Текст книги "Цена любви"

– Дарья Андреевна? Это которая?

– Вот, в черной шляпке с вуалью, дамочка с самомнением…

– Тоже одноклассница вашего мужа, если не ошибаюсь?

– На поминках были только одноклассники.

– А почему вы решили, что она этого типа знает?

– Когда он вышел, она встала и тоже вышла в прихожую, а у меня как раз дочка заплакала. Получилось, что и я встала вслед за ней… Ну и когда проходила мимо, услышала, как она его называла по имени. Только не могу припомнить, как именно… Погодите, сейчас попробую… А что, вы думаете, будто Дарья имеет отношение? Глупости! Она в моего мужа была влюблена, как… как старая кошка! Ей уж если кого и убивать, так это меня, а не Колю!

– Она у вас что же, так часто бывала?

– При мне два раза… Но тут бы и одного хватило, чтобы понять… – Марина вновь заговорила снисходительно. – Поймите, женщины, в отличие от мужчин, такие вещи просекают с полувзгляда… А меня она терпеть не могла, хотя вида не подавала… Во всяком случае, Коля в это не верил, отмахивался… Стойте, я вспомнила! Имя у парня странное, потому и вспомнила! Дэн… Она его Дэном назвала… Небось юный любовник этой леди, ничего другого на ум не приходит, уж извините… Сейчас это модно: ей шестьдесят с хвостиком, а ему двадцать… Ох, погодите-ка…

Она снова умолкла, и пауза на этот раз показалась Турецкому напряженной.

– Вот черт… – неожиданно чертыхнулась вдова. – Ведь не зря же мне тогда показалось, что я его где-то видела! Теперь знаю точно: один раз он заходил к мужу в магазин одновременно со мной… И никакой он не Дэн, а обыкновенный Денис!

– Когда это было? – быстро спросил Плетнев.

– Очень давно, наверное, не меньше года назад! Поэтому я и забыла и даже на поминках окончательно не вспомнила, меня Дарья этим своим «Дэном» сбила…

– Вы уверены, что он?

– Уверена! У него подбородок характерный, видите, какая ямка глубокая? А волосы тогда были нормальные, даже длинноватые, это меня тоже сбило… Точно он, не сомневайтесь! Помню, я тогда еще на эту ямку внимание обратила, показалось, что это след от шрама, а он Машеньке языком пощелкал, чем меня удивил… Мужчины редко на таких крошек внимание обращают.

– Больше вы его не видели?

– Нет, ни разу. На это точно он!

– Вы хорошо знали остальных одноклассников мужа, с которыми он дружил?

– Только Павла Сергеевича Чернобровова, он у нас часто бывал. Замечательно простой человек, дружил с Колей, хотя и известный такой, но с нами был всегда запросто… Я не сомневаюсь, что это он мне деньги передал через Константина Дмитриевича, Коля ведь ему тоже в свое время помогал раскручиваться, давал взаймы…

– Большую сумму?

– Я не в курсе, знаю только, что помогал… Уж кто-кто, а Павел Сергеевич тут вовсе ни при чем, поверьте! Он, если не считать Дарьи, больше всех горюет по Николаю… Вот у них – точно дружба, и никто меня не переубедит в том, что Гамза убийца! Ничуть не жалею, что выгнала его с поминок: это ж каким наглецом надо быть, чтобы после всего войти в наш дом!..»

На этом месте запись обрывалась – момент прощания с вдовой Плетнев не зафиксировал. Видимо, больше ничего существенного Марина Мальцева ему не сказала: как профессионалу Александр Борисович Антону доверял целиком и полностью.

Турецкий поднялся и задумчиво побрел обратно на кухню, решив выпить чаю.

