Текст книги "Кровавый песок"

Губернатор Краснодарского края Самсон Коваленко

Солнце тысячами бликов играло на клинках обнаженных шашек, вычищенных до зеркальности сапогах и лошадиной сбруе. Смотреть было больно, но приятно. Распирало от гордости. Это его должны благодарить и славить эти пятнадцатилетние пацаны за то, что они здесь.

В казачьем военно-полевом лагере под Абинском открывали первые юношеские военно-спортивные соревнования. Самсон Иванович Коваленко стоял у микрофона, а шеренги пацанов в новенькой форме поедали его глазами и ловили каждое слово.

– Братья-казаки! – ревел Коваленко. – Выросла нам достойная смена! Глядите на своих сынков! Вот они будущие защитники Отечества. А вы сынки, глядите на отцов своих, набирайтесь казачьей вековой мудрости! Напивайтесь казачьей отвагой и удалью! Не дадим бусурманам топтаться по нашей земле! Возродим казачество, защитим Россию-матушку от всякой нечисти! Это я вам говорю, ваш батька Самсон!

– Любо!!! – в один голос рявкнули пацаны.

– Любо!!! – покатилось по рядам стадиона.

На поле тем временем разворачивалось действо. Целую станицу построили на стадионе к празднику: с хатами, куренями, сторожевыми вышками. Дивный по красоте обряд праздника Троицы разыгрывал сейчас фольклорный ансамбль. Коваленко умильно щурился, подпевая в голос вместе со всеми.

Десять лет назад появился первый Кубанский казачий клуб. Но не очень жаловало казаков тогдашнее руководство края. Осторожничали, вдруг обвинят из Москвы в сепаратизме или еще чем. И только при нем, при Коваленко, казаки по-большому развернулись. И символом возрождения казачества станет восстановленный памятник 300-летию Кубанского войска.

А в Москве по-прежнему осторожничают. До сих пор закон «О казачестве» не приняли. Сколько уже лет волынку тянут. А рядом чеченцы, вот не станут казаки воевать за этих московских умников, тогда уж они зачешутся, да поздно будет.

Сила! – притопывал Самсон Иванович в такт забористой мелодии. Сила и совесть земли русской! Вон экологическую службу организовали. И не купишь таких. Нарушил – вычищай за собой дерьмо, а потом еще штраф плати, а не хочешь – плетью гада! Это же их! Наша земля. Потому и не чета им этот пустомеля Нервозов. Сидит безвылазно в засраной своей столице, а туда же: о природе Кубани треплется, природозащитничек!

А сколько от воровства страдали! Как уборочная – так воруют. Теперь поля охраняют казачьи дружины, и перестали же воровать. Уважает их народ. Потому как зарекомендовали себя грозой пьяниц, наркоманов и прочих нарушителей законов и местных устоев. И методы наведения порядка традиционно верные. Пусть там кто, что хочет, разглагольствует о правовом государстве, а показательная порка перед всем миром – она у кого угодно отобьет охоту еще раз украсть или пьяный дебош устроить. И главное каждый поротый сам рад, с наказанием согласен и претензий никогда не имеет.

В заключение торжественной части поехали к памятнику казакам Николаевского укрепления, погибшим в 1840 г. во время сражения с горцами. Абинские казаки воздвигли на валу укрепления большой православный крест в память о предках. И это только начало, думал Коваленко. Начнем крестовоздвижение по всей Кубани. Напомним всем, кто есть хозяева этой земли.

Даже прослезился Самсон Иванович, глядя на стройные ряды юных казачков, печатающие шаг мимо святого креста, на их отцов с бравой песней шагающих следом. Он вот родителей не знал. Догадывался, что они были, не могло не быть. Не умели тогда детей в пробирках выращивать. Но кто они, где? Наверняка тоже из казаков, потому и мякнет сердце от казачьих песен.

Из детства он отчетливо запомнил пыльный колючий ветер, голодного ослика Яшу, который тащит бидоны с водой и красавицу Валентину Николаевну – она гладит его по бритой голове и приговаривает: «Ничего отрастет твоя силушка, будешь знатным богатырем».

