Текст книги "Национальная система политической экономии"

Книга первая
История

Глава I
Итальянцы

Во время возрождения цивилизации в Европе ни одна страна не находилась в столь особенно благоприятном коммерческом и промышленном положении, как Италия. Варвары не в состоянии были до основания разрушить древнеримскую культуру. Благодатное небо и плодородная почва, даже при безыскусственных способах земледелия, обеспечивали богатые средства для пропитания густого населения. Наиболее необходимые искусства и промыслы настолько же мало поддались разрушению, как и римский муниципалитет. Богатое береговое рыболовство повсюду служило школой для воспитания мореходов, и мореплавание вдоль растянутого морского побережья с избытком вознаграждало недостаток внутренних путей сообщения. Близость Греческого королевства, Малой Азии и Египта, с которыми соединяло Италию море, обеспечивала стране решительные успехи в восточной торговле, которая прежде, хотя и в небольших размерах, велась с северными странами через Россию. Вследствие этих сношений в Италию необходимо должны были перейти те самые науки, искусства и отрасли мануфактурной промышленности, которые были спасены Грецией, как наследие античной цивилизации.

После освобождения итальянских городов Отгоном Великим здесь должна была также подтвердиться истина, для которой история представляет так много доказательств, а именно, что свобода и промышленность идут рука об руку, хотя нередко одна из них прежде вызывается к жизни. Если где-либо зарождается торговля или промышленность, это уже показывает, что недалека и свобода; поднимет ли где свобода свое знамя – это служит уже верным признаком того, что рано или поздно промышленность откроет туда путь. Ибо ничего нет естественнее того, что человек, овладев материальным и умственным богатством, стремится обеспечить его за своим потомством, или что он, обеспечив себе свободу, направляет все свои силы к тому, чтобы улучшить свое физическое и интеллектуальное состояние.

В первый раз со времени гибели свободных государств древности итальянские города предстали перед взором мира в виде свободной и богатой общины. Города и страны постепенно возвышаются и в этом стремлении получают сильную поддержку в крестовых походах. Перевозка крестоносцев и снабжение их провиантом не только способствуют развитию мореплавания этих городов, но дают повод и случай к возникновению обильных последствиями торговых сношений с Востоком, к введению новых отраслей промышленности, новых приемов в акклиматизации новых растений, к знакомству с новыми удовольствиями жизни. С другой стороны, гнетущее феодальное устройство в разнообразных отношениях слабеет, благоприятствуя, таким образом, развитию свободного земледелия и городов.

Рядом с Венецией и Ганзой выделяется особенно Флоренция по своей мануфактурной промышленности и по своей торговле деньгами. Уже в XII и XIII веках ее шелковое и шерстяное производство стоит на высокой степени процветания; корпорации, занимающиеся этими производствами, принимают участие в государственном управлении, под их влиянием создается республика. Одна шерстяная промышленность имеет 200 фабрик; ежегодно вырабатывается 80 тыс. кусков сукна, материал для которого получается из Испании.

Сверх того из Испании, Франции, Бельгии и Германии ежегодно ввозится на 300 тыс. гульденов невыделанного сукна (rohe Tuch), которое после отделки его вывозится затем в Левант. Флоренция является банком всей Италии; здесь насчитывается до 80 банкирских контор[32]32
  De l’Ecluse. Florense etses vicissitudes etc. P. 23, 26, 32, 103, 213.


[Закрыть].

Ежегодный доход государства простирался до 300 тыс. золотых гульденов (15 млн франков), следовательно, был гораздо больше доходов современного Неаполитанского королевства и Аррагонии и больше доходов Великобритании и Ирландии времен королевы Елизаветы[33]33
  Pechio. Histoire de l’Economie politique en Italie.


[Закрыть].

