Текст книги "Мышление. Что о нем думают философы"
Автор книги: Фридрих Гегель
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]
Разум подвергается высокой оценке и другим известным мыслителем эпохи Возрождения – Франческо Петраркой. Интерес к мышлению человека, его разуму мы встречаем на страницах произведений Петрарки «Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру», «Письмо потомкам» и др. Человек для Петрарки возможен только в качестве разумного животного в духе Аристотеля:
«Думается, о душе можно сказать примерно то же, что о всяком месте: в ней что-то есть, даже многое есть, но не все. Все – в Том, кто наделяет место приятностью, а душу – разумом. Ведь спокойная ясность души – великая, словно божественная вещь, и она – дар одного только Бога. Чаще всего этот дар достается тем, кто поселяется в уединении»[22]22
Петрарка Ф. Сочинения философские и полемические. М.: РОССПЭН, 1998. С. 82–83.
[Закрыть].
Для Петрарки душа и разум – одно и то же. Иногда он трактует разум как свойство всего человека. Однако Петрарка разделяет тело и разум. Если разум управляет телом, то тело подвержено страстям и чувствам:
«Я предпочел бы, чтобы превосходной была красота души! Ибо у души есть свое изящество, и оно гораздо привлекательнее и надежнее, чем изящество тела; и она сама помогает себе своими законами, порядком и удобным расположением своих частей. Достойно было ее желать, на нее направлять свои труды: ведь ее не уменьшит долгий день, не погасит болезнь и сама смерть»[23]23
Там же. С. 144.
[Закрыть].
Безусловно, как ярчайший представитель философии эпохи Возрождения Петрарка превозносит душу человека, поскольку полагает, что ее богатство и определяет человеческую сущность:
Разум позволяет человеку преодолевать не только страсть, но и свои собственные страхи. Петрарка считает, что человеческую природу определяют два свойства – разум и смертность.
Яркий философ эпохи Позднего Возрождения, французский просветитель и скептик Мишель Монтень обратил внимание на исследование природы мышления человека. Он считал, что человеку необходимо следовать природным потребностям, ведь сама природа устроена разумно:
«Лучшее наше творение – жить согласно разуму. Все прочее – царствовать, накоплять богатства, строить – все это, самое большее, дополнения и довески. Мне приятно видеть, как полководец под стеной, в которой его войскам сейчас предстоит совершить пролом, спокойно и с удовольствием предается трапезе и беседе с друзьями, как Брут, несмотря на то что против него и римской свободы ополчились и земля, и небо, отрывает у своего ночного бдения несколько часов, чтобы спокойно почитать Полибия и сделать из него выписки. Лишь мелкие люди, которых подавляет любая деятельность, не умеют из нее выпутаться, не умеют ни отойти на время от дел, ни вернуться к ним»[25]25
Монтень М. Опыты. Избранные главы. М.: Правда, 1991. С. 613.
[Закрыть].
Для того чтобы правильно их понимать, необходимо в первую очередь познать самого себя, то есть жить согласно разуму:
«Призыв „Познай самого себя“ имеет, видно, существеннейшее значение, если бог знания и света начертал его на фронтоне своего храма как всеобъемлющий совет, который он мог нам дать. Платон говорит, что осуществление этой заповеди и есть следование разуму, и Сократ у Ксенофонта подтверждает это различными примерами. Трудности и темные места любой науки заметны лишь тем, кто ею овладел. Ибо нужно обладать некоей степенью разумения, чтобы заметить свое невежество, и надо толкнуть дверь, чтобы удостовериться, что она заперта. Отсюда и хитроумное платоновское положение, что знающим незачем познавать, раз они уже знают, а незнающим тоже незачем, ибо для того, чтобы познать, надо разуметь, что именно познаешь. Точно так же обстоит с познанием самого себя. Каждый уверен, что в этом отношении у него все в полном порядке, каждый думает, что отлично сам себя понимает, но это-то и означает, что решительно никто о самом себе ничего не знает, как показал Сократ Эвтидему у Ксенофонта. Я, не занимающийся ничем иным, нахожу в этой науке такую глубину и столь бесконечное разнообразие, что все мои изыскания приводят меня лишь к ощущению того, как много мне еще надо узнать. Своей многократно признававшейся мною слабости обязан я склонностью к скромной самооценке, к подчинению предписанным мне верованиям, обязан моим неизменным хладнокровием, умеренностью во взглядах и отвращением к докучной и бранчливой наглости самодовольных всезнаек – главным врагам истины и подлинной учености»[26]26
Там же. С. 575.
