Текст книги "Возвращение в Сокольники"

Глава вторая
РАЗГОН

Может быть, впервые за долгие годы совместной работы Турецкий видел, что Меркулов был разъярен не на шутку. И не изображал, не делал вида, как порой заставляла необходимость, а был действительно взбешен. Очень неприятное оказалось зрелище. Особенно когда причиной подобной реакции являешься ты сам.

Но, надо отдать должное, Костя все-таки старался сдерживать себя. Говорил негромко и раздельно. Грязнов, сидевший сбоку его стола, старательно рассматривал свои ногти. Будто маникюром собирался заняться. После того, разумеется, как Костя выдаст все, что сможет. В том, что главное еще впереди, можно было не сомневаться: крупные Костины кулаки с побелевшими от напряжения костяшками пальцев подрагивали на столе, и моментами казалось, что Меркулов сейчас вскочит и кинется на Турецкого, стоявшего перед его столом навытяжку.

Грязнов поморщился, он подумал, что зря Саня демонстрирует этакую воинскую послушность, хотя на самом деле наверняка думает иначе, о чем не может не догадываться мудрый Костя. И оттого еще больше ярится. Вот же чертовы характеры!…

– Итак, Александр Борисович, ты все-таки полез в этот подвал. Объясни зачем?

Турецкий молчал, отсутствующим взглядом скользя по меркуловскому лицу.

– Ты великолепно знал, что после того полнейшего провала, когда городская прокуратура продемонстрировала свое абсолютное ничтожество и неумение работать, дело против руководителя «Стрельца» было закрыто, а все материалы отправлены в архив. Навечно! Так? Отвечай, пожалуйста, сделай мне такое одолжение.

– Я отвечу, – неожиданно скучным голосом сказал Турецкий. – Только оставь и ты, пожалуйста, свой просительный тон.

Грязнов даже крякнул. Ну Санька наглец! Всему же есть предел.

– Хорошо, – вдруг согласился Меркулов. – Сядь и говори. А мы с Вячеславом послушаем. Нам, видишь ли, интересно знать, за что, за какие грехи, ты нас с ним таким мерзким образом подставил? Именно подставил!

– Я надеюсь, – опустив голову, сказал Турецкий, – что тебе, Константин Дмитриевич, про Славку не говорю, я ему все-таки кое-что объяснил, известно, как закрыли – а главным образом почему – дело «Стрельца»? Вопрос, понимаю, риторический. Ответа я не прошу, но хочу, чтобы ты спокойно выслушал и мою точку зрения. А она следующая. Но для отработки версии требуется некоторый экскурс в глубь вопроса. Если нет возражений.

Меркулов с сомнением посмотрел на Грязнова, продолжавшего изучать собственные ногти, хмыкнул и, как бы в раздумье, качнул головой из стороны в сторону,

– Ладно, – сказал сухо. – Я готов еще раз тебя выслушать. Но только без лирики. И без пафоса. Не надо там… честь, совесть… слышали!

– Только по делу, – возразил Турецкий.

Меркулов кивнул.

– История вопроса восходит к временам известной аферы с восемьюстами миллионами долларов. По нынешним временам и сумма-то некрупная, но на объективный взгляд она была поводом, или последней каплей, которая переполнила чащу наших «героев» в кавычках, то есть бывшего генерала КГБ Остапенко и банкира Кармокова, некогда, подчеркиваю, неразлучных друзей…

– Нет, – брезгливо взглянул в сторону Грязнова Костя, – он просто не может уже без дурацких своих «красивостей». Тоже в кавычках!

Турецкий улыбнулся:

– Чтобы не затягивать предыстории, я просто процитировал одну строчку из статьи Евгения Арбузова. Ныне покойного.

– Ладно, извини, – буркнул Меркулов. – Но все-таки сделай милость, постарайся…

– Он постарается, – серьезно сказал Грязнов. А Костя прикрыл ладонью лицо.

