прочность духа человека и его роль в обществе. Поэтому можно сказать, что крупные философские школы данного периода – стоицизм, эпикуреизм и скептицизм – раскрывают проблематику мышления человека по касательной, уделяя больше внимания организации нравственного мира человека. Однако организация последнего, как известно, также определяется тем, как человек мыслит себя в мире.

Как было отмечено выше, Платона и Аристотеля интересовали границы познания материального и идеального, а само мышление выступало как инструмент познания этих границ. Философы эпохи эллинизма обращают внимание на специфику чувственного восприятия и представления о мире, данные которого могут обмануть мышление, привести его к ошибочному восприятию мира. Однако мышление может не только упорядочивать чувственные данные, но и распознавать иллюзии, ошибочное видение, которое нам дают органы чувств.

Так, согласно Эпикуру, главной деятельностью логического мышления является индукция, то есть интеллектуальная процедура движения от частного к общему в изучении материального мира. Источником чувственного восприятия выступают ощущения, которые дают человеку первичное непосредственное знание о мире. Однако мышление, проводя процедуру дедукции (в свою очередь, процедура движения от общего к частному), способно выявить логические противоречия в данных восприятия. Поэтому установление логических связей и соответствий между ощущениями является важным условием истинного познания материального мира, согласно Эпикуру:

«Нашей жизни нужны уже не неразумная вера и необоснованные мнения, но то, чтобы жить нам без тревоги. Итак, все [вся жизнь] происходит без потрясений по отношению ко всему, что может быть объяснено различным образом в согласии с видимыми явлениями, когда допускают, как и должно, правдоподобные [убедительные] высказывания об этом. Но если кто одно оставляет, а другое, в такой же степени согласное с видимыми явлениями, отбрасывает, тот очевидно оставляет область всякого научного исследования природы и спускается в область мифов»[13]13
  Асмус В. Ф. Античная философия. М.: Высшая школа, 1976. С. 434.


[Закрыть].

Таким образом, Эпикур, как и другие древнегреческие философы, призывал к научному исследованию сложных феноменов человеческой природы, в том числе и природы мышления.

Согласно другой философской школе эллинистического периода развития античной философии, школе стоиков, умение правильно мыслить и иметь правильные понятия о природе вещей является частью теоретической добродетели, которая невозможна без практической, то есть без умения человека в своей личной жизни следовать разуму. Наиболее наглядно эта мысль выражена в прекрасном произведении философа-стоика, политика Сенеки «Нравственные письма к Луцилию»:

«Сенека приветствует Луцилия! Я знаю, Луцилий, для тебя очевидно, что, не изучая мудрости, нельзя жить не только счастливо, но даже и сносно, ибо счастливой делает жизнь совершенная мудрость, а сносной – ее начатки. Но и очевидное нуждается в том, чтобы его глубже усвоили и укрепили постоянным размышлением. Труднее сохранить честные намерения, чем возыметь их. Нужно быть упорным и умножать силы усердными занятьями, пока добрая воля не превратится в добрые нравы. Впрочем, мне нет уже нужды укреплять тебя долгими и многословными речами: ведь я знаю твои успехи. Мне известно, откуда берется все, что ты мне пишешь; в нем нет ни притворства, ни прикрас. И все же я скажу, что чувствую: я на тебя надеюсь, но еще в тебе не уверен. И от тебя я хочу того же: ведь у тебя нет причин так легко и быстро поверить в себя. Разберись в самом себе, со всех сторон осмотри себя и проверь, а прежде всего – в чем ты преуспел: в философии или в жизни. Философия – не лицедейство, годное на показ толпе, философом надо быть не на словах, а на деле. Она – не для того, чтобы приятно провести день и без скуки убить время, нет, она выковывает и закаляет душу, подчиняет жизнь порядку, управляет поступками, указывает, что следует делать и от чего воздержаться, сидит у руля и направляет среди пучин путь гонимых волнами. Без нее нет в жизни бесстрашия и уверенности: ведь каждый час случается так много, что нам требуется совет, которого можно спросить только у нее.