[Закрыть].
У разума, согласно Монтеню, есть важный продукт деятельности – сомнение, которое не позволяет разуму остановиться в своем развитии, радоваться новому знанию:
«Глупость и разброд в чувствах – не такая вещь, которую можно исправить одним добрым советом. О такого рода исцелении можно сказать то же, что царь Кир ответил человеку, советовавшему ему обратиться к войскам с речью перед самой битвой: что людям не проникнуться воинственностью и мужеством на поле боя от одной хорошей речи, так же как нельзя сразу стать музыкантом, прослушав одну хорошую песню. Этим можно овладеть только после длительного и основательного обучения.
Близким своим мы обязаны оказывать такую помощь, прилежно учить их и наставлять. Но проповедовать любому прохожему, исправлять невежество и тупость первого встречного – вот обычай, которого я никак не одобряю. Редко соглашаюсь я заниматься подобным делом, даже когда случайная беседа меня на это вызывает, и скорее готов стушеваться в споре, чем выступать в скучной роли учителя и наставника. Нет у меня также ни малейшей склонности писать или говорить для начинающих. Какие бы неверные и нелепые, на мой взгляд, вещи ни говорились публично или в присутствии посторонних, я не стану опровергать их ни словами, ни знаками нетерпения. Вообще же ничто в глупости не раздражает меня так, как то, что она проявляет куда больше самодовольства, чем это с полным основанием мог бы делать разум.
Беда в том, что разум-то и не дает вам проявлять самоудовлетворенность и самоуверенность, и вы всегда бываете охвачены сомнением и тревогой там, где упрямство и самонадеянность преисполняют тех, кому они свойственны, радостью и верой в себя. Самым несмышленым людям удается иногда взглянуть на других сверху вниз, с победой и славой выйти из любой схватки. А еще чаще их похвальбы и горделивая внешность производят самое благоприятное впечатление на окружающих, которые обычно недалеки и неспособны разбираться в подлинных качествах человека. Упрямство и чрезмерный пыл в споре – вернейший признак глупости. Есть ли на свете существо более упорное, решительное, презрительное, самоуглубленное, важное и серьезное, чем осел?
Разве не можем мы приправлять взаимное общение и беседу краткими остроумными замечаниями, которые сами собою рождаются в веселом и тесном кругу друзей, с полным взаимным удовольствием перебрасывающихся живыми и забавными шутками? По природной своей вялости я весьма склонен к такому времяпрепровождению. И если в нем нет значительности и серьезности того другого времяпрепровождения, о котором я только что говорил, то в нем можно проявить не меньше изобретательности и остроты и оно не менее полезно, как это полагал и Ликург. Что до меня, то в нем я проявляю больше непосредственности, чем остроумия, и я более удачлив, чем искусен. Зато я безукоризнен в терпении, ибо без малейшей досады встречаю отпор не только резкий, но даже обидный. И если мне не удается тут же на месте найти удачный ответ на выпад противника, я не стану долго топтаться на одном месте, проявляя ненужное упрямство в скучных и неубедительных возражениях: я умолкаю, с веселой покорностью склоняя голову, и дожидаюсь более благоприятного случая доказать свою правоту. Тот, кто всегда в выигрыше, не настоящий игрок. У большинства людей, чувствующих свою слабость, изменяются выражение лица и голос, и, распаляясь бесполезным гневом, вместо того чтобы дать настоящий отпор, они только доказывают свое бессилие и нетерпение. В подобных схватках мы невзначай касаемся наиболее потаенных струн, самых скрытых своих недостатков, которые в спокойном состоянии не могли бы обнажить без мучительного чувства. И таким образом мы в самих себе получаем полезный урок и предупреждение»[27]27
Там же. С. 462–463.
[Закрыть].
Таким образом, разум, согласно Монтеню, всегда останавливает человека в его стремлении к гордыне, самовозвышению над другими людьми и самым собой. Разум есть то, что позволяет человеку адекватно воспринимать других и себя в этом мире.