Где-то далеко шла война, но в далеком Таджикистане не было ни бомбежек, ни окопов. Был госпиталь для раненых солдат и Дом ребенка, куда эвакуировали детей из Краснодара и Новороссийска.

Сиротами были не все, у многих родители воевали и иногда в Дом ребенка приходили письма от чьего-то папы или чьей-то мамы. Эти письма читала им вслух нянечка, тетя Лида, смахивая украдкой слезы, сама она уже получила три похоронки: на мужа и двух сыновей. Заканчивались письма всегда одинаково: скоро войне конец и папы-мамы приедут и заберут своих дочек-сыновей и будут они жить вместе долго и счастливо в мире без фашистов и войны.

Какие они фашисты? – думал Самсон. Наверное, толстые красномордые и косоглазые и еще, наверное, очень сильные, раз столько наших бойцов их бьет-бьет и никак не побьет.

Самсону не писал никто. Сколько раз он бегал встречать почтальоншу – молоденькую таджичку с сотней тонких косичек торчащих из-под тюбетейки. Спрашивал не по возрасту солидно, нет ли письма для Коваленко и неизменно почтальонша отвечала, что, наверное, будет в следующий раз.

Валентина Николаевна его жалела. Потихоньку от всех она рассказывала Самсону, что не отовсюду доходят письма. Что бьются с фашистами партизаны далеко за линией фронта и написать оттуда нет никакой возможности, а еще есть отважные разведчики, которые пакостят фрицам прямо в их поганой Германии и, конечно, тоже писать не могут. Да к тому же город Краснодар, из которого их эвакуировали, сейчас в кольце врагов и возможно, Самсоновы папа и мама пишут туда, не зная, что они здесь в глубоком тылу.

Самсону почему-то больше всего нравилась версия с партизанами. Валентина Николаевна рассказывала, что они подрывают фашистские поезда и поджигают конюшни, а что может быть красивее взрывов и пожаров? И он выпрашивал новых и новых подробностей, где партизаны живут, что едят, из чего делают бомбы.

Однажды Валентина Николаевна не пришла, а вместо нее пришел здоровенный дядька. Левый рукав у него был пустой и заправлен в карман пиджака. Тетя Лида сказала, что дядьку зовут Борис Корнеич, он теперь вместо Валентины Николаевны, а ее перевели на другую работу. Самсон тогда сильно обиделся, почему она не пришла даже попрощаться. Но Борис Корнеич оказался тоже человеком замечательным, он был артиллеристом, и ему вражеским снарядом оторвало руку, а до войны он был музыкальным работником и потому скоро в Доме ребенка появился большой кривоногий черный рояль.

Борис Корнеич играл одной рукой, а они пели всякие героические песни про войну и сражения. Но Самсону под эти грозные мелодии вдруг вспоминалось что-то далекое-далекое: над головой колокольчики, их можно потрогать и тогда они зазвенят. А еще они звонят просто оттого, что на них дует ветер. Сквозь прутья кроватки виден рояль, такой же большой и черный, как тот, на котором играет Борис Корнеич. Колокольчики звонят, потому что открылась дверь, и из отрытого окна потянуло сквозняком. Входит женщина, видно только длинную черную юбку, а лицо где-то высоко-высоко. Она садится к роялю и начинает играть что-то мягкое и жалобное, глаза сами закрываются и он засыпает.

Было ли это? Или просто какая-то красивая сказка превратилась в маленькой голове Самсона в это видение.

Детство закончилось вместе с войной.

Каждый день тогда для всех был как Новый год – праздник. Во дворе липли к щелям в заборе, в комнатах не отходили от окон. Первым приехал отец Вальки Тельникова – худющий сержант на костылях с целым десятком медалей на выцветшей гимнастерке. Было это в самом конце мая. Он щурился на солнце, разглядывая толпу детворы и не находил своего сына – когда сержант уходил на фронт Вальке было всего полгодика.

– Который тут Тельников? – наконец спросил сержант и пятилетний Валька, смущаясь, вышел вперед, и по-взрослому пожал сержанту руку, а потом как маленький разревелся.