Ссора между Гамзой и Мальцевым была, видимо, Меркулову неизвестна. Иначе вряд ли бы он передал Марине те деньги… Константин Дмитриевич говорил о них нынче в «Глории», вот только вдова ошибалась в одном: сумма, и довольно крупная, была вручена Марине действительно Меркуловым, но передал ее вовсе не дирижер, а как раз Гамза… Сложненькая картинка, похоже, вырисовывается… Следует взять на заметку и еще одну деталь: Мальцева сказала, что не знает, все ли деньги, полученные от какого-то доходного дельца, провернутого ее мужем, вложены в китайский цех. Успел ли Николай передать Чжану требуемую сумму…

Что, если вдовушка кривит душой, что, если Мальцев вообще ничего не передавал китайцу, а только собирался и она это знала? И в таком случае получается, что под подозрением Марина Мальцева остается в качестве материально заинтересованного лица… Красотка, намного моложе мужа. А любовь и горе изобразить практически любая женщина может на пять с плюсом. Да еще и обвинить очень кстати рассорившегося с супругом его друга, подставив его под подозрение вместо себя. А если подумать, то и на Дашу успела пусть не подозрение, а тень, но бросить…

Александр Борисович автоматически включил чайник, дождался, пока тот закипит, и, почти не глядя, залил пакетик «Липтона» в своей любимой чашке. Судя по всему, в точности такие же мысли, как сейчас у него, пришли по поводу вдовы и Косте. И скорее всего, Меркулов, не устрой Марина на поминках эту истерику, не прогони она Гамзу, тоже считал бы, что Николай просто-напросто попал под раздачу во время разборки внутри китайской диаспоры… Но ему хорошо известно, так же как, впрочем, и Александру Борисовичу, что убийца в стремлении подстраховать себя от подозрений частенько вместо этого перестраховывается… Не тот ли у нас случай с красавицей вдовушкой?

Информация по «Триаде», предоставленная ему Максом, сводилась к тому, что Чжан был для китайской мафии, обосновавшейся в Москве, действительно весьма полезным, а следовательно, нужным человеком. Подпольные цеха, открытые им, как ни смешно, при всей своей нелегальности лишь прикрывали основную деятельность своего хозяина, отвечавшего перед «Триадой» за судьбу эмигрантов, за их транспортировку, обустройство и в конечном счете за легализацию… Турецкий успел просмотреть раздобытую Максом информацию в целом, без деталей, но и этого ему хватило, чтобы сообразить: у Чжана, столь успешно продвигавшегося внутри мафии, просто обязаны были иметься враги-завистники, которые, как известно, средств не выбирают. Точно так же должны были рассуждать и представители правоохранительных органов, что и определяло направление следствия.

Итак, вопрос и впрямь упирался, во всяком случае на данном этапе, в Марину Мальцеву. Александр Борисович наметил для себя на завтра два момента: прежде всего, надо озаботить Антона тем, чтобы тот точно выяснил, о какой сумме, якобы вложенной в китайцев Николаем, идет речь. Слово «миллион», мелькнувшее во время беседы с ней, могло быть и фигуральным выражением, а могло и скрывать за собой по-настоящему серьезные бабки.

Во-вторых, следовало отработать вплоть до деталей все-таки эту ситуацию с Гамзой, чтобы не оставлять никаких хвостов. В принципе, помимо странного поведения Марины, было еще одно, совсем крохотное сомнение в том, что история сводится к разборкам внутри диаспоры… Турецкий прекрасно знал, насколько осторожный народ китайцы. Чжан, судя по всему, был еще тем типом, опытным и ловким, да и осторожности ему было не занимать. Врагов и завистников своих наверняка не только знал в лицо, но и глаз с них не спускал, заранее разведывая их планы. Между тем, судя по результату, налет на цех оказался для покойного хозяина полнейшей неожиданностью. То, что Чжан мог не учуять столь серьезную опасность, идущую от своих же, для тех, кто понимал, что Восток – дело не только тонкое, но и весьма сложное, выглядит неправдоподобным… Однако, как известно, и на старуху бывает проруха. Так что это соображение можно было принимать во внимание только вкупе с более серьезными основаниями.

Что касается китайской осторожности, уж тут-то Александр Борисович Турецкий прав был точно. Во всяком случае, Чонгли, случайно уцелевшего в бойне на окраине Москвы, это касалось в полной мере… Прежде чем выползти из узенькой, провонявшей мочой щели, в которой он провел, как решил сам юный акробат, самый ужасный день своей жизни, он дождался полуночи: тьма была сейчас его спасением. Под ее покровом, спустя сутки после расстрела и пожара в цехе, паренек, совсем недавно попавший в Россию по каналам, отлаженным Чжаном, взявшим его на первое время к себе на работу, несколько часов подряд незаметной тенью, путаными московскими дворами пробирался в сторону центра.