Таким образом, для мыслителей эпохи Возрождения мышление есть свойство природы человека, неотъемлемой характеристикой которого является разум. Разум понимается в качестве природной силы, которая упорядочивает и ограничивает человеческие чувства, способствует образованию человеческих добродетелей. Согласно большинству представителей эпохи Возрождения, такие человеческие чувства, как страдания и любовь, ненависть и наслаждение, должны подчиняться разуму. Разум выступает в качестве совершенно нравственного состояния человека, особого внутреннего отношения человека к миру.
Следствием разумного отношения к действительности является нравственное поведение человека. Ведь разум всегда предъявляет человеку требования: быть нравственным, сохранять достоинство и уважать других людей. Поэтому идеалом человека в эпоху Возрождения становится нравственно сформированная личность, которая рационально оценивает свое отношение к миру. А овладеть рациональным мышлением человеку помогает философия, которая несет в себе очистительную силу для разума, направленную против догматизма и самомнения.
3
Cogito ergo sum как формула определения мышления в философии Нового времени
Западноевропейская философская мысль вплоть до эпохи Нового времени уделяла значительное внимание пониманию мышления как особой формы знания человека о мире, указывала на взаимосвязь структур мышления человека и структур мира, на их соответствие. Философия Нового времени в XVII веке провела радикальный и невероятный пересмотр этой установки.
Данный поворот философской мысли был связан с развитием принципов и методологии познания мира с позиций механистического естествознания, основоположником которого принято считать Исаака Ньютона. Ньютон ценил и изучал природу. В своем фундаментальном труде «Математические начала натуральной философии» он описал законы природного, физического мира, обосновав классическую физику. Ученый не писал о специфике и структурах мышления. Однако его взгляды на устройство мира оказали огромное влияние на философов XVII и XVIII веков, которые связывали познание мира прежде всего со структурами мышления человека. В ряду таких философов наиболее примечательны Джордж Беркли и Дэвид Юм. Так, Юм интерпретировал ньютоновскую натурфилософию в эмпирическом ключе и отметил некоторые из ее более широких последствий в своем «Трактате о человеческой природе» (1739) и «Исследовании человеческого понимания» (1750). Она повлияла на развитие философии Канта в 1770-х годах, кульминацией которой стало основное философское произведение «Критика чистого разума» 1781 года издания.
Философы Нового времени пытались осмыслить научные представления Ньютона о природе, которые носили материалистический характер. Материализм стал основой и движущим импульсом развития философской мысли в отношении изучения мышления человека. Весь мир понимался в натурфилософии Ньютона как большой часовой механизм, а человек с его мышлением, как и все природные объекты, был неотъемлемой частью этого механизма.
Человек считался частью механического природного бытия. Однако природа человека мыслилась философами Нового времени столь же безмерной и универсальной, как и сама Вселенная, как макрокосмос.
Поворот к опытному, механистическому, материалистическому естествознанию, совершенный мыслителями Нового времени в контексте натурфилософии Ньютона, означал поворот философской мысли в сторону изучения природы, опытного знания. Все, что мы можем изучить в человеке на опыте, считали мыслители, это ощущения и органы чувств, которые и дают нам достоверное знание о мире. Условием истинного познания становится познавательная деятельность человека, которая направлена на объективное отражение мира в процессе восприятия.
Философов Нового времени интересуют не столько рациональные механизмы мышления, сколько психологические основы и границы мыслительной познавательной деятельности, которые до этого в истории философии не изучались. Определение данных границ открывало перед философами Нового времени перспективы дальнейшего изучения мышления человека, которые были обоснованы в творчестве Канта.
Следует отметить, что философские взгляды на мышление в эпоху Нового времени возникли как антитеза предыдущей схоластической религиозной философии Средневековья. Данная философия, по мнению большинства мыслителей Нового времени, носила излишне умозрительный и спекулятивный характер, опиралась на размышления о природе Бога вместо конкретного изучения мира и человека.
