Текст книги "Обязательственное право"

Однако же не бесполезно исследовать, как образовалось отрицательное мнение некоторых римских юристов. В пользу его многое можно сказать с практической стороны, так что если бы вопрос рассматривался с точки зрения новых законодательств, то предпочтение было бы отдано отрицательному мнению. Положительное учреждение опеки имеет целью безусловную защиту несовершеннолетних вследствие их неопытности и слабости характера, могущих причинить им большой вред даже и в том случае, когда они настолько развиты, что могут вполне понимать значение предстоящей сделки, которая с естественной точки зрения (т. е. по jus gentium) не превышает их способности к правоотправлению.

Если применить все это к договорам, заключаемым несовершеннолетними без посредства опекуна, то станет ясно, что защита малолетних только против исков – с одной стороны, и предоставление их на произвол судьбы в том случае, когда они могли бы потерпеть вред от положительных последствий naturalis obligatio – с другой, было бы полумерою. Казалось бы более практичным решиться пожертвовать упомянутою последовательностью и лишить договор малолетних даже последствия naturalis obligatio. В одном совершенно подобном случае на деле так и было. Поручительства женщин вследствие Sc. Vellejanum потеряли силу. Это учреждение чуждо jus gentium и поэтому подобным поручительствам на основании указанной последовательности можно было бы придать силу naturalis obligatio; тем не менее, последним было отказано в присвоении силы naturalis obligatio[155]155
  L. 40 pr. do cond. ind. (12. 6), L. 2 quae res pign. (20. 3) и другие места.


[Закрыть].

С другой стороны, не следует преувеличивать опасностей, возникающих из этого положения. Вследствие новейшего развития реституции, последняя, будучи введена первоначально только для несовершеннолетних (puberes), потом распространена была и на малолетних[156]156
  Ср. System, т. 7, § 322.


[Закрыть].

Эта реституция давала несовершеннолетним защиту в тех случаях, когда они, вследствие возникшей из их действий naturalis obligatio, находились в опасности какой-либо потери; например, если компенсация, упомянутая Ульпианом (прим. n), признавалась против них действительною.

Таково положение вопроса в юстиниановом праве. Что касается теперешнего его приложения, то исследование и установление его может иметь место только в учении об опеке. При этом нужно обратить внимание на то, что для нас различие между опекою и попечительством над несовершеннолетними, следовательно, и особенности auctoritas, потеряли всякое значение. Последствия такого изменения, на которое можно смотреть с разных точек зрения, требуют точного и тщательного исследования. Только из него можно будет узнать, приложимы ли и в каком виде к ныне действующему праву изложенные юридические отношения.

6. Обязательство сына, состоящего под отеческою властию, возникшее из займа Sc. Macedonianum.

Здесь существует naturalis obligatio[157]157
  L. 10; L. 18 de Sc. Mac. (14. 6).


[Закрыть] в том смысле, что exceptio из сенатусконсульта направляется только против иска, последний же может быть предъявлен или к сыну (до или после прекращения отеческой власти), или к отцу, как actio de peculio. В этом случае наступают обыкновенные последствия naturalis obligatio (§ 8). Следовательно, во-первых, solutum non repetere[158]158
  L. 9, § 4. 5 de Sc. Mac. (14. 6); L. 26, § 9; L. 40. pr. de cond. ind. (12. 6); L. 14 de R. C. (12. 1); L. 19 de nov. (46. 2).


[Закрыть]; далее юридическая действительность поручительства; однако же и поручитель, по принципу, может в опровержение иска, направленного к нему, сослаться на exceptio; а именно: он может сделать это во всех случаях регресса к главному должнику. Но тогда его обязательство, как и обязательство главного должника, имеет последствия naturalis obligatio, так что и поручитель также не может требовать обратно уплаченных им денег[159]159
  L. 9, § 3. 4; L. 10; L. 11; L. 18 do Sc. Mac. (14. 6).


[Закрыть]. Затем действительность заклада в обеспечение этого долга; только владелец, так же как и поручитель, имеет exceptio[160]160
  L. 2 quae res pign. (20. 3).


[Закрыть]. Наконец, возможность новации[161]161
  L. 19 de nov. (45. 2); L. 20 de Sc. Mac. (14. 6).


[Закрыть].

