Текст книги "Ищите женщину"

…И снова купе

Дневник кончился. Было в нем когда-то еще несколько страниц, но они оказались вырванными.

Александр Борисович взглянул на часы: половина третьего ночи. Он уж, честно говоря, и забыл об игривой договоренности с монументальной Олечкой. Да и она тоже просто пошутила. Чтоб немного возбудить его воображение.

Интересная штука чужая жизнь. Вот теперь он закроет глаза, сунет тетрадь под подушку и станет домысливать, додумывать то, чего в ней нет. А вариантов может быть сотня – на выбор…

Но благой порыв не нашел себе места. Или, что скорее всего, выпитый на дорожку коньяк еще не успокоился и призывал к подвигам. Слаб человек. Александр Борисович без труда нашел оправдание. Все, конечно, давно спят, поэтому ни о каких приключениях и речи быть не может. Но вот купе стоит проветрить. Да и сигаретку на сон грядущий совсем неплохо… не здесь, разумеется.

Турецкий спрятал дневник, сунул ноги в ботинки, накинул на плечи пиджак с документами в кармане, откатил до упора дверь и отправился в тамбур. Мимо служебки проводников.

Там неярко светила настенная лампочка, но в купе было пусто. Ольгу он нашел в тамбуре. Проводница подметала на металлический совок угольную крошку. Увидев его, поставила совок с веником у печки, закрыла дверцу и выпрямилась.

– Гляди-ка, – сказала весело, – а я уж подумала: дрыхнет давно! Мимо-то проходила, послушала: тишина. Ну, думаю, откинулся. А он ты гля какой! Разгулялся! – Она вдруг потянулась всем телом – изогнулась, вскинула руки над головой, с такой ленью, но и с такой силой, что Турецкому показалось, будто он услышал, как затрещала на ней тесная юбка.

А она продолжала вытягивать свое тело с таким сладким стоном, что чуть не потеряла равновесие, еще миг – и упала бы. А зачем же тогда рядом находился Александр Борисович?

Он успел подхватить ее под бока и крепенько притиснуть к себе – а чего, бог силушкой не обидел, опять же и женщинам иной раз нравится этакая смелость. Положила она ему руки на плечи и, совсем близко глядя в глаза, хитро засмеялась:

– Да ты, парень, глажу, совсем, что ли, разохотился? А чего ж тогда от попутчицы отказался?

– А мне не нравятся такие женщины, как она. Я люблю такое, чтоб взял в руки – чувствуешь вещь! Вот вроде тебя.

– Ишь ты, какой скорый! – засмеялась она. – А где ж ты прежде был?

– А прежде я книжки читал. Совсем не делом занимался.

– Вот-вот, – она выглянула из тамбура в коридор, – от книжек добра не бывает, один обман.

– Ты чего?

– Я-то? – Она вернулась в тамбур. – А ничего. Показалось, кто-то ходит. Нет, никого. Спят пассажиры давно… А тебе соседи-то не мешали?

– Все хихикали, а потом затихли. Ну так чего, освободилась от трудов праведных?

– Какой тут освободишься! Вот скоро Вышний, потом Бологое… Бригадир чего-то взялся шастать… И чего проверяет? Так что вот такие дела, милок. И рада бы в рай, да грехи не пускают. А ты в Питер-то надолго? – Она опять выглянула в коридор.

Турецкий тоже вышел следом, но никого не увидел, все было спокойно, тускло светили лампы, красная дорожка убегала к противоположной двери, которая, как показалось ему, слегка качнулась – или это мелькнул по стеклу отблеск от фонаря за окном поезда?

Александр налил стакан воды и сделал глоток, остальное вылил под кран. Вспомнил вопрос Ольги.

– Да как тебе сказать? На пару-тройку дней. Как дела пойдут. А что, у тебя есть разумное предложение?

– Сегодня у нас какое? Двадцать первое? Значит, отдыхаю завтра и послезавтра, а двадцать четвертого снова в рейс. Смотри, паря, вагон знаешь. Как говорится, было б желание…

– А чего ты в эти дни делаешь?

– Не-е, милок, это дело святое, тут ты губы не раскатывай, ишь ты, какой ловкий, оказывается! – Она игриво толкнула его плечом.

