Текст книги "Убийство за кулисами"

– Лу, что с тобой?! – Строганов с удивлением посмотрел на жену. – Ты же все эти годы мечтала вернуться домой, ты что, не рада?..

– Рада… Господи, конечно же я рада! Но просто ты должен был знать об этом. – Она тряхнула черновиком контракта.

– Неужели ты полагаешь, что я не знал?.. А Лежену я позвоню сам, если хочешь – прямо сейчас: Лежен – самый ушлый импресарио из всех, с кем нам приходилось работать, так что за него не беспокойся, ни он, ни Гранд-опера внакладе не останутся!

…Как выяснилось сейчас, спустя почти три с лишним года, внакладе остался он. Париж если и заметил его отсутствие, то утешился, с помощью все того же Лежена, очень быстро. А то, что произошло с ним, Лизой и Сашкой… Строганов отошел от окна спальни, у которого стоял все это время, и с неудовольствием посмотрел на часы.

С некоторых пор он стал просыпаться рано – слишком рано. Куда-то подевалась его страсть поваляться в постели – чем дольше, тем лучше. Пропала способность сидеть до рассвета с книжкой в руках или с друзьями в захватывающих беседах о блистательном будущем. Да и с кем теперь, когда не стало верного Марио и нет больше рядом Аграновского, вести эти захватывающие беседы?.. С артистами?.. Они все слишком молоды… Неужели он стареет, сдает, неужели сил на борьбу с этим сволочьем может не хватить?..

– Только не это! – сказал он вслух и вновь посмотрел на часы: до встречи со следователем из Генпрокуратуры оставалась еще целая куча времени. И даже до появления нанятых для ремонта студии рабочих – полтора часа.

Сделав над собой усилие, Строганов отправился на кухню и включил кофеварку: пусть кусок не лезет в горло – уж кофе-то он точно выпьет! Возможно, именно сегодня ему понадобится ясная, очень ясная голова.

Удивительное дело, но о том, что над ним нависло обвинение в убийстве, Юрий Валерьевич Строганов почти не думал… Обвинение казалось ему столь диким и нелепым, что он и смысла-то думать о нем не видел. Нет, в правосудие, тем более отечественное, он давно уже не верил. Однако, твердо зная, что Машу убивал не он, а какой-то подонок, он полагал, что даже самый тупой следак в конце концов должен убедиться в очевидном – в его невиновности.

К тому же – это Юрий прекрасно помнил – в России всегда было особое отношение к иностранцам – не в меру трепетное, а он, как ни крути, как ни верти, теперь в своем родном отечестве иностранец… Да еще подданный не какой-нибудь там подозрительной ЮАР, а Штатов. Сейчас Строганову это было на руку, хотя воспоминание о коротком разговоре, состоявшемся между ним и сотрудником посольства, примчавшимся, едва в этом возникла необходимость, осадок на душе оставило не самый лучший…

После того как подписка о невыезде и прочие формальности, связанные с первым допросом, остались позади, этот прилизанный, словно новенький рояль, Джордж Флайт некоторое время молча разглядывал Строганова, и в глубине его маленьких и выпуклых, как у шпица, глазок читалось нечто, весьма напоминавшее брезгливость. Наконец этот тип заговорил:

– Вы не убивали эту певицу, господин Строганофф?

Его английский, отчего-то без малейшего намека на американизмы, был безупречен, как и он сам.

– Нет, я не убивал эту певицу, – холодно ответил Юрий.

– Что ж, надеюсь, следственные органы сумеют в этом убедиться. – При этом в голосе Флайта звучала скорее ирония, чем уверенность. – В случае необходимости вы знаете, по какому номеру звонить.

И, сухо попрощавшись, удалился, оставив Строганова одного в тесной, прокуренной многими поколениями ментов комнате.