Если спросят об основаниях этого характеристического постановления, то очевидно, что все запрещение в полном составе есть чисто положительное и чуждо jus gentium. По обстоятельствам оно совершенно сходно с подобным ему и в других отношениях Sc. Vellejanim, при котором, однако naturalis obligatio не сохраняет силы (прим. hh). Положительным запрещением в настоящем случае надеялись, по-видимому, действовать менее строго против самого займа; оно должно было иметь силу несмотря на обман, лихоимство, расточительность или другой какой бы то ни было ущерб для интересов сына, следовательно, и при полной нравственной безукоризненности со стороны кредитора. Выражено оно в столь общей форме с тою именно целью, чтобы им тем вернее обнять и предотвратить действительно опасные и, быть может, наказуемые случаи. Но для предупреждения их мог казаться достаточным простой отказ в иске, так как ростовщик едва ли рискнул бы вступить в сделку, которая могла найти санкцию только в последствиях naturalis obligatio, и то весьма случайных и сомнительных.

§ 11
II. Виды обязательств. Civilis и naturalis obligatio. Частные случаи naturalis obligatio (продолжение).

С. Строгая последовательность цивильного права, непризнанная в jusgentium.

7. Теперь следуют несколько случаев, в которых суровая последовательность цивильного права ведет к строгости, несообразной с потребностями гражданского оборота и требующей смягчения посредством aequitas, преобладающей в jus gentium.

Сюда относится, во-первых, случай, когда должник назначает кредитора наследником, обременяя реституциею всей массы наследственного имущества: кредитор вступает в права наследства помимо своей воли и принуждается к реституции, терпя, таким образом, право вычета четвертой части (quarta). По строгому праву претензия здесь погашается ipso jure вследствие confusio, что, очевидно, несогласно с aequitas, поэтому претензия должна продолжаться в виде naturalis obligatio со всеми ее обыкновенными последствиями.

Случайная, совершенная по ошибке уплата не может быть, следовательно, требуема обратно и, если в обеспечение долга был оставлен заклад, то кредитор может впоследствии добиться признания его действительным, как посредством exceptio, если он владеет закладом, так и путем иска, если он им не владеет[162]162
  L. 59 pr. ad Sc. Тrеb. (36. 1): «…Igitur non tantum retentio, sed etiam petitio pignoris nomine competit, et solutum non repetetur. Remanet ergo propter pignus naturalis obligatio». Для объяснения всего этого места ср. System, т. 5, § 250 q.


[Закрыть].

8. Второй случай подобного рода представляется при minima capitis deminutio в древнейшем праве. В силу последней (например, при arrogatio) должник освобождался от долгов, что, очевидно, противоречило aequitas и потому долги продолжали существовать в виде naturalis obligatio[163]163
  L. 2, § 2 de cap. min. (4. 5): «Hi, qui capite minuuntur, ex his causis, quae capitis deminutionem praecesserunt, manent obligati naturaliter». К случаям этого рода (прим. a, b) можно применить весьма замечательное выражение, употребленное Ульпианом по поводу другого случая (L. 32 pr. de рес. 15. 1): «Sed licet hoc jure contingat, tamen aequitas dictat, judicium in eos dari, qui occasione juris liberantur».


[Закрыть].

Это положение рано потеряло свое практическое значение в римском праве. Подобное освобождение представлялось совершенно неестественным и против него допускалась неограниченная реституция, так что потерянный сам по себе иск мог быть, тем не менее, предъявлен под именем fictitia actio[164]164
  Gajus Lib. 3, § 84; Lib. 4, § 38. Ср. System, т. 2, § 70, m. о., m. 7, § 333.


[Закрыть]. Таким образом, naturalis obligatio со всеми ее особенными, ограниченными последствиями сделалась здесь излишнею и на практике совершенно исчезла.

Д. Особенные отношения искового права.

9. Ошибочное освобождение должника по решению, вступившему в законную силу. Не может быть и спора, что подобный должник против всякого дальнейшего иска обеспечивается законным возражением (exceptio), но со времен глоссаторов и доныне, напротив, сильно оспаривался вопрос: продолжается ли после такого освобождена naturalis obligatio? Высказываясь за продолжение naturalis obligatio[165]165
  Ср. System, т. 5, § 249 с, § 250 g. Одно место в L. 8, § 1 ratam rem (46. 8), которое будет иметь значение при разрешении этого вопроса, на самом деле относится не сюда, но к процессуальной давности, о которой говорится ниже; им мы воспользуемся в своем месте.