Первым критиком средневекового схоластического мышления стал родоначальник английского эмпиризма – Фрэнсис Бэкон. Именно он впервые обратил свое внимание на проблему искажения восприятия объективной действительности врожденными свойствами и субъективными установками мышления человека. Данные искаженные установки, которые возникают в человеческом мышлении и мешают объективно познавать мир, Фрэнсис Бэкон называл «идолами» или «призраками»:
«Идолы и ложные понятия, которые уже пленили человеческий разум и глубоко в нем укрепились, так владеют умом людей, что затрудняют вход истине, но, если даже вход ей будет дозволен и предоставлен, они снова преградят путь при самом обновлении наук и будут ему препятствовать, если только люди, предостереженные, не вооружатся против них, насколько возможно»[28]28
Бэкон Ф. Сочинения: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1978. С. 18.
[Закрыть].
Он считал, что «призраки» мышления затрудняют познание действительности. В современной философии и психологии подобные установки называются когнитивными искажениями:
Бэкон считал, что мышление человека подобно зеркалу. Если это зеркало неровное или имеет шероховатости, то и отражение мира будет неадекватным, не истинным:
Если зеркало ровное и адекватно отображает мир, то и ум человека не будет подвергаться когнитивным искажениям, если говорить современным нам языком.
Поэтому для истинного познания мира, согласно Бэкону, необходимо, в первую очередь, выявить искажения в собственном мышлении:
«Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный.
Разум, предоставленный самому себе, вступает на тот же путь, на какой ведут правила диалектики, а именно на первый. Ибо дух стремится подняться к наиболее общему, чтобы там успокоиться, и слишком скоро начинает пренебрегать опытом. Но это зло еще увеличила диалектика своими пышными диспутами.
Разум, предоставленный самому себе, если это ум трезвый, терпеливый и упорный (особенно если ему не мешают усвоенные ранее учения), пытается отчасти идти по второму, истинному пути, но с малым успехом. Ибо разум, если им не управляют и не помогают ему, бессилен и вовсе не способен преодолеть темноту вещей.
Оба эти пути исходят из ощущений и частностей и завершаются в высших общностях. Но различие их неизмеримо. Ибо один лишь бегло касается опыта и частностей, другой надлежащим образом задерживается на них. Один сразу же устанавливает некие общности, абстрактные и бесполезные, другой постепенно поднимается к тому, что действительно более сообразно природе.
Немалое различие существует между идолами человеческого ума и идеями божественного разума, т. е. между пустыми мнениями и истинными признаками и подлинными чертами созданий природы, каковыми они открываются.
Никоим образом не может быть, чтобы аксиомы, установленные рассуждением, имели силу для открытия новых дел, ибо тонкость природы во много раз превосходит тонкость рассуждений. Но аксиомы, отвлеченные должным образом из частностей, в свою очередь, легко указывают и определяют новые частности и таким путем делают науки действенными»[31]31
Там же. С. 14–15.
[Закрыть].
К видам таких искажений (или к «идолам») Бэкон относил идолы рода, идолы пещеры, идолы площади, идолы театра.
Идолы рода представляют собой содержащиеся в мышлении искажения, которые связаны с тем, что человеческий ум приписывает природным явлениям свойства самого себя. Так, наш разум склонен рассматривать многие явления природы по аналогии с уже имеющимися в нем знаниями, склонен воспринимать скорее положительное в своем уме, нежели отрицательное. Такое восприятие связано с объективностью и недостаточностью данных, которые дают органы чувств. Бэкон настаивает на ограниченности знаний, которые дают человеку органы чувств, показывая ему лишь внешние стороны вещей, а не их суть. Поэтому чувства никогда не могут привести субъекта к истинному знанию о мире:
На мышление человека, согласно Бэкону, также влияет воспитание, то, в какой среде человек растет и развивается. Эти искажения также часто задают нам обманчивый образ мира. Бэкон называет их «идолами пещеры»:
«Идолы пещеры суть заблуждения отдельного человека. Ведь у каждого, помимо ошибок, свойственных роду человеческому, есть своя особая пещера, которая ослабляет и искажает свет природы. Происходит это или от особых прирожденных свойств каждого, или от воспитания и бесед с другими, или от чтения книг и от авторитетов, перед какими кто преклоняется, или вследствие разницы во впечатлениях, зависящей от того, получают ли их души предвзятые и предрасположенные, или же души хладнокровные и спокойные, или по другим причинам. Так что дух человека, смотря по тому, как он расположен у отдельных людей, есть вещь переменчивая, неустойчивая и как бы случайная. Вот почему Гераклит правильно сказал, что люди ищут знаний в малых мирах, а не в большом, или общем, мире»[33]33
Там же. С. 19.
