Текст книги "Ледяные страсти"

На площадке ухнуло так, что Раиса Петровна подскочила и уронила на пол вязанье. Глаза ее расширились от ужаса и удивления.

– Да что же это такое! – возмутилась она. – В двенадцать-то ночи!

– Пойду посмотрю.

Иван Данилович нехотя встал – скорее всего, досмотреть поединок не удастся – и двинулся в прихожую. Раиса Петровна крикнула ему вслед:

– Посмотри, Ваня, посмотри. Приструни хулиганов.

Ни большого меча, ни ученого коня у Ивана Даниловича не было, как не было и необходимой мускулатуры, чтобы «приструнить» распоясавшегося нарушителя (или нарушителей) спокойствия. Но внезапно в голове возникла почти суматошная мысль: а ну как к соседу ломится грабитель. Хотя, по логике вещей, делать он это должен тихо и осторожно, а не поднимать на ноги весь подъезд.

Но мысль о возможном злоумышленнике уже прочно засела в голове, давая почву для дальнейших фантазий, в которых он, Иван Данилович Калашников, спасал имущество известного фигуриста от обнаглевшего домушника. Плечи непроизвольно расправились, а пальцы сжались в кулаки. И когда Иван Данилович подошел к двери, то был уже настроен самым решительным образом.

Распахнув дверь и выглянув на площадку, он открыл было рот для заготовленного возгласа возмущения... но увиденное заставило переменить первоначальное решение.

Двое мужчин пытались выломать дверь соседа плечами. И действия их были вполне оправданы и понятны – из-под двери рваными клочьями выползал мутно-серый дым.

В один миг сообразив, что к чему, Иван Данилович понял – настал его звездный час, для того самого мужского и героического поступка.

Он спасет спортсмена с мировым именем от огня!

Щербак и Демидыч несколько минут молча и тупо смотрели на разгоравшийся балкон Панова. Все дальнейшее происходило по схеме «форсмажорные обстоятельства».

Пренебрегая конспирацией, оба сыщика покинули джип и сломя голову бросились к подъезду, за которым наблюдали последние полтора часа. Одиннадцать лестничных пролетов были преодолены в двадцать олимпийских прыжков за считанные секунды – и вот они на шестом этаже. Из-под двери Панова сочатся струйки дыма.

Щербак лихорадочно нажал кнопку звонка. Раз, другой. Никаких признаков жизни с другой стороны. Он в нетерпении забарабанил в дверь кулаком, а когда струйки дыма уже поползли тугими кольцами, забарабанил обеими руками, да так, что эхо от его пушечных ударов разлетелось по всему тихому подъезду.

– Он что, сознание потерял? – Голос Щербака сорвался, испуганно дрогнул.

Дым уже выползал грязно-серыми клочьями, стелился по полу, подкрадывался к ступеням.

– А ну-ка, посторонись! – Демидыч отодвинул напарника в сторону, толкнул дверь плечом – примеривался.

Потом отошел на три шага... и с разбега впечатался в дверь левой стороной. Еще дважды он возобновлял свои попытки, бросал тело на приступ. Все безуспешно. Проклятая дверь стояла насмерть, непоколебимо и железно, хоть и сделана была из дерева. Вероятно, очень добротного и крепкого дерева, возможно дуба.

– Демидыч, давай вместе, – предложил Щербак.

Они подналегли разом. Дверь крякнула, но осталась несокрушимо стоять, точно вавилонские ворота. Лишь штукатурка отошла и осыпалась, оставив жалкие лохмотья на плечах и головах штурмующих.

– На счет три! – зарычал Демидыч.

– Три! – не дожидаясь счета, выкрикнул Щербак.

Во время их очередного броска распахнулась дверь соседней квартиры. На площадку выглянул невысокий, худощавый мужичок в заношенном спортивном костюме, глянул подозрительно, а затем с пониманием.

– Инструмент есть?! – срывая голос, бросил ему Демидыч.

– Щ-щас. – Мужичок мотнул головой и исчез в квартире.