Хорошо, что крепко стоял на ногах Турецкий, а то врезался бы всей спиной в дверь. И это спонтанное движение несколько охладило его вспыхнувший было пыл. Но и совсем уж несолоно хлебавши уходить не хотелось, все-таки еще разок притиснул он Олечку к стенке и тут же ретировался, ибо успел заметить, что у нее, кажется, что-то сместилось в голове и она, похоже, уже собиралась пожертвовать чувством долга. А это очень опасное дело. Прежде всего для нее самой. Да и потом, зачем было Турецкому столь решительно лишать МПС таких замечательных кадров!..

«Шутка! – сказал он сам себе, уходя в свое купе и посылая Олечке красноречивый воздушный поцелуй. – И в самом деле, застукает бригадир, ведь стыда ж не оберешься!»

Утром, выходя из поезда, Турецкий Ольгу не увидел. На перроне стояла ее напарница, невидная женщина средних лет. Турецкий вежливо поблагодарил за все заботы, а та, не ответив, лишь взглянула на него как на пустое место. Действительно, кто он им тут всем?

Санкт-Петербургские страдания

Итак, Елизавета Евдокимовна Невская, главный редактор журнала «Санкт-Петербург»…

Прежде чем звонить ей из привокзального телефона-автомата, Александр Борисович прошелся вдоль шеренги киосков, торгующих печатной продукцией, но такого журнала не обнаружил. Либо тираж его крохотный, либо журнал обладает необычной популярностью. Но скорее всего – первое, поскольку на вопросы Турецкого киоскеры не смогли толком ничего ответить. Пожимали плечами в том смысле, что кто его знает, может, и был, а как выглядит внешне, не помнят.

Турецкий не спешил связаться с Невской. Хотя иных целей в Питере у него не было. Но он хотел, прежде чем начать разговор, немного представить себе собеседницу, которую Вадим Кокорин, можно сказать, скрывал даже от своих ближайших товарищей. Не исключено, что здесь есть что-то интимное. Тогда тем более надо выбрать наиболее подходящую интонацию разговора, чтобы войти в доверие.

Гибель Вадима наверняка напрямую связана с материалами его отца. Или о нем. Потому что только так и можно расценить восторженный всхлип в конце дневника о «захватывающей дух истории», на которую в имеющейся части дневника нет даже намека. Но ведь и Вадим, судя по мнению его окружения, был профессионалом в своем деле. Значит, он не стал бы полагаться на самое неверное, что имеется в арсенале журналиста, – на собственную память. Хотя бы тезисно, но он где-то, конечно, записал потрясшую его новость. Где? Куда девались вырванные листки из дневника?

Где находится его начало? Да и сами документы, которые должны были лечь в основу серии очерков? Он их спрятал. Причем там, где эти материалы не придет в голову искать никому. И если Невскую он, судя по его телефонной книжке, знал уже более десятка лет, то почему бы именно она и не стала для него тем секретным сейфом, в котором опасные документы могли бы находиться, что называется, за семью замками?

Вот именно поэтому и необходимо сразу завоевать доверие женщины. Тем более что она только что понесла потерю, возможно, и очень серьезную, однако это ее не остановило от звонка дежурному по Московскому уголовному розыску. Но с другой стороны, этот звонок мог оказаться и результатом нервного потрясения, мгновенного порыва, о котором она теперь, возможно и не без основания, сожалеет. Значит, надо быть вдвойне осторожным и деликатным.

И вообще, надо поехать сейчас не к ней – домой ли, в редакцию, – а в прокуратуру. Поставить штампик в командировке, озаботиться местом для ночевки, ну и там же по возможности узнать, что известно о журнале «Санкт-Петербург» и его редакторе.

Эх, были времена, когда господина «важняка», прибывающего из столицы, уже у вагона встречали представители славной питерской уголовки, а то и лично городской прокурор Семен Макарович Маркашин. С машиной у вокзального входа, с вежливыми вопросами: «Как там в Белокаменной?» да «Что новенького в верхах?». Впрочем, сам виноват, не надо было запрещать Славке звонить тому же Вите Гоголеву, заму начальника уголовного розыска, отрывать человека от дел. А с другой стороны, куда ему, Турецкому, деваться-то, когда он тут без Гоголева все равно как без рук. Скромность, конечно, украшает, но не до такой же степени!