– Итак, деньги, – без тени уже улыбки продолжил Турецкий. – Напомню просто, что во времена оны Остапенко сумел подмять под себя несколько охранных агентств. Среди них был и известный ныне «Стрелец-98», который возглавлял Вадим Баранов, бывший, кстати, губоповец, ставший затем первым заместителем Остапенко. Но во время известной ссоры, которую с достаточной осведомленностью описал в своем очерке Евгений Арбузов в газете «Московский наблюдатель», Баранов разорвал свои отношения с Остапенко и, по сути, возглавил службу безопасности в банке Кармокова.

– Ну это нам уже известно, – поторопил Меркулов.

– Я знаю. Но мы же сейчас говорим о версии. Так наберитесь терпения и выслушайте хотя бы до конца!

– По-моему, он прав, – буркнул Грязнов.

– Валяй, – махнул вялой ладонью Меркулов.

– Дальше, как вы, возможно, помните, было предотвращено покушение на Кармокова, и в перестрелке «стрельцов» с киллерами те двое были убиты. Опознаны как активные персонажи из измайловской оргпреступной группировки, по некоторым сведениям находящейся «под рукой» бывшего генерала Остапенко. Сведения – тоже из материала Арбузова.

– Но это еще не доказательства! А предположения – не факт! – Меркулов назидательно поднял указательный палец.

– Согласен, – смиренно отозвался Турецкий. – Идем дальше. Однако подозрения упали-таки именно на Остапенко. Писал-то ведь об этой криминальной связи не один Арбузов. Но когда пошел уже поток публикаций – и о прошлом генерала Остапенко, и о его настоящем, причем фактура появилась неизвестно откуда, хотя у меня на этот счет есть свое твердое мнение, вот тогда… Прошу заметить, не МУР и даже не Следственный комитет ГУВД дает команду, а просто какой-то там капитан из ДПС на Варшавке по собственной инициативе останавливает «ауди» с мигалкой на крыше, принадлежащую Баранову и с самим хозяином «Стрельца» за рулем, и с ходу обнаруживает под водительским сиденьем два незарегистрированных пистолета иностранного производства, патроны к ним, а также целых четыре дозы чистейшего героина в расфасовке – для продажи, естественно, так надо понимать. Потому что больше тому заниматься нечем. Вячеслав, ведь знакомый стиль! Погоди, реакция мне твоя не нужна. Идем дальше. Баранов задержан и препровожден сразу в Бутырки. Следствие поручено Генке Потапчуку – из межрайонной прокуратуры Южного административного округа. Я отмечаю только главные пункты. Баранов быстро «колется» и выдает Потапчуку сногсшибательный материал на Остапенко. С указанием ряда его прежних акций и, соответственно, перечислением действующих лиц. Дело тут же забирает к себе Следственный комитет. Через неделю при неясных до сих пор обстоятельствах исчезает Гена Потапчук. Просто вышел из дома, а на работу не явился. Это случилось прошлой осенью. Потом пришла зима, снег выпал. Короче – висяк. Еще неделю спустя неожиданно, по указанию свыше, прекращается дело Баранова как явно сфабрикованное неизвестными лицами с неизвестной целью. Я ничего не путаю?

– Ну-ну… – буркнул хмурый Меркулов.