Кто-нибудь скажет: „Что мне пользы в философии, если есть рок? Что в ней пользы, если правит божество? Что в ней пользы, если повелевает случай? Ведь неизбежное нельзя изменить, а против неведомого не найти средств. Мои замыслы либо предвосхищены божеством, решившим за меня, что мне делать, либо фортуна не даст им осуществиться“. Пусть одно из этих утверждений верно, Луцилий, пусть все они верны, – нужно быть философом! Связывает ли нас непреложным законом рок, божество ли установило все в мире по своему произволу, случай ли без всякого порядка швыряет и мечет, как кости, человеческие дела, – нас должна охранять философия. Она даст нам силу добровольно подчиняться божеству, стойко сопротивляться фортуне, она научит следовать веленьям божества и сносить превратности случая. Но сейчас не время рассуждать о том, что в нашей власти, если повелевает провидение, либо череда судеб влечет нас в оковах, либо господствует внезапное и непредвиденное. Я возвращаюсь к своим наставлениям и увещаниям: не допускай, чтобы порыв твоей души поник и остыл. Сохрани его и добейся, чтобы то, что было порывом, стало состоянием души»[14]14
  Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. Трагедии. М.: Художественная литература, 1986. С. 55–56.


[Закрыть].

В этом произведении Сенека пишет, что человек живет согласно своей природе, которая выступает как разумное начало. Однако разум человека является средством усовершенствования прежде всего нравственных добродетелей человека, он им служит, как и сама философия.

Гармоничное соединение разума и чувств, мышления и поведения помогает человеку обрести счастье, считали стоики. Безусловно, источником познания мира являются ощущения, которые затем упорядочиваются разумом и служат добродетельному поведению. Человеческое мышление рационально организовывает чувственный опыт посредством идей, содержащихся в нем. Высшей ступенью развития мышления, согласно стоикам, является понимание устройства мира:

«Жить согласно [с природой] – это значит то же самое, что жить сообразно единому разуму и в согласии с ним, поскольку живущие в раздоре с разумом несчастны»[15]15
  Фрагменты ранних стоиков. Т. 1: Зенон и его ученики. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1998. С. 77.


[Закрыть].

Таким образом, разум (мышление) – это и есть добродетель, как считали не только стоики, но и многие другие античные философы. Мышление само по себе активно, всегда претворяется в деятельности человека, его поведении. Разум становится формой деятельного поведения, он противодействует чувственным страстям и наслаждениям, поэтому можно сказать, что стоики впервые отождествляют разум и «дух». В этом смысле дух – это активная способность разумной души противостоять чувственному, несовершенному миру, сохраняя при этом объективные суждения. Такая деятельность, согласно стоикам, способствует апатии, то есть спокойному и беспристрастному отношению к миру.

Таким образом, начиная с Сократа, мышление в античной культуре становится необходимым условием и основой диалектического изучения мира как целостности, способом постижения всеобщего в мире. Античная культура сделала мышление предметом специального научного изучения, рассматривая его как необходимый инструмент исследования действительности, инструмент, который помогает человеку увидеть истину. В то же время мышление, согласно Платону, является необходимым орудием познания, которое помогает воспроизводить в понятиях, существующих независимо от сознания, образы и предметы материального мира. Мышление есть идеальный, интеллектуальный способ ретрансляции знания о мире в качестве субъективного отражения мира в сознании человеком.

Другими словами, в античной философии закладывается традиция понимания мышления в качестве идеального компонента человеческой деятельности, который способен преобразовать видение действительности, а также приблизить человека к пониманию своей внутренней сущности, выступая условием добродетели, нравственного поведения.