Таким образом, мы видим, что уже в XII и XIII столетиях Италия располагает всеми элементами национально-экономического благосостояния и в коммерческом и в промышленном отношении стоит далеко впереди всех других наций. Ее земледелие и фабрики служат для прочих стран примером и предметом соревнования. Ее дороги и каналы – совершеннейшие в Европе. Ей обязан цивилизованный мир банками, компасом, усовершенствованием постройки кораблей, векселями и множеством торговых порядков и узаконений, равно как большим количеством установлений городских и государственных. Ее флоты, торговый и военный, – без сравнения, значительнейшие в южных морях. В ее руках всемирная торговля: ибо, за исключением незначительных еще сношений с северными морями, вся торговля сосредоточена в морях Средиземном и Черном. Она снабжает все страны предметами мануфактурного производства, предметами роскоши и продуктами жаркого пояса, сама же от них получает сырые материалы. Ей недостает только одного, чтобы быть тем, чем является в настоящее время Англия, и, не имея этого одного, она теряет все: ей недостает национального единства и вытекающего отсюда могущества.

Итальянские города и магнаты не считали себя членами одного организма, но воевали между собой, разграбляли друг друга как независимые силы и государства. Рядом с этой внешней войной каждая община была раздираема взаимной внутренней борьбой демократии, аристократии и единодержавия. Эту гибельную борьбу поддерживали и усиливали чужеземные силы и нашествия, а также туземная духовная иерархия с ее отлучением от церкви, что делило отдельные города еще на два враждебных лагеря.

Как Италия подкапывалась сама под себя, показывает история ее морского могущества. Прежде всего (с VIII по XI век) выдается своим величием и могуществом Амальфи[34]34
  Амальфи во время своего расцвета насчитывал 50 тыс. жителей. Флавио Гиойа, изобретатель компаса, был гражданином этого города. При разграблении Амальфи пизанцами (1135 или 1137 г.) была найдена та древняя книга, которая оказалась затем столь гибельной для свободы и энергии Германии, – Пандекты.


[Закрыть]. Его корабли покрывают моря, и все обращающиеся в Италии и в Леванте деньги – амальфийские. Амальфи устанавливает самые разнообразные законы о мореплавании, и во всех средиземных гаванях действует амальфийское право. В XII веке это морское могущество сламывается Пизой; но сама Пиза падает под ударами Генуи, а эта последняя в свою очередь после столетней войны должна преклониться перед Венецией.

Гибель Венеции также является непосредственным результатом этой узкой политики. Союзу итальянских морских сил нетрудно было бы не только поддержать преобладающее влияние Италии в Греции, в архипелаге, в Малой Азии и Египте, но даже расширить его и укрепить, противопоставить преграду успехам турок и их пиратам и даже оспорить у португальцев путь к мысу Доброй Надежды. Но при современном положении дела Венеция не только была предоставлена своим собственным силам, но она оказалась парализованной стараниями других итальянских государств и соседних европейских держав.

Хорошо организованный союз итальянских государств без труда мог бы оградить самостоятельность Италии против великих монархий. Опыт организации такого союза был сделан в 1526 г., но лишь в момент опасности и вследствие лишь временной настоятельной нужды. Равнодушие и измена его членов и вождей обусловили Миланское иго и гибель Тосканской республики. С этого времени начинается упадок промышленности и торговли Италии[35]35
  Сокрушил торговлю и промышленность Италии Карл V, точно так же, как он это сделал в Нидерландах и в Испании. К его времени относится возникновение жалованного дворянства и идеи, что для дворянства предосудительны занятия торговлей и промыслами, – идеи, оказавшей гибельное влияние на национальную промышленность. Прежде господствовало противоположное убеждение; Медичисы продолжали вести торговлю даже после того, как сделались суверенами.


[Закрыть].

До этого времени и после Венеция выказывала стремление стать отдельной нацией. Пока она имела дело лишь с раздробленными национальностями или с угасающей Грецией, ей было нетрудно поддерживать свое мануфактурное и торговое верховенство в прибрежных странах Средиземного и Черного морей. Но как только выступили на политическую арену цельные и полные жизни нации, оказалось, что Венеция была лишь городом и что венецианская аристократия не больше, как городская аристократия. Хотя ею было завоевано много островов и обширных провинций, но этими провинциями всегда управляли как завоеванными, и, таким образом, по свидетельству всех историков, каждое завоевание лишь ослабляло ее, вместо того чтобы усиливать.