Вел его исключительно инстинкт, а не знание столичной топографии. Стремление загнанного зверька затеряться в стае… То бишь в толпе. Голод он удовлетворял, по примеру здешних бомжей, роясь тайком и от них тоже в помойках. И несмотря на обуявший его ужас, успевал удивляться, как много совсем хороших и вкусных продуктов выбрасывают русские. Ему повезло даже на почти полную двухлитровую бутылку с минералкой – правда, какой-то разгильдяй оставил ее на скамье попавшегося Чонгли на пути сквера, а не выкинул, например, в урну. Но уж точно – повезло! Ведь жажда, как известно, куда хуже голода.

Двадцатилетний парнишка, выглядящий, правда, как подросток в своей ветровке с капюшоном, собирался добраться таким образом до вполне конкретного места, надеясь, что, стоит ему дошагать до единственного знакомого пока что здесь района, в котором стоит памятник известному русскому поэту, дальше он дорогу найдет. Даже если шагать при этом придется еще трое суток… Но пока что до памятника явно было далеко… Чонгли пристально огляделся и, увидев через неширокую улицу что-то вроде очередного сквера, нерешительно отодвинулся от длинного забора, прижимаясь к которому шел, и перебежал дорогу.

Сердце его колотилось от страха чуть ли не в ушах: Чонгли ни секунды не сомневался в том, что бойню, которой он так счастливо избежал, устроили русские бандиты. И пока они не получили по заслугам от всемогущей «Триады», попадаться на глаза даже случайным прохожим опасно: слишком недалеко он сумел пока что отойти от бывшего цеха, если его углядят бандюки, могут вычислить, что он – единственный, кто спасся от их автоматов и огня… Просто убьют на всякий случай, поскольку других китайцев, кроме Чжана и его работников, в этом районе не было. Хозяин сам об этом говорил, объясняя своим людям, почему им лучше лишний раз не светиться днем на улицах: есть в Москве такие типы, которые всех приезжих не любят…

Впрочем, никто особо и не рвался на прогулки, днем работники отсыпались от ночной смены, а еду им привозил помощник Чжана.

Чонгли в этом отношении был исключением: он-то как раз на прогулки рвался, но у парнишки были на то свои причины. Он даже карту Москвы раздобыл, правда случайно, – валялась, никому не нужная, возле все той же помойки во дворе сгоревшего теперь цеха. Ах, как бы она ему сейчас пригодилась!

А что касается причины, по которой он собирался ею воспользоваться, то и в сквер, увиденный на другой стороне улицы, привела его она же.

Углубившись в мокрый от моросящего дождя кустарник, Чонгли опустил обе руки в карманы, и на его бледном, осунувшемся за прошедшие сутки лице промелькнула улыбка. В одном из карманов он нащупал маленький округлый предмет – какое счастье, что не расставался с ним всю последнюю неделю ни на минуту! Во втором помимо трех измятых российских десятирублевок (все, что осталось от жалкой зарплаты, полученной у Чжана за неделю работы) лежала вещь, поистине для него сейчас бесценная… Подаренный на прощание отцом, только что вернувшимся с российских цирковых гастролей, старенький мобильник… Только бы он не разрядился окончательно! Отец не был щедр. Просто телефон, неизвестно как попавший ему в руки, работал, как выяснилось, только в России и в Китае был ему ни к чему. Не было какого-то малопонятного Чонгли роуминга. И слава богу! Иначе бы такая дорогая вещь, пусть и в столь потрепанном виде, не досталась ему никогда.

Как ни странно, аппарат работал. После того как Чонгли дрожащими от утомления пальцами набрал нужный номер, в трубке раздался гудок. Потом еще один… третий… четвертый…

И лишь после пятого гудка послышался наконец нежный девичий голос, о котором парень молил Бога:

– Да?

