Текст книги "Ошейники для волков"

Наконец в кабинете Грязнова раздался долгожданный звонок. Подруга Скользкого промурлыкала в трубку:

– Через полчаса позвони на сотовик.

Машина, в которой ехали на стрелку Грязнов, Яковлев и два молодых опера, мчалась по Минскому шоссе в сторону мотеля.

Только что в перегруженном эфире Грязнов выловил телефон Скользкого. Тот сообщил, что Лечо согласился отдать Бодрова, но с одним условием: похерить наезд на их бригаду.

Грязнов, вновь вспомнив этот разговор, буркнул:

– Выторговали все-таки себе скошуху! А что делать? Ну да ладно, – махнул рукой полковник.

Встреча была назначена на пустыре. С одной стороны захламленную поляну прикрывала заброшенная ферма, с другой – невзрачный бетонный завод.

– Местечко мрачноватое, – пробормотал Грязнов. – Воздуха здесь явно маловато. Простору нет…

– Считаешь, что может быть засада? – спросил Яковлев.

– Вряд ли, Володя. Тогда им не жить в Москве…

Яковлев тормознул казенный «жигуленок» с заляпанными грязью номерами на обочине проселка, пересекающего пустырь. С противоположной его стороны должны были остановиться бандиты. Вскоре, важно покачиваясь на неровностях проселка, на пустырь вкатились два «мерседеса». Машины остановились рядком. От муровских «Жигулей» их отделяло чуть больше ста метров.

Потянулось томительное ожидание. Грязнов закурил, посмотрел по сторонам. Ему не нравилась эта ферма со слепыми выбитыми окнами и забор, из-за которого виднелись полусферы складов. Для засады лучшего места не придумаешь. Видимо, это тревожило и бандитов.

– Ну что они там телятся? – кашлянул Яковлев.

Наконец дверца одного «мерседеса» открылась. Из машины не спеша вылез Скользкий.

– Ага! Процесс пошел. И я пойду, – сказал Яковлев.

– А нам что делать? – спросил один из оперов.

– Вам – смотреть в оба! – приказал Грязнов. – Оружие применять только в случае, если по нас откроют огонь. А пока ваша задача запоминать марки машин, номера. Свяжитесь с МУРом и, если что, вызывайте подмогу. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – дружно ответили оперативники.

Яковлев неуклюже выбрался из машины и, приветственно махнув рукой, пошел к «мерседесам». В этот момент тишину резанули сухие автоматные очереди. Яковлев среагировал мгновенно: упал на траву, откатился в сторону и оглянулся на «жигуленок». Муровская машина стояла как ни в чем не бывало. Огонь вели по «мерседесам».

Автоматные очереди непрекращающимся дождем из пуль коверкали борта автомашин, стекла осыпались мелким крошевом на серый песок. Прошитый пулями Скользкий упал возле машины и дергался в предсмертной агонии. Песок под ним потемнел от крови.

Из «мерседесов» больше никто не выходил. Были ранены или убиты? Боялись? Словно услышав немой вопль Яковлева, кто-то открыл правую заднюю дверь «мерседеса» и вывалился на землю между двумя автомобилями. За ним еще один.

Яковлев мог смотреть на происходящее без опаски. По нему, лежащему на открытом месте и, таким образом, представлявшему собой отличную мишень, упорно не желали стрелять.

Одна из бандитских машин начинала гореть.

Стрельба прекратилась, наступила звенящая тишина. Ее нарушало только журчание жидкости, вытекающей из пробитых радиаторов, да слабый шум, доносящийся из растерзанных пулями машин. Вполне возможно, что это были хрипы и приглушенные стоны раненых. Яковлев присмотрелся и узнал в одном из выпавших из машины Никиту. Муровец пополз к «мерседесам», каждую секунду ожидая рокового выстрела. Но по нему не стреляли. Он вскочил на ноги и бегом преодолел оставшееся расстояние. Бежал в полной тишине.

