Текст книги "Забыть и выжить"

Фридрих НЕЗНАНСКИЙ
Забыть и выжить

В основе книги – подлинные материалы как из собственной практики автора, бывшего российского следователя и адвоката, так и из практики других российских юристов. Однако совпадения имен и названий с именами и названиями реально существующих лиц и мест могут быть только случайными.

Пролог
У БОГА ПОД БОКОМ

– Что ты решил со своим пауком?

Вопрос был задан таким тусклым тоном, словно голос донесся не из суперсовременного японского мобильника, а из дырявой, ржавой трубы, забитой всякой дрянью.

– Он должен в течение ближайшей недели, начиная прямо с сегодняшнего дня, изыскать возможность проникнуть в нужные нам сети и сразу сообщить о начале операции, – так же глухо ответил собеседник, находившийся с телефонной трубкой в руке в полутемной комнате, окна которой были затянуты жалюзи, а поверх еще и шторами из плотной ткани. Был он высоким, тощим мужчиной лет за пятьдесят, с наголо выбритой головой, худощавым лицом и длинными, костлявыми руками. Светло-серый костюм делал его в слабом, рассеянном свете, излучаемом плоским монитором компьютера, зыбко неприметным, почти эфемерным.

– Способ связи обусловлен?

– Так точно, – без раздумья, почти автоматически ответил «серый», что выдавало в нем еще недавно бывшего военного.

– Наблюдение обеспечили?

– Исключено полностью.

– Ты сошел с ума? – не меняя интонации, спросил «тусклый».

– Никак нет, – четко ответил «серый». – Он соглашается работать только на своих условиях. Ни один из способов наблюдения, во всяком случае известных нам, здесь не проходит. Договариваться бесполезно. Опыт указывает...

– Плевать мне на твой опыт! – словно сорвавшись, заорал «тусклый», вмиг обретший громкий, даже чуть визгливый, высокий голос. Появилось ощущение, что он забылся и нечаянно убрал от лица платок, через который говорил в микрофон. – Я тебе не за это бабло отстегиваю! Я должен!.. Слышишь, я обязан знать о каждом его шаге, чтобы в нужный мне, а не ему – ясно? – момент забрать ситуацию в собственные руки! И если ты не можешь...

Да, полторы тысячи долларов заказчик действительно отстегнул – перевел на счет, с которого их немедленно перевел на другой, а затем и снял наличку куратор, чтобы приобрести процессор последней модели. Что было, то было. Но зачем попрекать-то? Для дела же, не для игрушек...

– Позволю себе напомнить, – с легким придыханием, что указывало на явное волнение, прервал «хозяина» «серый», – что уже почти восемь лет никто не может его засечь. Ни одна контора, прошу прощения, включая британскую МИ-6. По некоторым данным, в настоящее время он может обретаться где-то в Скандинавии.

– А как же ты?.. Ах, ну да... Гм... – Голос снова стал тусклым и далеким. – Но связь-то хоть гарантируешь?

– Так точно. Форум, в который он выйдет, и примерное время встречи обговорены. Он зарегистрируется, введя липовые данные, и потом его не найдешь. Как уже делал это не раз. Потому и неуловим. А номер его счета вам передан, что же до суммы...

– Что здесь-то не устраивает? Количество нулей?! – снова «загрохотал» «хозяин».

– Никак нет, это его устраивает. Но он требует пятьдесят процентов предоплаты.

– Значит, у тебя все-таки имеются сомнения? Тогда тем более надо...

– У меня в отношении данного хакера абсолютно никаких сомнений нет, и он, я готов это вам повторить, еще ни разу не подводил.

– Да ладно! Откуда тебе-то известно? Это он, что ли, тебе рассказывал? Так то не доказательство... Тем более, я считаю, надо сети расставить! В общем, так, половины не будет. Вся сумма и сразу – по исполнении. Есть запасные варианты связи?

– Есть... – помолчав, неохотно признался «серый». – Но...

– Никаких «но»! Ты за что у меня бабло гребешь?! Запомни: халявы не будет! И сам заруби на своем шнобеле, и другим передай! Я считаю, вы там вовсе оборзели! Пахать разучились?! Мух, понимаешь, ноздрей давите?!