[Закрыть].
Мышление человека, согласно Бэкону, как бы впитывает в себя эти убеждения, они становятся врожденными установками субъекта по отношению к познанию мира, определяют границы его восприятия мира, ограничивают дальнейшее познание.
Также Бэкон критикует такие установки мышления, ложные представления, предрассудки, как «идолы площади» и «идолы театра». Мышление человека воплощается в языке, однако язык состоит из слов и имен, которые составляют значение. Поэтому мышление должно проводить процедуру соотнесенности значений понятий и реальности, только в этих условиях становится возможным правильное понимание сущности вещей и их значения. Также мышление человека формируется под влиянием веры в авторитеты – так образуются «идолы театра». В своем познании человек часто руководствуется верой в догмы, религию, философские течения, научные теории, вместо того чтобы проверять факты, которые служат основанием для построения системы научных знаний и выводов:
«Существуют еще идолы, которые происходят как бы в силу взаимной связанности и сообщества людей. Эти идолы мы называем, имея в виду порождающее их общение и сотоварищество людей, идолами площади. Люди объединяются речью. Слова же устанавливаются сообразно разумению толпы. Поэтому плохое и нелепое установление слов удивительным образом осаждает разум. Определения и разъяснения, которыми привыкли вооружаться и охранять себя ученые люди, никоим образом не помогают делу. Слова прямо насилуют разум, смешивают все и ведут людей к пустым и бесчисленным спорам и толкованиям.
Существуют, наконец, идолы, которые вселились в души людей из разных догматов философии, а также из превратных законов доказательств. Их мы называем идолами театра, ибо мы считаем, что, сколько есть принятых или изобретенных философских систем, столько поставлено и сыграно комедий, представляющих вымышленные и искусственные миры. Мы говорим это не только о философских системах, которые существуют сейчас или существовали некогда, так как сказки такого рода могли бы быть сложены и составлены во множестве; ведь вообще у весьма различных ошибок бывают почти одни и те же причины. При этом мы разумеем здесь не только общие философские учения, но и многочисленные начала и аксиомы наук, которые получили силу вследствие предания, веры и беззаботности. Однако о каждом из этих родов идолов следует более подробно и определенно сказать в отдельности, дабы предостеречь разум человека.
Человеческий разум в силу своей склонности легко предполагает в вещах больше порядка и единообразия, чем их находит. И в то время как многое в природе единично и совершенно не имеет себе подобия, он придумывает параллели, соответствия и отношения, которых нет. Отсюда толки о том, что в небесах все движется по совершенным кругам. Спирали же и драконы совершенно отвергнуты, если не считать названий. Отсюда вводится элемент огня со своим кругом для того, чтобы составить четырехугольник вместе с остальными тремя элементами, которые доступны чувству. Произвольно вкладывается в то, что зовется элементами, мера пропорции один к десяти для определения степени разреженности и тому подобные бредни. Эти бесполезные утверждения имеют место не только в философских учениях, но и в простых понятиях.
Разум человека все привлекает для поддержки и согласия с тем, что он однажды принял, – потому, что это предмет общей веры, или потому, что это ему нравится. Каковы бы ни были сила и число фактов, свидетельствующих о противном, разум или не замечает их, или пренебрегает ими, или отводит и отвергает их посредством различений с большим и пагубным предубеждением, чтобы достоверность тех прежних заключений осталась ненарушенной»[34]34
Там же. С. 19–20.
[Закрыть].
Проблема существования «идолов» в человеческом мышлении, как мы видим из указанного фрагмента, означает, по сути, проблему адекватного, истинного отражения объектов познания во внешнем мире мышлением человека. Также Бэкон установил, что мышление не тождественно бытию, в отличие от античных философов, считая, что между миром и мышлением нет прямой и однозначной связи. И мышление человека, и сама реальность представляют собой сложный процесс, который невозможен без определения метода познания. И мышление человека, пользуясь правильным методом, может проанализировать содержащиеся в нем «идолы», совершая движение к истинному знанию о мире. Отношения мышления и объектов мира всегда должны быть, согласно Бэкону, опосредованы еще и правильным методом.