[Закрыть], я должен предварительно заметить, что последствия ее, благодаря особенной природе упомянутого возражения (exceptio), представляются менее совершенными, нежели во многих других случаях; обстоятельство, на которое было обращено внимание уже выше, в конце § 8.

За продолжение говорит прежде всего общий принцип. Непоколебимость ошибочного судебного решения, вступившего в законную силу, основана на чисто положительном учреждении и чужда jus gentium (§ 5 i).

Косвенным образом, но несомненно это признано в одном месте институций, по которому exceptio rei judicatae не основана, подобно другим эксцепциям, на свойственной jus gentium aequitas[166]166
  В §§ 1–4 J. de except (4. 12) при целом ряде ехceptiones, каковы ехceptiones doli, metus, pacti, jurisjurandi, постоянно приводится в виде их основания: quia iniquum est, eum condemnari; и в самом деле, все эти ехceptiones основаны на naturalis aequitas, на jus gentium. За ними, в § 5, следует exceptio rei judicatae, где без упоминания об iniquum, с явным разграничением от предшествующего места, говорится просто: debes per exceptionem rei judicatae adjuvari (Ср. System, т. 5, § 248 с). Совершенно ошибочно некоторые из новейших писателей понимают это место институций в том смысле, что доказательная сила его заключается в словах: nihilominus obligatio durat, ибо совершенно то же выражение находится (в разнообразных применениях) и в предшествующих, параграфах, при таких exceptiones, когда, конечно, не продолжалась никакая naturalis obligatio, а потому это выражение вообще относится не к продолжению, а скорее к совершенно отличным от него и противоположным явлениям прекращения, наступающим ipso jure или per exceptionem.


[Закрыть].

Но еще важнее для нас целый ряд текстов, в которых высказаны применительно к разбираемому случаю либо прямо существование naturalis obligatio, либо те или другие особенные ее последствия.

Важнейшим из упомянутых текстов обеими партиями искони признавалось обсуждение Па вл ом следующего казуса[167]167
  L. 60 pr. de cond. ind. (12. 6).


[Закрыть].

Julianus verum debitorem post litem contestatam, manente adhuc judicio, negabat solventem repetere posse, quia nec absolutus, nec condenmatus repetere posset. Licet enim absolutus sit, natura tamen debitor permanet; similemque esse ei dicit, qui ita promisit: sive navis ex Asia venerit, sive non venerit, quia ex una causa alterius solutionis origo proficiscitur.

Попытаюсь, прежде всего, изложить прямой и несомненный буквальный смысл цитаты.

К действительному должнику предъявлен иск; он уплачивает после litis contestatio, впрочем, до постановления решения, и вскоре после того, но в тот же промежуток времени, хочет требовать уплаченное обратно.

В обратном требовании отказывает ему Юлиан (с которым молчаливо соглашается и Павел).

Видимое основание к обратному требованию, предполагаемое на стороне должника и опровергаемое в приведенном тексте, заключается в следующем: кто уплачивает (по ошибке) долг, обусловленный наступлением известного события, тот может требовать его обратно потому, что такой долг, в момент требования, не есть еще долг, и, смотря по фактическим последствиям, может быть безусловно существующим долгом и безусловно несуществующим[168]168
  L. 16 pr.; L. 18 de cond ind. (12. 6).


[Закрыть].

С подобным-то условным должником стоит, кажется, на одной линии и упомянутый ответчик, ибо в случае обвинения он будет признан должным, в случае освобождения – не должным; но которое из этих двух последствий наступит, в данную минуту еще совершенно неизвестно и сомнительно. Это-то видимое основание Юлиан подрывает следующим соображением. Освобождение ни в одном из случаев не превращает существующего долга в несуществующий, так как действительный должник (который здесь не предполагается) продолжает оставаться и после освобождения в naturalis obligatio (natura debitor permanet), а этого совершенно достаточно для исключения обратного требования (condictio)[169]169
  Некоторые писатели без всякой нужды усложняют вопрос, связывая с ним другой: не погашается ли с совершением платежа и naturalis obligatio и вследствие этого не становится ли необходимою absolutio. Юлиан вовсе не спрашивает о влиянии этого платежа на прежний долг, а только о том: исключается ли до платежа, следовательно независимо от него, существование действительного, верного долга простым предположением возможного освобождения. Он ставит такой вопрос для того, чтобы затем решить: было ли это debitum или indebitum solutum, из которых последнее и есть главное условие condictionis indebiti.