А все они остальные завидовали Вальке и свято верили, что завтра послезавтра за ними тоже придут искалеченные, но героические сержанты и полковники в пыльных кителях и гимнастерках с орденами и медалями.

К концу лета из шестидесяти мальчишек и девчонок в Доме ребенка их осталось двое: Самсон и Сережа Хитрук. Остальных разобрали мамы или папы, бабушки или тети с дядями.

В Краснодар они не вернулись, их перевели в детский дом в приграничный Хорог, а с ними перебралась туда и нянечка тетя Лида.

Жизнь превратилась в унылую и безрадостную череду одинаковых как две капли воды дней. Ждать родителей Самсон почти перестал. Погибли они или нет, ему не сказали, наверное, считая его еще маленьким. А ему было уже шесть, и он все прекрасно понимал.

И еще он понимал, что вдруг неожиданно стал человеком второго сорта. Их – русских – было на новом месте только двое, остальные были местные смуглые узкоглазые широкоскулые пацаны и девки – чучмеки, которые почему-то возомнили себя хозяевами жизни. Они лопотали по-своему и хохотали, тыча пальцем в Самсона, обзывали его уродцем и издевались, как могли под молчаливое безразличие таких же чучмецких нянек и воспитательниц.

Как же ему хотелось, чтобы Россия начала войну с Таджикистаном и наши летчики разбомбили этот проклятый детдом, а его увезли куда-нибудь, где живут только русские. Если бы началась такая война, он мог бы стать партизаном и помочь нашим отсюда. Например, поджечь спальный корпус, чтобы летчики лучше видели, куда сбрасывать бомбы.

Он становился все более и более замкнутым и озлобленным. Любая попытка узкоглазых задеть его заканчивалась дракой. Их было больше, они были вместе, все против него одного (Сережа всегда всего боялся и в потасовках не участвовал), но Самсон бился до последнего и никогда не ревел.

Только тете Лиде, которой тоже было здесь несладко, он мог доверять, и не ждал от нее подвоха. От нее же он узнал сказку про богатыря Самсона и предательницу Далилу. И Самсон решил для себя, что сила его будет не в волосах, а в мускулах.

Ночью, когда все засыпали, он убегал в туалет и приседал, прыгал, отжимался, махал руками, используя вместо гири ведро с водой, а вместо турника перекладину над дверью. Драки стали веселей, удары весомей – теперь он мог легко в одиночку раскидать троих и даже четверых обидчиков, а остальные уже и сами теряли охоту его трогать.

Он был независим, он мог за себя постоять, за это его уважали, к нему тянулись те, кто нуждался в защите, в лидере, в «духовном наставнике». Но Самсон был не по возрасту последователен и непреклонен – никакой дружбы с чучмеками. Он мог бы сколотить себе свиту, стать чем-то вроде местного атамана, но предпочел остаться одиноким волком, непререкаемым авторитетом, иногда снисходящим до выслушивания общих споров и их разрешения.

Сироты называли мамами всех подряд без разбору. Воспитательниц, нянечек, врачей.

– Ты моя мама? – дергал какой-нибудь сопливый пацан за рукав дворничиху или почтальона.

– Нет, – отвечали ему. – Твоя семья – вся наша большая советская Родина, о тебе заботится государство.

Но сироты не отчаивались и продолжали приставать с глупыми вопросами к каждой новой тетке, появлявшейся в их маленьком замкнутом мире: к проверяющей из районо, комсомольской вожатой из соседней школы.

Самсон никогда так не унижался: нет матери, значит, нет, сам как-нибудь вырастет. Но в глубине души продолжал верить, что родители все-таки есть и до сих пор не забрали его только потому, что заняты какой-то страшно нужной и секретной работой. В конце концов, отец в его воображении превратился из партизана, который в мирное время был уже не нужен, в разведчика, сражающегося с империалистами где-то на их поганой империалистической земле, а мать – в летчицу-испытательницу, которая как раз заканчивает испытание нового лучшего в мире самолета, самого секретного, а когда закончит, обязательно станет Самсона искать.

