Текст книги "Цена жизни – смерть"

2

В буфет они не пошли, народу туда набилось как в лучшие советские времена – всем после томительного брифинга хотелось освежиться. Выбрались на улицу и направились к ближайшему кафе. Уселись за столиком прямо на тротуаре, заказали по баночке «Туборга» (платил, естественно, Грязнов, поскольку проиграл) и орешков – есть в такую жару совершенно не хотелось. Огромный зеленый зонт над головой создавал иллюзию прохлады, но только иллюзию. В тени было, наверное, градусов тридцать. Пиво, даже ледяное изначально, мгновенно нагревалось, потому пить приходилось быстро. В десяти метрах с ревом проносились раскаленные машины, уминая податливый асфальт, на горизонте висело зыбкое горячее марево, пахло бензином, горячей пылью и подгоревшим жиром из расположившегося рядом гриля. Этот последний запах разбудил в Грязнове аппетит.

– Может, цыпленка сжуем?

– Он же горячий, – лениво возразил Турецкий.

– Ну, закажи себе мороженое.

Переливчато и длинно забибикал пейджер, Турецкий по звуку определил, что вроде не его, Грязнов тоже, но оба потянулись к карманам с единственным желанием, чтобы все-таки чужой. Оказалось, не повезло обоим. Биперы сработали одновременно, оттого и вышла такая чудная трель.

«В 12.50 у меня. Обязательно и без опозданий.

Меркулов».

– Начальство вызывает, – вздохнул Турецкий.

– Аналогично, – буркнул Грязнов и подозвал официанта: – Пару цыплят сухим пайком заверните.

– Давай вечером ко мне, – предложил Турецкий, – посидим спокойно, моих же нет. И цыплята к тому времени как раз остынут.

– А кондиционер у тебя есть?

– Есть три вентилятора и полный морозильник льда… и еще холодный душ.

– Заметано, – кивнул Грязнов, принимая у официанта объемистый пакет. – Тебя подвезти?

Турецкий взглянул на припаркованную у тротуара раскаленную «Ниву» и отказался:

– Я лучше на метро, там прохладно.

3

Нужно было все-таки на Славке подъехать, вяло упрекал себя Турецкий, с семиминутным опозданием проникая к Меркулову.

В кабинете заместителя генерального прокурора натужно ревел кондиционер, создавая вполне сносную атмосферу. Константин Дмитриевич и еще какой-то толстый тип сидели за маленьким столиком и потягивали чай со льдом. Красное щекастое лицо посетителя лоснилось от пота, и он поминутно обтирал его огромным клетчатым платком. Пиджак гостя висел на спинке кресла, узел галстука покоился где-то в области живота. Лицо это Турецкий уже определенно где-то видел, – скорее всего, по телевизору. Наверняка какая-нибудь правительственная шишка со своими личными неразрешимыми проблемами, которые никак нельзя доверить обычным ментам не вследствие реальной сложности и глобальности, а просто потому, что чин обязывает пользоваться исключительно услугами следователей по особо важным делам.

Меркулов Турецкому ничего не сказал, только посмотрел на часы, а потом поверх очков на «важняка» со значением. Гость с некоторым трудом вынул себя из кресла и, для проформы подтянув галстук сантиметра на полтора вверх, начал знакомиться:

– Промыслов Валерий Викторович. Наслышан о вас как о высоком профессионале. Рад встрече и возлагаю на ваш профессионализм большие надежды. – Он перевел дух и вытер снова взмокший лоб. – Жарко, не правда ли?

– Лето же, – сдержанно ответил Турецкий.

– Я тут начал было излагать Констанин Дмитричу подробности… – Промыслова прервал звонок мобильника. – Извините. – Он, поморщившись, взялся за трубку: – Слушаю. Да-да. Да слушаю же. Черт, вот вам и японская техника, ничего не слышно. – Он беспомощно посмотрел на трубку, издававшую нечленораздельные хрипы, а потом на Меркулова: – От вас можно позвонить?