Можно сказать, что именно в античном мире философия сделала первый шаг к мышлению как критическому пониманию действительного отношения мира человеческого сознания, человеческой души, ее стремления, ее воли и свободы познать, к миру независимой от самого мышления реальности в качестве космоса или логоса, который также устроен как гармоничное и рациональное начало. На это особенно обратили внимание стоики:

«Среди ваших мудрецов признано, что творцом мира является логос [в ориг. греч. „слово“], то есть слово и ум (sеnnо atque ratio). Зенон, например, называет его „созидателем“ (factitator), который все привел в порядок; он же именуется судьбой, богом, душой Юпитера и необходимостью всего происходящего»[16]16
  Фрагменты ранних стоиков. Т. 1. Зенон и его ученики. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 1998. С. 73.


[Закрыть].

Именно осмысление мышления дает античной культуре возможность наблюдать свой собственный логос, как бы сказали древние греки, свою собственную логику и форму развития, превратив это в акт самосознания. В мышлении человеку открывается не только внешний мир, но и сама способность к построению образов действительности, образов собственной практической деятельности, осознание фактов, аргументов, в которых рождается спор.

Поэтому неслучайно основным местом изучения и существования мышления человека, а также пристального внимания к нему для античных философов служит диалектика. Именно в диалектике общие представления и понятия, которые рождаются в результате столкновения мнений людей, становятся предметом специального рассмотрения. Они становятся предметом специального усмотрения мышления, а само мышление выступает как способ теоретического освоения самого себя, мышления о мышлении. Таким образом, посредством открытия мышления в качестве инструмента познания мира не только внешний мир, внешнее бытие становится предметом пристального рассмотрения, но и внутреннее бытие – процессы, происходящие в структурах самого мышления.

В попытках понять устройство мироздания античные философы изучали мышление человека, стремились осмыслить его законы, фиксировали его активность и духовность. Апогей понимания мышления в качестве духовного и абсолютного основания мира, уже принадлежащего не самому человеку, а абсолютному бытию (Единому), пришелся на последнее крупное философское течение Античности – школу неоплатонизма. Она стала источником и одной из основ формирования христианской теологии в Средние века в Европе.

2
Мыслители эпохи Возрождения о мышлении

Предпосылки рационального понимания природы человека в качестве разумной были заложены в античной культуре. Однако вершиной продолжения античной философской традиции рационального понимания человека и его мышления стали прежде всего размышления философов эпохи Возрождения.

Безусловно, предшествующая Возрождению средневековая культура, как и средневековая философская мысль, носила христианский характер. Поэтому центральное значение в изучении мира отводилось не столько изучению мышления человека, сколько вопросам христианского отношения человека к миру и действительности, бытию Бога и мира. Однако в средневековой философии раннего периода все же был философ, который обратился к самопознанию человека, к его душе. Этого философа звали Августин Аврелий. В своем произведении «Исповедь» он пытается провести психологический анализ различных состояний и переживаний души. Согласно Августину Аврелию, разум, помогая осознать эти переживания, или «страсти», выступает некоторым внутренним императивом (законом), направляющим душу на познание Бога в качестве истинного бытия:

«Душа моя странствовала среди телесных образов: „прекрасное“, являющееся таковым само по себе, и „соответственное“, хорошо согласующееся с другим предметом, я определял и различал, пользуясь доказательствами и примерами из мира физического.

Потом я обратился к природе души, но ложные понятия, бывшие у меня о мире духовном, мешали мне видеть истину. Во всей силе своей стояла истина у меня перед глазами, а я отвращал свой издерганный ум от бестелесного к линиям, краскам и крупным величинам. И, так как я не мог увидеть это в душе, я думал, что не могу видеть и свою душу. Я любил согласие, порождаемое добродетелью, и ненавидел раздор, порождаемый порочностью. В первой я увидел единство, во второй – разделенность. Это единство представлялось мне как совместность разума, истины и высшего блага; разделенность – как некая неразумная жизнь и высшее зло. Я, несчастный, считал, что оно не только субстанция, но что это вообще некая жизнь, только не от Тебя исходящая, Господи, от Которого все. Единство я назвал монадой, как некий разум, не имеющий пола, а разделенность – диадой: это гнев в преступлениях и похоть в пороках. Сам я не понимал, что говорю. Я не знал и не усвоил себе, что зло вовсе не есть субстанция и что наш разум не представляет собой высшего и неизменного блага.