[Закрыть]. Вышеупомянутый должник стоит скорее на одной линии с тем, кто обещает что-либо под двумя альтернативными условиями, состоящими в отношении противоречия. Одно из них непременно должно наступить, а потому обещание, по буквальному выражению условное, на самом деле безусловно.

Из предложенного объяснения цитаты, опирающегося на точную передачу буквального смысла и внутреннюю связь идей, можно сделать два несомненных вывода. Во-первых, продолжение naturalis obligatio после освобождения действительного должника; во-вторых, устранение condictionis indebiti, представляющееся везде вернейшим признаком и преимущественнейшим последствием истинной naturalis obligatio.

Из последовательного хода мысли очевидно, что Юлиан отрицает претензию на condictio единственно на этом основании, не различая, совершилась ли уже уплата в данный момент во время процесса (как здесь и предполагалось) или же после несправедливого освобождения; к обоим случаям одинаково применяется основание natura debitor permanet. Уже одним этим соображением весь наш вопрос решается настолько удовлетворительно, что мы, собственно говоря, можем обойтись без всяких других подтверждающих его цитат. Тем не менее, однако, должны быть взвешены порознь как приведенные уже основания, так и противоположные им. Но прежде, нежели перейдем к оценке тех и других, нужно еще особо рассмотреть, при какой именно фактической обстановке обсуждал Юлиан решенный им казус. Простейшая и ближайшая обстановка представляется следующей: привлеченный к суду действительный должник убедился во время процесса в своей неправоте и совершил платеж; вскоре после того он стал сожалеть об этом, рассчитывая на возможное освобождение от долга. И вот он хочет предъявить condictio indebiti, но Юлиан отказывает ему в ней.

Вышеизложенное решение вопроса остается и для этого случая справедливым, но приведенные основания вовсе не идут к нему и потому мы можем смело утверждать, что Юлиан рассматривал весь казус не в этом простейшем виде.

Когда ответчик совершил платеж с ясным сознанием обстоятельств дела, то он непременно имел в виду прекратить процесс полною уступчивостью со своей стороны и действие это по существу своему совершенно сходно с судебным признанием и с мировой сделкой[170]170
  System, т. 7, § 302, 303.


[Закрыть]. Во всех этих случаях о condictio indebiti не может быть и речи, так как прекращение процесса было собственным намерением ответчика, приведенным в исполнение несмотря на то, что будущее решение могло бы привести даже к совершенно иным результатам[171]171
  L. 65, § 1 de cond. ind. (12. 6); L. 2 c de transact. (2. 4).


[Закрыть]. Таким образом, вся мотивировка в приведенной нами цитате вовсе не идет к этой обстановке: хотя бы после освобождающего решения и не существовало naturalis obligatio, уплаченное таким образом и тогда не подлежало бы обратному требованию. Предположение naturalis obligatio было бы, следовательно, при обсуждении подобного казуса совершенно нелогичным и ошибочным. Главное условие condictionis – платеж по заблуждению[172]172
  System, т. 3, стр. 360, 448 и сл.


[Закрыть] – все-таки здесь отсутствует и дело вовсе не в том, есть ли это обязательство ничтожное само по себе, вполне или не вполне действительное. Для избежания внутреннего противоречия между фактическими условиями, приведенными в цитате, и мотивами решения мы должны принять, что Юлиан в обсуждаемом им казусе имел в виду ответчика, не обладавшего предположенным ясным пониманием обстоятельств дела и потому совершившего платеж без сознательного намерения прекратить процесс. Это можно представить себе в таком виде: ответчик был введен в обман ложным известием о проигрыше им дела.

Далее, можно допустить, что ответчик вообще ничего не знал о начавшемся процессе, а потому и не мог совершить платежа с намерением прекратить дело, а совершил его только с целью погасить известный ему долг. К такому случаю совершенно подходят мотивы, изложенные в цитате, но этот же казус может быть объяснен еще иным образом. Первоначальный должник умирает тотчас после litiscontestatio, а наследник его уплачивает известный ему долг, ничего не зная о процессе. Далее должник мог заключить договор вне своего места жительства, обязавшись произвести платеж в месте заключения договора и, избрав там же на случай могущего возникнуть процесса поверенного, уполномочил его представить возражение на иск[173]173
  Ср. System, т. 8, § 370.