Через мгновение он упал между машинами, рядом с вывалившимися пассажирами. Один, плохо выбритый кавказец, уже умер. Второй еще шевелился. Это был Никита Бодров. Уже не думая о горячих стволах, что таились за забором и в бойницах-окнах заброшенной фермы, Яковлев подхватил под мышки что-то бормочущего Никиту. Затравленно оглянулся. Как будто никто не собирался стрелять. Понимая нутром, что тишина обманчива, Яковлев поволок Никиту к «Жигулям». И тут снова начали стрелять. Яковлев плечом и руками прикрывал голову и грудь Никиты и каждое мгновение ожидал, что горячая пуля вопьется в него самого. Но тот, кто, не торопясь, стрелял одиночными, явно не хотел убивать муровца. С жутковатым чмоканьем пули впились в тело Бодрова.

Тем временем по изрешеченным «мерседесам» выстрелили из гранатомета. Взвихренная взрывом мешанина из частей тел, обломков машин веером рассыпалась по пустырю. Тяжелые остовы остались на месте, жарко полыхая огромными кострами.

Яковлев дотащил Никиту до «Жигулей». Из салона выскочил один из оперов и помог втащить Никиту на заднее сиденье.

– Где второй? – отрывисто спросил Грязнов.

– Побежал посмотреть, кто сечу устроил.

– Как он собирается смотреть?

– Через забор.

Грязнов хмыкнул и потребовал:

– Аптечку сюда – и сваливай!

Опер резко развернул машину. Тут в нее вскочил второй оперативник.

– В больницу! – скомандовал Грязнов.

Яковлев осторожно снял с Никиты пиджак, опасаясь, что заденет раны и вызовет приступ боли. Но Бодров впал в забытье и, по всей видимости, ничего не чувствовал. Грязнов раскрыл аптечку и первым делом прямо через штанину вколол Никите в бедро промедол. Затем стал осматривать раны. Осмотр оказался неутешительным. Будет чудо, если он выживет, горестно подумал полковник, прикладывая к маленьким кровоточащим дырочкам в боку и груди ватные тампоны.

– Что видел? – спросил Грязнов у наблюдавшего за стрельбой опера.

– Люди в масках и камуфляже. Вроде спецназ. С левой стороны человек пять. Тачка импортная вроде «ауди». Номера замазаны.

– Ну и какие у тебя мысли по этому поводу? – перебил Грязнов.

– С мыслями туго, товарищ полковник. Пока только волосья дыбом!..

– А мне одна деталь очень не нравится, парни… Они почему-то по нас не стреляли, хотя возможность была редкая. Сразу и начальника и зама грохнуть… и подрастающее поколение. Странно… – Грязнов потер ладонями виски, словно снимая напряжение.

– Боюсь, что убрали всех, Слава, кто мог нам что-то сказать, – сделал вывод Яковлев. – Одна надежда на Никиту.

Бодров пришел в сознание, когда его на каталке везли в операционную. Он повел глазами по сторонам, словно силился кого-то разглядеть. Идущий рядом Яковлев склонился над ним.

– Ты что, Никита?

Раненый беспокойно зашевелил рукой и почти шепотом произнес:

– Там со мной человек разговаривал… это важно… назвался контрразведчиком, лажа – бандит… волновался за дядю Борю…

– Кто он, Никита? – прямо в ухо громко спросил Яковлев.

– Не знаю. Только он знает про нас все… Про нас и Тур… Турецкого. Предупреждал, что мы не справимся… убьют…

– С чем не справимся, Никита?

– С делом Иванова… У него белые пятна под глазами…

– У кого? – не понял Яковлев.

В это время подошел врач и оттеснил подполковника от раненого.

– У него ни сил, ни крови практически не осталось, а вы с расспросами лезете! – отчитал он.

Но Никита вновь открыл глаза и вымолвил:

– Он еще сказал, что искать надо не у Тураева…

На последнюю фразу Никита истратил последние силы и вновь впал в забытье.

– Потом, все потом, – замахал руками доктор, и каталка с Никитой скрылась за дверями операционной.

Этого «потом» не наступило. Никита Бодров, не приходя в сознание, умер на операционном столе. Хирург сказал, что, кроме надежды на чудо, шансов спасти его не было никаких, но чуда не случилось.

Яковлев вышел из больницы и огляделся. «Жигулей» не было. Грязнов с ребятами, присоединившись к опергруппе, умчался на место трагедии. Подполковник пошел пешком в сторону метро.