В то же самое время постепенно вымирал в республике тот дух, которому она обязана была своим величием. Могущество и благосостояние Венеции – плод патриотической и мужественной аристократии, происшедшей от энергической и свободолюбивой демократии, – сохранялись и возрастали до тех пор, пока свобода поддерживала энергию демократии, руководимой патриотизмом, мудростью и геройским духом аристократии; но чем более аристократия вырождалась в деспотическую олигархию, убивавшую всякую свободу и энергию в народе, тем более исчезали корни могущества и благосостояния, хотя ветви и листва их зеленели еще некоторое время[36]36
  «Если дворяне, вместо того, чтобы проливать кровь за свою родину, вместо того, чтобы прославлять государство победами и увеличивать его завоеваниями, только пользовались почестями и делили между собой <собираемые> налоги, то должен возникать вопрос, почему восемьсот или девятьсот жителей Венеции называли себя собственниками всей республики» (Daru. Histoire deVenise. Vol. IV. P. XVIII).


[Закрыть].

«Нация, впавшая в рабство, – говорит Монтескье, – стремится более сохранять приобретенное, нежели работать для того, чтобы приобретать; свободная же, напротив, стремится более приобретать, чем сохранять»[37]37
  Montesquieu. Esprit des lois. P. 192.


[Закрыть]. К этому наблюдению, совершенно справедливому, он мог бы добавить: «и так как стремятся лишь сохранять, но не приобретать, то идут по пути к разорению»; ибо каждая нация, не идущая вперед, опускается все ниже и ниже и должна наконец потонуть. Далекие от стремления расширять свою торговлю и делать новые открытия, венецианцы ни разу не пытались извлечь пользы из чужих открытий. Что они могли бы быть отстранены от торговли с Ост-Индией через открытие нового торгового пути, это им ни разу не приходило на мысль прежде, чем этот путь не был открыт. Они не хотели верить в то, что было видно всему миру. И когда они начали ощущать убыточные последствия совершившегося переворота, тогда они старались поддержать значение старого пути, вместо того чтобы воспользоваться выгодами нового, – они прибегали к низким интригам для сохранения и приобретения того, чего можно было добиться лишь умением искусно воспользоваться вновь создавшимися отношениями, предприимчивостью и мужеством. И когда они утратили то, чем владели, и когда сокровища Восточной и Западной Индии потекли вместо их гаваней к Кадиксу и Лиссабону, они, как глупцы или расточители, схватились за алхимию, в которой хотели найти спасение[38]38
  Народный шарлатан Марко Бризодино, выдававший себя за человека, обладавшего искусством делать золото, был принят аристократией за спасителя. Daru. Histoire de Venise. Vol. III. P XIX.


[Закрыть].

Во времена развития и расцвета республики занесение в золотую книгу считалось наградой за особенные труды в торговле или промышленности, или за государственные или военные заслуги. Такая почесть оказывалась даже чужеземцам; таковы, например, были знатнейшие из фабрикантов шелка, переселившиеся из Флоренции[39]39
  Венеция, как позднее Голландия и Англия, пользовалась всяким случаем для привлечения к себе разных отраслей искусств и капиталов. Так же из Лукки, где уже в XIII столетии стояли на высокой степени бархатное и парчовое производства, значительное число этих фабрикантов вследствие притеснений со стороны тирана Кастручио Кострикани перешло в Венецию. Sandu. Histoire de Venise. Vol. I. P. 247–256.


[Закрыть]. Но эта книга была закрыта, когда начал устанавливаться взгляд на почетные места и на государственные доходы как на фамильное наследственное имущество патрициев. Позднее, когда почувствовалась необходимость освежить обедневшую и выродившуюся аристократию, эта книга была снова открыта. Но теперь не заслуги государству, как в прежние времена, а богатство, древняя благородная родовитость сочтены были главной заслугой, дававшей право на почетную запись. Между тем значение золотой книги так упало, что она оставалась напрасно открытой в течение целого столетия.

Если вопросить историю о причинах упадка этой республики и ее торговли, то ответ будет таков: они лежат прежде всего в безумии, расслаблении и малодушии выродившейся аристократии и в апатии народа, погруженного в рабство. Торговля и мануфактуры Венеции должны были погибнуть, если бы даже не был открыт путь через мыс Доброй Надежды.

Этот упадок, как и вообще упадок всех прочих итальянских республик, зависит от недостатка национального единства, от чужеземного влияния, от господства туземного духовенства и от возникновения в Европе великих, сильных и объединенных национальностей.