А чтобы родители могли им гордиться, Самсон взялся за учебу. Как ни противно ему было, выучил даже таджикский, лучше всех в классе успевал по математике и, естественно, по русскому. Его первым приняли в пионеры, потом выбрали председателем совета отряда, а потом и совета дружины.

Самсон оторвался от своих узкоглазых и тупоголовых однокашников далеко и навсегда.

Денис Грязнов

Денис излишней чувствительностью не страдал, но раздражение, вызванное долгим напряжением, давало о себе знать. Поэтому, когда наконец зазвонил телефон, и Денис услышал голос Гвоздя, все его раздражение, злость и нетерпение смешались в такой густой клубок, что на миг перехватило горло.

– Алле, але, эй, это кто? – спросил Гвоздь. – Денис, это Сеня.

– Я понял, – ответил Денис, откашлявшись и справившись с волнением.

– Короче, договорился я. – Сегодня энтузиазма в голосе Гвоздя явно поубавилось. А жесткости, напротив, прибавилось. С таким вариантом Гвоздя Денису еще общаться не приходилось. Хотя он и понимал, что видел его на отдыхе, в практически расслабленном виде. Если бы Гвоздь был действительно таким смешным молодым человеком с крепкой шеей, каким он показался вначале, в своем бизнесе вряд ли бы выжил, и уж тем более не поднялся.

– Пиши адрес. Улица Донецкая, дом 18 дробь 4. Подъезжай к семи. Машину оставишь за воротами. Без оружия, понял? Все равно проверят. И еще: будешь не один, даже я помочь тебе ничем не смогу, понял?

– Понял. Спасибо.

– Все, в расчете, – холодно сказал Гвоздь. – А теперь о личном. Ты Марине тут клинья не забивай. Увижу – будут крупные неприятности, ясно? – бросил Гвоздь и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

Вот так-так! Уже в курсе. И даже не разу не сказал ни «в натуре», ни «чисто». Растет человек над собой. Кто же это ему доложил, интересно знать? Хотя запросто могла сказать и сама Марина, она девушка безбашенная, с нее станется. Вообще-то ему и самому претило встречаться с ней за спиной у Гвоздя, но желание дамы – закон. В конце концов, фиг с ним, как Марина решит, так и будет. Хотя, конечно, в кругу знакомых Гвоздя его бы не поняли, вздумай он любезно отпустить свою девушку на все четыре стороны, что означает – к другому мужику, отпустить и не отомстить за «поруганную мужскую честь».

Денис посмотрел на часы и задумался. До встречи оставалось еще три часа. Во всяком случае, стоило бы прикинуть, как строить свой разговор с этим странным и действительно опасным человеком.

Для начала он поехал домой и переоделся. По такой погоде от простуды спасало только то, что он везде передвигался на машине. На скорую руку он бросил на горячую сковородку пару замороженных стейков. В холодильнике нашелся кетчуп, огурец и немного майонеза. Подкрепиться не помешает, человек, а тем более частный сыщик, на сытую голову соображает лучше. Денис поел, посуду мыть не стал, подождет. Потом плюхнулся в кресло с очередной чашкой кофе и задумался.

Уже темнеет, в окнах домов зажигаются огни. Люди возвращаются с работы, готовят ужин, общаются с детьми, смотрят телевизор, по которому убивают, любят, ненавидят. Обыватели живут своей спокойной семейной жизнью. Ему это не светит. Из развлечений у него на сегодня свой суперсериал, в котором частный сыщик встречается с неуловимым «серым кардиналом» московского криминала.

Становилось совершенно ясно – заранее свое поведение и вопросы спланировать невозможно. Совершенно неизвестно, как встретит его Пломба, что это за тип. Невозможно предугадать поведение человека, которого никто никогда не видел. Осторожный? Да. Опасный? Да. Безжалостный? Разумеется. Но это все оставалось лишь общими сведениями. Наверняка о Денисе уже навели справки. Вряд ли бы они рискнули принять посетителя по простой рекомендации Гвоздя. Он, конечно, не простая шестерка, но и не такой босс, чтобы верить ему на слово. Тем более, что Пломба, по слухам, не верил ничему и никому.

