Текст книги "Московский Бродвей"

Глава 5

Когда мы подъехали к «Олимпийскому», вокруг гигантского стадиона уже собралось очень много народа. На большом щите перед входом все могли лицезреть портрет самой Анжелики – худое скуластое лицо, раскосые глаза, волосы, вольно спадающие на лоб. Концертное шоу именовалось «Ты не одна», – заглавную песню я уже несколько раз слышал по телевизору. Клип крутили постоянно, поэтому было трудно не запомнить незатейливый мотив, и особенно страстный, надрывный голос Анжелики. Теперь мне предстояло посмотреть на нее живьем… Публика, в основном молодежь, курила, смеялась, пила из бутылочек разные напитки – словом, оттягивалась как могла. Чувствовалось, что концерт – это для них всего лишь повод пообщаться и провести время.

Едва мы нашли место для парковки и вышли из машины, как в сгущающихся сумерках появилось впечатляющее зрелище – гигантская, составленная из огненных искр буква А. Вокруг тут же зажглись фейерверки поменьше, обычные спиральки, звездочки и шары, которые подчеркивали впечатляющие размеры инициала певицы. Толпа даже притихла и как завороженная уставилась на огромную литеру.

– И как ты предполагаешь пробиться сквозь эту толпу? – поинтересовался я у Лены, когда, вдоволь налюбовавшись эффектным зрелищем, мы смешались с поклонниками Анжелики.

– Через служебный вход, – беспечно ответила она, взяла меня за руку и повела сквозь толпу.

Мы с трудом обошли здание и оказались возле неприметной металлической двери с угрожающей надписью: «Посторонним вход строго воспрещен!» Рядом с дверью тоже собралась изрядная толпа. Мы пробились к двери, Лена нажала кнопку звонка. Дверь чуть приоткрылась, и в проеме показалось лицо охранника с вопросительно-раздраженным выражением. Лена, однако, ничуть не смутилась, назвала свою фамилию, после чего охранник посмотрел список и пропустил нас внутрь.

– Вот как хорошо иметь среди своих знакомых эстрадных звезд, – похвасталась Лена.

– И адвокатов, – закончил я.

Мы довольно долго шли по каким-то узким коридорам, стены которых были покрыты облупившейся краской, а под потолком змеились толстые трубы, обитые рифленой фольгой. В конце концов коридор чуть расширился, по сторонам начали попадаться двери с надписями «Артистическая уборная номер…». Лена вела меня так уверенно, будто сама бывала здесь ежедневно. В конце концов мы остановились у двери, на которой был прикреплен лист бумаги с надписью: «Анжелика. Персональная грим-уборная».

– Пришли.

Лена постучалась и, когда изнутри донесся раздраженный крик «Ну кто там еще?!», открыла дверь.

Мы оказались в небольшой захламленной комнатке, по стенам которой были развешаны всевозможные сценические костюмы. Разноцветные, блестящие, самых невероятных форм и фасонов. Здесь были и длинные темные платья с блестками, и коротенькие юбочки кислотных оттенков. В углу примостились три или четыре гитары. На полу валялись несколько пар обуви. Угол уборной отгораживала легкая ширма, а рядом с ней находился столик для грима – широкое зеркало, десяток ярких ламп по его сторонам, масса разнокалиберных коробочек с красками, тонкие кисти, множество губных помад, похожих на разбросанные по столу охотничьи патроны. Полстены занимал большой плакат – точная копия того, что мы видели перед «Олимпийским».

– Кто там? – послышался очень недовольный голос из-за ширмы в углу.

– Это мы, Анжела, – сказала Лена.

Тут же появилась взлохмаченная голова.

– А-а, Лена, привет! А это… – Анжелика перевела взгляд на меня.

– Да, это Юра. Адвокат, – представила меня Лена, – я тебе о нем говорила. А это Анжелика, – повернулась она ко мне.

– Я уже догадался. Здравствуйте.

Голова исчезла, из-за ширмы снова раздался голос Анжелики:

– Садитесь. Я сейчас оденусь и выйду. У меня есть немного времени. Минут десять-пятнадцать перед концертом. Что, на улице много народу?