Он тяжело сглотнул, с ужасом обнаружив, что не в состоянии заговорить после столь длительного молчания, но все-таки успел пересилить себя.

– Лянь… – выдохнул он. – Лянь…

– Кто это?! – Девушка тоже перешла на китайский.

– Лянь, милая, это я – Чонгли… Я жив!

5

Модельное агентство «Круиз», принадлежавшее Лидии Клименко, располагалось, как выяснил Агеев, обративший внимание на этот факт, по тому же адресу, что и продюсерский центр ее супруга. Заново отремонтированный двухэтажный особнячок позапрошлого века формально арендовался на паях несколькими продюсерами. Фактически же здесь царил исключительно Шилов. Помимо его личного кабинета, как выяснил Агеев, там находилась прекрасная, оснащенная самой современной аппаратурой студия звукозаписи, небольшой зальчик для прослушивания претендентов в «звезды» и несколько репетиционных комнат.

Текучкой занимались трое-четверо сотрудников, сам Шилов работал исключительно с теми, кого считал по-настоящему перспективными артистами.

Что касается его супруги и ее моделек, в отличие от снабженного заметной издали табличкой и прекрасно оформленного под старину входа в центр, разумеется охраняемого здоровенным парнем в традиционном камуфляже, дверь в «Круиз» находилась с другой стороны особняка, выглядела непритязательно, и, к Галиному удивлению, никаких охранников там не просматривалось. Похоже, внутри дома две фирмы между собой не сообщались.

Ее предположение подтвердилось почти сразу после того, как Романова, приоткрыв узкую дверь с неприметной серой дощечкой, на которой без пояснений красовалось только название агентства, попала в маленький полутемный «предбанник» с тремя ступенями, ведущими в неширокий коридор. По сторонам его располагались двери: одна справа и две слева. Ближайшая к Гале была приоткрыта, и оттуда доносились голоса – мужской и женский.

– Уж ты постарайся, Лида, – рокотал довольно густой бас. – Лучше, чем ты, эту бабеху не оденет никто!

– Меня смущают сроки, – вздохнула женщина. – К тому же с ее-то так называемой фигурой эта твоя Далила могла бы быть и не столь разборчивой…

– Стерва капризная… – легко подтвердил ее собеседник. – Но тебе и твоему вкусу она как раз доверяет.

– Моему вкусу все доверяют, стервы в том числе… Дело не в этом. Сейчас я могу предложить ей две… Ну от силы три модели! А она, если ты помнишь, из тех, кто обожает перебирать по десятку вариантов, топая при этом ножками… Когда, говоришь, у нее сольник?

– Через неделю ровно. Уверен, если ты и твои девочки постараетесь, успеете все сделать вовремя…

– Ну хорошо, – сдалась женщина. – Только давай, Иван, подождем до вечера, пускай приходит часам к восьми. Я до тех пор свяжусь с Игуменовым. Он только что демонстрировал совсем неплохую коллекцию, в ней штук пять концертных платьев и несколько вечерних имеются. Мои девочки сумеют их хорошо подать… Только учти: выбрать ей придется именно сегодня, на шитье, примерки и подгонки уйдет как раз неделя, и это в случае, если я освобожу минимум двух мастериц.

– Игуменов за свои лекала дерет так, что…

– Ничего не поделаешь! – оборвала его дама. – Они того стоят, уж поверь… Сколько, говоришь, платьев ей понадобится?

– Два! Сольник из двух отделений… Возможно, и три.

– Три – исключено! Ты же не собираешься на ее костюмах пролетать, как фанера над Парижем? Лично я не уверена, что сольный концерт отобьет стоимость ее нарядов.

– Ничего, – уверенно возразил мужчина, – сразу же начнутся гастроли, впендюрим ей дополнительный концерт и покроем расходы… Но, что бы ты ни говорила, а Игуменов дерет за свои лекала безбожно!

– Ваня, ты никак не научишься смотреть на наш бизнес объективно, – вздохнула женщина. – «Дерет» он столько, сколько они стоят, просто ты привык, что, когда идут мои модели, платить приходится только за материал… Сейчас у тебя просто нештатная ситуация, но сам же говоришь, отобьете за счет гастролей.