Таким правильным методом, которым будет пользоваться мышление в процессе познания, согласно Бэкону, является метод индукции. Именно этот метод позволит получить истинное знание, познать сам мир как процесс, как систему, как целое:
«Построение понятий и аксиом через истинную индукцию есть, несомненно, подлинное средство для того, чтобы подавить и изгнать идолы. Но и указание идолов весьма полезно. Учение об идолах представляет собой то же для истолкования природы, что и учение об опровержении софизмов – для общепринятой диалектики»[35]35
Там же. С. 18.
[Закрыть].
И далее Бэкон описывает суть индуктивного метода:
«Для построения аксиом должна быть придумана иная форма индукции, чем та, которой пользовались до сих пор. Эта форма должна быть применена не только для открытия и испытания того, что называется началами, но даже и к меньшим, и средним, и наконец ко всем аксиомам. Индукция, которая совершается путем простого перечисления, есть детская вещь: она дает шаткие заключения и подвергнута опасности со стороны противоречащих частностей, вынося решения большей частью на основании меньшего, чем следует, количества фактов, и притом только тех, которые имеются налицо. Индукция же, которая будет полезна для открытия и доказательства наук и искусств, должна разделять природу посредством должных разграничений и исключений. И затем после достаточного количества отрицательных суждений она должна заключать о положительном. Это до сих пор не совершено, и даже не сделана попытка, если не считать Платона, который отчасти пользовался этой формой индукции для того, чтобы извлекать определения и идеи. Но чтобы хорошо и правильно строить эту индукцию или доказательство, нужно применить много такого, что до сих пор не приходило на ум ни одному из смертных, и затратить больше работы, чем до сих пор было затрачено на силлогизм. Пользоваться же помощью этой индукции следует не только для открытия аксиом, но и для определения понятий. В указанной индукции и заключена, несомненно, наибольшая надежда.
При построении аксиом посредством этой индукции нужно взвесить и исследовать, приспособлена ли устанавливаемая аксиома только к мере тех частностей, из которых она извлекается, или она полнее и шире. И если она полнее или шире, то надо смотреть, не может ли аксиома укрепить эту свою широту и полноту указанием новых частностей, как бы неким поручительством, чтобы мы и не погрязли в том, что уже известно, и не охватили бы чрезмерно широким охватом лишь тени и абстрактные формы, а не прочное и определенное в материи. Только тогда, когда это войдет в обыкновение, по справедливости блеснет прочная надежда»[36]36
Там же. С. 61–62.
[Закрыть].
Таким образом, индукция как метод научного познания дает возможность не только достоверного заключения, но и правильного употребления и разграничения понятий.
Достижением Бэкона стало не только выдвижение и обоснование правильности применения мышлением индуктивного метода познания, но и постановка вопроса о достоверности самого процесса познания, то есть о реальности знаний, присущих нашему мышлению, об отношении мышления и тех форм, которые в нем есть, к самой действительности, учет субъективного характера познания.
Проблему адекватного отражения объективной действительности в психике субъекта, в его мышлении продолжает английский мыслитель, систематизатор материализма Бэкона – Томас Гоббс. Он стремится отыскать в психике, мышлении субъекта условия объективности восприятия им мира. В качестве первичных условий истинного познания Томас Гоббс выделяет ощущения (чувственное восприятие).
Ощущение является первичной формой восприятия предметов, возникающих в органах чувств человека, согласно Гоббсу. Источником ощущений являются предметы объективного мира, которые носят объективный характер:
«Субъектом ощущения является сам ощущающий, следовательно, живое существо; и правильнее утверждать, что видит живое существо, чем что видит глаз. Объект есть то, что воспринимается посредством ощущения. Поэтому мы выражаемся более точно, когда говорим, что видим солнце, чем тогда, когда говорим, что видим свет. Ибо свет и цвет, теплота и звук и другие качества, которые мы обычно называем чувственно воспринимаемыми, суть не объекты, а только впечатления, или образы, ощущающих существ. Образ (phantasma) же есть акт ощущения и отличается от ощущения не более, чем становление – от результата становления. В мгновенных процессах, однако, это различие исчезает, а впечатление возникает мгновенно. Ибо во всяком движении, которое передается непрерывно, первая приведенная в движение частица приводит в движение вторую, вторая – третью и т. д. по порядку до самой последней частицы, расположенной на сколь угодно большом расстоянии. В тот самый момент, когда первая частица занимает место второй, отодвинув ее далее, предпоследняя частица занимает место отодвинутой ею последней, благодаря чему в то же мгновение в силу обратного давления, если оно достаточно сильно, возникает впечатление, и одновременно с последним – соответствующее ему ощущение.