– Баранов освобожден. Сообщает своему адвокату, что прямо с Новослободской едет к себе в Теплый Стан, домой, отказываясь даже от адвокатской машины. А утром следующего дня его изуродованный труп находят недалеко от Митинского кладбища, то есть в противоположной стороне, на свалке. Даже до кладбища не донесли, мерзавцы. Извините за излишнюю эмоцию. Итак, дело закрыто, Потапчук исчез, Баранов убит. Ты, Костя, понимая, видимо, абсурдность происходящего, поручил мне просмотреть материалы расследования – в порядке надзора. Для пополнения информации я тайно встречаюсь с журналистом Арбузовым. Беседую. Два дня спустя Евгения убивает киллер. Двумя выстрелами – оба в голову. В подъезде. Убийца, разумеется, как обычно, не найден. Оружие засвечено в Чечне. И это – все. Далее… Не волнуйтесь, я кончаю. По твоему же приказу, Костя, я передаю десять томов материалов Ване Колосову, из нашего управления. А сам улетаю в Челябинск – расследовать причины губернаторского скандала, а заодно, извини, производить «разводку», с которой бы справился любой Славкин опер. А возвратившись «со щитом», как говорится, узнаю, что Ваня Колосов тоже убит. Точнее, сбит неизвестной машиной, которая была угнана, а затем брошена в трех кварталах дальше. Типичная «заказуха». Но самое странное – все вроде бы горюют о потерях, но ни одна сука не удивляется! Почему? Вот и я задался этим вопросом. И на поминках Вани сказал одному-другому газетчику, что я готов угадать «заказчика». И назвал Остапенко. На него, мол, у Кармокова есть очень серьезный компромат, который банкир хранит у себя за семью замками. Арбузов одно время даже как-то близок был с банкиром, навещал, отдыхали вместе. Он видел материалы и вот – убит. Колосов только прикоснулся к ним – и его нет тоже. Короче, с тех пор я все ждал. И вот наконец сработало!

– И это ты называешь версией? – сухо спросил Меркулов.

– Да уж что есть… Я понимаю, Константин Дмитриевич, что, отстраняя меня от этого дела, ты просто спас тогда мою голову. Но, прости, не совесть. Извини, вырвалось.

– Ты вот спросил по ходу выступления: не путаешь ли ты чего? Так я хочу ответить: путаешь. Не знаю, сознательно или по забывчивости. Вадима Баранова, между прочим, освободили не по «чьему-то», как ты говоришь, указанию свыше, а по той простой причине, что он полностью и категорически отказался от своих прежних показаний! Не помню, возможно, я тебе не говорил, что нашего генерального вызывали чуть ли не в президентскую администрацию и там объясняли, чем занимается у нас прокуратура и как она вышибает нужные ей сведения из подследственных!

– Минуточку! – Турецкий предупреждающе вскинул руку. – Это у нас что, первый случай такой?

– Чего, вышибания?

– Не-а, рассмотрения «вопроса» в администрации самого господина президента?

– Hе изображай идиота, Саня, – устало отмахнулся Меркулов. – Все-то ты прекрасно понимаешь…

– Да, я понимаю. Больше того, я знаю сам, как это все делается. Как без всякого принуждения даются показания, а потом от них так же легко отказываются. И наоборот бывает – когда действительно вышибают, а у бедняги подозреваемого отказ – единственная возможность уцелеть. А кроме того, мы со Славкой прекрасно знали Генку Потапчука, так что не надо мне лапшу… на уши… гражданин начальник. А, кстати, где сейчас те десять томов с материалами?

Меркулов не ответил, лишь отмахнулся от Турецкого, как от назойливой мухи.

– Ну предположим… – сказал он. – Только предположим, что в тебе здравый смысл пересилило довольно эфемерное понятие какой-то там совести… Да погоди ты! – крикнул с гневом. – Сам полез в этот чертов подвал! Так то ж ты собственной шкурой рисковал! А почему же ты другого человека потянул с собой?! Почему ты позволил себе рисковать его жизнью?! Что я должен говорить его жене и детям?

– Если ты думаешь, что я использовал Василь Васильича втемную, ты глубоко ошибаешься. Он знает суть. Подробности же оперативнику совсем не нужны. И он действовал верно. Просто нам обоим не повезло – в разной степени. Меня легко задело, а ему, к сожалению, досталось. Да чего ты на меня навалился? Славка был там, видел, может подтвердить. Никто нарочно под пули не лез. Просто мы столкнулись с настоящими профессионалами. Это не бандиты. Это – профи. А они служат у Остапенко. Судя по следам в подвале, один из них был ранен. Не знаю, мной или Василь Васильичем. Убежал. Вот и надо устроить проверку кадрового состава «Центуриона». Или опять руки коротки?