И в этот момент дверь Панова вспыхнула, пока еще не вся, а только в нижней своей части. Синеватые языки пламени принялись жадно пожирать дерево, подкрадываясь все выше и выше. Открылись двери двух других квартир, соседи по площадке с испугом и полным недоумением пялились на двух незнакомых мужчин, пытавшихся безуспешно проникнуть за воспламеняющуюся дверь.

– И что енто тут... – начала древняя старушка в цветной косынке и запнулась на полуслове, вероятно осознав полную нелепость своего вопроса.

Выскочил убегавший за инструментом мужичок в спортивном костюме, в тапках на босу ногу, с горящими возбужденно глазами.

– Фигурист наш горит, бабка Марфа! – пояснил старушке и бросился к двери: – Ну-ка, ребята, дайте место! – Потеснил Щербака и Демидыча, ловко вставил ломик в зазор между дверью и стеной чуть повыше замка, коротко, но сильно ударил по нему молотком.

Ломик втиснулся немного, и мужичок ударил сильнее, теперь уже с бульшим замахом. Лом втиснулся глубже, заставив неприступную дверь жалобно скрипнуть.

– Еще немного, родной! – взмолился Щербак.

Языки пламени подбирались ближе, облизывали дверь где-то на одну треть. Мужичок двумя профессиональными ударами вогнал лом до состояния рычага и навалился на него всем телом.

Дверь со скрипом начала поддаваться.

– Дай-ка мне! – перехватил инициативу Демидыч.

Под его мощным натиском затрещала дверная рама, отскочила огромная щепка и, наконец, утробно ухнув, непобедимая дверь сдалась. Резко распахнулась настежь, едва не сбив Щербака и добровольного помощника.

И сразу же, отбрасывая людей назад, наружу вырвалось жаркое пламя. Дверь вспыхнула вся, из квартиры повалил густой дым, в его клубах мелькали желто-оранжевые языки.

– Твою мать... – в сердцах выругался Демидыч, закашлялся.

– Простыни... Дайте простыни! – Щербак заметался глазами по любопытно шушукающимся соседям. – И смочите их водой!

– Рая, простыни! – поддержал его хозяин инструмента.

Женщина, выглядывавшая из его квартиры, послушно покинула наблюдательный пост. Вернулась спустя минуту с мокрой простыней в руках. Еще один сосед, полный очкарик неопределенного возраста, услужливо протянул вторую.

В одно мгновение сыщики набросили на себя простыни, глубоко вдохнули и один за другим ворвались в горящую квартиру...

...Иван Данилович сокрушенно смотрел вслед растворившимся в дыме и пламени мужчинам. Его героические действия по спасению местной знаменитости ограничились вскрытием двери. С одной стороны, он ощущал неудовлетворенность, незаконченность в данном случае своих действий. С другой – не было особой охоты лезть в пасть огню и рисковать жизнью. Геройство геройством, а осторожность никогда не помешает.

– Пожарных... пожарных вызовите! – вспомнил он, воодушевленно понимая, что еще может оказаться полезен.

– Да вызвал уже, – значительно заявил очкарик, давний партнер Ивана Даниловича по шашкам и домино Олег Владимирович Куценко.

Пламя с треском пожирало деревянную дверь Панова, грозя перекинуться на соседние. Иван Данилович ощутил резкую потребность проявить себя самым решительным образом, что означало взять командование в свои руки.

– Несите воду! – выкрикнул он, но голос сорвался, и вышло не совсем красиво. – Иначе сейчас все погорим.

Его послушали и вскоре на площадку выволокли два ведра и тазик, до краев наполненные водой. Вынесла кастрюльку и бабка Марфуша. Ведрами облили дверь фигуриста, сбили пламя. Содержимое тазика и кастрюльки выплеснули в горевшую квартиру, что оказалось, естественно, жалкой каплей для бушевавшего в ней огня.

– Еще! – приказал Иван Данилович и почувствовал, как голос его окреп, приобрел твердые нотки.

Когда очередной порцией воды окончательно потушили дверь, появились пожарные.