Преступление есть порочное движение души, побуждающее к действию, в котором душа и утверждает себя дерзостно и взбаламученно. Разврат есть необузданное желание, жадное к плотским радостям. Если разумная душа сама порочна, то жизнь пятнают заблуждения и ложные понятия. Как раз такая и была у меня тогда, и я не знал, что ее надо просветить другим светом, чтобы приобщить к истине, потому что в ней самой нет истины. Ибо „Ты зажжешь светильник мой, Господи, Боже мой, Ты просветишь тьму мою; и от полноты Твоей получим мы все. Ты свет истинный, освещающий всякого человека, приходящего в этот мир, ибо у Тебя нет изменения и ни тени перемены“.

Я порывался к Тебе и был отбрасываем назад, да отведаю вкуса смерти, потому что „Ты противишься гордым“.

А разве не великая гордость притязать по удивительному безумию, что по природе своей я то же самое, что и Ты, Подверженный изменению, и, ясно видя это из того, что я очень хотел быть мудрым, дабы стать лучше, я предпочел, однако, считать Тебя подверженным изменению, чем признать, что я не то же самое, что и Ты. Потому я и был отталкиваем назад, и Ты пригибал мою кичливую выю. Я носился со своими телесными образами; я, плоть, обвинял плоть и „бродячий дух“, я не повернулся к Тебе; бродя, я бродил среди несуществующего ни в Тебе, ни во мне, ни в теле: тут не было подлинных Твоих созданий, а были одни мои пустые мечтания. И я спрашивал у малых верных детей Твоих, моих сограждан, из среды которых я, сам того не зная, был изгнан, я спрашивал их, нелепый болтун: „Почему же заблуждается душа, которую создал Бог?“ Я не хотел, чтобы меня спросили: „Почему же заблуждается Бог?“ И я силился доказать, что скорее Ты в своей неизменной сущности вынужден впасть в заблуждение, чем признаться, что я, подверженный изменению, добровольно сбиваюсь с пути и в наказание за это впадаю в заблуждение»[17]17
  Блаженный Августин. Исповедь. СПб.: Наука, 2013. С. 54–55.


[Закрыть].

Мы видим, что Августин Блаженный отождествляет разум и душу. Разум, так же как и душа, склонен обманываться, и его величие ничтожно мало, по сравнению с величием Бога и его мудростью. Действительно, в средневековой философии еще не было выделенного понятия разума или мышления. Под мышлением понимался внутренний мир человека, его субъективные переживания и рассуждения.

В отличие от средневековых философов, мыслители эпохи Возрождения обратились к античному наследию, в том числе и к рациональным основам понимания разума и мышления человека. Для них мышление становится необходимым условием и основой для изучения природы, хотя сама природа мыслилась в эпоху Возрождения как творение Бога. Человек и его мышление также считались творениями Бога. Однако в этот период появляется попытка подойти к объяснению мышления с позиций материализма, объяснить его как природный феномен, присущий человеку.

Данная попытка получила свое развитие в философском учении об отождествлении Бога с природой – в пантеизме. Поскольку Бог тождественен природе, то, согласно пантеизму, познавая природные объекты, мы познаем и самого Бога. Сам человек выступает как часть божественного замысла и творения. Его мышление тоже есть часть этого замысла. Поэтому, познавая свое собственное мышление как часть собственной природы, мы приближаемся к истине божественного присутствия в этом мире. Однако это приближение всегда будет неполным, поскольку Бог как творец мира предстает как вечное и бесконечное начало и источник бытия.