– Полно, – ответила Лена, – не пробиться.

– Хорошо… – Голос стал довольным. – Значит, снова аншлаг. Как вчера и позавчера. Мои недоброжелатели снова будут скрежетать зубами… Ну и пусть скрежещут. Это им полезно.

Голос Анжелики был резким и капризным, как у маленькой девочки, которая потеряла любимую игрушку. Я краем уха слышал, что кто-то из журналистов даже сравнивал ее голос с насколько рваным, настолько же очаровательным вокалом Эдит Пиаф. Впрочем, на мой взгляд, журналисты, как всегда, преувеличили…

– Вот и я. – Анжелика вышла из-за ширмы. Надо сказать, по телевизору она выглядела куда эффектнее. Понятно – хитрости при съемках, особый грим, специальные ракурсы, компьютерная обработка… В клипах она походила на этакую красивую и опытную, хоть и молодую, женщину, прошедшую через все испытания, посылаемые жестоким миром, в котором ей приходится жить, и при этом не потерявшую нежности и любви. Собственно, об этом и были все песни, включая ту, по названию которой именовался сегодняшний концерт.

Но из-за ширмы появилась просто обычная девчонка, невысокая, с худенькими и тоненькими ручками-ножками, обиженно надутыми губками и несколько уставшими глазами. В принципе Анжелика не обладала сколько-нибудь впечатляющей внешностью. Встретил бы я такую на улице – и даже не обернулся бы. Совершенно обычная девушка, ну только глаза чуть раскосые, что не совсем характерно для Москвы. Хотя была у меня одна знакомая – коренная москвичка и при этом настоящая саамка… И фамилия у нее была соответствующая – Серин-Оол… Так что если разобраться, то и в Москве можно встретить хоть кого… Но, очевидно, на сцене она становилась совсем другой, нам в этом, судя по всему, сегодня предстояло убедиться.

– Анжела, мы сейчас, конечно, не будем вдаваться в подробности, – сказала Лена, – тем более у тебя концерт, нужно быть в настроении.

– Хм, – скривилась в невеселой ухмылке Анжелика, – если бы я каждый концерт была в хорошем настроении… Откуда такое счастье… Устала я немного… Такой бешеный темп. Концерт за концертом – передохнуть некогда. А теперь еще эти дурацкие истории на мою голову.

– Ничего, – утешительным тоном сказала Лена, – справимся. Хотя, скажу тебе честно и откровенно, положение довольно серьезное.

– А может, ты все-таки преувеличиваешь, а, Лена?

Лена только грустно покачала головой:

– Хотелось бы на это надеяться. Но, к сожалению, вынуждена тебя снова огорчить. Час назад мне позвонил мой непосредственный начальник и попросил собрать о тебе сведения. А конкретно о том скандале, который ты устроила в «России» две недели назад.

Анжелика погрустнела, вынула пачку сигарет, прикурила и с наслаждением глубоко затянулась:

– Да, было дело… Но вроде бы ни на кого не нападала. И уж тем более с ножом… Просто покричала в вестибюле, и все.

– Знаете, – вступил я в разговор, – если они решили действительно обвинить вас, то любое, даже самое мелкое происшествие, обычный скандальчик может оказаться роковым.

– Да? – грустно переспросила Анжелика. – Ну тогда они просто запутаются в этих самых «мелких происшествиях» и «скандальчиках». Я человек импульсивный, люблю дебоширить… Но ведь штрафы всегда плачу, и потом, одно дело просто мелкое хулиганство, и совсем другое – покушение на убийство.

– Да, но даже самые мелкие происшествия могут быть истолкованы по-разному. А если их было много… Особенно если вы не помните всех подробностей.

– Верно, – кивнула она, – я была пьяна. И не совсем помню, что там произошло. Ругала Разину вроде…

– А что там у тебя случилось? – поинтересовалась Лена.

Анжелика махнула рукой:

– Достало меня все. Позвонили из Риги мои продюсеры и сказали, что снова гастроли откладываются. Что люди Разиной потребовали не пускать меня в Прибалтику.

– И что? Разве на Прибалтике сошелся клином свет?

– Да нет, конечно. Но на Украине то же самое было. И в Израиле. И в некоторых наших городах… Ладно, об этом потом поговорим. Сейчас мне нужно гримироваться. Вы только, – она повернулась ко мне, – скажите, что мне грозит, если действительно привлекут?

Конечно, не стоило ее расстраивать, однако на прямой вопрос должен быть дан такой же прямой ответ.

– Смотря какую статью Бородулин станет вам инкриминировать.

– А какие варианты?

– Я думаю, это будет сто одиннадцатая статья. Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Это серьезная статья…

– Я в этом ничего не понимаю…

– Хорошо бы вам и дальше в этом ничего не понимать, – заметил я. – Хочу вам кое-что объяснить. В Уголовном кодексе есть седьмая глава. Она объясняет, что такое соучастие в преступлении. А в тридцать третьей статье речь идет о видах соучастников. «Организатором признается лицо, непосредственно организовавшее совершение преступления или руководившее его исполнением…» Это цитата. Что же касается вас, то уровень ответственности в данном случае наступает по статье, предусматривающей наказание за совершение преступления со ссылкой на тридцать третью статью.

Я оттарабанил это как в свое время во время экзамена на юрфаке. И, признаться, остался доволен собственной памятью. Однако, судя по виду Анжелики, она мало что поняла.

– Понимаете? – спросил я.

– Честно говоря, смутно… Скажите, а какое мне грозит наказание?

– Так сразу сложно сказать… Это зависит от той части статьи Уголовного кодекса, которую вам будут инкриминировать.

– Ну в самом худшем случае.

– Там четыре части… Короче говоря, от трех лет до двенадцати…

Анжелика присвистнула:

– Вот это да! Я надеюсь, что… Мы только вот-вот записали новый альбом… У меня запланированы гастроли…

– Но, – поспешил я ее успокоить, – конечно, думаю, до этого не дойдет. Особенно если вы невиновны.

– А у вас есть сомнения в этом? – удивленно выкатила глаза певица.

Я почувствовал, как тонкий каблучок Лены Бирюковой впивается в мою ногу, и поспешил заверить:

– Конечно, нет. Для адвоката подзащитный всегда чист как новорожденный ребенок. Дело за малым – убедить в этом следствие и суд. А вот это, как вы понимаете, не всегда легкая задача.

Мы рассмеялись, и Анжелика повернулась к зеркалу.

– Сейчас подойдет Слава Петрунин, мой администратор, он проведет вас в зал. А потом, после концерта, поговорим. Я, естественно, заплачу вам гонорар. Все как положено…

Я внутренне вздохнул. Концерт будет длиться не менее двух часов, пока туда, пока сюда, это уже будет ночь. Но что поделаешь – у адвокатов рабочий день ненормированный.

Дверь открылась без стука, и в комнату вошел высоченный, отлично сложенный парень со светлыми волосами и открытым взглядом голубых глаз. Он учтиво поздоровался и нагнулся к Анжелике:

– Анжелочка, давай поторопись. Народ уже требует.

– А разогрев? – спросила Анжелика, широким темно-синим карандашом подводя глаз.

– Уже допевают. Публика потихоньку начинает их выпроваживать – ногами топают, посвистывают. Плакаты вытащили. Так что самое время.

– Сейчас, – вздохнула Анжелика, хотя было видно, что внимание публики ей приятно. – Только вот глаз нарисую.

– Между прочим, – чуть понизил голос Слава, с сомнением поглядывая на нас, – тут у нас один гость неожиданный…

Анжелика обратила внимание на его взгляд и сказала:

– Это свои. Лена Бирюкова, о которой я тебе рассказывала, и Юра Гордеев, мой адвокат. Так что никаких секретов.

– Очень приятно. – Петрунин пожал мне руку и кивнул Лене. – Разина нарисовалась.

– Вот это новость, – Анжелика от неожиданности даже чуть не ткнула кисточкой туши в глаз, – чего это вдруг?