Четыре человека в огнеупорных костюмах и шлемах протащили на площадку толстый резиновый шланг, направили его в полыхающее и дымящее чрево квартиры, крутанули вентиль... Мощная струя пены ударила почти бесшумно, заливая все далеко впереди себя снежно-белыми хлопьями.

– Там люди! – поспешил сообщить Иван Данилович.

Это было последнее, что он мог сделать во вновь сложившихся обстоятельствах.

Дым резал глаза, мешал отчетливо что-либо разобрать. Вовсю разошедшийся огонь быстро высушивал простыни, начинал обжигать лица и руки. Но Щербак и Демидыч старались этого не замечать. Оба понимали, что времени у них в обрез. Главное – найти и вытащить из этого безобразия своего подопечного.

– Демидыч, давай на кухню, а я в комнату! – прокричал, перекрывая треск и завывание, Щербак.

Напарник не ответил, коротко кивнул и свернул из прихожей направо, к кухне. Его белая, похожая со спины на привидение фигура расплылась в густых клубах дыма. Щербак метнулся вперед, пересек квадратный холл и тоже повернул направо, в гостиную.

Балкон походил на огромный костер, какие разжигали в пионерских лагерях при закрытии смены. Щербак их хорошо помнил, только сейчас костер этот не весело потрескивал и дарил радость, а зловеще гудел и внушал животный ужас. Бегло оглядев просторную комнату, наполовину скрытую дымом и раскрашенную ярко-желтыми лепестками огня, сыщик пришел к выводу, что Панова здесь нет. Следовало, не теряя времени, осмотреть другие. Их оставалось две. Если, конечно, Демидыч не обнаружит фигуриста на кухне...

Раздавшийся сзади грохот заставил Щербака вжать голову в плечи и обернуться уже у самого выхода из гостиной. Дорогой ковер, занимавший одну из стен, шумно обрушился на диван, накрывая своими обгоревшими лохмотьями его зеленую обивку и бесповоротно ее уничтожая. С грохотом рухнул багет.

И в эту самую минуту, сбивая пламя, с улицы ворвалась тугая струя пены. Щербак понял, прицельно били из брандспойта подоспевшие пожарники, и кинулся к Демидычу.

Тот появился из дыма, как призрак, прохрипел, облизывая пересохшие губы:

– Нет его там... И в ванной нет...

– А в туалете смотрел?

Вместо ответа Демидыч отступил и с разворота пнул ногой ближнюю дверь. Та распахнулась внутрь, едва не слетев с петель... Ни на унитазе, ни рядом с ним никого не было.

– Остались две спальни! – заключил Щербак и дернулся было к еще двум дверям в противоположной стене холла.

Влетевший с площадки столб пены сбил его с ног, а напарника заставил вжаться в стену. Вслед за этим появились люди в касках и огнеупорных костюмах. Первый зло выкрикнул:

– Жить надоело? Спасатели хреновы!

Демидыч огрызнулся:

– Вас пока дождешься!.. Туши лучше, тут хозяин где-то.

Пожарные дело свое знали, а потому быстро справились с огнем, на совесть залив жилье Панова густой белой массой. Теперь можно было более-менее свободно и безопасно подобраться к оставшимся необследованными комнатам.

Они пострадали меньше, а крайняя спальня так вообще осталась почти не тронутой огнем. Обгорела только дверь. Поочередно заглядывая в них, сыщики сделали сногсшибательное открытие в стиле Копперфильда: Алексея Панова не оказалось и здесь, он самым загадочным образом исчез, как будто просочился вместе с дымом, перейдя в парообразное состояние, на улицу.

– Ну, блин, дела! – Демидыч озадаченно почесал затылок.

– Мы же все время за подъездом наблюдали... и окнами, – добавил не меньше его ошарашенный Щербак.

– Значит, плохо наблюдали, – угрюмо резюмировал Демидыч и двинулся к выходу. – Пошли, больше тут делать нечего.

– Есть чего. – Щербак дернул напарника за рукав и вернул в почти не пострадавшую от огня спальню. – Думаешь, это все сам хозяин устроил?