Наиболее ярко пантеизм эпохи Возрождения был представлен в творчестве Николая Кузанского, знаменитого итальянского математика и мыслителя эпохи раннего Возрождения:

«Бог, творец Вселенной, равен всякому бытию, и Вселенная сотворена по его подобию. Это высшее и максимальное равенство каждому бытию будет тогда всеми вещами абсолютным образом, а та высшая человеческая природа соединится с ним, и, значит, тот же Бог, приняв в себя человечность, через эту человечность будет каждой вещью также и конкретно, подобно тому, как он равен всякому бытию абсолютно. Человек, благодаря такому соединению существующий, как в своей ипостаси, в этом максимальном равенстве всякого бытия, будет Сыном Бога, то есть Словом, которым все создано, – самим равенством бытия, носящим, как говорилось выше, имя Сына Божия, – и все-таки не перестанет быть сыном человеческим, как не перестанет быть человеком, о чем ниже.

И вот, поскольку ничто из этого не противоречит божественной всеблагости и всесовершенству, причем может быть совершено Богом без своего изменения, искажения или умаления, а скорей даже наоборот, его безмерной благости пристало, чтобы все творилось им и по нему наилучшим образом и в совершеннейшем упорядоченном согласии, – то, понимая, что иначе Вселенная оставляла бы желать лучшего, всякий разумный человек, если только он не отвергает Бога или его всеблагость, обязательно согласится, что так и произойдет. Ведь от всеблагого далека любая зависть, и его деяния не могут быть ущербными, но как он – максимальный, так и его творение во всю меру возможности тяготеет к максимальному совершенству. Предел максимальной потенции только в ней самой, раз вне ее ничего нет, а она бесконечна; ни одно творение для нее не предел, для любого данного творения бесконечная потенция может создать лучшее и более совершенное. Но ведь только если человек поднимется до соединения с этой потенцией, так что будет творением, существующим не в своей ипостаси, а в единстве с бесконечной потенцией, можно будет говорить, что эта потенция определилась не творением, а самой собой. Только здесь – совершеннейшее действие максимальной, бесконечной и беспредельной божественной потенции»[18]18
  Кузанский Н. Об ученом незнании // Кузанский Н. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1979. С. 151–152.


[Закрыть].

Николай Кузанский, как мы видим, понимал природу и человека в качестве производных от Бога. Бог рассматривался мыслителем как высшее, абсолютное бытие. Для Кузанского природа была первичным началом мира и имела божественные атрибуты. Главным атрибутом природы Николай Кузанский считал ее бесконечность. Поскольку мир бесконечен, то бесконечен и процесс познания, который возможен благодаря мышлению:

«…именно человеческая природа, вознесенная над всеми созданиями Бога и немного уступающая ангелам, свертывает в себе и разумную и чувственную природы, сочетает внутри себя все в мире и за то справедливо именуется древними философами микрокосмом, малым миром. Как раз она, поднявшись до соединения с максимальностью, оказалась бы поэтому полнотой всех совершенств и универсума в целом и каждой отдельной вещи, так что все через человека достигло бы своей высшей ступени»[19]19
  Там же. С. 151.


[Закрыть].

Человеческое мышление есть божественный дар, и он относится к Богу как возможное бытие по отношению к действительному бытию:

«Наш конечный разум, двигаясь путем уподоблений, не может поэтому в точности постичь истину вещей. Ведь истина не бывает больше и меньше, она заключается в чем-то неделимом и, кроме как самой же истиной, ничем в точности измерена быть не может, как круг, бытие которого состоит в чем-то неделимом, не может быть измерен не-кругом. Не являясь истиной, наш разум тоже никогда не постигает истину так точно, чтобы уже не мог постигать ее все точнее без конца, и относится к истине как многоугольник к кругу: будучи вписан в круг, он тем ему подобнее, чем больше углов имеет, но даже при умножении своих углов до бесконечности он никогда не станет равен кругу, если не разрешится в тождество с ним.

Итак, об истине мы явно знаем только, что в точности, как есть, она неуловима: наш разум относится к истине, как возможность – к абсолютной необходимости, не могущей быть ни больше, ни меньше, чем она есть. Недаром суть (quidditas) вещей, истина сущего, непостижима в своей чистоте, и, хоть философы ее разыскивают, никто не нашел ее как она есть. И чем глубже будет наша ученость в этом незнании, тем ближе мы приступим к истине»[20]20
  Там же. С. 53–54.