Денис встал. Начинается самое интересное. Долгие поиски неуловимой Пломбы дадут, сегодня, наконец свои плоды. Или не дадут?

Пистолет он все же взял. Мало ли что случится, идти голым было бы глупо. Разумеется, к Пломбе с оружием его не подпустят. Но ствол можно оставить в машине. В самом крайнем случае нужно будет продумать путь отступления на месте.

Денис вышел из квартиры, спустился к своему «форду». Снежно-грязная каша превратила его в неухоженную замарашку, и Денис прикинул, успеет ли по дороге заехать на мойку, но махнул рукой. Это подождет.

Без пяти семь он прибыл по назначенному адресу. Двухэтажный недавно отреставрированный особняк. В окнах было темно, горел только фонарик над входной дверью, стилизованный под газовый рожок. Вокруг не было никаких признаков народонаселения. Видимо, офисы уже закончили свою работу, а жилых домов вокруг не наблюдалось.

Денис подождал в машине четыре минуты. Вышел, обошел вокруг чугунного забора, выполненного из фигурного литья. Ворота имелись, но не было никого, кто открыл бы их ему навстречу. В окнах, по-прежнему, темно.

Денис вернулся в машину и задумался. Неужели Гвоздь его попросту кинул? Тогда зачем такие подробности: «Машина за воротами», «без оружия» и так далее? Для достоверности, что ли? Что делать дальше, он не знал. Решил, в конце концов, еще подождать в машине. Возможно, ситуация как-то изменится.

Около двадцати минут прошло в полной темноте и тишине. Слушать радио не хотелось. Денис тупо смотрел, как работающие дворники мерно разгоняют с ветрового стекла всякую мокрую муть…

Зазвонил телефон, лежащий на соседнем сиденье.

– Грязнов слушает.

– Слушай внимательно, Грязнов, – сказал незнакомый голос.

– Кто это?

– Не важно. Назначенная встреча не отменяется. Знаешь, где находится клиника «Коверт»?

– Да.

– Через полчаса будь там. На входе скажешь охране, что тебе в шестую палату, назовешь свое имя. Они посмотрят документы и пропустят. Все ясно?

– Да.

Денис посмотрел на часы. В частной клинике «Коверт» периодически леживали разные знаменитости, всякие шишки, да и просто состоятельный народ. Александр Борисович Турецкий несколько раз приезжал туда к своим клиентам, да еще как-то раз у завотделением интенсивной терапии пропал бумажник с крупной суммой денег. Эту историю Турецкий обожал перессказывать. Чтобы не поднимать шума в присутствии высокопоставленных больных, решено было в приватном порядке обратиться к хорошему следователю. Обстоятельно расспросив персонал и составив повременной график посещения кабинета завотделением, Турецкий пришел к выводу, что бумажник вообще не был украден. После чего нашел его запавшим за ящики в тумбе письменного стола. «Но как вы догадались Александр Борисович», – обычно недоумевали благодарные слушатели и Денис в их числе. «Обычное дело, – отмахивался следователь по особо важным делам. – Несколько лет назад я, таким же макаром, потерял, а затем нашел в собственном кабинете пару вещдоков».

«Коверт» была клиника небольшая, но отлично оборудованная, с прекрасными специалистами. И тщательно охраняемая, что самое главное. Но насколько Денис помнил, там охотно шли навстречу пожеланиям клиентов, желавших обеспечить себе охрану самостоятельно.

Клиника находилась в Южном Бутово, гнать придется вовсю. По такой погоде опасно, но делать нечего. Второй возможности не представится.

Денис размышлял. Понятно, ребята подстраховались. Конечно, за ним следили, скорей всего, из одной из припаркованных неподалеку машин. Проверяли. Если бы он действовал не в одиночку и планировал нападение, его сообщники попросту бы не успели так быстро переместится. Пока все ясно. Но почему клиника? Или Пломба – немощный старик на последнем издыхании? В таком случае, его влиянию скоро придет конец. И надо ждать наследника? Или того хуже – войну за передел сфер влияний?