В комнате присутствовали явные следы обыска. Может, и в остальных помещениях они были, но там огонь набезобразничал, а потом пожарные еще добавили, и в глаза ничего особенно не бросилось. А здесь – отодвинутые от стен шкафы, криво лежащий на кровати матрас, скомканные в большой куль покрывала, перевернутое кресло, в углу оторванные несколько дощечек паркета. Кто-то определенно что-то искал.

– Это тот урод, блин, который прикуривал у подъезда! – чертыхнулся Николай. – Точно. Пожар начался через несколько минут после того, как он ушел.

– А Панова он с собой унес в кармане?

– Не знаю. Пойду поговорю с соседями.

– Ладно, – кивнул Демидыч. – Я пройдусь до метро, хоть и закрыто уже. Может, в ночных ларьках кто-то этого субчика в пальто и шапочке видел, может, и разглядел получше.

Через минуту Николай уже знал, что храброго мужичка, притащившего лом и помогавшего вскрывать дверь, зовут Иван Данилович, что с соседом-фигуристом он был в самых лучших отношениях, регулярно чинил краны и вообще помогал большому спортсмену с электрикой, сантехникой и бытовой техникой. Иван Данилович затащил Николая к себе на кухню, налил по сто граммов за храбрость, которая отличает русского человека от немчуры и прочей заграницы.

Жена Ивана Даниловича быстренько организовала соленых огурчиков, квашеной капусты и докторской колбаски, а себе накапала валерьянки и отправилась спать.

Николай легко выдумал историю, объясняющую пребывание его с напарником у подъезда. Стоило только вспомнить бабушек, с которыми он общался, изображая электрика. Он даже показал Ивану Даниловичу удостоверение и вполголоса, что предполагало неразглашение Иваном Даниловичем страшной тайны, сообщил:

– Тут у вас в соседнем доме умник один живет – дальнобойщик. Грузовик под окнами держит.

– Точно, есть такой, – подтвердил Иван Данилович.

– Так вот он левыми перевозками промышляет. А мы по заданию страховой компании, в которой этот грузовик застрахован, должны его за руку поймать.

Иван Данилович мгновенно проникся уважением. Частные детективы, страховые компании, запрещенные грузы и прочие такие далекие от его пенсионерской повседневности понятия, похоже, пробуждали в голове слесаря героические фантазии. Он уже видел бесконечную ленту шоссе, по которой несется грузовик с развевающимся от бешеного ветра тентом, сзади на мощном внедорожнике мчатся вооруженные до зубов сыщики, ушлый дальнобойщик, потный от страха, лихорадочно ищет путь к спасению, а в кузове громыхает контейнер с плутонием для израильской мафии...

Но после третьей рюмки разговор дошел и до Панова. Иван Данилович ужасно удивился, что в его квартире горел свет, а самого фигуриста не было. Как слесарь с многолетним стажем, Иван Данилович совершенно ответственно заявил:

– Выйти из подъезда можно только через единственную дверь. Не, точно, чердак запертый стоит, а если бы и открытый, так в соседнем подъезде люк вообще заваренный. Если кому чего надо, все через наш люк поднимаются. И пожарной лестницы нету. Должна быть, а нету. Он, Алеша, скорее всего, просто свет погасить забыл, как вечером уходил...

Николаю не хотелось спрашивать, во сколько это было, но слесарь сам рассказал:

– Где-то в половине двенадцатого, я слышал, как дверь хлопнула.

В половине двенадцатого уходил, скорее всего, урод в пальто и шапочке, отметил Николай. А Панов, очевидно, ушел не менее чем часом раньше – чтобы перевернуть трехкомнатную квартиру вверх дном пятнадцати минут не хватит.

– А может, он здесь в подъезде, в гостях у кого? – высказал предположение Иван Данилович.

Николай разлил остатки водки и оценивающе оглядел пенсионера: пару вопросов, которые ни на простое любопытство не тянут, ни к дальнобойщику отношения не имеют, задать все же придется. Заподозрит что-нибудь старикан? Вроде не должен. Развезло уже.

– А что, у него в подъезде друзья есть?