Костя кивнул в сторону батареи телефонов на своем столе.

– Зеленый – городской.

Промыслов поплелся звонить, а Турецкий, придвинув к столику третье кресло, уселся под самый кондиционер и щедро навалил себе в стакан льда, лимона, сахару и плеснул немного чая.

– У него сын пропал, – вполголоса сообщил Меркулов, – хочет, чтобы ты нашел.

– А собака у него не пропала? Или, может, попугайчики, или рыбки из аквариума?

– Не паясничай. С генеральным уже все согласовано.

– Вот так, значит? – надулся Турецкий. – Как в отпуск, так нельзя. Дела государственной важности, Россия гибнет без «важняка» Турецкого. А дела-то всего – вернуть блудного сына под родительский кров. Кстати, кто у нас папа?

– Вице-премьер. Ты что, телевизор не смотришь?

– Зимой смотрю, а летом он у меня бастует – жарко, говорит, транзисторы плавятся.

Промыслов наконец закончил разговор и, отдуваясь, вернулся в кресло.

– Дело, Александр Борисович, деликатное и, возможно, для вас необычное. Пропал человек, Промыслов Евгений Валерьевич. Как вы уже догадались, мой сын. В последний раз Евгения видели десять дней назад в его квартире на Цветном бульваре, откуда он ушел в сопровождении подозрительных личностей, и с тех пор о его местонахождении ничего не известно. Евгению тридцать два года, не женат, родственников, кроме нас с супругой, нет. Последние полгода не работал. Его мать настаивает на том, что это похищение, и в принципе я с ней согласен…

– Вам выдвинули какие-то требования? – справился Турецкий.

– Нет. Пока, во всяком случае, нет.

– А не мог он просто уехать с друзьями, например к морю, лето же?

Промыслов сокрушенно покачал головой:

– Я не сказал вам самого главного. Евгений употребляет наркотики. И… поскольку постоянных источников дохода у него нет, он вынужден регулярно обращаться за деньгами ко мне или моей жене…

– И вы регулярно снабжали его деньгами? – искренне удивился Турецкий.

– Я регулярно помещал его в самые лучшие клиники, и в России и за границей, но ремиссия длилась в лучшем случае неделю-полторы, а потом все начиналось сначала. А деньги… Да, деньги я давал, лучше пусть возьмет у меня, чем пойдет грабить на дорогах. – Промыслов вынул из портфеля тонкую папку и протянул Турецкому: – Вот тут вы найдете адреса и телефоны его знакомых, несколько фотографий и другие сведения, которые могут вам пригодиться. Если будет нужно что-то еще – звоните немедленно, там есть и мои телефоны. И насчет текущих расходов можете не беспокоиться, я все компенсирую.

– Какие наркотики он принимает?

– Амфитамины и, кажется, опиум.

– Вы ведь уже, наверное, что-то предпринимали? – вклинился Меркулов.

– Конечно, жена регулярно обзванивает больницы и морги, но все безрезультатно. Мы уверены, что Евгений жив, нужно искать.

– А люди? – возмутился Турцкий. – В одиночку я полгода искать буду, он скорее сам домой вернется.

Меркулов только пожал плечами, у него лишних людей вообще нет, а в сезон отпусков и подавно каждый человек на счету. У вице-премьера тоже, очевидно, лишнего десятка телохранителей не было.

– Что вы предлагаете? – спросил Промыслов.

– Честно говоря, предложение мое несколько… м-м-м-м… нетривиально, – пробормотал Турецкий и посмотрел и Меркулова.

Тот слегка напрягся:

– А именно?

– Возможно даже, что оно противоречит некоторым м-ммм… нормам.

– И все-таки? – нервно настаивал вице-премьер.

– Поэтому я говорю это только как частное лицо. Я бы порекомендовал вам подключить к розыскам сына хорошее детективное агентство.

– И у вас есть такое на примете, – не то спросил, не то догадался Промыслов.