– Еще раз прошу прощения, но дело не в нас, а в том, что Спайдер может в таком случае отказаться от нашего заказа. А средств воздействия на него, и тем более иных вариантов быстрого и, главное, грамотного исполнения вашего желания, у меня, к сожалению...

– И ты еще раз заруби! – «Хозяин» перешел на крик. – Мне насрать на твои сожаления!.. Я так считаю! А если не выполнишь, пеняй на себя, – закончил он вдруг совершенно спокойно, будто и не орал только что. И от этого не наигранного, не показного, а вполне естественного и даже словно бы абсолютно логичного и уверенного его спокойствия «серый» как будто сдулся, подобно детскому шарику-колбаске, стал меньше в размерах.

Ну то, что он не привык к такому тону, было бы понятно, если бы... если бы кто-то посторонний наблюдал за ним в этот момент. Однако посторонних в комнате, где всего и стояли-то пара шкафов со столом, мощный процессор и большой жидкокристаллический монитор компьютера, не было. А на стуле перед экраном, сгорбившись, сидел человек, которого немногие, знавшие его – можно сказать так: партнеры по опасному бизнесу, – называли куратором. И хотя звучало это слово кличкой, на самом деле таковой была его профессия. Он около восемнадцати лет уже курировал особые проекты своих заказчиков, вел переговоры с исполнителями, но при этом ни разу в жизни не видел, да и не стремился встречаться ни с ними, ни со своими работодателями, он только слышал их голоса в телефонной трубке. Они бывали разными, в зависимости от результатов, – то спокойными, то нервно взвинченными. Но голос хамски грубый и даже разъяренный, как сейчас, причем без видимых к тому оснований, услышал впервые. И это обстоятельство крайне озадачило куратора. Более того, насторожило. Таким образом, и над ним самим как бы нависала определенная опасность, а ведь он считал себя неуязвимым...

Уайт Спайдер, а в переводе – белый паук, лучший, как был уверен куратор, хакер – молодой, явно русский по происхождению, заходил в Паутину под десятками ников, то есть имен, но сам редко откликался на предложения чужих заказчиков. Куратора он знал, и тут проблем до сих пор не было. Каждый твердо держал свое слово, и заказ выполнялся на уровне хай-класса. И вот впервые могло обозначиться нечто вроде сбоя. Условиям Спайдера, если ты уже передал ему, а он принял заказ, надо было следовать неукоснительно. Так договорились и в этот раз. Но теперь у заказчика – сам ли сбрендил или кто-то надоумил его? – вероятно, появились сомнения. И он вдруг, ни с того ни с сего, выдвинул новые условия сделки. Да какие! Найти и отследить Спайдера! Надо быть просто сумасшедше самонадеянным, чтобы потребовать решения такой задачи...

Из этого следовал опять-таки двоякий вывод: или заказчик настолько крут, что может себе такое позволить и быть уверенным в своем праве диктовать любые условия, или он оборзевший кретин и тупица из «новых русских» и ни черта не смыслит в том, с кем вообще имеет дело. То есть ему и в голову не может прийти, что его попросту пошлют к едреной матери, и на том вся его славная «операция» закончится.

Будет, конечно, жаль, если пройдет второй вариант, потому что денежное обеспечение операции «Конец света», как обозначил ее сам же заказчик, а также очень приличный гонорар за посредничество и надзор за операцией обещали куратору серьезно поправить его финансовое положение. Оно ухудшилось в последнее время, когда стало поступать мало заказов, точнее, мало значительных, в основном по мелочам, по той причине, что развелось слишком много «специалистов» в этой области и конкуренция, которой прежде не было, резко возросла. Куратор начал все больше разочаровываться в своей работе. Чаще стали вспоминаться прежние, светлые дни, когда в голову не приходило задуматься о перспективах – настолько ясными они представлялись. Но жизнь сразу, причем резко, осложнилась после того, как пришлось ему покинуть стены родной «конторы». Это хорошо еще, что бывшие «коллеги» обошлись только его увольнением, могли ведь, кабы не пресловутая «честь мундира», и приличный срок добавить. По скромно звучащей статье Уголовного кодекса «за превышение должностных полномочий», как стало теперь модно выражаться, ибо избавиться от этих «превышений» еще нигде и никому не удавалось, ни в одной уважающей себя «конторе», а при большом желании подвести под данную статью можно в принципе что угодно, практически любое преступление.