– Послушай, Александр Борисович, а что это ты все нарываешься? – уже грозно спросил Меркулов. – Тебе мало, что по твоей дурной затее человек в госпитале помирает?

– Ну, положим, не помирает. Мы звонили вон со Славкой. Положение стабильно тяжелое. Но ведь стабильное же! А чего ж ты хочешь, если человек столько крови потерял? Я на него весь свой коньяк извел. Даже самому ни капли не досталось…

– Убитого опознали, – сказал вдруг Грязнов. – Я просто не успел вам сказать, позвонили мне перед самым-самым. – Вячеслав показал на дверь кабинета Кости. – Проходит он у нас по картотеке, Захар Ершов, кличка Слесарь. Профессиональное погоняло, дополнительных объяснений, думаю, не требует. Измайловский опять же. Две ходки, обе по сто шестьдесят первой, пункт третий. Профессиональный грабитель.

Меркулов как будто немного остыл, но, взглянув на Турецкого, снова налился кровью.

– Ну скажи мне, кто тебе разрешил заниматься этой проклятой самодеятельностью?! У тебя есть на это санкция?!

– Есть.

– Кто тебе ее подписал? Ну?

– Ты, Константин Дмитриевич.

– Я-а-а?! Нет, это уж слишком! Вячеслав! – Он умоляюще уставился на Грязнова. – Ну хоть ты объясни ему, как называется то, что он натворил! Это же… Нет, я просто не нахожу слов! Ты понимаешь, этот сукин сын уже использует меня! Подсовывает какие-то свои бумажки! А ведь я не помню, честное слово, чтоб подписывал подобное постановление… Саня, ну что ты творишь? Опомнись! Ты же не знаешь этих мерзавцев!

– Это я?! – изумился Турецкий.

– Да, ты. И я сейчас это окончательно понял. Все, разговор окончен. Баранов сам отказался от своих показаний против «Центуриона» и, стало быть, против Остапенко. Все материалы отправлены в архив. Генеральный дал категорическое указание любые следственные действия в отношении указанных лиц прекратить. Не мешать им спокойно работать…

– …и дальше убивать людей, – в тон ему продолжил Турецкий.

– И… Что ты сказал? – нахмурился Меркулов.

– Я сказал, что весьма сожалею о безвинно пролитой крови Василь Васильича. Но сейчас, увы, апрель. Нехороший для него месяц.

– Не понимаю, при чем здесь апрель?

Грязнов хмыкнул. Меркулов недоверчиво посмотрел на него, а Вячеслав кивком головы отослал его взгляд к Турецкому: мол, ты его послушай, а я-то давно в курсе.

– Он мне вчера ночью сам об этом сообщил. Апрель, говорил, какой-то несчастливый месяц у него. В позапрошлом году чуть не убило осколком мины под Старыми Атагами. В прошлом – микроинфаркт схлопотал.

– Да, не везет мужику, – вздохнул и Грязнов. – И нынче опять в апреле. Немалого труда стоило отстоять его… Сами знаете, майор, всю жизнь складывалось так, что в последний момент то чепэ какое-нибудь, то еще… Ну а теперь – дай бог, чтоб оклемался. Безо всяких возражений – сразу на пенсию. Жалко, конечно, мог бы поработать, молодняку подсказать…

– Видишь, что ты и тут натворил? – Меркулов осуждающе посмотрел на Турецкого,

– Вижу… – Турецкий сморщил нос. – Вон и в Нигерии очередной переворот. И в Венесуэле опять беспорядки…

– Ну при чем здесь это?! – прямо-таки взвился Меркулов. – Зачем ты нарочно меня злишь?! Сколько, наконец, можно?!

