Текст книги "Пробить камень"

2004–2005 годы

БУЦАЕВ

На каскадерском счету Олега Буцаева было 49 кинокартин. В юбилейной Буцаев поучаствовать не успел, потому что сел в тюрьму. Вот как это случилось.

Буцаев некогда был перспективным боксером, но неизменно оставался на вторых-третьих ролях в сборной, а значит, на крупные международные соревнования не попадал. В то же время, в середине 70-х годов, он несколько раз снялся в спортивных фильмах, где играл не эпизодические даже, а микророли на несколько секунд, скажем, молотил боксерскую грушу в тренировочном зале в правом нижнем углу экрана. Один раз, правда, он изображал противника главного героя. Но поскольку эта сцена была в той части картины, где главный герой не подхватил еще звездную болезнь и не прислушивался к советам наставников, которые советы еще и не давали, то Буцаева уложили нокаутом в первом же раунде, после чего последовала реплика тренера победителя: «Жаль, бой не получился…»

Но в кино Буцаеву понравилось, и он рассмотрел там для себя уникальную лазейку. Во-первых, сообразил, что на съемках жанровых фильмов часто нужны люди, подменяющие актеров в радикальных сценах. Может, Олег Янковский и рискнет из поезда на ходу сигануть, но не придется ли тогда съемки откладывать на непредвиденный срок? Собственно, каскадеры существовали всегда. По большому счету, любая массовка в фильме – это каскадеры, ведь кто знает, что там в толпе у Эйзенштейна случалось – хоть в «Стачке», хоть в «Броненосце „Потемкине“, хоть в „Александре Невском“? А во-вторых, Буцаев не мог этого выразить словами – с их запасом и комбинациями у него всегда были проблемы, он смутно чувствовал, что миссия кино заключается в том, чтобы увековечить трюк. Ведь трюк – это же экстремальное происшествие, и сам по себе он живет считанные секунды, ну, в особых случаях – пару минут. А трюкач ведь не может, как оперная прима, выходить к рампе и вечер за вечером петь одинаково, да и прима этого, наверно, не может.

Знакомый кинооператор посоветовал Буцаеву почитать мемуары одного из первых режиссеров отечественного кино Льва Кулешова. Кулешов предстал перед начинающим каскадером эдаким режиссером-физруком. Его актеры всегда находились во впечатляющей физической форме. Но помимо этого в учебную программу, которую режиссер-педагог для них разработал, входили: бокс, акробатика, гимнастика, плавание, специальные профессиональные силовые упражнения, борьба и драка! А также управление автомобилем, хотя этот курс и оставался теоретическим из-за недостатка средств. И еще Буцаев почувствовал, что его личная миссия заключается в том, чтобы объяснить миру, в чем заключается миссия кино: именно в том, чтобы увековечить трюк. Но сперва кто-то должен был открыть глаза этим снобам-киношникам. Иначе они так и будут до скончания века снимать всякую муру о смысле жизни, где актеры лясы точат и ходят из одной комнаты в другую, а там – ни споткнуться по-человечески, ни взрыв какой-нибудь устроить, ни в окно выпасть – только выползти, потому что цокольный этаж. А каскадеры тем временем стареют и теряют форму.

И Буцаев резво взялся за дело. Он занялся фехтованием, акробатикой, конным спортом, сделал тысячу прыжков с парашютом за год и еле отвертелся от выступления на чемпионате Европы по парашютному спорту. Теперь его звали в сборную, но она его не волновала. Самой же главной составной частью системы Буцаева, взращивающего в себе каскадера-профессионала нового поколения, был отказ от кино – он его больше не смотрел, он запретил себе прикасаться к запретному плоду, пока не созреет сам.

В 70-х же годах в страну пришло увлечение карате, за которым последовали и иные восточные единоборства. Но Буцаев был человек основательный, он не верил, что заезжие выскочки могут ему что-то дать, и уехал в Монголию. Просто перешел границу в горах Бурятии и вышел в район озера Хубсугул. Один год он провел в Монголии, но затем так же пешком перешел в Китай. Через монгольский Алтай – к китайской части Тянь-Шаня. Почему это ему удавалось, позже задавался вопросом кто угодно, но только не он сам.

Там, в китайских горах, на высоте четырех тысяч метров, он нашел прилепленный под острым углом к зеленой скале буддистский монастырь Гуань Инь-цзы (что перевести буквально нельзя, но можно уподобить словам «Страж заставы»), о котором в партийном комитете города Синин, административного и промышленного центра провинции Цинхай, на чьей территории монастырь и находился, перестали рассказывать исторические анекдоты аж со времен «культурной революции», да и тогда никто не верил в его существование. Монахи сказали Бу-цаеву, что живут в Гуань Инь-цзы последние две тысячи лет и даже больше, ровно с тех пор, как Лао-цзы повстречал Конфуция, который был моложе его на пятьдесят пять лет и который перевернул учение отца-основателя буддизма с головы на ноги, то есть превратил в совершенно противоестественное для них, монахов-буддистов, состояние.

Буцаев позволил себе только один бестактный вопрос: как же благородные мужи в таком случае размножаются, неужели наскальным почкованием? Вместо ответа лысый и безбородый отшельник, возраст которого свободно колебался от пятнадцати до семидесяти пяти, посмотрел вниз. У подножия гряды была деревня, в которой легенда о драконе, уносящем самых здоровых (а отнюдь не красивых) невест в горы, давно приобрела черты суровой и неизбежной реальности. Невесты, однако, через несколько лет исправно возвращались, совершенно обалдевшие и почти разучившиеся говорить.

В монастыре Буцаев прожил семь лет и по-прежнему не видел ни одного фильма. Это было его воздержание. Впрочем, в Гуань Инь-цзы пренебрежением к кино удивить никого было нельзя, монахи и не догадывались о его существовании.

Через семь лет, снова перейдя две границы, Бу-цаев вернулся уже в другое государство. Мечта о кино нового качества за время, проведенное в ином воздухе и на иной высоте, превратилась в божественную грезу, которую нужно было всячески оберегать от грубой действительности. Буцаев поразил прежних знакомых своей отрешенностью, да и формой тоже поразил, – никто не давал ему больше тридцати. Он возобновил старые киношные контакты, и это дало свои плоды, по крайней мере, на жизнь он всегда мог заработать. Шел как раз период, когда снималось много, и вся страна с мазохизмом лицезрела то, что довольно быстро сама же и нарекла чернухой. А в редкой чернухе, как известно, не дрались, не грабили или не убивали.

Но Буцаев ждал иной работы.

И в начале 90-х годов он сыграл первую и единственную свою самостоятельную роль в кино. Он никого не подменял при съемках трюков, его лицо не прятали в тени широкополой шляпы и спутанных волос. Он исполнил роль Камо. Легендарный кавказский революционер-налетчик уже бывал мишенью кинематографа, но тут получилась принципиально новая версия. Тайна гибели Камо покрыта мраком. Вроде бы в 1922 году в Тифлисе он, едучи на велосипеде, угодил под колеса автомобиля. Но вроде бы спустя семьдесят лет историки засомневались как в случайности того дорожно-транспортного происшествия, так и в том, что оно реально происходило. Чтобы оказаться сбитым одной из десяти тифлисских машин, надо было гоняться за ними по всему городу. Но миф есть миф. Был Камо, доступными ему способами собирал деньги для дедушки Ленина, помогал делать революцию, а потом сел в седло велосипеда – и поминай как звали. Звали его, кстати, на самом деле Симон Аршакович Тер-Петросян.

Камо прославился денежными «экспроприация-ми». А что такое экспроприация, и заинтересовался Буцаев, никогда не слышавший о Камо. Когда его сверстники шастали в кино, он отрабатывал хуки и апперкоты и изредка входил в клинч. Экспроприация, объяснил Буцаеву автор сценария, происходит от средневекового латинского слова expropriatio, что означает «лишение собственности». В понимании большевиков – изымание необходимых средств любыми способами. Грабеж, попросту говоря. Камо грабил банки и почтовые отделения. Самая знаменитая акция случилась летом 1907 года в том же Тифлисе: дерзкий налет на почтовую карету в центре города принес большевикам четверть миллиона рублей.

Героем фильма «Камо-грядущий» был внук Камо. Правда, это выяснялось только по ходу сюжета, чем сильна была его экзистенциальная суть. Но важна стала даже не столько фамильная, физиологическая связь, сколько то, что молодой человек оказывался в результате и духовным наследником Камо. На этом и строился сюжет.