Он смотрел на пожухлые клены, на неулыбчивых прохожих и все больше и больше мрачнел. По пути попалась кафешка. Он зашел, купил бутылку водки, налил полный стакан и залпом выпил.

На муровских этажах было тихо. Народ работал. Яковлев зашел в свой кабинет и включил телевизор. На экране полуголые негры отплясывали вокруг темного продолговатого свертка, лежащего в центре хоровода. Голос ведущего передачу пояснил:

– Вы видите обряд переворачивания покойника…

Яковлев переключил канал. На экране возникла сверкающая мощными ляжками эстрадная певица. Подполковник выматерился и, не выключая телевизор, смахнул его с высокого сейфа на пол…

Часть вторая
На расстоянии выстрела

Глава первая

Такого сурового и даже, можно сказать, жестокого шмона криминальные группировки Лечо и Скользкого еще не переживали. После гибели авторитетов бандитам создали невыносимые условия существования. Участились внезапные налеты оперативников на рынки, блатхаты, в гостиницы. Словом, после стрелки на бетонном заводе жизнь братвы превратилась в сплошной дискомфорт.

Обиднее всего для них было то, что по большому счету они ведь не были виноваты в трагедии на бетонном. Житуха наступила настолько плохая, что кавказцы в отместку казнили безвинного Ваграма, хоть он и уверял, что приказ взять муровца он получил от самого Лечо. А тот действовал по указке каких-то государственных людей Москвы.

После гибели авторитетов вражда между осиротевшими на время группировками не прекратилась. Вскоре появились новые лидеры: Скользкого сменил бандит по прозвищу Шнапс. В глубине души новый авторитет был благодарен неизвестным убийцам Скользкого. Но обе группировки были несколько обескуражены событиями, произошедшими на этой кровавой стрелке. Те, кто устроил засаду, по всему, были профессионалами высокого класса. После бойни они как в воду канули. Службам безопасности обеих банд не удавалось на них выйти. Все это вселяло в души бандитов неуверенность и даже страх перед будущим.

Шнапса тоже очень беспокоило такое положение дел. Он рассуждал так: конечно, менты не успокоятся, пока не посчитаются за своего, но им должно быть понятно, что головорезы Скользкого никак не могли сделать то, что случилось на пустыре. Хотя, конечно, гибель, в сущности, одного Скользкого с телохранителями могла зародить в извращенной ментовской голове подозрение, что именно перспективный заместитель, то есть он, Шнапс, готов был пойти на это, чтобы возглавить дело. Надо было быстрее аргументированно доказать им обратное, чтобы оставили в покое и дали работать. Поэтому Шнапс подстегивал и подстегивал своих парней искать хоть маломальский след. И ребята постарались не за страх, а за совесть. Впрочем, не обошлось и без счастливой случайности.

Тогда, в тот страшный день, когда по машинам братвы началась пальба, один из телохранителей Скользкого успел связаться по радиотелефону с офисом и предупредил о засаде. Боевики на трех машинах срочно выехали на место, но конечно же опоздали, приехали лишь посмотреть на гигантский костер. Правда, одну из чужих автомашин, мчащихся с того места, из одной тачки засекли. Погнались было, но оттуда пальнули по ним из помпового карабина. Пуля разбила радиатор, пришлось остановиться. Но все же засекли марку машины и номера.

Шнапс пробовал узнать по своим каналам, чья тачка. Безрезультатно, хотя среди его осведомителей были не только милицейские чины, но даже депутат Госдумы. Тогда Шнапс понял, что Скользкий и Лечо оба влипли в очень нехорошую историю, после чего и превратились в раскиданные взрывной волной головешки. Надо было искать контакт с МУРом. Тех, кто там служит, ничто не остановит, они докопаются. Им только зацепку надо дать. Шнапс знал, что у Скользкого водился в МУРе знакомый. Как-то по пьяни об этом проговорился тюремный дружок Скользкого, Сема Бритый – старый, испитой вор с наполовину отмершей печенью и туберкулезными легкими. Он все еще внушал сытой, мало битой братве брезгливое опасение. Сидел тихо сторожем на складе запчастей и комплектующих, доживая в тепле и с бутылкой последние дни.