Интересно, а в Генпрокуратуре кабинеты столь же прокурены и ободраны?.. Впрочем, у человека по фамилии Турецкий, вызвавшего его, был, в отличие от предыдущего следователя Никонова, приятный низкий голос – наверняка запел бы басом – и весьма интеллигентные интонации…

Юрий Валерьевич выпил кофе, после чего и впрямь почувствовал себя бодрее, неторопливо оделся, тщательно повязав галстук, и, выйдя из дома, направился к своей машине – белой «десятке». Когда встал вопрос о том, какими «колесами» им с Лизой здесь обзаводиться, Строганов остановил свой выбор на российской модели не столько из патриотических или ностальгических соображений: прежде всего, следуя совету Розингера.

– Не выпендривайся, бери нашу… Нечего, пока я не скажу «Можно!», колоть глаза соплеменникам своими миллионами! Это тебе, милый мой, не Чикаго: здесь, пока на ноги не встанешь, даже американцам, тем более таким липовым, как ты, вести себя рекомендуется тихо… – сказал Марио. – И вообще, твой приезд в столицу должен как можно дольше оставаться для всех, не считая заинтересованных тобою лиц, ностальгической короткой поездкой на родину… Все остальное – коммерческая тайна!

– По-моему, ты преувеличиваешь! – рассмеялся тогда Юрий. – Тоже мне секрет Полишинеля! Да стоит только зарегистрировать театр, как все и все узнают…

– Не факт! – не согласился с ним Марк. – И вообще: кто у нас русский, ты или я?!

– Ты, ты! – окончательно развеселился Строганов.

– Ну а посему лучшее, что ты, чужак, можешь сделать, – слушаться каждого моего слова: русские – они свою родину знают во всех проявлениях, поскольку испытали ее, родную, на собственной шкуре…

Юрий Валерьевич Строганов с третьей попытки завел движок и, слегка прогрев его (хотя и было ясное и теплое утро), тихонько тронул машину с места; до визита в Генпрокуратуру предстояло пообщаться с ремонтной бригадой, взявшейся привести в порядок студию звукозаписи. После разгрома она практически не функционировала уже больше трех месяцев… Ах, как не хватает ему сейчас Марио!..

«Об этом нельзя!» – сказал мысленно Строганов и переключил скорость.

Глава 7
Следственная группа

В кабинете своего шефа Померанцев, к собственному удовольствию, обнаружил помимо самого Турецкого Володю Яковлева, работавшего с ними по предыдущему делу, следствие по которому все еще продолжалось.

– Ух ты, какие люди в гости к нам!.. – Валерий с удовольствием пожал руку поднявшемуся ему навстречу, добродушно улыбающемуся Яковлеву. – Как говорится, не прошло и полгода!

По внешнему виду круглолицего, невысокого, вальяжного и простодушного Владимира Владимировича трудно было предположить, что перед вами – не просто высококлассный профессионал, но еще и старший оперативник 1-го Департамента МВД России, занимающегося особо тяжкими уголовными преступлениями. И только коллеги, которым довелось работать с ним в одной оперативно-следственной группе, знали, насколько обманчива внешность Яковлева. Что именно благодаря ей ему опытному и жесткому оперу частенько удается «расколоть» подследственных, о которых ломают зубы опытные следователи.

Обнаружив Володю в кабинете Турецкого, Померанцев отметил, что, поскольку к делу привлечен Яковлев, Сан Борисыч явно намерен вести это следствие в наступательном режиме. Значит, так же, как и Романова, не верит в то, что нынешний их подозреваемый и есть убийца… Странно, поскольку по материалам, имеющимся на данный момент в их распоряжении, лично он, Померанцев, такого вывода не сделал…

– Что-нибудь новое есть? – поинтересовался между тем Турецкий, и они с Яковлевым вопросительно уставились на Валерия.

– Только одно: кое-кого из мосгорпрокурорских коллег не дурно бы дисквалифицировать… В протоколе осмотра места происшествия не указана важная деталь: наличие в доме черного хода, который всегда открыт.

Турецкий кивнул и тут же поинтересовался:

– Ведет, разумеется, во двор?