[Закрыть]. Поверенный действительно предпринял litis-contestatio, a должник, не имея об этом никаких известий, совершил платеж в месте своего жительства. Какой-нибудь случай в этом роде должен был иметь в виду Юлиан и, быть может, он его и сообщил в точности в своем подробном изложении, но в извлечении Павла не осталось его и следа. К этой важной цитате примыкает другая, близко подходящая к ней и также заимствованная из Павла[174]174
  L. 28 de cond. ind. (12. 6).


[Закрыть]: Judex si male absolvit, et absolutus sua sponte solverit, repetere non potest.

Несправедливость освобождения здесь выражается прямо, а в предыдущей цитате то же самое означалось не менее определенно словами verum debitorem; к этому также приурочивается устранение condictionis indebiti, а потому признается продолжение naturalis obligatio. Единственное часто возбуждавшееся сомнение заключается в словах sua sponte, которые можно бы понимать в смысле «произвол ьн о и с совершенным сознанием истинных обстоятельств дела», следовательно, вполне безошибочно, так что отсутствие ошибки, а не предполагаемая naturalis obligatio, и было бы основанием исключения condictionis. Но это объяснение должно быть совершенно отвергнуто ввиду слов si male absolvit, которые нельзя оставить без внимания. В самом деле: когда ответчик после справедливого освобождения уплачивает сознательно, не по ошибке, к чему он может иметь многие побуждения (например, великодушие, сострадание, поддержание своего кредита; желание только видеть свое право признанным), то condictio также исключается, и решение Павла было бы поэтому одинаково справедливо для случая si recte absolvit[175]175
  L. 26, § 3 de cond. ind. (12. 6): «Indebitum… accipimus… et si per aliquam exceptionem perpetuam peti non poterat; quare hoc quoque repeti poterit, nisi sсiens se tutum exceptione solvi t».


[Закрыть]. Вот почему невозможно допустить, чтобы слова si male absolvit были вставлены в приведенную цитату, если бы она имела предположенный нашими противниками смысл. Таким образом, остается только объяснять слова sua sponte с моей точки зрения. Сами по себе они выражают только произвол без всякого указания на мотив или на какое-либо состояние сознания. Они вставлены, на самом деле, с одною целью сделать для читателя наглядными фактические отношения. Именно, могло бы казаться непонятным то обстоятельство, что освобожденный уплатил. Обвиненный платит или потому, что его принуждает к этому судья, или потому, что желает предотвратить принуждение, следовательно, в любом случае против своей воли. Подобных мотивов, конечно, не существует у освобожденного ответчика, так что он, во всяком случае, должен считаться действующим добровольно, независимо от того, действовал ли он по ошибке или сознательно.

Таким образом, мы можем утверждать далее, что после освобождения главного должника прежнее поручительство продолжается и новое может быть установлено. Это вытекает из указанного выше общего принципа, по которому действительное поручительство допускается и по неисковому обязательству (§ 8 m); на это же указывает замечательное косвенное признание в одном тексте Ульпиана[176]176
  L. 8, § 3 de fid. (40. 1): «Et post litem contestatam fidejussor accipi potest, quia et civilis et naturalis subest obligatio; et hoc et Julianus admittit, eoque jure utimur». Применение к случаю последующего освобождения в этом тексте (по крайней мере, насколько он вошел в Дигесты) не выражено; но зато ясно изложено применение к случаю обвинительного решения.


[Закрыть], по которому дозволяется установление поручительства в продолжение процесса, основанием чему приводится соображение, что в долговой претензии, поступившей на рассмотрение суда, может содержаться кроме цивильного элемента еще и естественный. Основание это замечательным образом согласуется с объясненным выше местом Юлиана. Ульпиан хочет этим сказать: даже в том случае, когда ответчик должен быть освобожден, и если бы даже поручительство было установлено только после освобождения, все-таки естественный элемент обязательства остается и достаточен для поддержания поручительства; только, конечно, действия подобного поручительства весьма ограничены. В случае привлечения поручителя к суду он может защищаться посредством exceptio rei judicatae точно так же, как мы видели выше, по Sc. Macedonianum, – следовательно, не безусловно, так как поручитель даже не участвовал в процессе, а настолько, насколько он имеет регресс к главному должнику. По нятно, что если бы поручителю было отказано в exceptio[177]177
  В L 7, § 1 de except. (44. 1) поручителю, по-видимому, дается exceptio rei judicatae безусловно, и в то же время этот случай приравнивается к exceptio Sc. Macedoniani, где exceptio принадлежит только поручителю, имеющему регресс (§ 10 m); поэтому мы имеем право применить то же ограничение и к exceptio rei judicatae поручителя, частью вследствие только что упомянутого сопоставления обеих exceptiones, частью в силу вышеприведенных в тексте внутренних оснований.