Слава пожал плечами:

– Не знаю. Десять минут назад в зале появилась. С секьюрити своими… Правда, без Симеонова.

– Ну ясно. Муженек же раненый, – усмехнулась Анжелика, – ну ладно, пусть послушает, легенда ходячая. Пусть поучится, как петь надо. Кстати, Слава, посади моих гостей в зале. Только места получше выбери.

– А кстати, вот рядом с Разиной и посажу. На лучшие места.

Огромный зал «Олимпийского» был переполнен. Эстрада находилась в середине стадиона, который поделили на две части огромным черным полотнищем. На трибунах спортивного зала бурлил народ. Публика, пришедшая на концерт Анжелики, была похожа на болельщиков: были даже транспаранты. А прямо перед сценой установлены полтора десятка рядов для элитной публики – приглашенных или же просто богатых. Именно сюда повел нас администратор Анжелики Слава Петрунин.

На сцене, уставленной разного размера музыкальными динамиками, резвилась какая-то невзрачная группа. Четыре одинаковые блондинки (кажется, они называли себя то ли «Белки», то ли «Ветки») исполняли нечто заунывное, нестройными голосами. Они очень старались, но получалось плохо. Поэтому публика то и дело давала понять, что, мол, разогрев разогревом, но пора и честь знать. Блондинки тоже это понимали и время от времени тревожно поглядывали за кулисы, откуда, видимо, им должны были подать какой-то знак.

– Вон видите два места, прямо за Разиной, – показал нам Слава Петрунин, – проходите туда.

Не найти эти места было трудно. Огромную рыжую копну волос Анны Разиной заметил бы, думаю, даже зритель с самого последнего ряда трибуны. Мы без труда пробрались на наши места, так как пространство между креслами оказалось достаточно большим. К счастью, кресла расположили амфитеатром, поэтому шикарная прическа Разиной, ничуть не закрывала нам сцену. По обе руки легендарной певицы сидели два совершенно одинаковых охранника с толстыми шеями, широченными спинами и короткими стрижками под расческу. К уху каждого тянулась тонкая пружинка шнура, соединенного с наушником. Они то и дело смотрели вокруг, не грозит ли их подопечной какая-либо опасность. А подопечная между тем без особого интереса смотрела на сцену.

Она сильно постарела, эта суперзвезда советской эстрады. Конечно, многочисленные подтяжки, пластические операции, всевозможные омолаживающие средства все еще сохранили ее знакомое каждому от Калининграда до Владивостока лицо, с большими круглыми, всегда чуть удивленными глазами, тонкими губами, изящным овалом и немного вздернутым носом. И теперь, на сцене и по телевизору, зрители видели почти ту же самую Разину, появления которой в семидесятые годы вся страна ждала на концертах ко Дню милиции, Дню пограничника, Дню металлурга, Дню Военно-морского флота и другим всевозможным «дням». Сколько в те годы отмечалось самых разных дат и юбилеев! Сейчас мы, безусловно, в этом отношении живем куда скучнее. А тогда порой казалось, что весь народ тем и занимается, что весело и дружно отмечает свои профессиональные праздники. В сущности, наверное, так оно и было на самом деле…

Но годы есть годы. Они, как известно, берут свое – особенно это касается прекрасной половины человечества. И сейчас мы видели и морщинистую шею, и тщательно скрываемый, но все-таки существующий второй подбородок, и стареющую кожу на руках – все то, что можно было замаскировать только с помощью грима и соответствующего освещения. И что нельзя было скрыть вблизи…

Разина, заметив Славу Петрунина, поманила его пальцем. Он подошел к певице, и они обменялись несколькими словами.

– Как ты думаешь, что она от него хочет? – шепнула Лена.

– Понятия не имею.

– Тем не менее это очень важно, – сказала Лена, – я пойду и узнаю.

Петрунин уже отошел, но Лена догнала его.

– Разина хочет после концерта встретиться с Анжеликой, – вернувшись, сказала она мне на ухо.

– Зачем?