Если в частности рассмотрим венецианскую торговую политику, то с первого взгляда придем к убеждению, что торговая политика новейших торговых и мануфактурных государств представляет не что иное, как копию венецианской в увеличенном, т. е. национальном, масштабе: ограничение мореплавания и ввозные пошлины в интересах туземных мореходцев и внутренних фабрик против чужеземных и рано установившийся обычай ввозить чужеземные сырые материалы по преимуществу и вывозить мануфактурные товары[40]40
  Sismondi. Histoire des republiques italiennes. P. I. Р. 285.


[Закрыть].

В новейшее время для подтверждения принципа свободы торговли старались доказать, что причины падения Венеции нужно искать в ограничениях. Но в этом мнении только малая доля правды, а больше ошибочного. Если мы без предубеждения будем исследовать историю Венеции, то найдем, что здесь, как позднее и в великих государствах, свобода и ограничения международных сношений в различное время были или благоприятны, или вредны для могущества и благосостояния нации. Неограниченная свобода торговли была полезна республике в первое время ее развития. Каким образом иначе могла бы она из рыбачьей деревни быстро возвыситься на степень торговой державы? Полезны ей были также и ограничения, когда она достигла уже известной степени могущества и богатства, ибо посредством этих ограничений завоевала она себе мануфактурное и торговое верховенство. Но после того, как ее мануфактурное и торговое могущество сделалось преобладающим, ограничения оказались для нее гибельными; ибо это поставило преграду к соревнованию с другими нациями и явилась беспечность. Таким образом, не введение ограничений, а сохранение их после того, как исчезли причины, их вызвавшие, было вредно для венецианцев.

Затем этот аргумент страдает большим недостатком потому, что упускается из вида возникновение великих национальностей под управлением наследственных династий. Венеция (хотя и обладательница провинций, однако не что иное, как итальянский город) при быстром развитии своего мануфактурного и торгового могущества должна была бороться с другими итальянскими городами, и исключительность ее торговой политики могла иметь значение лишь до тех пор, пока против нее не выступали цельные, объединенные в своих силах нации. Но как скоро это совершилось, Венеция могла поддержать свое верховенство в том только случае, если бы ей удалось стать во главе объединенной Италии и привлечь к своей торговой политике всю итальянскую нацию. Иначе никакая торговая политика, как бы ни была она остроумна, не в состоянии была поддержать торговое преобладание отдельного города среди объединенных наций.

Из примера Венеции, на основании которого в такое время, как наше, хотят извлечь доказательство против торговой политики ограничений, нельзя вывести другого заключения, как только то, что один город, или маленькое государство, среди великих держав не может вводить или поддерживать с успехом эту систему и что государство, достигшее мануфактурного и торгового верховенства при помощи ограничений, раз оно достигло своей цели, возвращается снова с успехом к принципу свободы торговли.

В этом случае, как и во всех спорах о свободе международной торговли, мы встречаемся с употреблением слова «свобода», которое дает повод к смешению понятий, бывшему уже причиной великих заблуждений. О свободе торговли рассуждают как о религиозной или гражданской свободе. Друзья и подвижники свободы вообще считают себя обязанными защищать свободу во всех ее формах, таким образом, и свобода торговли приобрела популярность, причем не обращается внимания на различие, существующее между свободой внутренней торговли и свободой торговли внешней, между тем как та и другая по своей сущности и по результатам совершенно различны. Так, ограничения внутренней торговли только в редких случаях совпадают с индивидуальной свободой граждан, между тем как во внешней торговле высочайшая степень индивидуальной свободы может существовать рядом с очень значительными ограничениями. Возможно даже, что следствием высочайшей степени свободы внешней торговли будет национальное порабощение, как это мы покажем позднее на примере Польши. В этом смысле говорит уже Монтескье: «В странах свободы негоциант встречает бесчисленные стеснения, и нигде он не бывает менее стеснен законами, как в странах порабощенных»[41]41
  Montesquieu.Espris des lois. Liv. XX. Ch. XII.


[Закрыть].