Однако он выстоял, нашел свою нишу, и эта ниша хорошо кормила его, одевала и обувала, а кроме всего прочего, доставляла массу изысканных удовольствий, которые перешагнувшему полувековой рубеж, далеко не красивому мужчине были бы попросту недоступны. Как недоступна, к примеру, обыкновенному, вокзальному бомжу какая-нибудь особо яркая и эффектная московская эстрадная дива типа Лолиты. Хотя, может быть, взят и не самый удачный пример.

В общем, сделал вывод куратор, чтобы не разрывать контракт и не рисковать лишний раз собственной головой – кто его знает, что на уме у этого заказчика?! – придется срочно выходить на Спайдера. И еще неизвестно, как он встретит окончательное решение заказчика – наглое и оскорбительное в своей основе...

Куратор зашел на сайт антикварной мебели и повесил объявление: «Срочно продаются части гостиного гарнитура 50-х годов производства „Мосмебель“. Звонить с 17 до 19 по вторникам...» – добавил куратор, назвав сегодняшний день, и написал номер своего мобильника. Теперь оставалось ждать отклика.

«Белый паук» позвонил ровно в 17:00. Спросил: «Какие проблемы?»

Куратор сдержанно сообщил о том, что условия договора, касающиеся выплаты гонорара, по указанию заказчика меняются. Предлагается проплата сразу по завершении сделки. Спайдер ответил, что ничего не понимает, ибо пятьдесят процентов предоплаты только что получил. А для окончательного расчета по гонорару он представит номер своего счета в другом банке – сразу после исполнения заказа.

– Да-а?!

Поистине глупый вопрос. Но это было все, на что оказался способным куратор, после чего их краткий разговор немедленно прекратился по инициативе, разумеется, исполнителя. На его мобильник, как прекрасно понимал куратор, теперь можно было даже и не пытаться дозваниваться. Наверняка телефонная трубка уже уничтожена. Ну что ж, такова манера вести переговоры у этого Уайта Спайдера. Потому он и неуловим до сих пор...

Странно, подумал куратор, зачем нужно было заказчику ломать комедию с гонораром? Скандалить, крик поднимать, угрожать? А может, все это – никакие не эмоции, а всего лишь подготовка кардинального решения вопроса? Мелькнула мысль, что заказчик и в самом деле мог попытаться собственными силами засечь каким-нибудь образом исполнителя, не подключая к этому процессу куратора. И что же дальше? Не указывает ли это обстоятельство на то, что заказчик уже принял решение избавиться от них обоих? Такую ситуацию следовало основательно обдумать, пока... да, пока еще имеется время...

Александр Борисович Турецкий волею судьбы и собственного неуступчивого и упрямого характера оказался в этом приморском, южном городе по двум причинам.

Первая – осточертела цивилизация. В это широкое понятие у него входили последовательно: родной дом и жена с ее юридически-музыкальными склонностями и морально-нравственными бросками из стороны в сторону, далее – Генеральная прокуратура, юриспруденция, лучший друг Костя Меркулов, освободивший его от этой рутины, сыскное агентство «Глория», потерявшее свое лицо после гибели Дениса, а также благодаря вмешательству в ее деятельность того же Меркулова и вынутого им из глубин пьянства и забвения Антона Плетнева... Ну в связи с последним, если быть честным перед собой, то у Константина Дмитриевича, пожалуй, меньше вины, чем у самого Александра Борисовича. Именно Турецкий вспомнил об этом, им же и загнанном в психушку, бывшем спецназовце ГРУ и напомнил Косте. Это когда расследовалось дело о террористе. Так что неизвестно, чьей теперь вины больше в том, что Ирина Генриховна, благоверная доселе супруга бывшего «важняка» и первого помощника генерального прокурора, приняв непосредственное участие в устройстве судьбы девятилетнего Васи, сына Антона, слишком увлеклась нюансами в области психологии, которые и привели ее в конечном счете в постель папаши этого Васи. Короче говоря, слишком много скопилось минусов... И все они сошлись одновременно, в одном месте и в таком количестве, что о каком-то даже намеке на плюс и думать не приходилось.