– А сколько можно наши повседневные оперативные заботы и некоторые проколы – да, и без них не бывает! – возводить черт-те в какую степень? – в том же, довольно резком, тоне ответил Турецкий. – Это наша мужская работа, которой я в конечном счете горжусь! А кому не нравится, кто считает ее слишком опасной для себя, пусть идет и подметает улицы! Метла – тоже кое для кого достойное оружие!

– Нет, ты понял, Вячеслав, куда он меня посылает? Куда он нас с тобой, да?

– Демагог! Не передергивай… Взял, понимаешь, манеру… – огрызнулся Турецкий.

– Ну все! – Меркулов резко шлепнул ладонью по столу. – Приказываю. Если желаешь, будет в письменном виде.

– Желаю.

– Будет!

– Не пугай!

– Ладно, тогда объясни вот нам, дуракам, зачем ты затеял эту свою провокацию, в результате которой пострадал человек?

– Именно для вас и объясняю! – запальчиво вскочил Турецкий.

Меркулов с Грязновым переглянулись и… не сдержали улыбок.

– Валяй, – подначил Грязнов.

А Турецкий вдруг словно потерял всякий интерес к предмету жаркого спора. Он посмотрел на лучших своих друзей, которые так ничего и не поняли. Хуже – и не собирались понимать. Потому что, хочешь ты или не хочешь, главным для них обоих все-таки оставалась карьера, будь она проклята… Высокие посты, широкие погоны. Нет, конечно, ничего отвратительного в их позиции не было, такова жизнь, в конце концов. Однажды человеку надоедает воевать и повсюду с пеной у рта доказывать свою правоту, и он как бы стихает. Отмахивается и говорит самому себе: какая разница? Ну станет по-моему, а что это изменит в целом? Да ничего. Зачем же ломать копья? Заводить недругов? Делать из друзей собственных же противников? Не хватит ли? И вдруг осознает, что хватит. Ибо жизнь и без того так коротка, что многих удовольствий ты лишаешь себя сам – по определению. Любимое выражение молодых политиков…

Ну что им объяснять, если они до сих пор сами не захотели ничего понять?… Или, может, в самом деле послать все к черту?…

– Я попробую, – тихо сказал он. – Но, если можно, в последний раз!

– Вот-вот, попробуй. – Словно успокаивая его, Меркулов пожестикулировал ладонью. – Да, Вячеслав?

Грязнов кивнул.

– Никакого компромата у Кармокова на Остапенко не имеется. Или, может, он есть, но я лично о нем ничего не знаю. А журналистам я закинул пустую удочку. Они сами приготовили наживку. Я ждал – клюнут или нет? Клюнули! Значит, рыло у Остапенко в ба-альшом пушку! А еще это означает, что ему есть чего бояться. Дверь-то действительно ведет из подвала в хранилище банка, уж ему ли не знать! Потому и Слесаря наняли.

– Получается, что ты спровоцировал их? – спросил Меркулов.

– Нет, я вызвал огонь на себя. И теперь уже они от меня не отстанут. Что и требовалось доказать.

– Типичное мальчишество, – подвел итог Меркулов.

– Ты не прав, Костя. Это – тактика. Раз Остапенко клюнул, значит, документы, компрометирующие его, все-таки есть! Я же сказал журналистам, что Арбузов их лично видел. За что он и поплатился головой.

– Но сейчас это тебе зачем, когда дело раз и навсегда закрыто?

– Оно просто не может быть закрыто, тут ты, Костя, не прав. А вот что бывшие компаньоны старательно обрезают все концы – это видно. Убирают же всех причастных! Всех, кто хоть раз прикоснулся, даже следователей, которые проникли в их тайны.

– Получается, что на очереди – ты! – резко сказал Меркулов.

– Не исключаю. Но думаю, что информация им нужна больше, чем жизнь какого-то там «важняка». На этом я и построил расчет.