Шнапс приехал к нему в полночь. Отвратный старик – сорока восьми лет – спал на грязном диване, криво раззявив щербатый рот. Шнапс толкнул его ногой. Никакой реакции. Тогда он как следует ударил сторожа. Это возымело действие.

Бритый зашевелился, забормотал ругательства, затем сел, продрал красные глаза и уставился на незваного гостя.

– Шна-апс… Чего тебе? – узнал он авторитета.

– Шнапса принес, – сказал тот и выставил на стол, покрытый желтой от времени и грязи газетой, бутылку водки.

– Ого! Так я же сторож, на посту, хе-хе!..

– На посту? Да от тебя разит, как из сортира наркодиспансера! Разговор есть.

– Как ты вошел, Шнапс? – подозрительно покосился Бритый.

– Опомнился, идиот! – беззлобно ухмыльнулся Шнапс. – У меня в этой фирме от всего ключи, а ты здесь торчишь исключительно из почтения к твоим боевым заслугам.

– Понял-понял, – засуетился Бритый. – Сейчас стаканчики достану. Сейчас…

Через минуту стаканы, мутные оттого, что их лишь споласкивали, а не мыли, стояли на столе. Рядом свежевскрытая банка с килькой в томате.

– Где откопал? – радостно удивился Шнапс, вожделенно уставившись на кильку.

– Ребята угостили, что тачки здесь расчленяют.

– Тебе такая рыбка уже, пожалуй, не на пользу, – заметил авторитет, усаживаясь за стол.

– Э, мне теперь вода кипяченая и то во вред! – отмахнулся Бритый и открыл бутылку.

Выпили.

– Так вот, дело у меня такое, – начал деловой разговор Шнапс. – Ты, как я знаю, корешился со Скользким?

– Было, – кивнул Бритый, на секунду скрыв синий шрам над ухом, за который и получил свою кличку.

– Ты говорил как-то, что Скользкий якшался с каким-то ментом из муровских…

– Не помню…

– Не сторожись, я не на понт тебя беру.

– А зачем?

– Надо. А ты, если будешь очень любопытным, уволишься по статье за пьянство и кончишь жизнь в подвале. Понял?

– Чего ж не понять, – буркнул уязвленный и оробевший уголовник.

– Повторить вопрос?

– Помню. Были у него контакты, чего уж теперь…

– С кем?

– Да, кажись, запамятовал…

– Не советую, Бритый, хвостом крутить!

– Я не кручу – вспоминаю!

– Ну?

– Был майор, не то Рожнов, не то Резнов фамилия. Только вроде как уволился из органов в частную контору. Скользкий базлал…

– Ладно, разберемся.

Шнапс щедро подлил в стаканы, оглядел стол и спросил:

– У тебя луковицы нету случайно?

– Щас посмотрим, – засуетился Бритый.

Пока он рылся на полке, Шнапс молниеносным движением капнул в стакан собутыльника несколько прозрачных капель из маленького, утопающего в кулаке пузырька.

Вернулся Бритый.

– Нашел-таки небольшенькую!

– Вот и спасибо. Для меня первое дело – водку луковицей загрызть, на Севере приохотился, – крякнул Шнапс.

– Оно да, витамин!

– Ну, за воровскую удачу!

Такой тост Бритый не мог пропустить, поэтому выпил залпом.

Шнапс, выслушивая бессвязную старческую болтовню, терпеливо ждал того момента, когда начнет действовать влитый Бритому в стакан клофелин. Когда старик окончательно вырубился, Шнапс подхватил под мышки тщедушное тело и выволок его из комнаты-сторожки во двор. Там, справа от основного здания, зиял котлован. На дне огромной ямы уже положили фундамент и ощетинили его арматурой для предстоящих монтажных работ.