Ну а во-вторых, именно в этом городе проживала последняя на сегодняшний день, и вообще в жизни, родственница Александра Борисовича, двоюродная его тетка Валентина Денисовна, которую он не видел как минимум полтора десятка лет. С тех самых, можно сказать, пор, как все в России пошло наперекосяк. Когда все решительно отменили, но ничего дельного не дали взамен, кроме кривобокой свободы, лжи и нищеты. Словом, если что и осталось в душе Турецкого из воспоминаний о тете Вале, которая и была-то старше его всего лет на пять, на семь, то все это осталось в той, далекой, совсем другой жизни. В жизни, которая была родом из Советского Союза и гордилась своей вовсе, слава богу, не дворянской родословной.

Можно еще добавить, что и сам Александр Борисович прибыл к тетке не от хорошей жизни. Нет, не добавить, а уточнить, ибо его настроение полностью соответствовало сути вещей. А вещей при нем, собственно, и не было. Так, кошкины слезы. Поэтому и торопиться было особенно-то и некуда.

Следовало бы добавить, что события предыдущего вечера в кубанской казацкой станице, где судьба малость повалтузила Александра Борисовича, оставили на его физиономии вполне зримые и физически ощутимые следы – в виде хорошего внутреннего кровоподтека под левым глазом – результат соприкосновения его лица с кулаком правой руки противника – и содранной кожи на правой скуле, что соответствовало аналогичному действию чужой левой руки. Ничего страшного, такое и прежде случалось, не всякий удар удавалось ловко отразить Турецкому, хоть и очень старался. Все-таки пять десятков – это приличный возраст для драчуна. Но прежде, при обмене подобными любезностями, постоянно державший себя в спортивной форме «важняк» действовал более споро. А теперь, естественно, влияла недавняя контузия, следы которой он еще ощущал, мелкие ранения, да и вообще угнетенное моральное состояние души.

Поезд, на котором прибыл в город Александр Борисович, пришел поздно вечером. И, кажется, он был тем последним, который подкатил к вокзалу, когда еще и на перронах, и на улицах горели яркие фонари. Следующие составы останавливались вдали от вокзала из-за отсутствия в проводах электротока, уже в полной темноте южной ночи. И подтаскивали их к перронам тепловозы, но позже, утром. А ко всему прочему, и небо оказалось безлунным. Хоть и звездным.

Кстати о звездах. Александр Борисович скоро убедился, что только досужие астрономы могут утверждать, будто от них исходит свет. Ничего решительно от них не исходило в кромешной тьме. Но это он понял чуть позже.

Словом, как уже сказано, Турецкий оказался последним, кому еще повезло этим вечером.

Он налегке, в том числе и без документов и денег, которые у него сперли еще на подъезде все к той же станице Новоорлянской, будь она неладна, вышел в город и стал вспоминать, куда идти. Днем все было бы проще простого, а ночью совсем другой коленкор. Да и прошло с последнего визита сюда, в Новороссийск, пятнадцать лет, не меньше. Но впереди, за площадью, где он увидел нечто типа освещенного фонарями сквера, на скамеечках сидели люди. Явно местные. Вот к ним и направил свои стопы Александр Борисович, мысленно благодаря спустившуюся ночь, которая скрывала не совсем приличные взрослому человеку знаки «боевого отличия» на помятом лице.

Враз свалившаяся на город темнота остановила его посреди площади. Это было очень глупо. Обычно прекрасно ориентировавшийся на местности Турецкий от такой нелепой неожиданности растерялся. Правда, только на миг. Он даже крепко глаза зажмурил, чтобы они скорее привыкли к темноте. А когда открыл... то хоть бы и не открывал. Ощущения мухи, утонувшей в пузырьке с черной тушью, показались ему детской шуткой. Но ведь у мухи и глаза-то какие! На пол-лица, выражаясь фигурально. А тут – сплошное черт-те что! Он даже пальцев своей протянутой вперед руки не видел, как и самой руки – тоже. Но самое поганое заключалось в том, что он вмиг потерял нужное направление. То, что площадь широкая, это он помнил. То, что сквер был метрах в ста впереди, тоже. Но впереди – это где?