– Да, к мусорным бакам. А окна, выходящие туда, все кухонные… То есть возможность, что кто-то мог увидеть в столь глухой час ночи выходящего из дома убийцу, почти нулевая. Для этого хозяину квартиры необходимо было, во-первых, находиться на кухне, во-вторых, подойти специально к окну… Да в любом случае уходить с места преступления через парадное в голову может прийти разве что законченному идиоту.

– Или паникеру, – покачал головой Турецкий.

– Вы, Сан Борисыч, экспертное заключение еще не читали, – вмешался Володя.

– Как я мог прочесть, если его только что, при тебе, доставили? – удивился Турецкий. – А что?

– Я вот тут смотрю – и удивляюсь: почему наш «паникер», прежде чем захватать дверные ручки и пистоль, предыдущие «пальчики», в том числе хозяйские, стер…

– Я то же самое хотел вам сказать… Кто там из никоновских оперов протокол вел? – поинтересовался Померанцев. – Не внести такую важную деталь!.. Спал он, что ли?

Турецкий снова покачал головой и тяжко вздохнул:

– Ты что, впервые с такой мазней столкнулся?.. Хорошо, хоть эксперты не забыли внести данный факт в свое заключение… Отдельное им спасибо!.. Кстати, а ты-то, Валера, откуда это знаешь?

– Скажу – не поверите: от соседки-свидетельницы, которая в отличие от наших мазил держала ушки на макушке и эту деталь запомнила, а позже обдумала и пришла к выводу, что Строганов вовсе не убийца.

– Пригласить ее, что ли, к нам в департамент вместо кое-кого? – хмыкнул Яковлев. – Что-нибудь еще у тебя?

– Последняя мазня – просто для забавы: про кота-перса помните? – поинтересовался, ухмыльнувшись, Померанцев.

– А что там с котом? – Турецкий уставился на своего подчиненного с некоторым удивлением.

– А то, что он такой же перс, как я боярин! Здоровенный, неправдоподобного размера котяра, злобный, как овчарка, помоечного цвета в полоску!

Мужчины дружно расхохотались.

– Я как на него глянул, – произнес сквозь смех Померанцев, – так сразу понял, почему его там оставили: бедолаге, видать, от убийцы тоже досталось. Говорят, он на тех, кто пытался обидеть его хозяйку, как собака, кидался… Такой зверь запросто тебе что-нибудь прокусит – оглянуться не успеешь! Однажды, говорят, чуть пуделя не загрыз!

– Ну и ну!.. – посерьезнел Турецкий. И, не предполагая этого, повторил фразу своего подчиненного: – Жаль, что разговаривать не обучен, представляете, какой бы классный свидетель из этого Васьки получился?

– Его не Васька зовут, а Пуф… – начал было развивать свое описание редкостного животного Померанцев, но в этот момент в дверь кабинета осторожно постучали. Александр Борисович бросил взгляд на часы и удовлетворенно кивнул головой:

– Что ж, кажется, господин Строганов – человек пунктуальный… Войдите!

Юрия Валерьевича Строганова, видимо, в первую минуту удивило, что в кабинете находится сразу трое мужчин, из которых знаком был ему только один, приезжавший вместе с симпатичной серьезной брюнеткой в театр. Однако взгляды, направленные на него, привыкшего находиться в центре внимания, Юрия не смутили. Поздоровавшись, он и сам с интересом посмотрел на высокого подтянутого блондина в возрасте «где-то за сорок», поднявшегося навстречу посетителю из-за стола. Стол сразу привлекал к себе внимание вслед за хозяином: старомодный, огромный, слегка обшарпанный, он не вписывался в остальную, куда более современную, обстановку кабинета. Неожиданно ему это несоответствие понравилось – так же, как и Турецкий, которого он опознал не только потому, что тот занимал упомянутый стол, а двое пристроились поодаль в креслах, но еще и по голосу, когда он ответил на его приветствие.