– Ну друзья не друзья, а раз видел, как он от Сереги выходил. На первом этаже, вот аккурат подо мной живет, автослесарем работает, может, Лешкину машину чинит.

Николай быстро прикинул, что окна этого Сереги выходят на тыльную сторону дома и первый этаж тут невысокий... Вот, значит, как Панов их с Демидычем обманул!

– А вообще он, по-моему, больной сильно, хоть и фигурист... – перешел на шепот Иван Данилович. – Один раз спускаюсь, значит, вечером за пивом – сильно пива захотелось, а тут еще родичи с Астрахани рыбки прислали... Ну, короче, спускаюсь, а он лежит на полу в подъезде, весь зеленый и за живот держится. А вокруг! – Тут слесарь притянул Николая к себе и зашептал в самое ухо: – На полу рентгеновские снимки валяются. Во как!

– И давно это было? – спросил Николай, уже зная, какой ответ последует.

– Дык на днях. Как раз перед тем, как он машину поменял. То на белой ездил, а то зеленую взял.

Значит, пока они с Демидычем гонялись за красной «десяткой», а потом ездили в больницу, Панова кто-то дождался в подъезде и надавал ему по печени. Н-да... хороши телохранители!

Демидыч сидел в машине. И, судя по особенно хмурому виду, ничего путного в своем походе к метро не узнал.

– Денису звонил? – поинтересовался Николай.

– Тебя ждал, – отмахнулся напарник.

Щербак взглянул на часы: половина пятого.

– Самое время для ранней побудки.

Глава восьмая
Донбасс и рулетка

Если Панов от имени Фадеичева собирает с владельцев казино взятки, это может быть тайной для прессы или для правоохранительных органов, но скрывать это от своих: свиты, охраны, бухгалтеров, «крыши» и прочих – владельцам казино нет особого смысла. А значит, и дальше – в среду игорной публики – слухи могли просочиться. И если к самим владельцам у Севы подхода пока не было, то для знакомства со слухами, напротив, имелась самая что ни на есть удобная возможность: он, Голованов, был неплохо знаком с одним профессиональным игроком. История этого знакомства была давняя и настолько замысловатая, что чем больше проходило времени, тем больше Сева сомневался в ее реалистичности. Сам он к азартным играм относился довольно сдержанно, но поскольку по роду своей профессиональной деятельности так или иначе сталкивался с самыми разными людьми, зарабатывавшими себе на жизнь различными рискованными способами, то и этот полулегальный бизнес был Голованову неплохо знаком. Тем более благодаря его приятелю.

Сева Голованов всегда считал, что слово «игра» обозначает легкость, непринужденность, живость, каприз и даже некоторую несерьезность. По крайней мере, применительно к себе, любимому, он считал именно так. Но имелся у него приятель, для которого эти слова едва ли подходили, за исключением, пожалуй, легкости-непринужденности. Приятеля звали Донбасс. То есть имя у него, разумеется, было другое, но для лаконичности истории лучше оставить именно это прозвище. Донбасс был настоящим апостолом игры, вернее, Игры – именно так, с большой буквы.

Донбасс знал об Игре все, что мог знать человек, Игра для которого была смыслом жизни. Голованов был знаком с ним много лет, но знал о Донбассе лишь то, что он даже не окончил среднюю школу. Он был сродни Шерлоку Холмсу: его знания поражали объемом и глубиной во всем, что касалось Игры, и приводили в изумление зияющими провалами во всем остальном.

Донбасс рассказывал Голованову, что не так давно в пирамиде Хеопса обнаружена глиняная табличка, где изложен миф, связывающий происхождение календаря именно с игрой. Египетские боги играли в кости, ставкой в игре служили лунный свет и дни календаря, благодаря чему к году добавилось еще пять дней.

А в греческой мифологии, продолжал Донбасс, существует предание о возникновении азартных игр. Жестокосердная девчонка, покровительница азартных игр, родилась у богини судьбы Тихо и бога Зевса. Юная стерва придумывала различные игры, где исход решал только случай. Она находила удовольствие в наблюдении за тем, как возникали распри между игроками. Отчаяние проигравших приводило ее в восторг. Мамаша потакала своей наследнице и преподносила ей в подарок игорные притоны, где у входа ярко горели лампы, привлекая прохожих...