– «Глория». Вы ведь, кажется, упоминали, что материальные затраты вас не смущают.

Промыслов посмотрел на «важняка» укоризненно.

– У вас ведь тоже есть дети? Это, знаете ли, тот случай, когда, не задумываясь, отдашь последнюю рубашку. Но вот это детективное агентство…

До последней рубашки, пожалуй, не дойдет, если находились деньги, чтобы зелье оплачивать, на Денисовы услуги и подавно найдутся.

– За их профессионализм я ручаюсь, за личную скромность тоже. Вот и Константин Дмитрич подтвердит.

Меркулов сдержанно кивнул.

– Поступайте, как считаете нужным, – согласился Промыслов. – Извините, я должен ехать. Держите меня в курсе. – Он протянул Турецкому влажную ладонь.

– Ну спасибо, Костя, – буркнул Турецкий, когда они остались вдвоем. – Удружил. Век не забуду. И детям накажу, чтобы не забывали. И внукам…

– Кончай брюзжать, – вздохнул Меркулов, – думаешь, мне улыбается всем этим шишкам штаны держать? Закончишь с делом, поедешь в отпуск, это тоже с генеральным согласовано.

– А чего там, собственно, заканчивать? Завтра же позвоню Промыслову, скажу, что след сына обнаружился в Дагомысе, и поеду его как бы ловить.

– Я тебе позвоню, – незло погрозил пальцем Меркулов. – Кстати, почему именно в Дагомыс, а не в Сочи, например?

– В Сочи у меня Ирка отдыхает, а курортные романы – дело святое… Зачем ей мешать. Полгода меня пилила, денег требовала. Наскребли на билеты в оба конца и путевку без питания. Нинка гитару с собой потащила, сказала: деньги кончатся, будут песни петь по подземным переходам. Представляешь, дают это они концерты с большим успехом: дипломированный музработник Ирина Генриховна с дочерью, вокруг поклонники, бомонд, богема, спонсоров себе уже завели, меценатов, а тут я появляюсь… – Турецкий потянулся, хрустнув суставами. – Ладно, пойду составлять план следственных мероприятий. Только тут вот какая загвоздка, Костя. А что делать, если наш Жека все-таки бомбанул кого-то или, того хуже, грохнул? Предавать его в суровые руки правосудия или у него как у сына вице-премьера иммунитет?

– Ты его вначале найди, а там разберемся.

4

Турецкий спустился к себе и позвонил Денису Грязнову. Договорились встретиться через час у цирка на Цветном бульваре.

Начинать определенно стоило с квартиры, где Жеку видели последний раз, а там – по обстоятельствам.

Если окажется, что это все-таки похищение, нужно подключать РУБОП и не заниматься самодеятельностью, если Промыслов-младший из потребителей переквалифицировался в распространители и получил распределение в какой-нибудь Новохоперск. Тогда этим опять же должны заниматься профессионалы, то есть УНОН, а если он просто под кайфом ушел из дому и потом забыл, как его зовут, тут уж придется поработать Денису.

Турецкий взглянул на фотографию пропавшего: обычный парень, брюнет, волосы ровные, зачесанные назад, немного узкоглазый или щурится, тонкий нос, тонкие губы, ямочка на подбородке. В общем, бабам такие нравятся, особенно если он еще и трепаться умеет – подружек, случайных знакомиц, партнерш по развлечениям, должно быть, не один десяток. Странно, а в папином списке ни одной женской фамилии.

И вообще, фамилий только три – очевидно, Жека друзей предпочитал домой не водить, зато имеется краткая биография. И учился наш Евгений не чему-нибудь и как-нибудь, а в химико-технологическом институте имени товарища Менделеева и даже его закончил, а это, собственно, дает еще один вариант развития событий. Жеку, как классного химика, наркоторговцы вполне могли припахать на каком-нибудь подпольном заводике, а зарплату ему выдают прямо натурой. В таком случае найти его будет крайне затруднительно – сам он от такой кормушки не сбежит, а когда его услуги больше не занадобятся, хозяева его просто пристрелят в целях конспирации.

Еще в папке лежал ключ – очевидно, от квартиры на Цветном бульваре – и фотография Жеки в возрасте лет десяти в плавках, где четко просматривалось большое родимое пятно на правом бедре, по которому его, конечно, можно будет опознать, если лицо вдруг изуродуют до неузнаваемости.

Турецкий поймал себя на том, что начинает злиться и нервничать, но причиной, как ни странно, служил не Жека и даже не его папа, а необходимость выбираться из прохладного кабинета на жаркую улицу.

5

Денис ждал на лавочке в сквере. Посидели, покурили. Поглядели издалека на дом, в котором располагалась Жекина квартира.

– То есть придется притоны шерстить? – справился Денис.

Подтекст вопроса был ясен как день. Денису, как Турецкому, идти никуда не хотелось. В скверике было хорошо, еще бы пивка.

– Придется, – лениво согласился Турецкий. Кроме пивка ему мнился еще и уютный гамак с подушечкой, и чтобы бриз с моря, и чтобы сосны шумели.

– И клиники, и диспансеры, и анонимные консультации частных наркологов?

– И их тоже.

– А также бордели, общаги…

– Угу.

– Сан Борисыч, – вдруг оживился Денис, – а квартира у нашего героя на каком этаже?

– На пятом.

– А это не у него на балконе тетка дымит с голыми сиськами, пардон, с бюстом?

– Пошли, – скомандовал Турецкий.

Они рысью достигли нужного подъезда и, не дожидаясь лифта, взбежали на пятый этаж. Из-за двери доносилась приглушенная музыка и тошнотворный запах. Турецкий позвонил. Открыла, судя по всему, та же девица, которую они узрели на балконе, по крайней мере, другой одежды, кроме шорт, на ней не было.

– Сгущенку принесли? – требовательно поинтересовалась девица, пропуская их в квартиру.

– Чего? – не понял Турецкий.

– Вас только за смертью посылать, – огорчилась она, – или на фиг.

– Женя дома? – спросил Денис.

– А кто это?

– Ну, хозяин квартиры.

– Эй, пиплы, тут Женю аскают! – Девица потащилась в комнату. – Женя!!!

Мебель в комнате отсутствовала напрочь. На полу сидели пятеро парней не старше двадцати пяти, длинноволосые, голые по пояс, в джинсах и носках. Между ними стояла бетонная урна, на которую они неотрывно смотрели, не обращая ни малейшего внимания на вновь прибывших. Промыслова-младшего среди них не было. В углу комнаты кучей валялись три гитары и саксофон.

– Обдолбанные, – пожала плечами девица, – оттягиваются.

– Зачем они на урну смотрят? – шепотом спросил Дениса Турецкий.

– Они ее взглядом поднимают, и им там внутри кайфа кажется, что она поднимается, – объяснил Денис.

– Я Зая, – девица потерлась обнаженной грудью о плечо Дениса. – Пыхать будешь?

– Я уже, – не моргнув глазом, соврал Денис и показал ей фотографию пропавшего Промыслова. – Это Женя, ты его знаешь?

– Пошли потарахтим, я же вижу, у тебя на меня стэнда. – Зая плотнее притерлась к Денису и совершенно недвусмысленно занялась его брюками.

Турецкий заторопился на помощь младшему товарищу, который как-то сопротивлялся неактивно. «Важняк» сгреб девицу в охапку и поволок на кухню.

– Первый, да? – загоготала она ему в самое ухо. – А мне олдовые мэны даже больше по кайфу. Только надо пыхнуть. Будешь?

– Не буду, и ты не будешь. – Турецкий усадил ее на вращающийся рояльный стульчик, единственное на кухне посадочное место, и продемонстрировал корочку. – Не пыхнуть нужно, а поговорить.