«Скорее баритон, не бас…» – автоматически подумал Юрий и, следуя приглашающему жесту хозяина, направился к стулу, стоявшему по другую сторону стола. Стул, к его удивлению, оказался удобным.

– Вот, явился ваш главный обвиняемый… – неловко усмехнулся Юрий.

Успевший сесть на место Турецкий отрицательно качнул головой:

– В терминах наших, Юрий Валерьевич, вы явно путаетесь: не обвиняемый, а подозреваемый – во-первых. Во-вторых, в этой категории ни главных, ни второстепенных не различается…

– Подозреваются все, – пробормотал Юрий. – Только вот я Машу не убивал… Простите, что я так – с места в карьер об этом говорю, но мне… Мне просто сейчас очень тяжело.

– Понимаю, – серьезно ответил Турецкий. – Но для начала мне хотелось бы поговорить с вами о другом – о проблемах, связанных с вашим бизнесом… Вас не смутит, если я включу диктофон, а Владимир Владимирович будет вести протокол?.. Познакомьтесь, кстати: Яковлев, старший оперативник Первого департамента МВД…

Володя, уже успевший пристроиться возле журнального столика, на котором разложил бланки протокола, доброжелательно кивнул знаменитому певцу.

– Очень приятно, – традиционно ответил Юрий. – Нет, меня диктофон никак не смутит… И протокол – тоже… Вас действительно интересует «Дом оперы»?..

– Почему вы удивляетесь?

– Потому что тот господин, который вел мое дело, и слушать меня не стал, когда я попытался обратить его внимание на все, что уже успело с нами случиться… До того, как погибла Машенька… И, честно говоря, я никогда не думал о театре и студии как о «бизнесе»…

– Даже несмотря на то что доход от продажи ваших дисков все-таки был?

– Да… В основном от зарубежных продаж… В России мы распространяли по преимуществу моих солистов, молодых – я имею в виду по новым контрактам. Мои собственные записи шли еще по старым, заключенным Фридрихом… Фридрих Зальц – мой покойный продюсер, которому я вообще обязан многим, если не всем.

Строганов немного помолчал. Турецкий не торопил его, терпеливо ожидая продолжения рассказа Юрия Валерьевича.

– Простите… – Строганов поморщился и потер лоб. – Мысли разбегаются, не могу решить, с чего начать… А вообще, если уж мы заговорили о контрактах, студию разгромили эти варвары после того, как Марио… Марк Розингер, мой старый друг, продюсер и менеджер в одном лице, заключил первый после Фридриха «золотой» контракт на партию моих дисков с итальянским посредником Скорти… Диски были уже приготовлены к отправке… Но теперь мне придется платить Скорти неустойку, вся партия превращена в лом…

– Юрий Валерьевич, – поинтересовался Яковлев, отрываясь от протокола, – я одного не могу понять: почему вы не заявили в милицию о разгроме студии и попытке поджога театра?

– Почему вы думаете, что я не заявил? – усмехнулся Строганов. – Заявил! Думаю, мое заявление до сих пор валяется в каком-нибудь ящике чьего-нибудь стола… Кстати, человек, принявший его, сразу предупредил, что вряд ли они найдут злоумышленников… Так что, когда четыре недели назад сгорели декорации, заявлять мы уже действительно не стали, тем более что потушить удалось своими силами… Повезло!..

– Какого числа разгромили студию?

– Ровно три месяца назад, – вздохнул Строганов, – сразу после похорон Марка… Кстати, ни в какой «несчастный случай» с ним я не верю! Ни секунды не сомневаюсь в том, что Марио убили…

– Мы затребовали это дело из архива, – кивнул Турецкий. – Но мне хотелось бы знать ваше мнение: факты, фигурирующие в нем, на первый взгляд свидетельствуют как раз о несчастном случае – максимум о хулиганстве каких-нибудь отмороженных или обколотых подростков… Насколько помню, Марк Иосифович отправился за город на своем автомобиле марки… Подскажите?

– У него была старая, как первородный грех, «Волга», Марио не любил демонстрировать окружающим свое финансовое благополучие, что-то вроде такого «бзикунчика», – слабо улыбнулся Юрий. – Я и сам езжу на «десятке» по его настоянию…

– Так вот: при переезде через железнодорожные пути оба передних колеса были проколоты – чем-то вроде «ежа», подложенного туда неизвестными, как решили милицейские, хулиганами…

– Очень старательные и трудолюбивые были «хулиганы», – иронично произнес Строганов. – Видел я этого «ежа»: кто-то вынул дощечку из деревянного переездного мостика, а вместо нее вставили утыканную здоровенными гвоздями – я таких даже не видел – палку, закрепив ее намертво, на совесть… Машину развернуло почти вдоль линии, а тут и опустился шлагбаум, с двух сторон… А спустя пару минут – поезд…

– В протоколе осмотра машины сказано, что господин Розингер не смог выбраться из машины, потому что оба дверных замка оказались поврежденными, дверцы заклинило…

– Если бы вы знали Марио, то поняли, что со сломанными замками ездить больше того времени, которое требуется, чтобы добраться до мастерской, он не стал бы! «Волга» хоть и была старая, но содержал он ее в полном порядке! Такой уж он был аккуратист и осторожный был тоже… Тем более что за ним к тому моменту следили не меньше недели…

– С этого места, пожалуйста, поподробнее, – попросил Турецкий. – Ничего похожего в деле нет…

– Ну Марк же не был гражданином Штатов! – с горечью произнес Строганов. – Кому нужно вносить в протокол лишнюю головную боль?.. Если позволите, я закончу насчет «несчастного» случая… И вновь скажу: надо было знать Марка! Розингер был прирожденным педантом, к тому же с инертной, хотя и очень трудолюбивой натурой: мы еще в консерватории над ним смеялись из-за того, что он жил по расписанию. Причем соблюдал его маниакально, из минуты в минуту… И эти качества при нем не только остались, они были основой его самодисциплины! Тот кошмарный день был очередным понедельником, а по понедельникам Марио – заметьте, всегда в одно и то же время – отправлялся к матери за город, вез ей продукты на неделю.

– Почему именно по понедельникам, а не в выходные?

– Во-первых, понедельник и был у нас выходным днем. Во-вторых, в будние дни в отличие от субботы с воскресеньем на трассе есть пара часов, когда отсутствуют пробки на въезде-выезде. У Розингера это все было просчитано вплоть до минуты – в его обычной манере… Во столько-то выезд, во столько-то он появляется у Софьи Аркадьевны, сидит у нее ровно полтора часа, затем – обратная дорога… И так – всегда! Стоило кому-нибудь понаблюдать за Марком пару недель, и идеальный план убийства готов… Что и случилось! И на проклятом разъезде с автоматическим шлагбаумом он оказывался тоже всегда в одно и то же время – за минуту до того, как этот шлагбаум опускался, и за сколько-то там минут до челябинского поезда…

– М-да-а-а, – не выдержал и протянул молчавший до сих пор Померанцев, – славная история… Что называется, комар носа не подточит…

– Юрий Валерьевич, – мягко напомнил Турецкий, – мне кажется, теперь самое время вернуться к началу: в разговоре с господином Померанцевым вы упоминали о том, что ваши неприятности начались задолго до гибели Марка Иосифовича, с угроз… По поводу которых вы, кстати, никаких заявлений в соответствующие органы тоже не подавали…

– Не подавал. – Строганов хмуро поглядел на Турецкого и немного помолчал. – Как раз Марк Иосифович и не позволял мне это сделать…

– Продолжайте!

– Сейчас у нас июнь… – задумчиво произнес Строганов и немного помолчал, что-то высчитывая в уме. – Да, началось все восемь месяцев назад, почти в начале нынешнего сезона… Я имею в виду первый звонок, когда эти отморозки приступили к делу… До сих пор не понимаю, где они взяли номер моего мобильного телефона: это был второй телефон, его номер, кроме Розингера и жены, не знал никто… Ну и Маши, конечно…

– Как раз это-то несложно, – вставил Яковлев, – дело техники… Значит, первый звонок с угрозой был сделан лично вам?