– Нет, такой вариант нас с Грязновым не устраивает, – категорически помотал головой Меркулов. – Подтверди, Вячеслав!

Грязнов неопределенно пожал плечами, чем вызвал новую волну раздражения у Кости.

– Ну раз вы оба такие умные, а я у вас, стало быть, отпетый дурак и ретроград, то придется применить силу. Слушай, Турецкий, внимательно. Решение окончательное и больше обсуждению не подлежит. Никакие банки и охранные агентства, никакие самостоятельные дела с сегодняшнего дня тебя, Саня, не касаются. Это – приказ! Но зато у меня есть для тебя достойное и важное дело, которым ты с завтрашнего утра и займешься. Работа, честно говорю, нелегкая и вдобавок – пыльная.

– Это еще что? – пробурчал Турецкий.

– Архив.

– Что-о? Какой архив?

– Наш, Саня. Прекрасное место для досужих размышлений. Завтра с утра зайдешь ко мне и получишь конкретное указание, что надо найти и где примерно. Несколько важных документов и еще кое-что – по мелочевке.

– Ты смеешься? Да мне проще уйти из Генпрокуратуры! – И подумал: а что, чем не повод?

– Ни в коем случае! Кстати, приказ на этот счет ты прочитаешь первым. И еще деталь. Завтра к тебе зайдет практикант. Начинай вводить паренька в курс наших дел. Учи смену.

– Ты решил всерьез похоронить меня? – Турецкий вдруг понял, что его реплика прозвучала весьма двусмысленно, просто Костя не догадывается.

– Напротив! – улыбнулся Меркулов. – Я пытаюсь спасти твою жизнь. Избавить тебя от острой необходимости совершать глупые и опасные поступки. Подтверди, Вячеслав.

И опять Грязнов неопределенно пожал плечами. И собственные ногти стал пристально рассматривать. Манера у него в последнее время, вишь ты, такая появилась. Как у того колхозного председателя из старого анекдота, который во время заседания в райкоме партии, где его «чистили» за непослушание, все какие-то движения ладонями делал. Вот озадаченный секретарь райкома его и спрашивает: чего ты, мол, изображаешь, тут серьезный вопрос, а ты… А я, говорит, никак не пойму, каким же это образом ежики совокупляются? И так иголки, и так… Вот и Вячеслав со своими ногтями…

Не дождался поддержки Меркулов, в который уж раз нахмурился и сурово заметил:

– Между прочим, не ты один у нас такой недоступный! Уже по всем отделам розданы практиканты. Так что принимай молодца. Пока не поздно… Все, свободны… Кстати, – остановил он их уже возле двери, – а где ты вчера весь день был?

– Отсыпался дома, – хмуро ответил Турецкий.

А Грязнов добавил, поняв по-своему:

– Пока мы нынче с Сукромкиным разобрались… Потом подвалы обследовали, криминалист гильзы собирал, следы там всякие, то-се, потом труповозку вызвали, ну ты сам понимаешь, Костя, забот хватало… Да и он тоже. Дырка-то в палец! Так что во второй половине дня только и закончили.

– Понятно. Мог бы доложить! – крикнул вдруг и махнул рукой – иди отсюда!

Грязнов с Турецким вышли.

В приемной Меркулова вместо привычной Клавдии Сергеевны сидела какая-то новая девица. Она с любопытством посмотрела на меркуловских посетителей. Грузный рыжеватый генерал милиции хоть и не старый еще, но какой-то усталый, что ли, и равнодушный. Прошел, даже глаз на нее не кинул. А ведь было на что посмотреть, она-то уж хорошо знала. И второй – о нем успела услышать – высокий, крепкий, сразу видно, но тоже чем-то озабоченный или даже разозленный, этот скользнул по ней почти невидящим взглядом, скривил губы и что-то почти на ухо сказал генералу. Тот громко и презрительно хмыкнул и осуждающе покачал головой. Так и ушли. И не посмотрели. Обидно. Про этого длинного, Турецкого, ей уже сказали, что он еще совсем недавно ни одной симпатичной женщины не пропускал. Такой ловелас! И ведь что поразительно: не отказывали! Это ему-то?! И секретарша, как только что тот генерал, презрительно пожала своими восхитительными, в этом-то она была абсолютно уверена, бархатными плечиками…

– Да, брат, устроил нам Костя разгон, – идя по коридору, сказал наконец Грязнов, подведя этим черту под «беседой» в кабинете заместителя генерального прокурора.