Если бы можно было обратиться к Богу с мольбой о помощи, он бы это немедленно и без раздумья сделал. Причем даже не задумываясь о том, какое это свинство просить Всевышнего о столь мелких одолжениях, а еще о том, что уж в его-то возрасте, да и положении, пора бы избавиться от чего-то одного – либо от ханжества, пусть даже имея перед глазами в качестве примера моду на высоких политиков со свечечками в руках, либо от безверия. Нет, ни о чем не подумал Турецкий, Создатель решил временные трудности за него. Возможно, его озаботила все-таки судьба хоть и не совсем путевого, но искреннего, и не только в заблуждениях, сына своего.

На площадь выехала машина и мазнула лучами фар по асфальту, высветив последовательно округу и, разумеется, недалекий сквер и растерянно замершего посреди площади высокого мужчину, тень от которого вмиг достигла указанного сквера. Вот и определился азимут, остальное было делом техники, поскольку машина медленно двигалась через площадь наискосок, и свет от ее фар, падающий на кустарник на той стороне площади, был тем путеводным, звездным путем, на котором чуть не заблудился усталый, одинокий путник...

«Красиво звучит, черт возьми!» – чисто механически отметил изысканность собственного сравнения скорый на ногу Александр Борисович, попутно обидев Господа упоминанием его врага, и достиг сквера прежде, чем машина исчезла в какой-то улице, мигнув на прощание красными огоньками. Дальнейшее ориентирование пошло уже с помощью близких голосов.

– Кто? – раздалось в полной темноте.

– Приезжий... – скорбным тоном ответил Турецкий. – С вокзала.

– Не местный? – повторил тот же голос.

– Не-а, издалека. К дальним родным... А теперь вот и не знаю...

– Не знаить он! – хохотнул другой голос, помоложе. – Тут собственного... – голос восторженно матюкнулся, – не видать! Да ишшо кабы на ошшуп не ошибиться! А ему, вишь ты, родню дальнюю подавай! Адрес-то хоть знаишь?

– Гвардейская вроде... надо посмотреть, не видно ж ничего.

– А хрена ему таперя адрес? – вступил третий голос, скрипучий, как у заядлого курильщика. – Да ты не стой, казачок, сидай, местов тута много ишшо есть.

Турецкий услышал какое-то шевеление, потом его что-то толкнуло в бок, и он почувствовал чужую руку. Та потянула его за полу куртки.

– Сидай, сидай, у в ног правды нет. А куковать нам тута ажно до солнышка... Выпить чего нет с собой?

– Увы, не подумал... Не успел.

– Дак вота и мы – тожа... И чево оно? Эй, можа, кто знаить али слыхал, нет?

– Черт их всех знает, – буркнул кто-то, сидевший напротив. – Хорошо, хоть тёпло нынче...

Вот в таких фразах ни о чем и все – об одном медленно текло время. Александра Борисовича никто не тревожил, не донимал вопросами. Да и разговора, собственно, тоже не было, так, проскальзывали отдельные фразы. И он, отвалившись к спинке скамейки, задремал, словно его нарочно убаюкивала мягкая южная речь. И не украинская, и точно не чисто русская, а нечто среднее...

Когда он, будто от толчка, пробудился, ничего не изменилось, только небо едва заметно посерело слева, где совсем темными были еще горы. Но и это слабое свечение позволило ему разглядеть наконец силуэты сидящих справа и слева от него людей.

А еще он почувствовал наконец запах. Сперва подумал, что это от него исходит – не выветрился вагонный, застоявшийся и прокисший плацкартный дух, но быстро понял, что находится, по всей видимости, в самом центре весьма специфической публики, типичной для всех больших и малых городов на Руси великой, главным образом, конечно, крупных. Да если бы он в настоящий момент посмотрел на себя самого, то вряд ли бы нашел разительное отличие. Разве что в интеллектуальном смысле. Хотя и тут – как еще сказать...

БОМЖ – прежняя аббревиатура (человек без определенного места жительства), окончательно превратившаяся в девяностые годы прошлого и начала нынешнего столетий в нарицательное, расхожее понятие, определяющее качество жизни огромного количества российского населения. Обидно? Оскорбительно? В прошлом веке – презрительная кличка, достаточно, кстати, редкая. А ныне? Обычное дело... Вот и сам Турецкий нынче по статусу – тот же бомж: ни денег, ни документов. Смешно?.. Да, знали бы они, кто на самом деле сидит рядом с ними на садовой лавке, вот это было бы смешно! Впрочем, у каждого из них тоже было свое прошлое, так что еще неизвестно, кого жизнь ломала круче...