Возможен еще один вариант. Насколько знал Денис, в клинике иногда делались пластические операции – для этого, правда, приглашали специалистов со стороны, поскольку пластическая хирургия не являлась профилем «Коверта». Может быть, серый кардинал решил окончательно всех запутать? Но зачем? Кто его вообще знает в лицо?

К воротам клиники Денис подъехал за три минуты до окончания отведенного ему получаса. Ветер с дождем и снегом размывали силуэт здания. Само здание стояло в парке, за парком начинался лес. Территория, огороженная трехметровым цементным забором, аккуратно выкрашенным в синий цвет. Ничего бросающегося в глаза, привлекающего внимания, ничего, что бы говорило о больших деньгах. Никаких опознавательных знаков клиники, вывесок и прочего. Для тех, кто не в курсе, это просто обычная подмосковная охраняемая территория в лесу. Сейчас таких много: клубы, привилегированные поселки и все такое. Не говоря о разных специальных объектах, оставшихся еще с советских времен.

Денис выключил зажигание, положил пистолет в бардачок. Вряд ли кому-то сильно приспичит вскрывать его машину в лесу, зимой, тем более, рядом – охрана клиники.

Прикрыв голову курткой, Денис добежал до ворот. Посреди стального листа была вырезана маленькая дверца. Рядом кнопка звонка. Денис нажал.

– Да, – отозвался динамик где-то над головой.

– Я в шестую палату. Грязнов.

– Минуту…

Денис поднял голову. На него смотрели немигающие зрачки телекамер. Динамик ожил:

– Заходите.

Дверца щелкнула и отъехала в сторону. Похоже, пешком посетителям сюда приходить не принято, но инструкции Гвоздя нарушать не стоило.

Из домика охраны вышли два парня в камуфляже, с автоматами. Дениса обыскали, причем ребятки искали, кажется, не столько оружие, сколько спрятанный микрофон. Секьюрити все делали молча. Жестом пригласили его в здание. Внутри ярко горел свет. Еще два типа в камуфляже, похожих на предыдущих, как братья-близнецы, попросили у него документы. Пока близнецы изучали их, периодически сверля Дениса взглядом, он осмотрелся. Пусто, просто и крепко – вот что можно было сказать про эту постройку. Один из парней кивнул:

– Хорошо. Можете пройти в шестую палату. Вас проводят. Только сначала оставьте здесь все металлические предметы.

Денис высыпал на стол всю мелочь из карманов. Потом в сопровождении охранников прошел по коридору. «Серьезные дела, ничего не скажешь!» – думал он, стараясь не оглядываться на свой эскорт. Он прошел через детектор. Тот молчал. Затем охранники провели его к лифту. Вошли. Лифт почему-то отправился вниз. «Подземный этаж?» – гадал Денис.

Сколько они проехали было непонятно. Наконец, вышли и опять пошли по длинному, ярко освещенному коридору. Иногда по сторонам были двери. Коридор оканчивался очередным тупиком с лифтом, и на этот раз они поехали вверх. На панели лифта вместо цифр, обозначающих этажи, были латинские буквы. Денис предположил, что подземный коридор связывал здание охраны с клиникой.

Наконец лифт с мелодичным звуком остановился, двери открылись, и первое, что он увидел перед собой – очередных парней в камуфляже и с автоматами. Правда, на этих сверху были наброшены белоснежные халаты.

Зрелище беспрерывно сменяющихся секьюрити стало утомлять. Складывалось впечатление, что это не клиника, а какой-то военный объект.

Парни обменялись парой фраз, потом ему дали какой-то белый пластиковый жетончик с черной вдавленной цифрой «6». После чего те с которыми Денис приехал, уехали обратно, и он остался с новыми.

– Не потеряйте жетон, будут проблемы на выходе, – скупо напутствовал его один из новых провожатых, жестом приглашая Дениса следовать за собой.

– Наденьте, – второй протянул ему белый медицинский халат, и Денис набросил его на плечи.