Шнапс остановился у края котлована, быстрыми от наплывающей брезгливости движениями расстегнул ширинку на брюках безвольно обвисшего Бритого. Посмотрел вниз – хорошо ли упадет тело – и легонько столкнул Бритого вниз. Через мгновение из недр котлована послышался шорох, затем жутковатый треск и хрипение. Шнапс включил фонарик и посмотрел вниз. Тело Бритого висело насаженное на прутья арматуры. Голова его запрокинулась, из открытого рта струилась черная кровь, руки подергивались в предсмертной агонии. Шнапс сплюнул и вернулся в сторожку. Принесенную бутылку он разбил об угол сторожки. На столе хватало пустых бутылок с отпечатками пальцев одного Бритого.

Утром Шнапс созвонился со знакомым ментом из Центрального округа, и тот сообщил ему, что в МУРе майора Резнова нет, но есть начальник МУРа полковник Грязнов, который действительно работал в частном сыске.

– Ни хрена себе другана нашел Скользкий! – положив трубку, присвистнул Шнапс.

По постановлению следователя Турецкого, в почтовом отделении, обслуживающем дом, где ранее проживал Олег Колобов, обязаны были задерживать любую корреспонденцию, поступающую на это имя, и сообщать об этом «важняку».

Работницы на сортировке внимательно просматривали почту. Но писем на имя Колобова не было.

Сегодня, как обычно, женщины в синих халатах разбирали привезенную с Главпочтамта корреспонденцию. В последние годы эта работа не была такой напряженной, как раньше. Полтора десятка лет назад, скажем на время летних отпусков, приходилось приглашать на работу студентов и старшеклассников – такой был наплыв писем. Он не иссякал и осенью. Теперь же потихоньку, без напряга справлялись сами. Что делать: факсы и короткие телефонные информации вытеснили из нашей жизни эпистолярный жанр.

На сортировку вошла изможденная женщина с мешками под глазами, что красноречиво говорило о постоянных возлияниях. Поздоровавшись, она взяла немногочисленные газеты, которые жильцы района получали по подписке, и перебрала пальцами полтора десятка писем. Она-то и обнаружила послание мертвецу.

– Эй, бабы! В семнадцатой квартире давно уже Колобов не живет! Че вы мне его суете?

– Кого?

– Да письмо! Угрохали того Колобова да и сожгли в машине. Или не помните? У меня мозги наполовину отпиты, наполовину отбиты – и то помню!

– Да, в самом деле, – вспомнила старшая сортировщица. – И что с ним теперь делать? В мусорницу?

– Может, какая родня есть?

– Кто ж ее искать будет?

– Откуда письмо-то? – догадался кто-то спросить.

Почтальон взглянула на обратный адрес.

– Ну конечно, кто такому хвату писать будет, кроме дружков. Из тюрьмы письмо.

Тут-то старшая и вспомнила о постановлении прокуратуры, лежащем на столе начальника почтового отделения.

– Давай письмо сюда, – сказала она. – Я знаю, что с ним делать: его надо передать шефу!

В кабинет Турецкого зашел Меркулов.

– Как дела, Александр? – поприветствовал он следователя.

– Как дела, как дела… Как сажа бела!

Минут через пять в кабинет Турецкого вошли Грязнов и Яковлев. Полковник осунулся и даже несколько постарел. Смерть Никиты Бодрова и неустанные поиски убийц укатали вечного балагура и хохмача. Даже подполковник Яковлев на его фоне выглядел сейчас классным остряком, хотя никогда этим качеством не блистал.

– Ну что у вас нового? – спросил Турецкий.

– Да ни хрена! Все глухо. В лучших традициях прежнего КГБ.

– Намекаешь, что это их работа, Слава? – насторожился Турецкий.

– Не намекаю, а пришел к такому выводу, – кивнул Грязнов.

– Да, судя по тому, что успел мне сказать Никита, этот тип, который его мучил, из старого КГБ, – вставил Яковлев. – Видно птицу по полету. Да, вспомнил! – добавил Яковлев. – Никита успел сказать мне, что у этого типа какие-то белые пятна под глазами. Примета яркая…

– Да, Бог шельму метит, – кивнул Турецкий. – Эти пятна появляются на лице в результате сильных нервных потрясений. Возьмем сей факт на заметку.

– Из КГБ он или нет, но сработал четко, – пожал плечами Меркулов.

– Куда уж четче. Скользкий еще не успел мне рукой махнуть, а Лечо лишь по золотой цепи да по коронкам опознали, – подтвердил Яковлев.