– Не уточнила. Но Слава сказал, что это очень странно, ведь Разина и Анжелика не просто конкурентки, но теперь, в сложившихся обстоятельствах, просто враги.

– Врагини… – вставил я.

– Вот именно. Какие тут могут быть разговоры? Тебе не кажется это подозрительным?

– Может, она просто хочет помириться? – предположил я.

– Хм, – фыркнула Лена, – ты не знаешь ее характер. Это не в стиле Разиной. Она привыкла побеждать – всегда и во всем. А тем более невозможно предположить, что она решила пойти на попятную с девчонкой, выскочкой, каковой она считает Анжелику.

– Ну, знаешь, – не согласился я, – всякое бывает. Разина опытный, бывалый человек. Она могла прийти к выводу, что ей лучше не воевать с Анжеликой, а помириться.

Лена с сомнением пожала плечами:

– Вряд ли… После истории в гостинице «Россия», после инцидента в Останкине… Нет, не верю.

Между тем со сцены наконец ушла разогревающая группа, и свет полностью погас. Стадион погрузился в полную темноту, а зал притих…

– Начинается, – прошептала Лена, – сейчас увидишь нечто необычное.

В зале стояла полнейшая тьма – хоть глаз выколи. Я не мог разглядеть ничего, даже замечательную рыжую копну на голове Анны Разиной, хотя, между нами говоря, казалось, что ее огненные волосы будут светиться даже в темноте.

Прошло довольно много времени, во всяком случае, именно так нам показалось. Затем откуда-то, будто издалека, донесся еле слышный звук. Негромкий, жалобный, он постепенно, чуть заметно нарастал. Вместе со звуком, на первый взгляд непонятно отчего, темнота стала рассеиваться. Как будто с восходом солнца, ранним утром, сначала стали еле различимы силуэты людей (например, пышная прическа Разиной прямо перед нами), потом все стало темно-серым. Хитрые осветительные приборы, расположенные под потолком, создавали эффект раннего утра. Звук же становился громче и громче. Он то немного менял тональность, то становился переливчатым, вибрировал и словно уходил, а потом возвращался. В конце концов яркость стала нормальной, но лампы на этом не остановились и светили все ярче и ярче. Звук нарастал и начал резать барабанные перепонки. Глаза болели от яркого света. Уже было просто невыносимо…

Вдруг, когда я уже начал думать, что подобные эксперименты просто опасны для здоровья зрителей, раздался оглушительный хлопок и свет, достигнув точки наивысшей яркости, внезапно снова погас. Зал вздохнул от неожиданности. Воцарилась тишина, в которой я явственно услышал голос Разиной: «Неплохо». Видимо, она обращалась к одному из своих телохранителей.

– Если она так оценивает шоу Анжелики, – наклонилась ко мне Лена, – может, она действительно пришла, чтобы мириться?

На сцене появился круг света. В круге стояла Анжелика в чем-то темном и свободном. В руках она держала черную электрогитару с длинным тонким грифом. Зал зааплодировал, засвистел, увидев любимую певицу. А та просто стояла и смотрела в зал.

Через некоторое время, когда аплодисменты постепенно умолкли, она опустила голову, положила левую руку на гриф, пальцами правой взяла серебристый медиатор и резко ударила по струнам. Послышались первые аккорды заглавной песни – «Ты не одна». Весь зал, по-видимому, знал эту песню наизусть, поэтому стал подпевать.

Что и говорить, песня действительно была очень хорошей. Берущий за душу мотив, проникновенные слова, а особенно искренний, диковатый и в то же время нежный голос Анжелики – все это превращало песню почти в шедевр.

 
Ты не одна – поют деревья,
Ты не одна – воркуют птицы,
Ты не одна – просто поверь мне.
Просто тебе это снится…
 

Припев хором повторял весь зал. В темноте большинство зрителей зажгли огоньки и гигантское полукружие спортивного зала стало похоже на звездное небо.

Наконец песня закончилась и зажегся свет. Зал буквально взревел. На сцену потянулись люди с букетами, цветы летели прямо из зала.