Александр Борисович вышел на площадь, свернул к стоянке такси, сел в первый же «Москвич» с шашечками и махнул рукой водителю:

– Давай на Литейный, в уголовный розыск.

Тот поглядел на пассажира с сомнением, но тут же вырулил со стоянки.

Турецкий оглянулся. С момента выхода из вагона его не оставляло ощущение, что его спину постоянно сверлит чей-то взгляд. Может быть, поэтому он и не особенно торопился, останавливался у киосков, задавал ненужные вопросы киоскерам, интересовался, разумеется, не только «Санкт-Петербургом», зачем же так-то подставляться… Тот, кто висел у него на хвосте, наверняка был опытным оперативником – ни разу не засветился. И если бы Александр Борисович не был так уверен в себе, точнее, в своей особой реакции на слежку, он бы решил, что ошибся. Но после рассказа Славки о том, как неизвестные чистили квартиру Кокорина, а затем перехватили Зотова, оба они, и Турецкий, и Грязнов, решили, что здесь работают, скорее всего, ребята из контрразведки. Только вот зачем это нужно Владлену Богаткину? Мог же ведь и сам позвонить, поинтересоваться, подъехать, наконец. Правда, хрен он чего узнает, но это уже второй вопрос. Не исключено, что его хлопцев начальство посадило на хвост Турецкого с Грязновым с одной маленькой целью: подойти с их помощью как можно ближе к главным фигурантам, а затем перехватить инициативу или окончательно спутать все карты следствию. А что возразишь? Служба-то мельчает. Уходят асы, остаются всякие прохвосты, заботящиеся не столько о безопасности державы, сколько о собственной безопасности. А о таких уже привычных для них понятиях, как лоббирование и взятки, даже и говорить не приходится. Без этого не живут…

Интуиция подсказывала Турецкому, что в деле об убийстве штатовского консула и российского журналиста, прикоснувшихся к каким-то опасным для их жизни тайнам, определенно замешаны спецслужбы. Чьи и почему – вот это и предстояло выяснить. Но если эта тайна действительно так несовместима с жизнью, то было бы чрезвычайно глупо, зная об этом, позволять кому-то нависать у тебя над плечом. Вот для этой-то цели и понадобится Витя Гоголев со своими молодцами.

Неожиданное и забавное приключение с проводницей вагона показалось не таким уж и забавным. Больно уж она догадливой показалась. А может, просто проинформирована? Как она сватала-то голенастую попутчицу… Нет, ее собственное приключение вряд ли кто-нибудь сумел бы предусмотреть, это уж дело такого случая, что не угадаешь. Но почему же она так и не появилась, чтобы хоть ручкой махнуть на прощание? Боялась? Но чего? Или – кого?

И вдруг Александр Борисович почувствовал, как у него похолодело между лопатками. Понимая, что уже ничего не изменишь, если это произошло, он медленно, почти затаив дыхание, расстегнул «молнию» на сумке и сунул туда руку. Он помнил, что, выходя из купе ночью, чтобы покурить и проветрить помещение, положил дневник на самое дно, под сверток с домашними тапочками. А вернувшись, не проверил. Да и что там проверять, если все уже прочитано. Утром тоже не посмотрел, не было нужды. То немногое, что могло представлять интерес, неплохо отложилось в памяти: фамилии, общая ситуация в институте, слежка в Бостоне…

Он напрасно шарил: дневника не было. Конечно, унесла не Ольга, ей было не до того. Унес тот, кто ехал где-то рядом и дождался-таки, когда Турецкий покинет купе. Ну а тут этакий подарок: распахнул дверь и ушел в тамбур курить… Правда, ждать полночи, чтобы выкрасть, это тоже надо уметь…

Вернуться? Пройти в отстойник, найти Ольгу и устроить ей красивую жизнь? А смысл? Или для этого хвоста сделать вид, что ничего особого не произошло. Затем вычислить его и почистить самого? Это был бы неплохой вариант. Как вот только Славке-то об этом сообщить? О позорище своем… А тот тоже – не мог, что ли, ксерокопии снять? Зачем всучил оригинал?