На кухне тошнотворный запах, которым была пропитана вся квартира, только усиливался, а в районе плиты достигал своего апогея. Его источала двухлитровая алюминиевая кастрюля с томящимся на медленном огне варевом. Рядом на столе стоял большой полиэтиленовый пакет со свежей, еще даже не завядшей коноплей и три пустые банки из-под сгущенки. Турецкий выключил газ и распахнул окно.

– Полиса? – скривилась девица.

– Чего?

– Ну, мент?

– Генпрокуратура. Как вы попали в эту квартиру?

– Была маза вписаться во флэт.

– А по-русски?

– Ну, пустая хата, никто не гонит… Я пыхну, да? – Не дожидаясь позволения, она схватила сковородку и, насыпав на нее немного листьев, поставила на огонь. Пока трава подсыхала, Зая ловко распотрошила беломорину и тут же набила папиросу коноплей.

– Надо бы наряд вызвать, – шепнул Денис Турецкому, – в отделении и поговорим.

– Тут она нам больше расскажет, – ответил «важняк». – Раньше вы бывали в этой квартире?

– Найтовали пару раз…

– Ночевали?

– Ну.

Он еще раз показал ей фотографию:

– Вы его знаете?

– Ну чего ты прискипался?! Не видишь, и так не вставляет. – Девица глубоко затянулась и медленно выпустила вонючий дым.

– Повторяю, вам знаком этот человек?

– Безмазняк. – Она с сожалением затушила окурок. – Клевый мэн, оттяжник.

– То есть вы его знаете?

– Ну.

– А где он сейчас? Когда вы его в последний раз видели?

– Подписал гирлу на фак, – высказала предположение девица, – или скипнул.

Похоже, ей все-таки вставило – зрачки сузились до размера булавочной головки, речь, и без того неторопливая, замедлилась до одного слова в минуту, по лицу блуждала блаженная улыбка.

– Скипнул – это сбежал? Скрылся? – пытался как-то растормошить Заю Турецкий. – Почему сбежал? От кого?

– Миноносец стремительный! – заржала она во весь голос. – Прайсовал всю тусовку, а потом стал беспрайсовый. Его тут аскали цивилы…

На этом она отключилась – медленно сползла со стульчика и завалилась на пол.

– Пошли наряд вызывать, – махнул рукой Турецкий. – Тут, кажется, должен быть телефон.

Они обследовали квартиру. Парни, натешившись урной, отставили ее в сторону и взялись за инструменты, рядом стоял магнитофон, включенный на запись, и квартет выдавал мелодию, чем-то напоминающую кришнаитские песнопения. Пятый парень барабанил ладонями по полу, создавая ритм. Попытки Дениса выдернуть хоть кого-нибудь из них из транса оказались бесплодными.

Телефон отсутствовал – только розетка с оборванными проводами, аппарат, очевидно, унесли и продали или эти гости, или, возможно, еще сам Жека.

Звонить отправились к соседям. Тощая дама бальзаковского возраста, открывшая им дверь, долго изучала удостоверение Турецкого.

– Вообще-то это безобразие, – заметила она, – сколько раз милицию вызывали. Придут, узнают, чья это квартира, и улепетывают, поджав хвосты. И совершенно никаких мер. Понимаете, никаких! Можно подумать, английская королева здесь живет.

– Меры примем, – пообещал Турецкий, – причем немедленно. Позвонить позволите?

– Вы мне зубы не заговаривайте, – вдруг возмутилась дама, – я вашу фамилию запомнила, буду жаловаться прямо генеральному прокурору. Приличный дом в бордель превратили, в притон, можно сказать. Люди из квартир выходить боятся, соседей с первого этажа недавно ограбили. Наверняка эти волосатые, а милиция вся раскуплена. Они деньги зарабатывают, а не порядок охраняют. Мы всем подъездом письмо писали лично мэру, из канцелярии пришел ответ: жалоба направлена для рассмотрения в РУВД. Поняли? Ничего, мы и до Белого дома дойдем, в газеты писать будем…

Турецкий протолкался к телефону и вызвал наряд из ближайшего отделения.