В 60-е годы в Армении живет юноша по фамилии Тер-Петросян, и зовут его, как и Камо, – Симон. Он влюбляется в красивую девушку, а она – в него, бывает такое. Но когда Симон совсем уже хочет на ней жениться (первую половину фильма, впрочем, тоже хочет, но недостаточно), его отец, глава парторганизации местного отделения сбербанка, противится браку по той естественной причине, что потенциальная невеста происходит из крайне скромной семьи, которая не сможет обеспечить приличествующее случаю приданое. Короче, мезальянс получается, и папа принимает идею сватовства сына в штыки. Вот пусть Симон съездит в Ереван, поработает там годик-другой-третий-четвертый в семейном бизнесе – в ЦК комсомола республики, повзрослеет немного, а тогда можно и о женитьбе задуматься. Тут Симон вспоминает, что он – Симон, и неожиданно, не без помощи бабушки, выясняет, что к тому же и потомок Камо. Далее следует биографическая справка о подвигах Камо в виде оживших воспоминаний бабушки и фантазий Си-мона-младшего. После этого озарения в Симоне просыпаются гены, и он готовит ограбление века в отдельно взятой Армении. Он собирается ограбить банк родного отца, чтобы достать деньги на приданое для собственной невесты. Ограбление проходит без сучка без задоринки, и Симон с мешком советских ассигнаций, перебравшись в соседнее здание, прыгает с крыши. Камо мог бы гордиться своим внуком. Все продумал экспроприатор-шестидесятник, не учел только прогноза погоды. К вечеру знаменитое армянское радио обещало дождь. И не обмануло, как ни удивительно. Камо-внук, поскользнувшись, угодил под колеса автомобиля. Зловещее авто немилосердно-стремительно проносилось мимо. Конец фильма.

Но те, кто догадывался потом, на домашних видеомагнитофонах, нажать на стоп-кадр, обнаруживали в водителе отца Симона.

Кино имело некоторый резонанс, причем в заграничном прокате даже больший, чем в российском или армянском. Дело в том, что в дубляже голос Бу-цаева воспринимался гораздо лучше, все-таки он был непрофессиональный актер. А во Франции, например, его сравнивали с ранним Бельмондо, писали о незаурядной актерской пластике Буцаева. Как ни странно, наибольший успех фильм имел в Восточно-Азиатском регионе, и особенно в Гонконге. Что позднее сыграло свою роль в судьбе Буцаева.

Еще до съемок «Камо-грядущего» Буцаева много и долго отговаривали от этой работы. Делали это в основном приятели-каскадеры. Одно дело, говорили они, за кого-то подставляться, падая с крыши и не имея к этому персонажу никакого касательства, и совсем другое – действительно играть растяпу, сгинувшего в дорожно-транспортном происшествии. Не к лицу. Видимо, это были скрытые предупреждения, потому что после выхода фильма в прокат профсоюз каскадеров исключил Олега Буца-ева из своих сплоченных рядов «за фиглярское поведение, не совместимое с высоким званием российского каскадера». Буцаев только пожал плечами: нет смуты большей, чем печаль о милосердии и справедливости, – она возмущает сердце благородного мужа.

Полгода спустя после выхода фильма Буцаев совершил ограбление и в самом деле – «взял» отделение Сбербанка на проспекте маршала Жукова. Он это сделал из любви к искусству – система Станиславского дала сбой: актер вжился в образ и выходить из него не пожелал. Буцаева нашли, арестовали и осудили, с учетом открытых писем кинематографической общественности и личным заступничеством Михалкова (суду так и не удалось выяснить, какого именно, поскольку телеграмма пришла без инициалов), на семь лет с отбыванием в колонии строгого режима и с конфискацией имущества. Через четыре года благодаря амнистии и примерному поведению Буцаев вышел на свободу. Ходили слухи, что в колонии он пользовался заслуженным уважением и даже авторитетом. С одной стороны, болтали, что он давал сотрудникам колонии уроки по рукопашному бою, с другой – излагал заключенным теоретические возможности побега из непроницаемого и запертого помещения.

Осенью 2001 года из Бутырки бежали трое заключенных, и это был первый побег за всю историю Бутырок, если не считать аналогичного трюка иллюзиониста Гарри Гудини, который он исполнил в начале ХХ века по личной просьбе начальника московской тюрьмы: будучи закованным в кандалы и запертым в железный ящик, он, в свою очередь, был внесен в одиночную камеру. У начальника тюрьмы был потом нервный срыв. Так вот, двое из троих современных беглецов сидели в одной колонии с Бу-цаевым. Что само по себе, конечно, еще ничего не доказывает.

А Буцаев тихо-мирно работал во ВГИКе, преподавал актерам сценический бой, иной раз привозил им для лекции какого-нибудь изощренного восточного мастера. Для такого случая заказывался большой просмотровый зал на четвертом этаже, и весь институт сбегался смотреть, как столетний сэнсэй небрежным усилием воли постепенно убирает звук в фильме «Титаник», причем только в тех местах, где рот открывает Леонардо Ди Каприо. Этот новаторский ход открывал совершенно иное прочтение фильма, и грандиозные прокатные сборы и снегопад «оскаров» не представлялись больше уж варварским лицемерием. Во ВГИКе многие плакали.

Молва же о криминальных связях Буцаева все нарастала, болтали даже, что московские «авторитеты», посовещавшись, сделали его «кассиром» – хранителем так называемого свободного общака, поскольку решили, что выйдет безопасней, чем если деньги будут лежать от Буцаева на расстоянии. Найдет еще, изымет без шума и пыли и отдаст на какую-нибудь идиотскую благотворительность. Или фильм снимет стомиллионный про посещение Борисом Гребенщиковым далай-ламы и его восьмичасовой цветной сон по этому поводу, озвученный в системе долби-сарраунд (потому что именно в таком звучании Борис Борисович свои сны и видит).

Возможно, подобные слухи рано или поздно нашли бы свое подтверждение, не появись предложение от Джона Ху. И в 1999 году в карьере боксера, каскадера, монаха и просто благородного мужа вышел самый примечательный случай, хотя он, возможно, со своим буддистским равнодушием так и не считает. В качестве консультанта комбинированных съемок Буцаев был приглашен на съемки сиквела, то есть продолжения, фильма «Миссия необратима-2», которое делал знаменитый гонконгский постановщик Джон Ху. Джон Ху, китаец по происхождению, оказывается, был влюблен в Буцаева со времен фильма «Камо-грядущий».

Еще на подготовительном этапе Джон Ху заметил, что Брайан Локвенц, командовавший каскадерами, работавшими на проекте, немного сторонится Олега Буцаева, своего подчиненного, и даже словно его побаивается. Между тем Буцаев со всеми вел себя мирно, ровно и доброжелательно. Он выполнял в основном чисто теоретические функции: обосновывал возможность или невозможность очередного трюка, иногда показывая его сам, главная звезда фильма Том Робертс неизменно приглашал Буцаева выпить по бокалу пива. В баре обычно немногословный Буцаев рассказывал Робертсу, что в его стране в разные времена были популярны телепрограммы и рубрики в различных изданиях под общим названием «Сделай сам». Буцаев не вдавался в детали, а поскольку Робертс слышал эти слова от профессионального каскадера, то и интерпретировал их соответственно. Но однажды осторожно спросил:

«Если я тебя правильно понял, ты говоришь, что артист способен сделать путь великим, но великим артиста делает не путь…»

«Модернизированный Конфуций, – усмехнулся Буцаев. – Это верно – о благородном муже, а не об актере. Ты сейчас думаешь, в чем же между ними разница? Земля и велика и широка, а человек пользуется ей только в размере своей стопы. Какой у тебя размер ноги?»

Робертс застенчиво убрал ноги под стойку, у него был несерьезный размер, почти женский.

«Теперь задумайся, полезна ли благородному мужу земля, когда рядом с его стопою ему же копают могилу?»

«Бесполезна», – подумав, решил рассудительный Робертс.

«В таком случае, – сказал Буцаев, – становится ясной и польза бесполезного».

Последствия этого разговора оказались необратимы.

Скандал разразился на следующий же день, перед съемкой самой ответственной в техническом плане сцены. Робертс решительно отправил своих дублеров в отставку. Его герой без ничего взбирался вверх по ужасающему отвесному утесу и висел на краю обрыва, уцепившись за него едва ли не ногтями. Отговорить Робертса не работать самостоятельно не удалось. Никаких таких особенных навыков у него не имелось. Да, он был в неплохой физической форме, ничего удивительного для голливудской звезды, еще в юности Робертс занимался борьбой, но и только. Робертс категорически настаивал на том, чтобы самому исполнить трюк, и к тому же забраковал более безопасный утес, сооруженный специальными умельцами на съемочной площадке.

Присутствовавший на площадке его агент сказал, что страховая компания не покроет убытки в случае, в случае… Ничего больше выговорить он не смог и был немедленно уволен. Том Робертс являлся продюсером фильма, и больше ничье мнение, высказанное вслух, не имело смысла. И съемка началась. Брайан Локвенц закрыл глаза. В качестве страховки использовался лишь тонкий спасательный трос. Все так тряслись, что сцена была снята одним молниеносным дублем. Две кинокамеры были установлены на скале, одна на вертолете, еще одна на кране, и еще один человек с камерой висел на тросе в пяти метрах от Робертса – это, кстати, был Буца-ев. Но неожиданно возникли трудности с фокусом – перед последним рывком на вершину Робертс перестал быть четким в кадре монитора, поэтому Джону Ху пришлось снимать эпизод снова. И снова как будто все получилось. Но Робертс посмотрел на Буцае-ва, потом повернулся к Ху и сказал: «Я в порядке, Джон, не волнуйся, но я хочу сделать это еще пару раз».

Джон Ху был взбешен. Он орал, что бросает картину, и переходил на китайский язык, на котором выражал свои чувства более недипломатично. На его беду, Буцаев все понимал и смог достойно ответить режиссеру на языке Председателя Мао и Джеки Чана. Далее, как было написано в пресс-релизе, опубликованном в «Верайети» по поводу этой скандальной съемки, сплетни о которой облетели весь Голливуд, «…между режиссером и каскадером состоялся неформальный обмен мнениями, в ходе каковой полемики они выработали совместное решение. В результате чего режиссер удалился в свой трейлер, где и пребывал вплоть до окончания съемок эпизода».

И эту сцену снимали еще четыре раза, поскольку Робертс постоянно был чем-то недоволен. Кто руководил съемкой в отсутствие Джона Ху, в пресс-релизе не указывалось. Известно только, что шеф группы каскадеров Брайан Локвенц (Bryan Lock-wents) во время четвертого дубля почувствовал себя плохо и был отправлен в больницу. А заменивший его русский каскадер Олег Буцаев (Oleg Butcaeff) сказал потом корреспонденту «Верайети»: «Надеюсь, в картину войдет шестой дубль, поскольку, начиная со второго, Том выполнял трюк все лучше и лучше». Так в результате и получилось.

Джон Ху завершил съемки, но, видимо, был уже морально сломлен и не смог передать картине обычной доли своей энергетики. Фильм вышел несвязный, разваливающийся на отдельные головокружительные сцены. Спустя еще год Ху все-таки признался: «Я весь покрылся потом и не мог смотреть на монитор, когда мы снимали это». В дальнейшем его карьера в Голливуде не сложилась.

ТУРЕЦКИЙ

Утром следующего дня от радужного настроения Турецкого не осталось и следа.

Подготовка к операции была проведена безупречно. Задолго до восьми часов по всей округе расположились снайперы и наблюдатели. Турецкий наблюдал за происходящим, сидя в машине в сотне метров от дома № 6 и жуя чебуреки. Дом № 6 – это был детский сад.

Без двух минут восемь на крышу в сопровождении спецназовца выполз пресс-атташе по культуре американского посольства. Он положил в контейнер (продолговатый металлический ящичек без острых углов) сверток с деньгами и удалился. Полчаса на крыше никакого движения не было. Затем раздалось жужжание, и контейнер… поднялся в воздух и улетел.

Радиомаяк, прикрепленный к свертку с деньгами, работал около получаса. Точнее, он работал и дальше, но через полчаса он застыл в районе 1-й Тверской-Ямской. Его обнаружили в помещении пункта обмена валюты, в котором за пять минут до этого молодой человек неопределенной наружности поменял девяносто тысяч долларов. Камера видеонаблюдения почему-то прекратила работать, и его внешность осталась неизвестной.

План «Перехват», немедленно введенный по городу, результатов не дал.

Еще только когда контейнер поднялся в воздух, Турецкий понял, что игра проиграна. Он завел двигатель и медленно проехал вдоль оставшейся части улицы Эйзенштейна, свернул направо, проехал еще сотню метров и оказался напротив ВГИКа. Задумчиво постоял и поехал дальше, свернул на Сельскохозяйственной улице, потом на Ярославке, потом на проспекте Мира, потом на Бориса Галушкина. Постоял возле магазина «Микромашина» – напротив общежития ВГИКа. Посмотрел, как студенты не торопясь тянутся в институт, чему-то улыбнулся и поехал на работу.

Меркулов зашел к нему в кабинет, едва Турецкий сел за стол и включил компьютер.

– Что это было? – спросил Константин Дмитриевич.

– Ты о неопознанном летающем объекте?

– Именно.

– Возможно, инопланетяне.

– Он еще шутит! – возмутился Меркулов. – Деньги сперли, Александр! Напоминаю, если ты забыл!

– Не сперли, – возразил Турецкий. – А всего лишь забрали выкуп.

– Да?! А если после этого они распилят американца на мелкие части и отправят по широким просторам его исторической родины?

– Его родина – Соединенные Штаты, – сказал Турецкий. – Он не русский, у него отчим был русский, а не родной отец, отсюда и путаница. Это я достоверно выяснил.

– Да какая теперь разница!

– Подождем. Мне кажется, он жив и здоров.

– И его отпустят? – недоверчиво осведомился Меркулов.

– А почему нет?

– А на хрена им его отпускать?! Ты часто слышал, чтобы похитители отпускали жертву после того, как им было заплачено?

– Я раньше вообще не слышал, чтобы режиссеров похищали. В этом деле все немного необычно. Подождем, Костя, подождем.

– Ищи его лучше, – проворчал Меркулов. – Что это еще за летающие контейнеры? Ты прежде с таким сталкивался?

Турецкий покачал головой.

– Вероятнее всего, это какая-то радиоуправляемая штука. Мы имеем дело с суперпрофессионалами, надеюсь, Саша, ты теперь это наконец понял?

– Или с людьми, которые привлекли такого профессионала, – добавил Турецкий. – У этой чудесной машинки могла быть программа, куда ему нужно лететь.

– В таком случае еще хуже. Вот я тебе и говорю: ищи! Не теряй времени!

Незадавшийся день Турецкий посвятил поискам лимузина и руководил ими, не выходя из офиса. К операции были подключены еще два следователя Генпрокуратуры и полтора десятка оперативников МУРа. Каждые полчаса у Александра Борисовича звонил телефон. К четырем часам набралось тринадцать машин, по описанию и времени проката более-менее подходивших под искомую.

К семи часам у Турецкого был отчет о слежке за Олегом Буцаевым. Первую половину дня он провел на «Мосфильме», где готовил оборудование к трюку для картины Мэдисона. Как сказал Буцаев какому-то приятелю, похищение похищением, а трюки никто не отменял. Прямая связь его с авиамоделью на крыше детского сада исключалась.

Наконец, к девяти вечера помощники Турецкого сфокусировали внимание на прокатной фирме

«На крыльях удачи». Лимузин был арендован неизвестным лицом, описанным сотрудником фирмы как молодой человек неопределенной наружности. Насколько молодой? Лет эдак от восемнадцати до тридцати. А почему молодой человек остался не идентифицирован? Потому что он арендовал машину по паспорту Алябьевой Любови Григорьевны, 1945 года рождения. Эту досадную оплошность сотрудники фирмы проглядели, очевидно, потому, что молодой человек заплатил за аренду несколько больше обычной таксы.

Еще некоторое время спустя выяснилось, что Алябьева Любовь Григорьевна, 1945 года рождения, работает нянечкой в детском саду, расположенном по адресу… улица Эйзенштейна, дом № 6. В телефонном разговоре Любовь Григорьевна сообщила, что в пятницу паспорт у нее вдруг куда-то пропал, а потом мистическим образом нашелся.

Турецкий грустно рассмеялся и поехал домой.

Жена обрадовалась, что он в кои-то веки рано вернулся домой и наконец сможет хоть как-то помочь по хозяйству, а именно – подключить новую стиральную машину. Александр Борисович возмутился, но, приняв душ, взялся за дело. Это была американская машинка «Вирпул». Смысл замены ею предыдущей заключался в том, что эта, новая, была с вертикальной загрузкой белья и, следовательно, занимала гораздо меньше места. Что для ванной комнаты Турецких, с точки зрения Ирины Генриховны, было весьма полезным. Турецкий ворчал, ругался, но в конце концов увлекся процессом. Машинка действительно была узенькая. Изящная такая машинка.

Ирина, то и дело забегавшая посмотреть, как идут дела, не в меньшей степени радовалась тому, что Турецкий хоть таким образом переключился со своей проклятой работы на что-то другое. Процесс был не так уж прост и занял часа полтора. За это время жена принесла Турецкому в ванную тарелку с бутербродами и две чашки чая…

Когда она зашла забрать пустую посуду, то увидела странную картину. Турецкий курил, сидя на полу, и, уставившись на «Вирпул», бормотал что-то странное:

– Машинки? Машинка? Или все-таки машинки?

– Саша, ты когда-нибудь, наконец, закончишь? – не выдержала Ирина. – И сколько тебя можно просить не курить в ванной?!

– Вспомнил, – сказал Турецкий. – Не машинки, а микромашины! – Он поднял голову. – Ты о чем это? А! Все уже давно готово, принимай работу.