Глава II
Ганзейцы

Достигнув господства в Италии, гений промышленности, торговли и свободы, перешагнув Альпы, прошел Германию и воздвиг себе новый трон на берегах Северного моря. Уже Генрих I, отец освободителя итальянских муниципалитетов, заботился об основании новых и о расширении старых городов, которые основались уже отчасти в местах прежних римских колоний и императорских домен.

Подобно последующим королям Франции и Англии, он и его преемники видели в городах надежный противовес аристократии, богатый источник государственных доходов и новое средство для защиты страны. Вследствие торговых сношений с итальянцами и своих свободных установлений эти города скоро достигли высокой степени благосостояния и цивилизации. Развитие общественной жизни вызвало успехи в искусствах и промышленности и стремление выдвинуться богатством и предприятиями, в то же время материальное богатство имело своим последствием стремление к образованию и улучшению политического положения.

Сильные юношеской свободой и цветущей промышленностью, но теснимые разбойниками с суши и с моря, северонемецкие города скоро почувствовали необходимость в тесном объединении для своей защиты и обеспечения. С этой целью Гамбург и Любек в 1241 г. заключили союз, который еще в течение того же столетия соединил все сколько-нибудь значительные города, в числе восьмидесяти пяти, на берегах Северного и Балтийского морей, Одера и Эльбы, Везера и Рейна. Эта конфедерация получила название Ганза – слово нижненемецкое и обозначает союз.

Скоро почувствовав, какими успехами может быть обязана частная промышленность объединению сил, Ганза не замедлила создать и развить торговую политику, приведшую к такому благосостоянию, которое до сих пор не имело себе примера. Убедившись, что тот, кто желает создать и упрочить обширную морскую торговлю, должен владеть средствами для ее защиты, ганзейцы создали могущественный военный флот; поняв, что морское могущество страны усиливается или ослабляется в зависимости от ее торгового мореходства и развития рыбного промысла, они издали закон, на основании которого ганзейские богатства должны были перевозиться лишь на ганзейских кораблях, и позаботились о широком развитии рыбных морских промыслов. Английский навигационный акт создан по образцу ганзейского, для которого в свою очередь служил образцом венецианский[42]42
  Anderson. Origin of commerce. Part. 1. Р. 46.


[Закрыть].

Англия в этом случае следовала примеру тех, кому до нее принадлежало морское верховенство. Даже во время Долгого парламента предложение об издании навигационного акта было не менее как новостью. Адам Смит при обсуждении этой меры[43]43
  Smith. Wealth of Nations. Book IV. Ch. 2.


[Закрыть], по-видимому, не знал или хотел умолчать о том, то еще за несколько веков было уже сделано несколько попыток ввести подобного рода ограничения. Предложенные парламентом 1461 г., они были отвергнуты Генрихом VI; предложенные Иаковом I, они снова затем были отвергнуты парламентом 1622 г.[44]44
  Hume. Geschichte von England. IV. 'I heil. Cap. XXI. S. 330.


[Закрыть]; но еще задолго до этих двух предложений (1381) они были на самом деле введены Ричардом II, но скоро снова были оставлены без последствий и забыты. Очевидно, страна тогда не была еще готова к принятию такой меры. Навигационные акты, как вообще протекционные таможенные меры, настолько естественны для наций, которые предчувствуют свое будущее торговое и промышленное величие, что не успели Соединенные Штаты Северной Америки отстоять свою независимость, как по предложению Мадисона ввели уже у себя ограничения в мореплавании и даже, как увидим из одной последующей главы, гораздо с большим успехом, нежели Англия за полтора века перед тем.

Северные князья, побуждаемые выгодами, которые им обещала торговля с ганзейцами, давая случай не только сбывать избыток продуктов своей страны и обменивать их на фабрикаты несравненно высшего достоинства, нежели те, которые давала собственная страна, но и пополнять свое казначейство посредством ввозных и отпускных пошлин[45]45
  Доходы английских королей в эту эпоху были значительнее с отпускных товаров, нежели с привозных. Свобода отпуска и ограничение ввоза, в особенности обработанных произведений, предполагает уже известное развитие промышленности и просвещенную государственную администрацию. Правительства и народы Севера стояли в то время на той же примерно ступени культуры и государственных знаний, на какой в наши дни находится Высокая Порта. Известно, что султан недавно заключил торговые договоры, на основании которых он обязался облагать при вывозе сырые материалы и фабрикаты не выше 14 %, при ввозе же – не выше 5 %. Там, следовательно, является в полном расцвете таможенная система, которая главным образом имеет в виду государственные доходы. Государственные люди и писатели, следующие такой системе или защищающие ее, должны поэтому отправиться в Турцию, где они будут стоять на высоте эпохи.