– Нам… скажешь тоже! – фыркнул Турецкий.

– Ну да, ты ж у нас один такой… решительный… А я с ним уже с утра душеспасительный разговор имел. Когда прикрывал тебя. Ни спасибо, ни… Как же, дождешься тут от вас!…

– Ладно, Славка, не рычи. Я сейчас думаю о другом. Никакие Костины потуги закопать окончательно это дело положительного, в смысле желаемого им, результата не дадут. Поздно. Волна уже пошла.

– Да чего ты на него тянешь? Он, что ли, всему причина? Повыше такие вопросы решаются. Ты же сам слышал…

– Это неправильно.

– А кто возражает?

– То-то и оно, Славка, что никто уже не возражает. Прошло время «большого хапка», начинается время «равнодушного молчания».

– Ну а раз сам же и знаешь, так какого же… извини? Совесть, долг! Кончай ты с этой тряхомудией! Никто уже давно никому ничего не должен! И точка. А что люди гибнут, так опять же твои слова – такая наша работа. Всегда было и будет. И нечего воздух зря сотрясать. Tы вот лучше послушай. Я тут одну тачку присмотрел! Ох, Саня, скажу тебе! Ну просто слов нет! До конца этой недели, я думаю, мы ее обязательно хорошо обмоем. Нет возражений? Чтоб широко, по-нашему.

– Еще дожить надо, – вздохнул, думая о своем, Турецкий, чем почти оскорбил друга.

– Да ты чего? – выпучил тот глаза. – Как это – дожить? Тебе ж не велено теперь и шага с Дмитровки ступать! Кончай, Саня, со своими действительно дурацкими экспериментами. Ведь нашпигуют, верь слову, еще как нашпигуют! А тебе это надо? Ты чего себе думаешь, измайловские не знают, кто им в подвале «мочилово» организовал? А если даже и не знают, так умные люди подскажут. А Слесарь, между прочим, был у них в большом авторитете.

– Брось ты, – отмахнулся Турецкий, – волков бояться… знаешь?

– Давай-ка я к тебе своего приставлю, а? Чтоб покатался с тобой, приглядел.

– И не думай! Прогоню. Да и прав у тебя таких нету, если я сам не пожелаю иметь «личку».

– Трудно с тобой, Саня, – поморщился Грязнов. – С Иркой-то как? – спросил после паузы.

– А никак. Живут. Нинка вот звонит. Вечерами. Когда мать куда-нибудь смывается. На концерт, естесьно! А дочка дома одна. Вот ей надоедает уроки делать, она и звонит папуле… Ах, Славка, будь оно все проклято! Ну почему всегда наперекосяк?!

– Не кричи. Ты ж на службе все-таки. А вон какой-то хлопец тебя поджидает. Гляди, уж не практикант ли обещанный? – Грязнов хохотнул и похлопал друга по плечу. – Ладно, Саня, держи хвост морковкой, тогда сам в суп не попадешь. Поеду. Так про обмыв тачки не забудь. Я завтра время уточню. Да, и напоследок, Саня. Ты уж не учи того паренька нашим с тобой глупостям. Хватит, мы с тобой уже динозавры, скоро повымрем. Закон природы. Пока.

И, махнув рукой, он ушел по лестнице вниз.