Органы чувств, свойственные ощущающим субъектам, суть такие части их тела, повреждение которых делает невозможным возникновение впечатлений, или образов, даже тогда, когда другие части остаются неповрежденными. Мы находим их у большинства живых существ. К ним относятся те животные духи и те оболочки, которые имеют начало в нежной мозговой оболочке (meninx tener) и окутывают мозг вместе со всеми нервами; к ним относятся также сам мозг и те артерии, которые в нем находятся и движением которых приводится в движение источник процесса восприятия – сердце. Где бы движение, исходящее из какого-либо объекта, ни затронуло тело ощущающего субъекта, оно каким-нибудь нервом передается мозгу. Если нерв, передающий движение, поврежден или лишен возможности функционировать, так что движение не может передаваться дальше, то не возникает никакого ощущения. Точно так же восприятие предмета не имеет места, если вследствие изъяна в каком-нибудь из посредствующих органов затормозилось движение, происходящее между мозгом и сердцем»[37]37
Гоббс Т. Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 193.
[Закрыть].
Однако мышлению, по Гоббсу, субъективно принадлежат ощущения; также к области мышления принадлежит память, которая воспринимает новые впечатления, сравнивая их с уже имеющимися образами, исходящими от ощущений:
«Ибо под ощущением мы обычно понимаем суждение о предметах на основании представления о них, т. е. суждение, основанное на сравнении и различении образов. Но это возможно лишь при условии того, что указанное движение некоторое время сохраняется в органе, в котором возникает образ (phantasma), благодаря чему последний может быть вызван снова. Ощущение, о котором здесь идет речь и которое мы понимаем в том смысле, в каком это имя обычно употребляют, необходимо связано со своего рода памятью, дающей нам возможность сравнивать предыдущее с последующим и отличать одно от другого.
Поэтому ощущение всегда предполагает известное разнообразие образов, при наличии которого можно отличить одно от другого. Если мы возьмем в качестве примера человека, который не обладает никакими органами чувств, за исключением здоровых глаз (и у которого все остальные части органа зрения в здоровом состоянии), и предположим, что такой человек всегда воспринимает только глазами одну и ту же вещь одного и того же цвета и одной и той же формы, так что явление никогда не видоизменяется, то, что бы ни сказали другие, я буду утверждать, что этот человек видит не в большей мере, чем я посредством моих органов осязания ощущаю кости моей руки, хотя последние всегда окружены со всех сторон необычайно чувствительной кожей. Я бы мог, пожалуй, сказать, что этот человек поражен и иногда с удивлением смотрит на указанную вещь, но я бы не стал утверждать, что он ее видит. Ибо неизменно ощущать одно и то же означает в сущности не ощущать ничего.
Однако сущность ощущения не позволяет одновременно воспринимать несколько вещей. В самом деле, поскольку сущность ощущения состоит в движении, то органы чувств, подвергаясь воздействию одного предмета, не могут быть приведены в движение другим предметом так, чтобы оба движения вызвали в органах два ясных впечатления (образа). Таким образом, при совместном воздействии двух предметов на наши органы чувств в нас возникнут не два впечатления, соответствующие этим двум предметам, а одно смешанное впечатление, созданное их взаимодействием»[38]38
Там же. С. 195–196.
[Закрыть].
Согласно Гоббсу, мышление содержит в себе ощущения как образы, то есть они являются формами субъективного восприятия, которое зависит как от внешнего мира, так и от особенностей самого познающего субъекта. Все знания, которые содержатся в мышлении, исходят от ощущений, которые имеют материальный, природный характер. Таким образом, Гоббс в понимании мышления или сознания является предвестником физикализма – учения, согласно которому сознание всегда должно быть основано на достоверных фактах. Таким образом, в мышлении как бы отпечатываются воздействия ощущений и удерживаются в нем посредством памяти, создавая представления (образы вещей).
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