– Уж я ее погоняю! – мстительно произнес мужчина. Галя не сомневалась, что это был Шилов и слышит она разговор супругов. – Ладно, Лидочка, связывайся со своим Игуменовым, мне пора… Ты как – получше?

За дверью возникла пауза, потом легкий вздох.

– Получше мне будет только тогда, когда найдут папиного убийцу.

– Ты, я вижу, по-прежнему уверена?…

– Иван, оставим этот разговор! – резко оборвала его Лидия Ильинична. – Ты говорил, тебе пора…

На этом месте Галя Романова сочла за благо выскользнуть на улицу, и к тому моменту, как Шилов, оказавшийся лысым толстяком с настороженными черными, маленькими, словно смородинки, глазами, вышел из дверей «Круиза», девушка с растерянным видом стояла перед неприметной табличкой, вглядываясь в нее, и даже вздрогнула «от неожиданности» при появлении супруга Клименко.

Тот моментально впился в Романову цепким, недобрым взглядом:

– Вы к кому? – Поздороваться с ней он не счел нужным.

– А это – модельное агентство? – просительно пролепетала Галя.

– Именно. И что из этого следует?

Он насмешливо окинул ладненькую, но невысокую Романову быстрым оценивающим взглядом.

– Я ищу работу швеи, – поспешно произнесла та. – Я очень хорошо шью… У нас на фабрике так мало платят…

– Ах, швеи? – Шилов слегка запнулся, и Галочка подумала, что ее импровизация, подсказанная подслушанным разговором, должна сработать. Она и сработала, правда, не сразу: Иван Кузьмич явно страдал хроническим недоверием к окружающим.

– А почему вы ищете работу именно здесь? – Он прищурился, уставившись на девушку в упор.

– Я подумала, что в модельных агентствах должны хорошо платить… – залепетала она. – Я… Я выписала из Интернета адреса и…

– Ясно! – Шилов вдруг потерял к ней интерес и, пожав плечами, шагнул в сторону, освобождая проход. – Поговорите с хозяйкой, возможно, ей действительно нужны швеи, но вряд ли на постоянную работу…

– Я бы и подработать не отказалась…

Но Иван Кузьмич уже шел по заасфальтированной дорожке, окружавшей особняк и соединяющей оба его входа, не слушая ее и вообще не обращая никакого внимания. Мысленно перекрестившись (этот мужик ей не просто не понравился, Галочка чувствовала какую-то неясную, исходящую от него опасность), девушка поспешно открыла двери и проскользнула вовнутрь. Однако пообщаться с хозяйкой модельного агентства лично, как она намеревалась, капитану Романовой сегодня было не суждено: такой уж выпал день! Впрочем, как оказалось на поверку, далеко не самый неудачный.

Стоило Гале занести ногу на одну из трех ступеней, как послышался прямо-таки оглушительный визг: «И черт с тобой, пошла ты на x…» – и на Романову свалилось нечто длинное, разноцветное, напоминающее торнадо… Инстинктивно вытянув руки вперед, она невольно подхватила налетевшее на нее явление природы, оказавшееся на ощупь удивительно костлявым… И не сразу сообразила, что крепко держит в объятиях неправдоподобно длинную и худую девицу, разъяренно брызгающую слюной, вместе с которой из той вылетала матерщина… Если бы не Галя, девица бы точно свалилась, не удержавшись на ногах.

Впрочем, никакой благодарности за спасение она к Романовой не испытывала, скорее, наоборот, с полуоборота переключившись в своей ярости на Галочку. Однако выбить капитана Романову из колеи в процессе выполнения задания, каким бы сложным оно ни было, пока еще никому не удавалось! Переждав несколько секунд – ровно до момента, когда сквернословие девчонки, оказавшейся удивительно рыжей, иссякло и перешло в обыкновенные рыдания, Галя осторожно выпустила ту из рук и вывела на улицу.