Но на Турецкого никто не обращал внимания. А между тем понемногу светлело над горами. Стали проглядываться и лица – обыкновенные, правда небритые, некоторые – испитые, а вот у того, кто сидел напротив, оно было «благородное», как заметил бы дореволюционный беллетрист. И одежда у него была хоть и потертая, но более свежая, нежели у соседей Александра Борисовича. И казалось, будто этот шестидесятилетний на вид, седой мужчина в застиранной ковбойке, накинув джинсовую куртку, вышел прогуляться с тросточкой в руке да заблудился в ночи, словно и Александр Борисович, временно потеряв ориентацию. Но взойдет солнце, и он поднимется, вежливо поклонится всем и отправится домой, к чашке утреннего кофе...

Вот подумал, и сразу заныло в животе – так кофе захотелось, даже запах его, прилетевший неизвестно откуда, вдруг затопил все вокруг, перешибив кислую вонь соседей. Турецкий, понимая, что от этого мужчины он может получить больше информации, нежели от бомжей, извинился, как бы благодаря соседей за ночное гостеприимство, и пересел на противоположную скамейку, будто бы машинально, в задумчивости, прикрыв левую щеку рукой.

– Простите, пожалуйста, вы, видимо, местный? – изысканным тоном спросил у него Турецкий.

– М-да... В некотором роде... – как-то очень уж неопределенно ответил седеющий мужчина и вежливо повернул голову к Александру Борисовичу. – Это вы ищете, я слышал, своих дальних родственников?

– Да, понимаете ли... Но я давно здесь был... До всех этих, так сказать... перемен.

– Угу... – покивал тот. – Но вы же знаете, к кому приехали? – Вопрос прозвучал учтиво, но странно.

– Да, разумеется. Надо только адрес поискать в записной книжке. Но пока темно, а очки я, кажется, оставил в поезде.

– У вас какое зрение?

– Плюс три...

– Мои не подойдут, – усмехнулся мужчина и, вздохнув, положил подбородок на руки, скрещенные на рукояти своей палочки – типичном когда-то произведении местных умельцев курортной зоны Северного Кавказа: темно-вишневого цвета, сучковатой трости из самшита, инкрустированной тонкими бронзовыми узорами.

– А вы, извините, здесь проживаете? – спросил Турецкий.

– Как видите. – Мужчина беспомощно развел руками.

– Что, вот здесь?! – не понял Турецкий. – На лавке?!

– Ну не совсем, но... вроде того. Скажем, в районе вокзала.

– А почему? Что-то случилось?

– Вы так спрашиваете, – усмехнулся мужчина, – будто работаете следователем... Наверное, случилось... только... я не помню.

Турецкий, кажется, догадался.

– Что-то связанное с амнезией?

Мужчина снова усмехнулся и, пожав плечами, промолчал.

– А как вас зовут, простите?

Он внимательно посмотрел на Александра Борисовича и, помедлив, серьезно ответил:

– Не знаю... Здесь зовут Володей... Просто Володей, понимаете? Без отчества...

«Просто Володя... – сказал себе Александр Борисович. – Это ж надо?..» Он и представить себе как-то не мог, что значило потерять себя и жить на садовой лавке... Нет, читал, конечно, слышал... Но чтоб конкретно... «Тёпло» – это он ночью сказал. Ну да, сейчас лето, но за ним придет осень... зима с ее жуткими ветрами, о которых тоже слышал Турецкий, даже суда на берег вышвыривает... Вот так живешь у Бога под боком и того не знаешь, чем твой день закончится... сном в теплой постели или полудремой на садовой лавке... Нет, пора кончать с этим делом, в бродяги, понимал Александр Борисович, он никаким образом не годился...

«А этот Володя – любопытный тип, – подумал напоследок, прежде чем залезть в свою записную книжку. – Надо бы с ним как-нибудь встретиться, поговорить... Как это так – человек забыл себя? Не может... не должно такого быть!» – решил он. И понял, что это в нем привычно заговорил следователь.

Да, выходит, никуда не уйти от самого себя... Разве что сбежать... на короткое время...