[Закрыть].

Согласно Николаю Кузанскому, разум человека никогда не сможет обладать полнотой познания. Он может лишь приблизиться к абсолютной истине, но достичь ее ему не под силу. Ведь истина, как и Бог, который является ее источником, бесконечна по своей природе, и разум человека, познавая мир, лишь прикасается к этой бесконечности.

Мышление представляет собой, согласно Кузанскому, необходимое условие познания. Благодаря разуму, который Кузанский называет интеллектом, рассудок обрабатывает ощущения, поступающие из внешнего мира. Однако последние дают лишь смутные образы вещей. Рассудок оперирует числами и дает вещам имена. Но над рассудком находится разум, функцией которого является способность познания и понимания мира, понимание диалектического единства противоположных в мире вещей.

Именно интеллект мыслит противоположности и противопоставляет их друг другу. Другими словами, только разум, по Кузанскому, способен видеть вещи в диалектическом единстве и мыслить бесконечное как преодоление любой противоположности:

«Ощущение стоит порядком ниже рассудка, рассудок – интеллекта. Интеллект не погружен во временное и вещественное, он абсолютно свободен от них; чувство целиком зависит от мира, подчиняясь временным движениям; рассудок по отношению к интеллекту как бы на горизонте, а по отношению к чувству – в зените, так что в нем совпадает то, что ниже, и то, что выше времени. Чувство не улавливает надвременных и духовных вещей, оно животно, а животность не воспринимает божественного, ведь Бог есть дух и больше, чем дух; вечность поэтому окутана для чувства мраком непознаваемости. Следуя законам плоти, чувство побуждается силой желания к плотским влечениям, а силой гневливого возбуждения – к преодолению препятствий. Возвышающийся над ним по природе рассудок благодаря причастности к интеллектуальной природе хранит определенные законы, руководствуясь которыми управляет порывами страстей, умеряет их и приводит в равновесие, чтобы человек не сделал чувственные вещи своей целью и не лишился стремления к духовным и интеллектуальным вещам. Высший смысл законов рассудка в том, чтобы не делать другому, чего не хочешь себе, предпочитать вечное временному и чистоту и святость – греховности и грязи; этому и служат законы, выведенные святыми законодателями из самого рассудка и провозглашенные сообразно различиям места и времени для исправления людей, погрешающих против рассудка.

Интеллект взлетает выше и видит, что пускай чувство во всем подчинится рассудку, перестав служить своим природным страстям, человек сам по себе все равно не может достичь цели своих духовных и вечных стремлений. Человек родился из семени Адама среди плотских вожделений, животность с самого рождения преобладает в нем над духовностью, его природа в самом корне своего источника погружена в плотские наслаждения, через которые человек приходит к существованию от своего отца, и остается поэтому совершенно не способна выйти за пределы временных вещей для порыва к духовным. Так что если груз телесных страстей увлекает рассудок и интеллект книзу и они соглашаются с этим, не противясь чувственным порывам, то человек, увлеченный таким путем вниз и отвернувшийся от Бога, сразу и совершенно лишится наслаждения высшим благом, которое в духовном смысле скорее наверху, то есть в вечности; наоборот, если чувство подчинится рассудку, то сначала еще рассудок должен подчиниться интеллекту, чтобы, встав над рассудком, в любящей вере человек прилепился потом к божественному Посреднику и Бог Отец мог привлечь его так к своей славе»[21]21
  Там же. С. 159–160.


[Закрыть].

Таким образом, для Кузанского человек состоит из чувств (ощущений), которые относятся к природному бытию, интеллекта и посредника-рассудка. Если рассудок не свободен от чувств, то интеллект свободно оперирует данными органов чувств и рассудка, усмиряет страсти и упорядочивает суждения. Интеллект, как и Бог, относится у Кузанского к области духовного.