А дама продолжала разоряться:

– Дверь железную поставили с домофоном. Домофон свинтили, продали, замок свинтили, продали, журналы из почтовых ящиков воруют, весь дом вонью их отвратительной провонял…

– Простите, как ваше имя-отчество? – прервал Турецкий ее бесконечную тираду.

– Анна Львовна.

– Анна Львовна, когда вы в последний раз видели Евгения Промыслова?

– Двадцатого июня, я уже его матери рассказывала. – Дама жестом попросила сыщиков оставаться у порога, а сама удалилась в комнату и вернулась с зажженной сигаретой и пепельницей. – Бедная женщина, за что ей такое наказание…

– Вы столкнулись в подъезде?

– Где же нам было еще столкнуться? К себе я этого бандита на порог не пущу и к нему заходить также не имею ни малейшего желания.

– Он был один, спускался или поднимался, в какое время? – встрял Денис.

– Около девяти вечера, спускался с каким-то вполне прилично одетым молодым человеком, явно не из этих его друзей-наркоманов. Я, когда входила в подъезд, заметила у тротуара машину «скорой помощи», а после – Промыслова и решила, что его наконец-то забирают в психиатрию. Думала, хоть немного поживем спокойно.

– Но как его сажали в машину, вы не видели?

– Нет.

– И вообще, его ли ждала «скорая», не знаете?

– Думаю, его… Хотя тогда меня тоже смутило, что санитар без халата и Промыслов идет совершенно добровольно… – неуверенно сообщила дама.

На площадку, тяжело топая шнурованными ботинками, взбежали семеро омоновцев во главе с капитаном.

– А это квартира вице-премьера Промыслова, – ехидно сообщила омоновцам Анна Львовна – и уже Турецкому: – Смотрите, сейчас покрутятся, покрутятся – и уберутся ни с чем. Это я вам обещаю.

– Не уберутся, – заверил ее Турецкий.

Он предъявил капитану свое удостоверение и проводил в Жекину квартиру. Там за последние десять минут ничего не изменилось: музыканты продолжали наяривать тибетские напевы, Зая балдела на полу в кухне. Бравые потные блюстители порядка за руки, за ноги поднимали вялых хиппарей и сносили в лифт.

– Подержите их до утра в отделении, пусть проспятся, мне нужно их допросить, – попросил Турецкий капитана, – а квартиру я опечатаю.

Омоновцы забрали также инструменты и пакет с травой.

– До утра подержим, но дольше не обещаю – арестовывать их не за что, на учете они и так состоят и у большинства богатые родители, любой штраф заплатят.

– Как это – не за что? – удивился Турецкий. – А хранение наркотиков? Проникновение в чужую квартиру, хулиганство? Или эти статьи уже отменили?!

– Может, мне им еще по паре пакетиков героина по карманам рассовать, чтобы пошли за распространение?! – усмехнулся капитан.

– Не понял?

– А чего тут понимать. До утра посидят, а там хотите – себе забирайте.

К Турецкому, опечатывавшему дверь, быстрыми мелкими шагами приблизилась Анна Львовна и взялась энергично трясти ему руку.

– Я потрясена! Вы единственный честный человек среди всего продажного милицейского сброда. Я лично буду наблюдать за квартирой, и если эта шпана снова появится, буду звонить прямо вам.

– Анна Львовна, а насчет «скорой», – Турецкий с трудом освободил ладонь из цепкой хватки впечатлительной дамы, – вы ничего больше не припомните? Возможно, еще кто-то из соседей видел, как увозили Промыслова?

Она энергично затрясла головой:

– Не знаю. С соседями я об этом не говорила, но после ухода Евгения в квартире оставался его дружок, он так отвратительно свистел на своей дудке, что я просто не могла этого не услышать. Так вот, этот тип регулярно побирается в подземном переходе у цирка. Так свистит, мерзавец, что люди согласны отдать последние деньги, только бы замолчал.

– Как он выглядит?