[Закрыть] и приучить к трудолюбию своих подданных, преданных праздности, пьянству и раздорам, – князья эти считали за счастье для себя, что ганзейцы основали у них конторы, и потому они поощряли их привилегиями и оказывали покровительство всякого рода. Прежде всего заявили себя с этой стороны английские короли.

«Английская торговля, – говорит Юм, – была прежде вся в руках чужеземцев, и преимущественно Эстерлингов[46]46
  Эстерлингами, или восточными купцами, назывались тогда ганзейцы в противоположность западным, или бельгийцам и голландцам; отсюда также слово «стерлинг», или «фунт стерлингов», – сокращение слова «Эстерлинг», так как все обращавшиеся в то время в Англии деньги были ганзейскими.


[Закрыть], которым Генрих III дал корпоративное устройство, предоставил им привилегии и освободил от ограничения и ввозных пошлин, которым были подчинены другие иностранные купцы. Англичане в то время были так неопытны в торговле, что со времени Эдуарда II ганзейцы, известные под именем “купцов Стального двора”, захватили в свои руки монополию всей отпускной торговли королевства. А так как они при этом пользовались только своими собственными кораблями, то и английское мореходства находилось в самом жалком положении»[47]47
  Hume. Geschichte von England. Cap. XXXV.


[Закрыть].

Затем некоторые из немецких купцов именно из Кельна, которые задолго перед тем установили торговые связи с англичанами, основали в 1250 г. по предложению короля в столице Лондоне под названием Стальной двор знаменитую контору, которая оказывала большое влияние на развитие английской культуры и промышленности и которая затем скоро возбудила такую страшную национальную зависть и в течение 375 лет, протекших со времени возникновения и до ее уничтожения, была причиной столь частых и сильных споров.

Англия в то время для ганзейцев была тем же, чем впоследствии Польша для голландцев или Германия для англичан; она доставляла им шерсть, олово, кожи, масло и другие продукты горных промыслов и земледелия, получая от них мануфактурные товары. Сырые материалы, которые ганзейцы покупали в Англии и в других сев ерных государств ах, перевозились ими в контору, основанную ими в Брюгге (1252), и здесь обменивались на бельгийские сукно и мануфактурные товары и на идущие из Италии восточные продукты и фабрикаты, которые затем снова следовали во все страны, расположенные по берегам Северного моря.

Третья контора, основанная в 1272 г. в России, в Новгороде, выменивала меха, лен, коноплю и другие сырые материалы на мануфактурные товары.

Для четвертой конторы, учрежденной в 1278 г. в Бергене, в Норвегии, предметами занятий служили рыбная ловля и торговля ворванью и рыбой[48]48
  Sartorius. Geschichte des Hansa.


[Закрыть].

Опыт всех стран и времен показывает, что народы, находящиеся в положении варварства, извлекают неисчислимые выгоды из неограниченной свободы торговли, вследствие которой они, отпуская продукты скотоводства, звероловных, лесных и земледельческих промыслов, вообще сырые материалы всякого рода, получают взамен их более совершенную одежду, домашнюю утварь, машины, сельскохозяйственные орудия и главное средство обмена – благородные металлы, – вначале все это их привлекает. Этот опыт показывает также, что чем более народы делают успехов в промышленности и культуре, тем более уменьшается их благосклонное отношение к торговле подобного рода, и что наконец они доходят до того, что считают такую торговлю вредной и видят в ней препятствие своим дальнейшим успехам. То же самое случилось и с торговлей англичан с ганзейцами. Едва успело истечь столетие со времени учреждения Стального двора, как Эдуард III пришел к мысли, что нация могла бы обратиться к чему-либо более полезному и выгодному для нее, чем вывоз необработанной шерсти и ввоз сукна. Он начал привлекать в свою страну разными льготами суконных мастеров из Фландрии, и после того как значительное число их начало свои действия в стране, он запретил одеваться в чужеземное сукно[49]49
  11 Edward III. Ch. V.