А Турецкий вдруг подумал: с какой вообще-то стати на сегодняшнем разгоне присутствовал Вячеслав? Зачем его Костя позвал? Для поддержки? Тогда – чьей? Он что же, не уверен был разве в своей правоте? Сомневался в своих действиях? Или, наоборот, не сомневался, но хотел присутствием Славки как бы еще больше усугубить вину его, Турецкого? Черт их всех знает, оба – темнилы порядочные.

Но у каждого – свои личные заботы. Каждый хочет дожить спокойно. Вон Славке сейчас нужнее всего его новый автомобиль. А Косте что? Тишина? Чтоб тот же генеральный на него постоянно собак не спускал? Из-за Турецкого, разумеется. Да и других непослушных хватает, не бельмо же у него на глазу этот Александр Борисович!…

Возле кабинета и вправду разгуливал молоденький и невзрачный паренек.

– Ты, что ли, практикант? – спросил Турецкий, подходя ближе и протягивая ему руку.

– Я, – ответил тот.

– Быстрый ты, смотрю. Звать как?

– Максимом. Максим Петлицын, – поправился он.

– Понятно. Свободен, Максим.

– Не понял?

– Это плохо, что не понял. Ты обязан все схватывать на лету. Иначе какой же ты тогда практикант? Никакой, получается. Свободен – это и значит: свободен. Завтра приходи. Сегодня я не готов принять тебя. Дела у меня сегодня. Ясно?

– Ясно. А завтра когда?

– А ты пойди сейчас на тот этаж, – Турецкий показал пальцем наверх, – найди кабинет заместителя генерального прокурора по следствию Меркулова, зайди в приемную… Там у него секретарша, такая вся из себя, у нее и спроси, когда в нашем доме начинается рабочий день. И приходи завтра, минута в минуту. Понятна диспозиция?

– У вас тут, смотрю, по-военному?

– Ага, в мундирах ходим. И ты тоже будешь ходить. Если вовремя не передумаешь и не сбежишь. Привет.

Турецкий отдал ему честь, повернулся и ушел в свой кабинет, заперев за собой дверь.

Он открыл сейф, из глубины достал фляжку коньяка, отвинтил пробку и, сделав маленький глоток, погонял коньяк во рту, после чего пробку завернул и спрятал фляжку обратно.

Из сейфа же достал свой исписанный блокнот с заметками по делу, которое так долго и безуспешно обсуждали сегодня в кабинете у Кости, уселся за стол и начал неспешно перелистывать свои записи.

Костя прав. Но прав по-своему. Опасно? Да, они теперь разозлены. Их подставили, и они знают, кто это сделал. А «Центурион» – не собранная с бору по сосенке охранная фирма, а целенаправленно созданный исключительно из бывших сотрудников силовых и правоохранительных органов «коллектив единомышленников», это тебе не шарашкина контора. Люди серьезные и злопамятные. Их уже однажды государство крепко кинуло. Поэтому и они церемониться не будут.

А может, это и хорошо? Все закончится одним разом? И не надо больше никакого «робингудства», как выразился Костя. Потом соберутся ребята, примерно можно угадать даже состав присутствующих, так сказать, на тризне. Станут слова говорить – понятно какие. Скоро забудут причину, по которой, собственно, собрались, и начнутся анекдоты, кто-нибудь предложит баб пригласить, чтоб не скучно. И опять станут вспоминать, что покойный был весьма горазд по этой части. Так, со смехом и легкой печалью разъедутся кто куда: одни – к женам под бочок, другие – по девкам, третьи – добавить еще, поскольку обязательно окажется мало. И вся любовь…

Да нет, чушь все! Мысли дурные в голову лезут. Это потому что она, голова, занята не делом, а хрен знает чем. Все, хана! Пора работать. Времени до субботы, до отпущенного срока, вполне достаточно.

Итак, что у нас теперь наметилось?…

Александр Борисович Турецкий углубился в свои записи и обо всем немедленно позабыл. И лишь на миг оторвался, чтобы укорить себя: только последние идиоты думают о собственных поминках.