Отправляясь в одно злачное заведение на встречу с Донбассом, Сева попросил компьютерного монстра Макса, который если и не знал все обо всем, то по крайней мере всегда мог найти любые сведения в кратчайший срок, – так вот, Сева попросил Макса найти ему самое точное определение Игры. Сева смутно подозревал, что такое популярное занятие рода человеческого просто обязано иметь своих исследователей.

Оказалось, действительно, нидерландский мыслитель и культуролог Хейзинга посвятил игре одно из самых основополагающих исследований «Homo ludens» («Человек играющий»). Суммируя многочисленные истолкования роли игры в жизни человека, Хейзинга дал в результате такое определение: «Игра есть добровольное действие либо занятие, совершаемое внутри установленных границ места и времени по добровольно принятым, но абсолютно обязательным правилам, с целью, заключенной в нем самом, сопровождаемое чувством напряжения и радости, а также сознанием „иного бытия“, нежели обыденная жизнь». В дальнейших рассуждениях Хейзинга делал шаги к сближению понятия игры с понятием высшего духа: «Игру нельзя отрицать. Можно отрицать почти все абстрактные понятия: право, красоту, истину, добро, дух, Бога. Можно отрицать серьезность. Игру – нельзя. Но хочется того или нет, признавая игру, признают и дух».

Изумленный Голованов понял, что, по сути, это есть признание Игры как религии.

– Я думаю, не меньше четверти процентов постоянных посетителей любого казино – натуральные игроголики, – с важной миной сообщил Донбасс.

– Докажи, – шутливо возразил Голованов, – если уж отвечаешь за базар.

– Само собой, отвечаю. Отличить их можно по двум признакам: во-первых, они не могут остановиться ни после крупного выигрыша, ни после крупного проигрыша...

– Хм... Это, пожалуй, верно...

– А во-вторых, даже в коротком разговоре каждый из этих кренделей обязательно упомянет случай, когда он выиграл очень крупную сумму. Впрочем, я давно заметил, что людишки эти, хоть и азартные, но совсем не опасные, вызывают у работников казино жалость... и внимание. Потому что на них такие заведения и держатся.

Голованов посмотрел вниз, где суетились десятки игроков вокруг автоматов, рулеточных столов, крэпса, блэк-джека, покера. А вокруг суетились игроки... И внутренне признал правоту Донбасса. Они сидели на втором этаже игрового дома «Империал», там, где для особо привилегированных игроков был расположен уютный ресторанчик.

Они, значит, неопасны, повторил про себя Сева мысль Донбасса. А кто же тогда опасен? А вот кто. И он последовательно перевел взгляд на своего собеседника. Донбасс был игрок божьей милостью. Когда-то, такой же милостью, он был шулером. Слава богу, от этого опасного ремесла он со временем отказался, на булку с маслом и так хватало, хватало даже и на пару слоев икры сверху.

Донбасс был профессиональным игроком, и хотя со стороны могло показаться, что ничем особенным он от многих завсегдатаев казино не отличается, но Голованов знал, что это не так. Донбасс был профессионалом в игровой индустрии в лучшем понимании этого слова. И он знал, что говорил.

Профессиональный игрок, не подверженный мании, останавливается, если попадает в серию проигрышей. Патологический же игрок, напротив, реагирует на такую «серию» агрессивно, считает себя незаслуженно обиженным и играет дальше. Чем больше углубляется он в «серию неудач», тем сильнее надежда на возвращение успеха. За такими реакциями скрывается бессмысленная иррациональная вера. (Собственно, вера рациональной и не бывает, но в данном случае ее нематериальная сущность не идет на пользу играющему.) Вот и выходит, что если наделенный такой верой игрок уже потерял девяносто процентов своего капитала, его это не остановит ни при каких обстоятельствах – он продолжит игру до полного краха.