[Закрыть].

Рядом с мудрыми мерами этого короля нужно отметить бессмысленное поведение других правительств, как это нередко случается в истории промышленности. В то время как прежние правительства Фландрии и Брабанта делали все возможное для того, чтобы привести промышленность своей страны в цветущее состояние, позднейшие сделали все, чтобы возбудить недовольство негоциантов и промышленников и толкнуть их на путь эмиграции[50]50
  Rymer’s Foed. P. 496. De Witte. Interest of Holland. P. 45.


[Закрыть].

В 1413 г. шерстяная промышленность сделала в Англии уже настолько значительные успехи, что Юм мог сказать об этом периоде следующее: «Сильная зависть к иностранным купцам господствовала в это время – и масса препятствий полагалась на пути иностранной торговли; так, например, они обязаны были все деньги, вырученные ими за ввезенные продукты, употребить на покупку товаров туземного производства»[51]51
  Hume. History of England. Ch. XXV.


[Закрыть].

Во время Эдуарда IV эта зависть достигла такой степени, что ввоз чужеземного сукна, так же как и ввоз других предметов, был совершенно воспрещен.

Хотя король впоследствии и принужден был ганзейцами к восстановлению их прежних привилегий, однако, по-видимому, английское шерстяное фабричное производство вследствие этого сделало значительные успехи; ибо Юм о времени Генриха VII, который царствовал полстолетия спустя после Генриха IV, делает следующее замечание:

«Успехи в промышленности и искусствах гораздо действительнее строгих законов ограничивают привычку дворянства держать большое число прислуги. Вместо того чтобы соперничать друг с другом числом и храбростью своих слуг, дворянство теперь стремится к другого рода соревнованию, которое более отвечает духу цивилизованной эпохи; теперь каждый старается отличиться перед другим богатством дома, изяществом экипажей, роскошью обстановки. Так как народ теперь не мог уже предаваться праздности на службе у начальников и господ, то он принужден был изучать различные ремесла, чтобы быть полезным себе и государству. С другой стороны, были изданы законы, препятствовавшие вывозу благородных металлов как в монете, так и в слитках. Чтобы однако эти законы не оказались недействительными, иностранным купцам вновь вменено было в обязанность на всю сумму, вырученную за привезенные товары, покупать туземных»[52]52
  Hume. Ch. XXVI.


[Закрыть].

При Генрихе VIII уже в Лондоне вследствие постоянного пребывания большого числа иностранных фабрикантов все съестные припасы значительно возвысились в цене – верный признак больших выгод, которыми пользовалось туземное сельское хозяйство вследствие развития внутренней мануфактурной промышленности.

Король, не понимая истинных причин и последствий подобного явления, дал веру английским промышленникам, которые жаловались на иностранных, еще далеко превосходивших их деловитостью, прилежанием и бережливостью, и издал постановление об изгнании пятнадцати тысяч бельгийских фабрикантов, «так как благодаря им возвысились в цене все жизненные припасы и можно опасаться в стране голода».

Чтобы уничтожить вред до корня, были тотчас же изданы законы, ограничивающие роскошь, уставы о ношении платья, таксы на жизненные припасы и на поденную плату. Такая политика, естественно, получила полное одобрение со стороны ганзейцев, которые с той же готовностью, какую оказывали они всем прежним благоволившим к ним королям Англии и какую в наши дни англичане оказывали португальским королям, предоставили в распоряжение Генриха VIII свои военные корабли. В течение всего этого царствования торговля ганзейцев с Англией велась еще очень оживленно. В их руках еще были корабли и деньги, и они с таким же искусством, как в наши дни англичане, сумели обеспечить себе влияние на те народы и правительства, которые не понимали своих национальных интересов. Только их доказательства имели совсем другое основание, нежели у современных торговых монополистов. Ганзейцы основывали на трактатах свое право снабжать чужие страны фабричными изделиями и принадлежащем им с незапамятных времен праве собственности, между тем как современные нам англичане желают основать свое право на теории, которую создал один из их таможенных чиновников. Они желают во имя мнимой науки приобрести то, чего ганзейцы требовали во имя трактатов и права.