– Впечатляет, – сказал я Лене. Действительно, спев эту песню, Анжелика могла спокойно закончить концерт – никто в обиде бы не остался.

Разина сидела и… тоже аплодировала. Видно, эффектное шоу произвело впечатление на легендарную певицу. А значит, подумал я, есть шанс, что они помирятся.

Потом было еще много песен – очень хороших, посредственных и просто плохих. В том числе я наконец услышал песню, о которой мне говорила Лена, – «Хочешь, я убью его?..». Но это было уже неважно: залу, который находился под впечатлением от первоначального эффекта, нравилось буквально все.

Если честно, то и мы с Леной попали под обаяние Анжелики. Подпевали, отбивали ритм пальцами и каблуками – конечно, сдержанно, соответственно нашему возрасту и положению. Зал же просто неистовствовал. У барьеров, которые отделяли ряды зрителей от площадки, толпились беснующиеся люди. Хрупкие барьерчики, казалось, вот-вот опрокинутся, стоит только толпе нажать. И тогда наши ряды, на которых сидела более благовоспитанная публика, будут просто снесены людским потоком. А когда толпа доберется до Анжелики, ее разорвут на кусочки, на лоскутки и сувениры. К счастью, двойное кольцо милиции практически сводило такую неприятную возможность к нулю.

Наконец Анжелика спела последнюю песню. Зал просто взвыл и стал декламировать: «Ты не одна! Ты-не-од-на!!!» На трибунах творилось что-то невообразимое. Люди размахивали руками, топали ногами, кое-кто опять развернул огромные полотнища с самодельными надписями: «Анжелика! Ты не одна», «Анжелика forever» и «Мы тебя любим!».

В конце концов Анжелика снова вышла на сцену, раздались первые аккорды суперхита, но публика уже не обращала внимания. Зал орал, и расслышать музыку было невозможно.

Разина что-то шепнула своим секьюрити, они все вместе встали. Кое-кто из «особой публики» тоже встал и, не дожидаясь полного окончания концерта, начал пробираться к выходу.

– Ну что, нам тоже пора, – сказал я, – лучше выйти сейчас, пока нас тут не задавили.

Лена кивнула, и мы поднялись с мест.

И тут… это произошло настолько внезапно, что мы и глазом не успели моргнуть. Справа от нас хрупкое ограждение не выдержало, несколько барьерчиков под напором толпы перевернулись. Милиционеры, заметив, что толпа повалила ограждение, крепко сцепились локтями, но орущие и беснующиеся зрители так нажимали, что в какой-то момент милицейские локти не выдержали, цепь разорвалась и фанаты с бешеным улюлюканьем, криками и воплями понеслись к сцене.

Первой мыслью было, конечно, поскорее убежать. Но через секунду мы поняли, что уже поздно. Толпа заполнила все пространство перед сценой, окружив ряды кресел. Рассыпавшиеся милиционеры безуспешно пытались навести порядок, хотя каждому было понятно – загнать толпу обратно за ограждение не сможет никакая сила. Так что мы остались на местах.

Разина же, вероятно надеясь на своих здоровенных охранников, все-таки продвигалась по ряду.

Она была всего шагах в трех от нас, когда произошла неожиданная вещь. Из толпы в сторону Разиной внезапно шагнул молодой парень с гладкими русыми волосами. Я это очень хорошо заметил, так как его волосы буквально сверкнули в лучах прожекторов. Волосы и… глаза. Было в его глазах что-то необычное, жестокое даже для обезумевшей толпы фанатов. Он запустил руку в сумку, которая висела у него на плече, и достал небольшую стеклянную баночку.

Кроме глаз что-то странное, неуместное было в его облике. Доля секунды понадобилась мне, чтобы понять, что именно. Его руку облегала тонкая резиновая перчатка! Согласитесь, мало кто ходит на концерты в резиновых перчатках. Их надевают только врачи, судмедэксперты и другие люди, которым необходимо защитить руки… Интересно, от чего хотел защитить свои руки этот парень? Впрочем, через несколько секунд все стало ясно…

В баночке, которую он достал из сумки, находилась какая-то жидкость бледно-желтого цвета. Быстро сдернув металлическую крышку, парень коротким движением плеснул жидкость в сторону Анны Разиной.