Турецкий злился, распалял себя, понимая одновременно, что виноват исключительно сам. Но был во всем случившемся и один положительный момент. Теперь-то уж Александр Борисович твердо знал, что хвост ему не показался, нет, снова не подвела интуиция. И в данный момент этот некто едет где-нибудь сзади и внимательно наблюдает, куда направляется «важняк». А вот тут, милый друг, тебе больше не повезет…

Встреча с Гоголевым была, как обычно, сердечной.

– Да звонил он уже, звонил! – смеялся Виктор Петрович, хлопая Турецкого по плечу и имея в виду Грязнова. – Просил, так сказать, предоставить тебе полную самостоятельность. Ладно, все это мелочи, действуй, как тебе нужно. Доехал нормально?

– В том-то и дело, что не очень.

Вся правда Гоголеву, конечно, была не нужна, однако факт пропажи дневника все равно всплывет, поэтому и темнить с этим делом не следовало.

– Ротозеем я оказался, Петрович, вот какая беда. И по этому поводу мне надо немедленно связаться со Славкой. Соединишь?

– Какой разговор! – заинтересованно ответил Гоголев.

– А твой шеф где?

– В столице.

– Значит, ты, как обычно, на хозяйстве? Очень хорошо. Мне твоя помощь потребуется, не возражаешь?

– А что, разве в первый раз? – улыбнулся Гоголев. Он набрал цифры на телефоне спецсвязи, послушал и протянул трубку Турецкому: – Твой генерал на проводе.

– Славка, привет, я уже у Виктора!

– Я так и понял. Все нормально?

– С точностью до наоборот. Слушай внимательно. Я все прочитал. Потом спрятал в сумку и вышел покурить в тамбур. Там поболтал с проводницей. Утром, уже в машине, обнаружил пропажу. Понимаешь?

– И долго ты… болтал? – со скрытой иронией спросил Грязнов. – Этого нельзя разве было сделать в купе?

– Славка, не валяй дурака! Скажи, ты хоть догадался копию оставить? Впрочем, в тексте нет никакой секретной информации – так, предположения, некоторые фамилии. Наши собственные сведения более обширны. Но и это еще не все. Ты ж знаешь о моем, так сказать, особом ощущении, когда тебе в затылок дышат? Ну, одним словом, оно есть. И я подумал, что, раз уж началась такая игра, следовало бы изъять у твоего дежурного сведения о питерском звонке…

– Опомнился! – засмеялся Грязнов. – Да я сразу же его снял. Лично мне давно известна публика, которая нас окружает… Но ты текст действительно осилил?

– Честное слово. Есть интересные вещи. Но для этого нужно самому находиться там, а не здесь. Главное же – к счастью, отсутствует. К счастью, в том смысле, что не пропало по моей беспечности. Но в связи с Невской у меня появились теперь довольно твердые соображения. И поэтому идеальным вариантом для меня был бы полный уход в подполье. Понимаешь, о чем я?

– Думаю… В общем, как я вижу, тебе снова повезло, что Петрович сам на хозяйстве. Это многое снимает. Ты ему потом передай трубку, у меня для него имеется несколько мыслей. Значит, ты считаешь, что потеря небольшая? «Соседям» опять не повезло?

– Я ж говорю, общие слова. А насчет повезло?.. Как тебе сказать? Они теперь будут точно знать, что мы что-то имеем и скрываем от них. Станут с удвоенной энергией землю рыть, а нам это надо? Вот в чем беда. Может, Владлену позвонить? Сказать: ребята, вы уж совсем обнаглели, работать мешаете. Мы ж от вас ничего скрывать не собираемся. Ну что, давайте и мы будем в прятки играть? Кому от этого польза?

– Мысль неплохая, – ответил Грязнов, – но, к сожалению, не для меня. Он отлично знает мое к ним отношение. Вот если ты сам… Но не уверен, что что-либо изменится. Легче отсечь.

– Каким образом?

– А вот это уж не твоя забота… Ну что ж, коли нет других путей, иди в партизаны и во всем положись на Петровича. И постарайся в ближайшие дни ворон не считать. Или что ты там считал? – И Грязнов ехидно захихикал – все ведь, негодяй, понял.

Потом Славка что-то довольно долго объяснял Гоголеву. Виктор слушал, мрачно поглядывая в окно, кивал, бурчал в трубку что-то похожее на «ага», вопросительно смотрел на Турецкого. Наконец сказал внятно:

– Все понял, Вячеслав. Думаю, получится. Привет. – Опустив трубку и обернувшись к Александру, покачал головой: – Да, ребята, однако, выбрали вы себе компанию. Ну-ну, поглядим. Он сказал, что ты обо всем поведаешь.

– Вот те на! – удивился Турецкий. – А о чем же он тебе говорил столько времени?

– Это наша техника, – уклончиво ответил Гоголев. – С ней я тебя познакомлю потом. В общих чертах. Да, еще он сказал, чтоб ты не мучился, копию с того дневника, что у тебя сперли, он снял. Ну давай присаживайся, сейчас распоряжусь насчет кофе и обдумаем наши дальнейшие шаги…

Повезло Турецкому в том плане, что начальник Питерского уголовного розыска находился сейчас в Москве. Работником он был неплохим, но человеком крайне осторожным. И уж во всяком случае о том, чтобы каким-то образом противодействовать фээсбэшникам, и помыслить не мог. А тут действия требовались не только умелые, но в чем-то и адекватные их наружке, то есть бесцеремонные и даже откровенно-наглые. В оперативно-поисковом управлении ФСБ лопухов, известно, не держат, там сохраняются «боевые традиции» бывшей «семерки». И разработку они тоже ведут грамотно. Правда, как нынче и повсюду, в каждом сосуде с медом обязательно присутствует добрая ложка туфты, объем которой порой не идет ни в какое сравнение с прежними временами. И тогда, конечно, врали, но чтоб так откровенно!.. Особенно когда речь идет об агентуре, о ее количестве и, главное, качестве. Тут вообще сливай воду…

Гоголев правильно сообразил. Уж если за Турецким направили хвост из Москвы – причем им мог оказаться в вагоне кто угодно – и та голенастая девица, и ее «случайный» кавказский попутчик, и любой третий, четвертый – вагон-то велик, – то московские начальники наверняка рассудили следующим образом: зачем посылать эскадрон, когда можно воспользоваться услугами питерских гэбистов. Дать указание, а те пусть сами обеспечат. Они у себя дома, им проще. А москвичу останется лишь координировать их действия. Словом, если это все так, то в местном управлении уже известно, что «важняк» из столицы находится в угрозыске. И отсюда пойдет слежение. «Каковы в этом случае наши действия?» – задавал себе вопрос Гоголев, расхаживая по кабинету с чашечкой кофе в руках, и сам же отвечал:

– А мы в это время предпринимаем ряд отвлекающих маневров, после чего ставим «соседей» – исключительно из дружеского к ним расположения – перед целым рядом условий, хотите – принимайте, не хотите – ваше дело. Хуже нет, когда параллельное ведомство компрометирует твоих сотрудников…

– Это каким же образом? – Турецкий спросил с искренним интересом, хотя уже догадывался, о чем мог так долго говорить по телефону Славка с его решительным и авантюрным характером. А потом, надо же было дать возможность и Виктору Петровичу блеснуть идеями.

– Ну, к примеру, хвост идет за объектом, и в самый напряженный, решительный момент его аккуратно и очень вежливо останавливают сотрудники милиции и просят предъявить документы. Пока то да се, пока идут объяснения, извинения и прочее, объект испаряется. И такая ситуация повторяется с настойчивостью, достойной лучшего применения. Что делать? Надо договариваться. А на все это требуется время. И «важняк» тоже не на каникулы сюда прибыл: сделал свое дело и – в вагон. Только теперь с прикрытием. На случай голенастых девиц! – Гоголев не удержался и подмигнул. Надо же, и этот, стервец, туда же!

– Картинка симпатичная, – согласился Турецкий. – А ты-то сам не схлопочешь от собственного начальства за подобную самодеятельность?

– С какой же стати? Лично ко мне обратилось важное лицо из Генпрокуратуры, которое обнаружило за собой грубую и навязчивую слежку. Как я должен реагировать? Проверим. Если чего не так, извинимся, без проблем. Но закономерен и встречный вопрос: а известно ли об этом прокурору? Я имею в виду генерального. А где постановление? Нет, – засмеялся он, – тут от одной демагогии уши завянут. Это не мне, а им извиняться придется. А теперь давай о самой сути: кто, где и когда. Ты делай свое дело, я – свое.

Потом они обсудили, как устроить встречу с Елизаветой Евдокимовной Невской, чтобы не только она сама, но даже ее фамилия нигде не фигурировала. Кстати, о журнале с названием «Санкт-Петербург» Гоголев ничего не слышал, литература не по его части. Но проявлять к нему интерес в данный момент тоже не стоило, помня о других, не менее заинтересованных лицах. Поэтому о поездке в редакцию и речи быть не могло. Только с редактором и только один на один. Кончились размышления тем, что Турецкий просто достал из сумки чехол с мобильником. Подумал: странно, что вор, укравший тетрадку Кокорина, не спер заодно и телефон. Но, поразмыслив, понял, что тогда это была бы серьезная кража и ради нее стоило устроить настоящий шмон в вагоне. А уж это, видно, никак не входило в планы похитителя.

Словом, вынул Турецкий телефонную трубку и набрал номер. Там никто не откликнулся, значит, это домашний. Справочная выдала другой номер, принадлежавший журналу, который располагался в Доме книги на Невском проспекте.

Следующий звонок достиг цели, потому что трубку взяла главный редактор. Невелик, наверное, был штат редакции, если на звонки читателей отвечает сам редактор.

Турецкий представился по полной программе и сообщил, что только что прибыл в Питер для чрезвычайно важного как для следствия, так и для нее лично разговора. Причем разговора сугубо доверительного и конфиденциального.

После долгой паузы, когда Турецкий даже забеспокоился, не случилось ли чего, Невская ответила, что, конечно, сделала эту ошибку, от которой ее предостерегали…

– Кто? – быстро спросил Турецкий. – Вадим Игоревич?

– Теперь это уже не имеет значения, – ответила она. – Тем более что дело сделано и ничего не вернешь. Но у меня нет никакого желания вести приватные беседы с кем бы то ни было. Даже с генеральным прокурором. Объясните еще раз, пожалуйста, цель вашего приезда. И, если можно, конкретно, не в общих чертах, – жестко закончила она.

«Суровая женщина, с характером?» – с уважением подумал Турецкий. Естественно, ничего объяснять ей по телефону он не собирался. Поэтому так и сказал, тоже жестко, что из соображений элементарной безопасности, ее, разумеется, ничего по телефону объяснять не будет, но предложил свой вариант: сейчас он подошлет за ней машину, ее привезут на Литейный, в уголовный розыск, где им обеспечат условия для разговора. На это она ответила категорическим отказом. Девушка, оказывается, железно знала свои гражданские права: только по постановлению прокурора! И смех и грех – надо объяснить, а как?

Турецкий сказал, что тогда сам приедет, но желательно, чтоб никто в ее редакции его не видел. Хоть это-то можно обеспечить? С трудом согласилась. Назвала этаж и номер кабинета. Спросила, во что он одет, значит, видимо, решила встретить. Сумку Турецкий решил пока оставить у Гоголева.

– Ну а теперь, Петрович, давай-ка тайно вывози меня отсюда.

– Нет ничего проще. Тут же, по сути, два шага. Но я тебя немного покатаю.

Гоголевский оперативник, молодой и рослый парень с рыжеватой шевелюрой, появился по его вызову уже в куртке и кепочке. Турецкий невольно засмеялся: будь он совсем рыжим, явился бы точной копией молодого Славки Грязнова – та же внешность и даже кепочка похожа на его «грозу преступного мира», которой для конспирации изредка пользовался и Турецкий. Оперативника звали Леня. Он и получил от начальника исчерпывающее задание: глядеть и не допущать.

Вместе с Леней Александр спустился во внутренний двор, в гараж. Там уселись на заднем сиденье «мерседеса» с мигалками и затемненными стеклами. Машина вырулила к подъезду, где в нее сел Гоголев, отправившийся по своим важным делам. Так все выглядело внешне.

«Мерседес» покатался по центру города, делая кое-где незначительные остановки. Точно так же он остановился и возле входа в Дом книги, где его покинули Турецкий с Леней. А Гоголев отправился дальше.

Операция «Дуся», как они обозначили ее для внутреннего пользования, началась. Почему «Дуся»? Но ведь не «Лиза» же! А Елизавета Евдокимовна, судя по ее интонациям и манерам, – та еще дуся!..