– Знаете, я бы даже не назвал это угрозой, скорее предложением.

– То есть? – уточнил Турецкий.

– Мне в каком-то почти игривом тоне неизвестный мерзавец предложил, как он выразился, «делиться», едва ли не по-отечески попрекнув, что живу не по-нашему, не как все… Еще добавил, что «мы», мол, щедро дали вам время на раскрутку, не пора ли и честь знать, а то как-то нехорошо получается, несправедливо: все «делятся», а мы только о своем кармане печемся… Кто «мы» и кто «все», он не уточнял.

– Вы сказали «по-отечески», – прищурился Турецкий, – значит ли это, что голос вашего абонента показался вам голосом пожилого мужчины?

Строганов растерянно посмотрел на Турецкого и пожал плечами:

– Знаете, я об этом не думал, но теперь, когда вы спросили… Пожалуй, да…

– Число, когда прозвучал звонок, поточнее вспомнить не можете? – спросил на этот раз Померанцев.

– Нет. – Юрий покачал головой. – Но если примерно, то где-то ближе к концу месяца… Хотя… Нет, не помню.

– Вы же запомнили, что был октябрь?

– Запомнил не я, а Марк, мы с ним об этом много говорили, обсуждали, и как-то в разговоре он упомянул насчет октября.

– Что вы тогда ответили этому… «папаше»? – спросил Турецкий.

– Послал по-русски с точным указанием адреса и отключил телефон…

– Дальше?

– Дальше уже звонок последовал Марку, примерно того же содержания, но там еще и цифра была названа – больше половины нашего дохода. Если бы мы сошли с ума и согласились платить, театр, самое большее, в течение пары лет разорился бы…

– Каков ваш «чистый» доход?

– Не такой большой, как думают некоторые: от продажи билетов – вообще гроши, а если добавить диски… Ну где-то на круг за год чистогана получается не больше семидесяти пяти – восьмидесяти тысяч… У нас ведь и расходы большие! Костюмы, декорации, транспорт во время гастролей – все за счет театра. Конечно, зарплаты артистам и обслуге… Словом, остается совсем немного…

Турецкий с Померанцевым переглянулись и помолчали: оба подумали о том, насколько разное содержание вкладывают разные люди в одно и то же понятие… Для успевшего стать чуть ли не миллионером Строганова восемьдесят тысяч долларов, конечно, пустяк, любимой женщине на модные трусики… А что бы сказал на это среднестатистический россиянин – лучше и вовсе не думать!

– Продолжайте, – вздохнул Яковлев, наверняка, как и его коллеги, вспомнивший сумму собственной зарплаты.

– Марио всегда был большим дипломатом и этих сволочей так прямо посылать не стал, по-моему, попросил перезвонить через пару дней… И в тот же вечер мы с ним впервые в жизни едва не поссорились: Розингер пытался объяснить мне, что такое шоу-бизнес по-русски… Я напомнил ему, во-первых, что «Дом оперы» не шоу-бизнес, а во-вторых, сказал, что думал: кто-то первым должен поставить на место здешних крокодилов! Ну Марио долго топал ногами, что отродясь не рвался в лидеры-правдолюбцы, тем более в таком деле, но я стоял на своем: дело не в деньгах, а в принципе…

– Что предлагал Розингер – попробовать договориться? – уточнил Померанцев.

– Да, скостить сумму… Я сказал – только через мой труп… – Юрий горько усмехнулся. – А получилось – через его и… и Машин… Если бы я знал!..

– Не казнитесь, – твердо произнес Турецкий. – Правы были вы, а не Марк Иосифович, который вполне мог оставить работу в вашем театре: насколько я понимаю, основным местом работы у него был отнюдь не «Дом оперы»…

– Кому она нужна, такая правда, за которую приходится расплачиваться трупами друзей и любимых?! – неожиданно горячо почти выкрикнул Строганов, и Турецкому показалось, что еще немного – и этот такой мужественный на вид, огромный мужчина впадет в истерику.

– Правда всегда нужна! Даже тем, кто этого не понимает, а иначе – что мы тут с вами сейчас делаем? – Сан Борисович пристально поглядел в лицо Строганову, и тот сразу сник. Зато заговорил уже спокойнее.

– Не знаю… – пробормотал он. – Теперь уже не знаю… Тогда думал так же, как вы. Да и опыт молодости эту правоту подтверждал на все сто процентов.

– Вы имеете в виду что-то конкретное?

Строганов кивнул и коротко рассказал, как и почему оказался за рубежом.

– Знаете, – завершил он свой рассказ, – поначалу мне даже показалось… Вернее, подумалось, не тот ли это самый тип, толстяк с бровями, снова в меня вцепился?.. Но после понял, что таких «бровеносцев» у нас, наверное, пруд пруди…

– Говорите, показалось… А возможно, подсознание сигнал подало? – вполне серьезно сказал Турецкий. – Вдруг да в голосе что-то знакомое почудилось, что вы подсознательно узнали?.. Все-таки вероятность, что всплыл ваш старый знакомый, как ни мала, но есть…

– Да нет, не думаю, – не согласился Строганов. – Я ведь вообще-то на голоса памятливый, даже скорее узнаю человека по голосу, чем по лицу. Но этой истории уже сто лет, а разговаривал я с ним один-единственный раз. Причем не особо вслушиваясь, можно сказать, только последнюю его фразу и воспринял. А дальше – буря эмоций… Юный принципиалист, еще бы!..

– Давайте продолжим, а то вы, наверное, утомились.

– Есть немного… Но дальше, как ни странно, рассказывать почти нечего, потому что все остальные события вы уже знаете. Где-то с полгода шли звонки, постепенно и грозить стали – смотрите не пожалейте, Юрий Валерьевич, о своем упрямстве. Это там, за границей, вы персона нонграта, а у нас тут все по-простому… Марку тоже звонили. Что отвечал он, не знаю. Я – то же, что и в первый раз… Марио, судя по тому, что они не приступали ни к каким действиям, дипломатничал, оттого и продержались на разговорах несколько месяцев. Я раза три настаивал обратиться в органы, прямо в прокуратуру. Но тут Марк вставал на дыбы! Он… – Строганов внезапно смутился и, явно преодолев себя, все-таки закончил фразу: – Марк считал, что у этих людей все схвачено и куплено, в том числе и тут, у вас… Простите, если обидел!

– Не за что, на здоровье, – буркнул Померанцев, которого такое мнение о родной конторе буквально бесило.

– Спокойно, Валерий, – холодно отреагировал на несдержанность подчиненного Турецкий. И снова переключился на Строганова. – Знаете, все-таки не все схвачено и не все куплены, хотя, как это ни грустно осознавать, вероятность, что доля истины в словах вашего покойного друга имеется, иногда возникает… Слава богу, нечасто! Куда реже, чем полагает обыватель, поверьте!

Они помолчали. Александр Борисович задумчиво посмотрел на Строганова, отметив, каким утомленным и неприкаянным был у того вид.

– Вот что, Юрий Валерьевич… Давайте сегодня на этом остановимся, вы, я вижу, устали… У меня к вам остался один вопрос, немного не по теме, сейчас задам. А разговор, если вы не против, продолжим через пару дней в удобное для вас время.

– Спасибо, я действительно чувствую себя не очень… И хотя вы не спрашивали, снова скажу: не убивал я Машу, я… я ее любил… Вы это хотели спросить?

– Почти, – улыбнулся Турецкий. – Об убийстве мы будем говорить обязательно, не сомневайтесь, в следующий раз… А сейчас я хотел бы узнать, какие отношения были у вас с котом Краевой?

– С… С каким котом – с Пуфом?! – Абсолютно неожиданно Строганов разволновался. – С Пуфом?.. Господи, нормальные… Бедолагу эта сволочь ведь тоже убила… Пуф был очень гордым животным, говорят, кошки не привязываются к людям, но он опровергал это мнение. А со мной был, я бы сказал, любезен… Терпел меня возле Маши, словно снисходя к такой ее слабости, как я…

– Стоп-стоп, Юрий Валерьевич! – Турецкий смотрел на своего собеседника с новым интересом. – Почему вы решили, что кот тоже убит?!

– Как – почему?.. Он… Он же лежал убитый, неподалеку от… В углу холла. Пуф был мертв!..

Строганов страдальчески сморщился и сжал зубы.

– Вы ошиблись, – сухо произнес Турецкий. – Пуф оклемался, хотя по сей момент находится в шоке, никого к себе не подпускает… Я потому и спросил, что подумал: вы могли бы забрать животное к себе? Если он относился к вам, как вы выразились, «любезно»…

– Господи, конечно, да! – Строганов вскочил на ноги. – Бедный Пуф… Когда его можно забрать?!

Пару секунд все трое мужчин с интересом вглядывались в лицо певца, после чего Турецкий улыбнулся:

– Заберете, но чуть позже, пусть оклемается котяра. Не волнуйтесь, за ним присматривает соседка – кормит и все остальное…

– Аля, наверное? – погрустнел Юрий, очевидно припомнив показания Гудковой.

– Она… Через какое-то время съездим с вами вместе и заберем. A то я про вашего Пуфа уже столько слышал, что самому любопытно взглянуть… Давайте ваш пропуск, подпишу! И жду вас послезавтра в это же время. Устроит?

– Да-да… И мы поедем за ним?

– Посмотрим…

После того как знаменитый Строганов покинул кабинет, мужчины некоторое время молчали. Паузу нарушил Турецкий:

– Ну как, братья по разуму, на ваш взгляд – действительно он обрадовался возможности забрать кота или сыграл на «пять» с плюсом?

– Кто их, артистов, знает, – пожал плечами Яковлев. – Хотя, на мой взгляд, вряд ли он эту историю с наездом выдумал. А значит…

– Ничего это, конечно, не значит, – перебил Яковлева Померанцев. – Разумеется, не считая того, что работы теперь – завались, а нас – раз-два и обчелся… Насчет артистической игры – я лично пас!

– Артистизм оперных певцов, – назидательно произнес Турецкий, – как правило, со значительной долей пафоса, такой уж у них жанр… Сказать, что он востребовал кота с преувеличенным восторгом, вроде бы нельзя… Как думаете?

– Да, довольно натурально обрадовался, – согласился Померанцев.

– В общем, так, – подвел итоги Александр Борисович, – дальнейшая схема следствия будет такова…

На ознакомление с упомянутой схемой и на распределение заданий между Померанцевым и оперативниками (Романову озадачить обязали Померанцева) ушло не более десяти минут.

– Ну а еще кое-что я беру на себя… – Турецкий усмехнулся в ответ на вопросительные взгляды следователя и оперативника. – Попробую лично проникнуть в эту самую малоизвестную музыкальную тусовку…

– Ирина Генриховна!.. – брякнул догадливый Померанцев и, осознав собственную бестактность, покраснел – впервые за весьма длительный отрезок времени.

– Именно! – спокойно отреагировал шеф. – Придется тряхнуть стариной, поскольку не далее как сегодня утром Константин Дмитриевич Меркулов в очередной раз отказал мне в увеличении нашей компактной оперативно-следственной группы… Все, господа, по коням!

И уже на пороге тормознул Померанцева:

– Будешь охмурять эту певичку, – с нарочитой суровостью предупредил он, – помни о горестном опыте северотуринского дела: смотри не перестарайся! Прыгать к ней в койку совсем не обязательно!..

– Есть!.. В койку – не обязательно! – шутливо отдал честь вполне штатский Померанцев и, все-таки не выдержав, фыркнул.