[Закрыть], то должник лишался бы всех прав, вытекающих для него из освобождения. В подобном же положении находится и закладное право после несправедливого освобождения должника от долгового требования. Закладное право продолжает действовать и при неисковом обязательстве (§ 80), следовательно, и после несправедливого освобождения. В случае предъявления hypothecaria actio к самому владеющему закладом должнику последний может противопоставить иску exceptio rei judicatae, и в этом смысле можно сказать: pignus liberatur; иск же, предъявленный против третьего лица, владеющего закладом, не подлежит такому ограничению[178]178
  Главные места: L. 27 de pign. (20. 1), и L. 13 quibus modis pign. (20. 6). Ср. System, т. 5, § 250, g. Лишение третьего лица, владеющего закладом, – exceptio, должно быть понимаемо только по отношение к владельцу, не состоящему с должником в юридической связи; если же он является в качестве даже сингулярного преемника должника, то ему во всяком случае присваивается exceptio. Ср. System, т. 6, § 301, h, i.


[Закрыть].

Наконец, нужно еще упомянуть о компенсации в этом отношении. Претензия может быть компенсирована даже после несправедливого освобождающего решения потому, что для этой цели считается пригодным всякое неисковое обязательство[179]179
  См. выше § 8, i. На самом деле мы не в состоянии привести указания на такую возможность компенсации. В особенности сюда не подходит L. 2 С. de comp. (4. 31), которая, конечно, может быть объясняема различным образом и даже подвергалась уже толкованию. Объяснение ее, основанное на внутреннем смысле, таково: кто совершает платеж вследствие решения, вступившего в законную силу, тот ни в каком случае не может требовать обратно уплаченного (хотя бы даже он в данный момент желал доказать несуществование долга), и, следовательно, также не может пользоваться этим обратным требованием как средством для компенсации. Но если он еще не уплатил и будет понуждаем к платежу через judicati actio, то, без сомнения, может противопоставить иску принадлежащую ему (другую) встречную претензию в виде компенсации.


[Закрыть]. Если же ответчик желает осуществить компенсацию через doli exceptio, то последняя может быть опровергнута посредством replicatio rei judicatae, при чем, следовательно, опять проявится весьма ограниченное действие той продолжающейся naturalis obligatio, на которую было уже указано выше (в конце § 8).

В течение всего предыдущего исследования последствия несправедливого освобождения были взвешиваемы исключительно с точки зрения Юстинианового права, именно в форме exception rei judicatae; в интересах полноты бросим еще взгляд на древнейшее право.

Здесь обстоятельства сложилась так, что именно в важнейших и более выдающихся случаях последствия освобождения были далеко решительнее.

Так, если в каком-либо legitimum judicium формула предъявленного иска имела juris civilis intentio, то exceptio rei judicatae была бесполезна потому, что сначала litis-contestatio, а затем новое решение разрушало все прежние юридические отношения ipso jure[180]180
  Gajus Lib. 4, § 106, 107; Lib. 3, § 180, 181. Эта строжайшая форма выступала именно во всех процессах, производившихся в Риме по займу, стипуляциям и другим контрактам.


[Закрыть]. Таким образом, действительный должник, освобожденный по ошибке, становился уже свободным ipso jure; и вот спрашивается: в каком отношении находится этот последний факт к вопросу о продолжительности naturalis obligatio? Можно бы предположить, что сказанное безусловное действие решения совершенно уничтожало в этом случае и naturalis obligatio. Хотя мы не имеем никаких указаний на такой вывод, но предположение это, как в высшей степени неправдоподобное, все-таки должно быть отвергнуто. Дело в том, что упомянутая здесь юридическая форма далеко превосходила своим положительным характером даже принцип непоколебимости несправедливого решения, вступившего в законную силу, и была, следовательно, совершенно чужда jus gentium, а потому мы должны прямо допустить, что в древнем праве naturalis obligatio продолжалась даже в указанных выше строгих случаях и что exceptio rei judicatae, игравшая в прочих процессах роль суррогата погашения и уцелевшая в новейшем праве, в этом именно пункте вовсе не отличалась от вышеупомянутой более строгой юридической формы.