– Ну а у тебя как дела? – обратился Грязнов к следователю.

– Не лучшим образом. Вынес постановление о наложении ареста на счета «Кононга» и «Каскада». Вот жду высочайшего позволения. Генеральный прокурор сказал, что только он может санкционировать все мои постановления. Хотя мои постановления должен санкционировать Меркулов.

Константин Дмитриевич кашлянул и негромко сказал:

– Само дело неординарное: убит человек, пользовавшийся вниманием Президента.

Все посмотрели на государственного советника юстиции первого класса.

– Ты что-то знаешь? – спросил Турецкий.

– Да. Генеральный просил меня передать тебе, Саша, что он не находит достаточных оснований для санкционирования твоего постановления. Одним словом, генеральный очень обеспокоен развитием событий. Кстати, я полностью согласен с генеральным…

– Все это лишь очередное подтверждение того, что ниточка тянется далеко наверх, – заметил Грязнов.

– Почему? Какие у тебя основания так считать? – спросил Меркулов.

– Потому что бандитам не было никакого смысла устраивать такую разборку. Иное дело, если бы на стрелку приехал кто-нибудь один из авторитетов, тогда понятно: убрали конкурента и всех, кто оказался рядом. Но убили-то обоих, а третьей бригады по оперативным данным не имеется. Нет. Тут совсем другое дело. Мы знаем, что в подсобке у Лечо, а потом и на даче с Никитой разговаривал какой-то мужик, который и мучил Никиту. Так вот, среди погибших есть тот самый мужик, но выяснилось, что погибший русский числился водителем в фирме «Каскад». И это само по себе любопытно: водитель «Каскада» засвечивается в качестве водителя Ваграма! Но вернусь к этому мужику. Контрразведчик, как он себя обозвал, на стрелку не поехал. Можно предположить, что он занимается более серьезными делами, чем автомафия. Знает что-то о МУРе, осведомлен о ходе следствия… Словом, я считаю, что он вполне мог бы возглавить ту, третью, бригаду, открывшую огонь из засады…

– Все это надо проверять, – буркнул Меркулов и, обращаясь к Турецкому, спросил: – А ты пробовал выяснить, что́ связывает группировку Лечо и концерн «Кононг»?

– Конечно, выяснил, Костя. Чисто экономический интерес. Лечо осуществлял свои торгово-закупочные операции через «Кононг», оставляя им определенный процент. Сотрудничали, так сказать.

– Понятно. А кто-нибудь из этих бандитов знает, кто и зачем встречался с Бодровым? – поинтересовался Меркулов.

– Нет. У них дисциплина: что не надо знать, того не знают. Один Лечо знал, но… – развел руками Турецкий.

– А когда мужик этот приехал? До того, как привезли Никиту, или после?

– Почти одновременно. А что? – спросил Турецкий.

– Да как-то вокруг этой фигуры «контрразведчика» все накручиваться стало…

– А мне вот, Костя, хотелось бы знать, не по просьбе ли Тураева Бодрова прихватили? Может быть, этот «контрразведчик» искал возможность выйти на кого-нибудь из нашей епархии. Скажем, для покупки информации или всучивания компромата на конкурентов. А также допускаю, что его цель была предостеречь нас от излишнего любопытства. Но ничего, мы еще до них доберемся, – повысил голос Турецкий. – Не на тех нарвались, подонки!

– Не кипятись, Саша, – осадил его Меркулов. – А то все в месть за друга превратим.

– А что! Одно другому не мешает! – сурово отозвался Яковлев.

В разговор вклинился Грязнов:

– Вот что мне еще непонятно: когда я начал переговоры со Скользким, то лишь один раз позвонил по телефону его марухе. Потом все разговоры велись только через пейджер или по мобильному телефону. О месте встречи договорились за сорок минут до стрелки. Ума не приложу, как эта третья бригада узнала, где нас найти? Хвоста точно не было. Да если бы и шли за нами, то не успели бы развернуться в боевой порядок. Значит, хоть пять минут, но они нас уже поджидали на позиции. Да и среди кавказцев на стрелке погиб не тот русский, который допрашивал Никиту.