Вероятно, игра и шулерство появились одновременно, иначе и быть не могло, ибо человеку врать так же жизненно необходимо, как и говорить правду. Темная и светлая стороны одной азартной медали развивались и совершенствовались параллельно друг с другом. И можно смело утверждать, что в настоящее время еще не достигли своего окончательного варианта. И никогда не достигнут.

Считается, что шулер непременно корыстолюбец. Донбасс, конечно, любил деньги, но отнюдь не они были главным в его профессии. Важнее для него были напряжение, риск, погоня за удачей. А жажда волшебного, мгновенного обогащения оказалась вполне преодолима, и Сева Голованов был тому свидетель.

С точки зрения шулера, достоин удачи тот, кто умеет ставить себя на карту. Донбасс был отважен, он ведь, в сущности, вел войну на вражеской территории. При этом нельзя было назвать его человеком без нервов. Скорее, он был не суетлив, и это бесценное качество не раз выручало его за игровым столом, иначе бы удачи ему было не видать. Устаревшие приемы Донбасс презирал, он выдумывал свои и артистически ими пользовался. Он видел своих оппонентов насквозь, был отличным психологом, наделен недюжинной способностью распознавать в толпе тех, у кого кошелек толще.

Самым потрясающим в его шулерском ремесле было незаметное начало, когда требовалось исподволь подвести клиента к тому, чтобы у него увяз коготок, ну а тогда уж – всей птичке пропасть.

Полный хозяин игры, Донбасс всегда заранее знал, чем и как ее закончить. Он был готов не только к угрозам, но и к самому непредвиденному поведению жертвы. Сколько раз случалось, что лох, проиграв все, впадал в истерику. Иные лезли в драку, звали на помощь милицию. Но милиция, как правило, вела себя столь же терпимо к мошенникам, как и к уличным и подземным попрошайкам, руководствуясь циничной заповедью: вздохи лоха к делу не пришьешь. Никто же не заставлял его отдавать собственные денежки. Как в песенке Кота Базилио и Лисы Алисы: «Возьмите ваши денежки, заройте в землю здесь». И никто не заставлял Донбасса покончить с шулерством. Никто, кроме Голованова, много лет назад. Впрочем, это совсем иная история.

То, что игра утоляет голод в острых ощущениях – ни для кого не новость. Весь вопрос в том, какой именно личности! Голованов понимал, что в игре Донбасс становился участником захватывающих событий, исход которых заранее неизвестен. Он словно бы помещал себя внутрь приключенческого сюжета. И, положа руку на сердце, Голованов относился к этой страсти с сочувствием.

Конечно, идея обогащения – обогащения быстрого, спонтанного, немедленного – играла не последнюю роль в карьере Донбасса, но вместе с тем он был истинным спортсменом по духу, не уступавшим иным олимпийцам. Соревновательность с противниками и с самим собой была его базисом. Жизнь, которую вел Донбасс, была для него непрерывным интеллектуальным тренингом, возможностью проявить свои способности. Разумеется, сам бы он никогда не выразился подобным высоким слогом, но Голованов хорошо понимал, что это недалеко от истины…

Внизу тем временем что-то происходило. На небольшой эстраде появился человек со смутно знакомой физиономией.

Ах да, вспомнил Голованов, ведь сегодня же какой-то розыгрыш.

Известный телеведущий, шоумен и в не столь отдаленном прошлом театральный актер провозгласил:

– Дорогие друзья, дамы и господа, леди и джентльмены, мы начинаем наш ежемесячный розыгрыш! Сегодня в игорном доме «Империал» большой день, а вернее, большая ночь, которая, – он вульгарно хохотнул, – для кое-кого перерастет в большой день. Сегодня у нас разыгрывается пять выигрышей по двадцать тысяч и один – в четыреста тысяч!

Публика в разных концах казино удовлетворенно зашумела. Те, кто играл, могли не прерываться, потому что телеэкраны были предусмотрительно развешаны так, что желающие наблюдали происходящее на сцене с любой позиции. Даже в туалете была аудиотрансляция.

– Он о рублях говорит? – поинтересовался Голованов у Донбасса.