Было бы еще несообразнее предположить различие в древнем праве обеих этих юридических форм и действие их в противоположном направлении. Такое предположение имело бы тот смысл, что в случаях строгого процесса допускалось продолжение naturalis obligatio против освобожденного, тогда как в прочих случаях, менее формальных, naturalis obligatio разрушалась освобождающим решением, что противоречит всякой аналогии естественного развития права. Строгий институт древности, подчинявшийся букве, производил бы в таком случае менее решительное действие, относясь терпимее к jus gentium, нежели более свободный институт новейшего времени, развившийся под несомненным влиянием свободных воззрений юристов.

Теперь я возвращусь к началу всего исследования с целью указать на отношение других юристов к нашему спорному вопросу. До новейшего времени на вопрос этот было потрачено много труда и таланта; оба мнения имеют на своей стороне известных представителей.

Против продолжения naturalis obligatio высказались Вангеров, Пфордтен и Вэхтер[181]181
  Vangerow, т. 1 (1839), § 173, где приведены также и многие из прежних писателей. Рfordten в Archiv für civil. Praxis, т. 24 (1841), стр. 108–153, и Pfordten diss. de obligationis civilis in naturalem transitu (Lips. 1843), § 7; Wächter Erörterungen, т. 3 (1846), стр. 27–34.


[Закрыть]. Из них в особенности Пфордтен необыкновенно тщательно отнесся к исследованию, изложив, главным образом, историю отдельных догматических вопросов. Он, как и все другие, признает, что в источниках разобранное нами подробно решение Юлиана (прим. f) составляет средоточие всего исследования, и старается ослабить доказательную силу этого решения в пользу мнения противоположного следующим образом[182]182
  Pfordten, стр. 140–153.


[Закрыть]. Naturalis obligatio должна была, без сомнения, продолжаться в тех случаях древнейшего права, где освобождение разрушало прежнее право кредитора ipso jure (прим. t); во всех же других случаях – не продолжалась; решение Юлиана относилось к одному из указанных случаев; следовательно, для новейшего права, в котором исчезла специальная юридическая сила этого института, оно не может иметь более значения. Выше я старался доказать, что разграничению случаев, содержащемуся в древнейшем праве, когда решение действовало ipso jure или per exceptionem, нельзя приписывать никакого влияния на продолжение naturalis obligatio, а тем более такого, какое приписывает ему Пфордтен (оно скорее было противоположным). Кроме того, подобное толкование решения Юлиана должно быть всецело отвергнуто еще по двум другим основаниям: во-первых, потому, что предположить такой случай, к которому будто бы относилось решение, будет совершенно произвольно, так как ни одно слово разобранной цитаты не дает к этому повода; во-вторых, мы вынуждены будем тогда допустить, что компиляторы по какой-то невероятной ошибке внесли указание на продолжающееся существование naturalis obligatio в Дигесты, хотя в их время не могло уже представиться ни одного случая для такого существования naturalis obligatio.

За продолжение naturalis obligatio, т. е. за мнение, защищаемое мною, высказались Пухта и Фейн[183]183
  Puchta, Pandekten, § 293; E. Fein, Archiv, т. 26 (1843), стр. 101–200; 359–400, где находится также подробное опровержение Пфордтена, стр. 376.


[Закрыть]; середины придерживаются Кирульф и Бухка[184]184
  Kierulff, т. 1 (1839), стр. 43; Buchka, Einflusz des Prozesses, т. 1 (1846), стр. 315 и сл.; т. 2, стр. 200.


[Закрыть]. Они допускают существование ее по римскому праву, в действующем же праве, по их мнению, должно быть иначе; но как именно и почему – остается неизвестным. Кирульф в особенности порицает римских юристов за допущение ими продолжения naturalis obligatio, что, по его предположению, может быть объяснено только ограниченностью этих юристов, мешавшей им отрешиться от республиканской догмы.

10. Давность личного иска.

О действии этой давности искони велся большой спор. Наименьшею сравнительно популярностью пользовалось мнение, по которому (по крайней мере, в некоторых случаях) обязательство, не исключая и naturalis obligatio, должно было прекращаться ipso jure. Почти все согласны с тем, что давность погашает обязательство только per exceptionem, и спорным остается (как и при освобожде нии по ошибке) только вопрос: продолжается ли затем naturalis obligatio?