Безотчетным, чисто машинальным движением я обеими руками прикрыл лицо Лены. И тут же почувствовал ожог – капля кислоты попала на тыльную сторону моей ладони.

Лена ничего не поняла – она в этот момент смотрела на сцену. Но потом…

– За Анжелику! – краем уха расслышал я слова парня, плеснувшего кислотой. Сказав это, он повернулся и начал быстро пробираться сквозь толпу. Через секунду он почти скрылся в толпе.

Надо сказать, секьюрити Анны Разиной оказались на высоте. Заметив банку в руках парня, охранник сразу же сориентировался и надежно закрыл певицу собственной грудью. Кислота залила костюм и лицо охранника, стала пениться, моментально растворила не только кожу лица, но и ткань его белой рубашки. Охранник схватился руками за голову и повалился навзничь, на свою хозяйку. Разина закричала, больше, очевидно, не от испуга, а от страшного зрелища, которое открылось всем нам, – вместо лица охранника на нас смотрела страшная красно-черная маска с выпученными белками глаз, разъеденными губами и клоками пены на том месте, что еще несколько секунд назад было щеками. Грудь охранника тоже представляла собой ужасное зрелище. Очевидно, кислота была концентрированной…

– Врача! – закричала Разина. – Скорее врача!

Но ее никто не слышал. Сквозь крики толпы еле-еле пробивались отдельные аккорды песни, которую продолжала исполнять ни о чем не подозревающая Анжелика. Некоторые, правда, повернули головы, но тут же снова уставились на сцену. Охранник повалился в проход между кресел, поэтому это страшное зрелище могли видеть только мы…

Я посмотрел на свою руку. Ожог был небольшим, примерно с двухрублевую монету. Но, судя по боли, довольно глубоким. Лена с ужасом посмотрела на ожог. Капля кислоты должна была попасть на ее лицо…

На глазах Лены появились слезы. Некоторые люди очень сильно переживают прошедшие мимо них несчастья, – очевидно, Лена была из таких. Она достала платок из сумочки и приложила к ране. А потом подняла глаза:

– Спасибо, Юра!

– Сейчас не до церемоний, – сердито ответил я, – это ерунда, мелочь, надо спасать человека!

Я достал из портфеля мобильник и набрал 03:

– Алло! «Скорая»! Быстрее сюда, тут серьезный ожог кислотой!.. Да, сильный! Спорткомплекс «Олимпийский». Прямо в зале… Не знаю, сколько лет!.. И имени не знаю!.. Быстрее, ожоги очень серьезные!

Разина смотрела на меня с благодарностью. У нее тоже, конечно, был телефон, но от неожиданности даже такая железная женщина, как она, растерялась. Руки певицы мелко дрожали, она побелела как полотно (даже сквозь толстый слой косметики это было заметно), остекленевшими глазами она смотрела на кошмарное, достойное фильмов ужасов зрелище и повторяла:

– Саша… Саша…

Видимо, так звали охранника.

Между тем второй охранник Разиной перепрыгнул через ряды кресел и, расталкивая толпу, побежал за преступником. До сих пор не понимаю, как ему удалось быстро, почти бегом, пробраться сквозь плотную толпу фанатов. Охранник растолкал людей как ледокол. Впрочем, и преступник не мешкал… К счастью, охраннику удалось схватить его в нескольких метрах от выхода из зала. Там уже столпились милиционеры.

Надо было что-то делать… Пока приедет «скорая», пока проберется в зал…

– Воды! – заорал я, кажется перекрикивая даже рев динамиков. Впрочем, это мне только так казалось… Никто и не думал бежать за водой.

Анжелика, увидев, что в зале творится что-то необычное, внезапно прекратила петь. Толпа тоже замолчала…

Вот теперь мой крик услышали, и через минуту кто-то уже бежал к нам с ведром воды. Однако, посмотрев на тело охранника, я понял, что уже поздно…