– Успокойся, – сказала она как можно ласковее. – Что бы у тебя ни случилось, как сказал один мудрец, и это пройдет…

– Да?! – Девица вновь завелась. – Да кто ты такая, чтоб ко мне тут вязаться?! Как же, пройдет… Эта гадина теперь всех обзвонит, всем скажет… Меня никуда не возьмут!

И, вновь расплакавшись, на этот раз потише, она отвернулась от Гали и совершенно по-детски уткнулась лицом в свежевыбеленную стену особняка. Романовой сделалось жаль скандалистку и плаксу по-настоящему. Оглядевшись и заметив в глубине довольно зеленого и уютного двора пустую детскую площадку со скамейками, она решительно отклеила рыдающую незнакомку от стены и повлекла в ту сторону. Хорошо, что ветер разогнал наконец тучи и хоть ненадолго, но выглянуло солнце. Да и деревья, несмотря на конец сентября, почему-то в нынешнем году не спешили сбрасывать листву.

– Пойдем туда, там нас никто не увидит, – проворковала Галочка. – Кто бы тебя ни обидел, нечего радовать его еще и слезами!

– Обидел? – Девчонка, не слишком упираясь, все-таки подчинилась Романовой и пошла за ней, как коза на веревочке. – Это называется «обидел»?! Да она меня куска хлеба лишила! Навсегда!

– Может, ты преувеличиваешь? – осторожно возразила Галя, помогая неожиданной собеседнице опуститься на скамью.

– Ну да, если бы… Я ж говорю, теперь эта стерва всех обзвонит и никто меня больше к подиуму и на версту не подпустит! У-у-у… сука!

Спустя пятнадцать минут Романовой наконец удалось вытянуть из девчонки, отрекомендовавшейся Соней, ее грустную историю. Впрочем, никакой оригинальностью не блещущую.

Стать моделью она, как водится, мечтала чуть ли не с детского садика. Начиная с шестого класса моталась по кастингам по всей столице, но ей, несмотря на подходящий рост, почему-то не везло. И вот только год назад – как выяснилось, Соне было всего шестнадцать, но в модельном бизнесе это почти что много – наконец случился первый успех. Девочку взяли в довольно крупное агентство; прежде чем допустить к подиуму, натаскивали целых два месяца: учили ходить, двигаться, жить по расписанию, не нарушая диету… Она готова была на все, лишь бы овладеть профессией. Даже школу бросила…

Все бы ничего, но условия ее контракта, заключенного на полгода, были рабскими, после вычетов за обучение, не оставалось в смысле денег почти ничего: мать «дармоедку» только что из дома не гнала, поскольку семья у нее бедная, еще двое сестер моложе Сони, а отца нет… Словом, когда оговоренные полгода миновали и появилась возможность зарабатывать чуть больше, тут-то и объявилась Лида-Гнида, как ее, оказывается, звали остальные модельки, с куда лучшим контрактом.

Правда, и она требовала жесткого соблюдения дисциплины и диет, но платила неплохо. Однако предупредила: если хотя бы раз сотрудница попадется на серьезном нарушении условий соглашения, последует немедленное увольнение. Ждать второго раза хозяйка не станет.

– И ты попалась? – уверенно спросила Романова.

– Я д-думала, что эта гнида просто пугает… – пробормотала Соня. – Я ж просто так попробовала, для интереса, откуда ж я знала, что мне… что со мной…

Лицо девчонки снова искривилось в плаксивой гримасе. Но Гале все-таки удалось вытянуть из нее грустный финал банальной истории. Конечно, Соня должна была рано или поздно в кого-нибудь влюбиться, возраст такой! Но весь вопрос в том – в кого. Парень в первый же вечер потащил ее на тусовку – во времена Галочкиного шестнадцатилетия это называлось вечеринкой. И под завязку предложил ей понюхать… Никогда в жизни не употреблявшая наркоты, Соня не могла отказать понравившемуся бою, тем более что и дорожка-то была совсем маленькая… Кто ж знал, что ее организм так среагирует?!

Повезло еще, что кто-то, не участвовавший в упомянутом «развлечении», не побоялся вызвать «неотложку»… А когда спустя четыре дня Соня вышла из больницы (это было вчера) и заявилась на работу (это было только что, Галя видела!), выяснилось, что она здесь больше не работает, а деньги – почти ползарплаты – платить ей никто не собирается! Мало того, Лида-Гнида назвала ее наркоманкой и предупредила, что сделает все, чтоб об этом узнали Гнидины коллеги!