– Бородатый, с лысиной на макушке и засаленным хвостом, ему, наверное, около сорока. Совершенно аморальный тип…

– Спасибо, Анна Львовна, вы нам очень помогли. – Турецкий поспешил ретироваться, увлекая за собой Дениса…

– Слушай, а что они из сгущенки варят? – спросил он, когда они наконец выбрались на улицу. После зловонной атмосферы Жекиной квартиры и подъезда на улице был просто рай.

– Молоко варят, – ответил Денис.

– Шутишь?

– Нет, замечательное средство. На банку сгущенки стакан воды и пару килограммов свежей конопли, варить около часа, подбрасывая траву по мере уваривания, а потом отжать получившуюся кашу через плотную хэбэшку. От пары глотков эффект почище, чем от хорошего заборного косяка. Ровно через сорок пять минут улетаешь часа на два-три, и главное – никакого запаха, кроме того, конечно, который в квартире.

– Ты сам-то пробовал когда-нибудь?

– По молодости, – смутился Денис. – Траву пару раз курил.

– По молодости, – скривился Турецкий. – Тоже мне, старый хрыч выискался. Ну и как, понравилось?

– Нет, ощущения жуткие. Народ говорит, музыка оживает, бродишь среди звуков, а они как цветные макароны вокруг тебя переплетаются или летаешь как бы среди ангелов. Но это у позитивных травников, раскрывшихся. Меня же «демоны» все время мучили, идешь и всего боишься, дорогу перейти – страшно, машина там в километре фарами мигает, а страшно, отбегаешь под дом, ждешь, пока просвистит мимо, а вокруг тени какие-то, того и гляди, растащат на кусочки, сердце колотится, по ступенькам поднимаешься часами. Короче, мерзость сплошная…

В подземном переходе было прохладно, и был жуткий сквозняк, а парня с бородой, хвостом, лысиной и дудочкой не было. Но здешние завсегдатаи, продавцы книг и плакатов, объяснили, что Нинзя – так, оказывается, звали искомого субъекта – приходит попозже и имеет смысл подождать.

Решили, что ждать лучше в кафе с пивом, а когда вернулись через полчаса, Нинзя уже был на месте и, разложив на земле старый рюкзак, в который, очевидно, полагалось бросать деньги, довольно прилично выводил на деревянной флейте «Елоу субмарин».

– Знаешь его? – спросил Денис, дождавшись конца мелодии и протягивая Нинзе фотографию Промыслова-младшего.

– Монетку брось, – предложил тот.

Денис уронил на рюкзак десюлик.

– А теперь знаешь?

– Это Менделеев. Погремуха такая, флэт у него тут.

– А сейчас он где?

– У Вовика, наверно. Давно его не видел.

– А мужика, с которым он двадцатого числа прошлого месяца уходил из своей квартиры, помнишь? – спросил Турецкий. – Ты там оставался.

Нинзя наморщил лоб и зашевелил губами, изображая бурную работу мысли, и, чтобы ее ускорить, Денис бросил на рюкзак еще две двухрублевые монеты.

– Не, брат, не помню, – виновато пожал плечами Нинзя, – под кайфом был. Я это часто, под кайфом.

Выяснив адрес Вовика, сыщики снова выбрались в жару.

– Не там ищем, Денис, – констатировал Турецкий, – это не те люди. Промыслов сидел на тяжелых наркотиках, кололся. А эти просто панки, шпана – принципиально иной круг. Ты обратил внимание – вены у всех чистые: и у тех, в квартире, и у этого Нинзи. Они нас будут футболить от одной тусовки к другой, а толку – ноль.

– Вижу, – согласился Денис, – на серьезные притоны они нас не выведут.

– Значит, так, ты давай проверь лечебницы, диспансеры, места, в которых лечился или мог лечиться Промыслов, а я займусь этой «скорой помощью». Вечером мы с твоим дядюшкой запланировали у меня дома тихий мальчишник, так что заходи с отчетом.