В другом месте я уже подробно высказался за продолжение ее[185]185
  System, т. 5, § 248–251


[Закрыть], а потому здесь сошлюсь только на прежнее подробное исследование этого предмета вообще, дополнив его разбором доводов одного из новейших противников моего мнения[186]186
  Pfordten, § 6 приведенного в прим. u латинского сочинения.


[Закрыть].

Пфордтен соглашается с выставленным мною принципом, по которому natural is obligatio остается неприкосновенною в том случае, когда прекращение обязательства основано не на jusgentium, и утверждает только, что исковая давность, в сущности, основана на последнем. Отсюда он выводит, что naturalis obligatio погашается исковою давностью за исключением обязательств, обеспеченных закладом. Происхождение же давности из jus gentium он старается доказать тем, что последняя введена претором, который всегда следовал предписаниям jus gentium.

Эти доводы я считаю весьма слабыми. Исковая давность не может быть выводима из jus gentium уже потому, что по природе своей она есть такое же произвольное и чисто положительное учреждение, как и всякая норма, основанная на числовых отношениях[187]187
  Обыкновенные исковые давности колеблются между одногодичным и тридцатьюгодичным сроком; некоторые сокращаются до шестимесячного или удлиняются до столетнего срока.


[Закрыть]. Затем, у самих римлян большая часть исков и важнейшие из них до эпохи христианских императоров не подлежали никакой давности; вот почему римляне и не могли смотреть на давность как на юридический институт, общий всем цивилизованным народам. Сверх того, исковую давность не следует считать результатом преторского эдикта. Преторы обусловили годичным сроком только иски, введенные ими самими (которые они могли ограничивать по произволу); все же цивильные иски, т. е. многочисленнейшие и важнейшие, подверглись давности не в силу эдикта, а вследствие императорских законов, т. е. по цивильному праву. Наконец, и помимо всех этих доводов упомянутое воззрение должно быть отвергнуто уже потому, что отождествление преторского права с jus gentium совершенно ошибочно.

Правда, что многие положения jus gentium перешли в эдикт; но большая часть последнего имеет иное происхождение[188]188
  Я предостерегал уже от отождествления jus gentium с jus honorarium в другом месте. System, т. 1, § 22, р. 118.


[Закрыть].

11. Процессуальная давность личного иска.

По древнему праву, всякий иск по отношению к истцу терялся, коль скоро процесс длился известное время и не был разрешен судом[189]189
  Gajus Lib. 4, § 104, 105.


[Закрыть]. Это правило, очевидно, было чуждо jus gentium, а потому naturalis obligatio должна была продолжаться.

Такое продолжение признается отчасти непосредственно и вообще, отчасти – в приложении к тем или другим важнейшим последствиям, а именно, в исключении condictio indebiti и в продолжаемости закладного права[190]190
  L. 8, § 1, ratam rem (46. 8): «…quia naturale debitum manet»; L. 30, § 1 ad L. Aqu. (9. 2). В обоих этих местах речь идет о кредиторе, «qui litem amisit», а один раз говорится «quod litem tempore amisit». Уже видоизмененное второе выражение доказывает, что litem amittere следует понимать здесь не в смысле освобождения (или лучше – потери процесса), но в смысле давности иска. Ср. System, т. 5, § 249, d; Keller Litiscontestation, стр. 158; Pfordten (прим. u), § 5.


[Закрыть].

12. Jus iniquum.

Если лицо, облеченное судейскою властью, вводило произвольный, новый принцип права, то оно само подвергалось действию того же принципа в ущерб собственным будущим процессам; этому же наказанию подлежала и сторона, подавшая своими предложениями повод к этой несправедливости[191]191
  L. 1, § 1 quod quisque juris (2. 2).


[Закрыть]. Отсюда можно, между прочим, вывести, что подобному лицу будет отказано в иске, даже основательном. Но этот ущерб, как и всякое другое наказание, чужд jus gentium, а потому подобный долг продолжает существовать в виде naturalis obligatio, и если должник уплачивает его, хотя бы и по ошибке, то он не может требовать его обратно в силу condictio indebiti[192]192
  L. 3, § 7 еоd.: «Ex hac causa solutum repeti non posse Julianus putat; superesse enim naturalem causam, quae inhibet repetitionem». Это наказание всегда применяется только adversario postulante, L. 1, § 1; L. 3, § 2 eod. Следовательно, в упомянутом здесь случае иск должен считаться парализованным per exceptionem.


[Закрыть].