– Действительно грустная история, – вздохнула Галочка. – Может, тебе, пока все это забудется, в школу вернуться?

Соня бурно запротестовала, и Галя поспешно внесла другое предложение:

– Не может быть, чтоб эта ваша Гнида была такой властной, вряд ли ее все послушают… Ты много о ней знаешь?

– А что о ней знать-то? – вздохнула несколько поутихшая Соня. – У нее муж всем особняком владеет, из певичек всяких разных звезд делает…

В голосе девчонки прозвучала зависть.

– Продюсер, что ли?

– Ну… Важный, говорят, мужик, любовниц куча… А с Гнидой они давно не живут, зато дружат… Работает она на него, за деньги!

– Как это?

– Ну, не то чтобы работает… Но костюмы своим шалавам он у Гниды заказывает, а она с него то ли вообще денег не берет, то ли берет мало, точно не знаю… У него связи серьезные! – совсем по-взрослому вздохнула опять девчонка. – И Лидка ими пользуется на равных с ним… Спелись! Два сапога пара…

Галя задумалась: слова Сони подтверждали те выводы, которые сделала она сама из подслушанного разговора супругов, и те, что сделал в свое время Агеев. Действительно, хорошо налаженное деловое партнерство… Шантажом тут, по крайней мере на первый взгляд, похоже, не пахнет…

Осторожно порасспросив Соню еще минут десять, Романова выяснила, что у Лидии Ильиничны (во всяком случае, по сведениям моделек) по-прежнему никаких «любовей» на стороне не водилось. Зато своего отца она, по словам девчонки, обожала, часто привозила с собой сюда, показывала ему свои модели, разработанные лично ею. Вообще, возилась с ним, как с младенцем каким…

– Старикашка-то как раз ничего был, – признала Соня. – Добрый, на показах цветочки всегда кому-нибудь дарил… Однажды огромную такую коробку шоколадных конфет привез и уговорил Гниду дать нам по одной штуке! Говорят, он чем-то болел, но потом вылечился.

– Почему думаешь, что вылечился? – рассеянно спросила Галя, думая о своем.

– Он месяца два к нам не появлялся, когда заболел, а потом снова приехал, веселый и здоровый совсем… А через пару недель под машину попал… Лидка с тех пор совсем ведьмой стала!

Посидев еще немного с Соней и поутешав ее, как могла, Галя решила, что сегодня в агентство идти не стоит. А может, и вообще не стоит. Это уж как Александр Борисович решит. Завтра с утра она отправится в «Глорию» и доложится Турецкому: его ведь в первую очередь интересовали отношения супругов. О них она узнала достаточно. Если же понадобится дополнительная информация, для драгоценного Сан Борисыча капитан Романова сделает все, что в ее силах.

Из многочисленных знакомых Николая Щербака мало кто знал, что он очень любит детей: своих ему Бог не дал… Но он их не просто любил, но еще и умел с ними общаться: наверное, потому, что ребятишки отлично чувствовали, что этот взрослый дяденька интересуется ими искренне.

Восьмилетняя Машенька, с которой Щербак предпочел познакомиться в ее дворе, когда девочка вышла погулять после школы, тоже моментально поняла, что он восхищается тем, как она ловко, ни разу не уронив, целых пять минут отбивала мячик о стену соседнего гаража, искренне, а не для того, чтобы к ней пристать с дурными намерениями! Девочку ему издали показали приподъездные бабульки, после того как Николай продемонстрировал им свое удостоверение: о происшествии с наездом все они хорошо помнили и ничуть не удивились его интересу к девочке.

– Классно играешь в отбивалки! – произнес Николай, подойдя к Машеньке. – И сколько раз так можешь?

– Пятнадцать пока, – пояснила та и, подхватив мяч, повернулась к нему.

– А я к тебе по делу, – серьезно сказал Николай. – Говорят, ты кое-что видела? Не очень давно.