Во время правления Эдуарда VI тайный совет нашел предлог для отнятия привилегий у купцов Штальгофа: «Ганзейцы делали сильные возражения против этого нововведения. Однако тайный совет настоял на своем решении, и благодетельные для нации результаты не замедлили обнаружиться. Английские купцы, как туземцы, вследствие их отношений пользовались решительными выгодами пред иностранцами при закупке сукна, шерсти и других товаров – выгодами, которые до сих пор не казались им достаточными для того, чтобы вступить в конкуренцию с такой богатой компанией. Но с того времени, как все иностранные купцы были подчинены одинаковым ограничениям, англичане почувствовали в себе достаточно энергии для торговых предприятий, и дух предприимчивости тотчас возбудился во всем королевстве»[53]53
  Hume. Ch. XXXV.


[Закрыть].

После того как ганзейцы в течение нескольких лет были совершенно вытеснены с рынка, на котором они неограниченно господствовали в течение трех столетий, подобно тому, как в наше время англичане господствуют на рынках Америки и Германии, по предложению германского императора все их старые привилегии были снова восстановлены королевой Марией[54]54
  Hume. Ch. XXVII. Heylen. P. 180. Hayward. p. 224.


[Закрыть].

Но радость их на этот раз была непродолжительна. «Стремясь не только сохранить эти привилегии, но и расширить их, они в начале царствования королевы Елизаветы выразили сильные сетования на то отношение к ним, какое существовало во время Эдуарда и Марии. Королева благоразумно ответила им, что она не в силах ничего изменить, но охотно желала бы предоставить им те самые привилегии и льготы, которыми они уже пользуются. Этот ответ их однако ничуть не удовлетворил. Через несколько времени торговля им была снова воспрещена к великой выгоде английских купцов, которые ждали лишь случая показать, что они в состоянии сделать; они взяли в свои руки всю отпускную торговлю, и их усилия увенчались полным успехом; они разделились на два класса – живущих в стране и путешествующих купцов; первые занимались торговлей дома, вторые пытали счастья в чужих городах и странах, торгуя сукном и другими английскими товарами. Этот успех возбудил такую зависть в ганзейцах, что они не пренебрегали никакими средствами для того, чтобы в других странах подорвать доверие к английским купцам. Они добились императорского эдикта, которым воспрещалась английским купцам всякая торговля внутри германской империи. Королева прибегла к репрессиям против указанного эдикта и приказала задержать шестьдесят ганзейских кораблей, на которых они вместе с испанцами вели контрабандную торговлю. Сначала однако она имела в виду лишь склонить ганзейцев к миролюбивому соглашению. Но, получив известие, что в Любеке собрано ганзейское собрание для обсуждения мер, которыми могла бы быть стеснена торговля англичан, она приказала эти корабли с их грузом конфисковать; только два их них были освобождены и посланы в Любек с сообщением, что королева питает глубокое презрение к Ганзе, ее договорам и мерам»[55]55
  Lives et the Admirals. Vol. I, p. 410.


[Закрыть].

Так обошлась Елизавета с теми купцами, которые ссужали ее отца и столь многих королей Англии своими кораблями для их сражений, за которыми ухаживали все монархи Европы, которые в течение нескольких веков относились к королям Дании и Швеции, как к своим вассалам, возводя их на трон и низлагая по своему желанию, колонизировали все страны по юго-восточному берегу Балтийского моря, насадили там цивилизацию и освободили все моря от пиратов, которые еще незадолго перед тем с мечом в руках принудили одного из королей Англии признать их привилегии, которым не однажды английские короли отдавали в залог под займы свою корону и которые однажды свое бесчеловечие и дерзость по отношению к Англии довели до того, что умертвили сто английских рыбаков, осмелившихся приблизиться к их рыбным промыслам. Хотя ганзейцы имели достаточно еще сил, чтобы отомстить английской королеве, но прежнее мужество, замечательный дух предприимчивости, сила, воспитанная свободой и общей деятельностью, уже исчезли. Они все более и более слабели, пока наконец их союз не был разрушен формально в 1630 г., после чего они начали выпрашивать при всех дворах Европы привилегий для ввозной торговли, но должны были удалиться отовсюду с позором.