Пахло лекарствами. Иногда навстречу попадались медсестры, индивидуальность которых начисто пропадала под белой униформой. На Грязнова-младшего никто не обращал внимания.

Перед дверью с черной металлической «шестеркой» они остановились. Охранник снял трубку телефона, висевшего рядом на стене, коротко сказал: «Посетитель», что-то выслушал и повесил трубку.

«Вот сейчас я его и увижу, – подумал Денис. – Все так просто. Дядя лопнет от зависти… Нет, скорее, он просто не поверит. Но сейчас не это главное. Сейчас надо сосредоточиться на двух пунктах.

1. Исчезновение Седого. Где же он все-таки пропадал, пока не разбился над Коста-Рикой.

2. Убийство Фили Агеева. Кто заказчик?

3. Убийство Жигунова-Мустанга? Кому понадобилось меня подставлять?

Без ответа на эти вопросы я отсюда не уйду».

Почему он был так уверен, что получит ответы, Денис и сам не знал. Хотя кое-что можно было интуитивно предположить. Слишком много людей за последнее время было с ним, частным детективом, в контакте, и неизбежно слишком велика уже была утечка информации. Когда розыск идет неделями, другого ждать не приходиться. А это значит только одно: если Пломба решил подпустить к себе директора агентства «Глория» на расстояние голоса, то он готов к его вопросам. И готов что-то сказать.

Дверь поползла в сторону, оттуда вышел еще один охранник, тоже в белом халате и кивнул Денису. Денис зашел, охранник вышел, дверь опять поползла в сторону и закрылась.

Он огляделся. Палата была просторная, хорошо отделанная, напоминала скорее приличный номер в европейской гостинице, нежели медицинское помещение. Стекло, пластик, ковролин. Рядом с окном стояла широченная кровать, на ней кто-то лежал, подключенный к какому-то сложному устройству рядом. От человека к аппарату тянулись многочисленные провода, из носа и от руки змеились трубочки к капельнице.

Денис подошел ближе. Тело человека на кровати было скрыто ворохом простыней, которые в свою очередь покрывало широкое клетчатое одеяло. Голову человека скрывали бинты, только темнели впадины в тех местах, где должны быть глаза. Еле-еле слышался хрип – пациент, видимо, дышал с трудом.

Денису стало не по себе. Тихая палата, неподвижный, изуродованный человек на кровати, хрип вместо дыхания… Эти бинты, лучше любой маски скрывающие лицо… Он замешкался, не зная, с чего начать. Да и слышит ли его этот человек? Может, это вовсе и не Пломба? Может, это Салман Радуев? Что с ним могло случится? Автокатастрофа? Или до него все-таки добрались желающие занять его место на криминальном Олимпе Москвы?

Денис увидел, что над дверью за ним внимательно наблюдает глаз камеры. А по небольшому экрану у кровати с мерным попискиванием бежала зеленая линия.

– Эй, привет, – несколько неуверенно сказал он, подойдя к кровати, и почему-то оглянулся на камеру.

Тишина и хрип.

– Слышите меня?

Человек на кровати захрипел громче.

– Я искал вас. Мне нужно поговорить.

Дыхание было каким-то странно равномерным. Денису показалось, что все бесполезно – все! Столько поисков, нервы, и все впустую. Вот он нашел того, кого хотел, но этот человек, похоже, без сознания. Похоже на злую шутку судьбы. Пожалуйста, получай свою Пломбу, только толку от него тебе не будет…

– Послушайте, вы можете говорить? Вы понимаете меня?

Мелькнуло нехорошее подозрение. Почему его оставили в палате один на один с умирающим? Конечно, они уверены в том, что оружия при себе Денис пронести не мог. Но ведь достаточно просто протянуть руку и отключить человека от аппарата, продляющего ему жизнь. И все! Тоненькая зеленая подрагивающая линия быстро вытянется в бесконечную прямую! Нет Великого Комбинатора! Неужели они готовы так рисковать? Или им надо, чтобы так произошло?!

Денис вспомнил, что был готов к тому, что без охраны Пломба откажется с ним разговаривать. Но все равно собирался требовать аудиенции наедине. Ну, он ее и получил.