Тот презрительно фыркнул:

– Стал бы тут народ париться из-за пятисот деревянных штук. Конечно, для кого-то и это деньги, но...

– Э-э, Донбасс, ты хочешь сказать, что здесь сегодня разыгрывается пятьсот тысяч долларов в совокупности?!

– Ну да.

– Да ведь колоссальные же деньги! – не удержался Сева. – Полмиллиона долларов?!

– Немалые, – не стал спорить Донбасс.

– Но... почему они это делают? Разве это выгодно – отдавать вот так, за здорово живешь?

– Выгодно, дорогой, очень выгодно. После таких розыгрышей завсегдатаев в «Империале» прибавится вдвое, а их месячный доход, надо думать, во много превышает эти жалкие пятьсот штук.

«Жалкие пятьсот штук»... У Голованова не было слов.

– Тут у Султана, говорят, недавно четыреста штук сперли, – продолжал Донбасс, поморщившись, – и что? А ничего. Даже маслину в башку пока никому не закатали. Для них это не деньги.

– А султан – это кто? – поинтересовался Сева, все еще не пришедший в себя от масштабов. Такие деньжищи тут рядом, кажется, протяни руку – и вот они...

– Султан – это Султан. Он половину казино в Москве контролирует.

Шоумен тем временем продолжал свое яркое выступление:

– Зигмунд Фрейд выдвинул теорию, что игра – это источник особой разновидности сексуального удовлетворения. Многие психиатры позднейшего времени подтверждали догадку Фрейда о том, что игра позволяет заместить неудовлетворенные сексуальные инстинкты. Ходят слухи, будто жены игроков часто жалуются на их неспособность исполнять супружеские обязанности. Не верьте, дамы и господа, оглядитесь вокруг, где еще встретишь столь блестящее и энергичное общество, как не в казино «Империал»!

Голованов повращал глазами, пытаясь оценить «блестящее общество», а Донбасс лишь презрительно ухмыльнулся. Ну что ж, Сева углядел парочку народных артистов и трех заслуженных, служивших в знаменитом театре в соседнем переулке, кажется, несколько депутатов Госдумы, одного известного журналиста, двух воров в законе, державшихся демонстративно далеко друг от друга. Еще было несколько футболистов «Буревестника», какие-то поп-звезды, топ-модели и множество прочей публики со смутно знакомыми физиономиями. Азарт мало кого обходил стороной.

Шоумен все не унимался:

– Все четыре Евангелия Нового Завета описывают бросание жребия, чтобы определить, кому достанется одежда распятого Христа! О римском правителе Калигуле известно, что, когда проигрывал деньги, он, недолго думая, велел арестовывать прямо на улице двоих богачей, обвинял их в государственной измене, конфисковывал их имущество и продолжал играть! Английский король Генрих Восьмой не только потерял своих женщин на эшафоте, но и проиграл знаменитый «колокол Иисуса» – колокол собора Святого Павла! Словом, сколько существует человечество, столько оно и будет играть. Не помогут ни запреты, ни угрозы, ни расставание с собственной жизнью!

Донбасс спокойно заметил:

– А вот французский автомобильный магнат Ситроен тоже обожал играть в рулетку. Если проигрывал, воспринимал это спокойно. А если выигрывал, дарил крупье машины.

Действо на эстраде, перемежающееся музыкальными номерами модной джазовой певицы, между тем разгоралось. Вынесли большой стеклянный барабан, набитый тысячами бумажек. Это были лотерейные билеты, которые игроки получали за игровыми столами «Империала» в том случае, если текущий выигрыш составлял не менее пятисот долларов.

– А твои там есть? – поинтересовался Голованов.

– Есть пара штук, – небрежно откликнулся Донбасс.

Сева не стал вдаваться в подробности, это было неэтично, но он понимал, что выражение «пара штук» в данном случае могло трактоваться тремя способами. Во-первых, буквально – два билета. Во-вторых, фигурально – несколько билетов. И в-третьих, более чем буквально – пара штук, в смысле пара тысяч билетов.