Девочка внимательно оглядела незнакомца серьезными серыми глазами и продемонстрировала догадливость:

– Вы из милиции? Насчет того дедушки, которого толкнули?

– А его точно толкнули? – спросил Щербак. Маша пожала плечами:

– Не хотите – не верьте, но я сама видела… Тетенька, которая с ним ехала, поверила…

– И ты видела, кто его толкнул, можешь описать?

– В лицо – нет, – мотнула головой девочка. – А куртка на нем темно-синяя была… И он немного лысый, вот тут…

Девчушка подняла руку и ткнула себя в затылок.

– Точно, с лысиной… – раздался за спиной Щербака старушечий голосок, заставивший его вздрогнуть от неожиданности и обернуться. – И зря ты, милок, Машке не веришь, она тут самая востроглазая… А насчет мужика-то и я видела, как раз из молочки шла…

Перед Николаем стояла сухонькая, словно веточка, старушенция в потертом плаще из искусственной кожи и забавном, тоже далеко не новом, берете, с клетчатой хозяйственной сумкой в руках.

– Здравствуйте, – несколько растерялся Щербак. – Так вы, получается, тоже что-то видели?

– Да, считай, почти ничего, – сказала та. – Говорю ж, издали… Машка-то ближе стояла…

– И все же: как толкнули, видели? – и, спохватившись, с запозданием представился.

– Знаю-знаю, мне бабы уж сказали, что ты из милиции… Ваши-то со мной тогда и говорить не стали, а уж с девчонкой и подавно. А я и не лезла, это она вон все, – старушка кивнула на девочку. – Видела, как толкнул и как псих этот на машине на дедка прямиком рулил, но говорю ж, издали! А тот, который убивец и толкнул, тут же и сдунул, только лысина и сверкнула…

– Высокий? Низкий? Волосы темные или светлые?

– Обнакновенные у него волосы, не темные и не светлые, – отрубила бабулька. – Про куртку – точно синяя, а какого цвета штаны – не помню, убег он быстро, к больнице.

– К больнице?

– Не к поликлинике нашей, а к больнице, – кивнула та. – Через поликлинику наскрозь не пройти, а через больницу можно… Вот и убег туда. Там дальше-то шоссе, народу полно и машин… А рост его издали не разглядишь, вроде бы тоже обыкновенный… А что, вас, видать, начальство проперчило, чтоб, значит, все по правде расследовали? – Старушка хитро подмигнула Щербаку и хихикнула. – А то теперь сплошные эти… оборотни в погонах! Только деньги хапаете, а работать не хотите по правде! Это ж надо, живых людей под колеса среди бела дня пихают!

– Машину, которая на него ехала, вы рассмотрели? – вздохнул Николай, решив не разуверять бабку насчет того, что он из милиции.

– А как же! – самодовольно улыбнулась она. – Я ее лучше всех разглядела, ее первой и увидела! Как раз хотела дорогу переходить, я из молочки шла… Гляжу, а этот псих из-за угла и вывернулся и, значит, вперед!

– Описать машину можете?

– Иностранная, бежевая, стекла черные. А в марках я, уж извиняй, нынче не разбираюсь…

– У нее на носу, – неожиданно вставила примолкшая было девочка, – колечко такое железное было… Я видела…

– Точно колечко? – прищурился Щербак.

– Точно! – сурово насупилась Машенька. – Вы мне что, не верите?!

– Еще как верю!

Спустя несколько минут, распрощавшись со своими собеседницами, Щербак, отойдя за угол, достал мобильный и набрал номер Макса.

– Привет, бродяга. Меня интересует следующее: зафиксирован ли угон «мерседесов» бежевого цвета в следующие числа… Записал?

– Перезвонишь минут через сорок, – буркнул Макс и отключил связь.

Ближайшие полчаса Николай провел в кафе: пообедать ему сегодня не довелось, хоть перекусить кофе с гамбургерами… Все это время он не только поглощал еду, но и недоуменно размышлял над тем, кому это понадобилось убивать старика, да еще и необратимо больного. Никаких вариантов помимо тех, что они надумали с Турецким, в голову ему не приходило.