Человек по-прежнему лежал неподвижно. Денис принял решение. По всей видимости, получить ответы на свои вопросы от Пломбы он не сможет. Значит, нужно быстро делать ноги, пока его не подставили. Если, конечно, вообще удастся уйти.

– Похоже, старый мудозвон, наше с тобой свидание оказалось не самым удачным, – отчетливо сказал он в расчете на камеру. – И повинуясь необъяснимому порыву, покровительственно похлопал больного по ноге.

Черт! Что это?! Денис приподнял одеяло, потом сбросил его на пол. Две стальные трубы, обутые в ботинки, крепились к туго набитому мешку с эмблемой «Коверта». По всей видимости, в нем перевозили белье. Такие же трубки диаметром поменьше заменяли кукле руки. Шею заменял маленький черный диктофон. Голова покоилась отдельно, вместо глаз на Дениса щерилась пустота.

– Вот черт! – Денис протянул руку, внутри еще крутилась микрокассета, равномерно воспроизводя хрип умирающего. Он нажал на «стоп», и хрип прекратился.

Денис в злости оборвал трубки и проводки. И бросился к выходу, успев только заметить, что зеленая линия замигала и превратилась в точку, все приборы запищали. Коридор был пуст, только в конце на посту сидела молоденькая веснушчатая медсестра, уткнувшись в какие-то записи.

– Девушка! – начал было Денис, но веснушчатая испуганно оборвала:

– Вы кто?! Что вы здесь делаете?!

Денис показал ей свой жетон с цифрой «6».

– Я пришел поговорить с одним из ваших пациентов, но в палате его нет. Вы не скажете, может быть, он куда-то вышел?

Все еще недоверчиво на него поглядывая, веснушчатая достала из ящика какой-то журнал. Денис заметил, что указательный пальчик ее правой руки лежит на маленькой красной кнопке сбоку стола. Все ясно, это вызов охраны.

– Шестая? Но там никого нет!

– Как это нет?

– Вот так. Предыдущий пациент выписался еще вчера. – И веснушчатая, похоже, нажала на красную кнопку, потому что в конце коридора появились фигуры охранников.

– Постойте, скажите хоть, кто был этот пациент? Возможно, мне неверно сказали дату посещения, – заторопился Денис, пытаясь успеть узнать хоть что-нибудь.

– Сведения о наших пациентах строго конфиденциальны. – Веснушчатая внимательно на него посмотрела, видимо, он ей понравился. И она добавила, понизив голос: – Да и не знаю. Тут написано только «Восстановительный период после эндоскопии».

– А имя, имя?!

– Я не знаю, – пожала плечами девушка. – В графе «пациент» прочерк, но в рубрике «пол» тут написано «жен.»

Сзади появились охранники:

– В чем дело? Ваш визит закончен?

– Я не знаю, в чем дело! – взорвался Денис. – Я пришел на встречу, о которой заранее договорился, а вместо этого играю тут в куколки!

– Спокойно, приятель! – угрожающе протянул один из охранников.

– Да вы пойдите в шестую и посмотрите, что там творится!

Охранники переглянулись с медсестрой. Она пожала плечами, потом встала и пошла к шестой. Один из парней решительно потопал вслед за ней. Второй остался. Денис почувствовал, как ему в бок ткнулось холодное и твердое дуло. Страхуется, сволочь, подумал Денис. Он неожиданно почувствовал, что смертельно устал.

Вернулась медсестра с охранников. Глаза у нее были круглые.

– Ничего не понимаю, – пробормотала она и обратилась к Денису. – Что там произошло? Как вы это сделали?

– Да ничего я не делал. – Терпеливо, как маленькой принялся втолковывать ей Денис. – Как я мог пронести с собой эти железки, когда у меня даже ключи отобрали? Вы ведь сами меня туда провожали, разве не так? – обратился Денис к парням.

Те мрачно молчали.

Веснушчатая наконец взяла себя в руки, сняла трубку телефона, который стоял у нее на столе. Набрала какой-то номер: