Текст книги "Крайняя необходимость"

«Но к чему он это все вспоминает?» – подумал Великанов.

...В СИЗО чай варили на «дровах» из байковых рубах и нательного белья, из которых заранее делали жгуты-закрутки, – они давали хороший огонь, плотное пламя и отсутствие запаха. Их поджигали, над фитилем держали кружку с водой. В считанные минуты вода начинала бурлить, и тогда туда сыпали чай. Он поднимался кипячением несколько раз. Полученное варево сливалось в эмалированную кружку старшего в камере. Пили чифирь по кругу, передавая кружку друг другу: по глотку в первый круг, затем по два – во второй и так далее...

Своими глазами видел Великанов чаевара-виртуоза, который, разговаривая через кормушку с надзирателем, кипятил чай, при этом он одной рукой держал кружку, другой – пламя из сложенной китайским веером газеты! Опытные зэки говорили, что плохое пламя дают московские газеты, отпечатанные на белой финской бумаге, лучше своя бумага, пермских и сахалинских целлюлозно-бумажных комбинатов, – так, по крайней мере, говорили в камере московской тюрьмы, где, конечно, никаких сибирских и дальневосточных газет быть не могло. Чай варили везде – на шконках и под ними, на одеялах. В этом случае под кружку подстилали мокрое полотенце, чтобы матрас не загорелся. Умудрялись даже варить в автозаках – будках-коробках, которыми доставляют на объекты зэков из выездных зон...

А на зону чай часто просто забрасывают, поэтому лагеря и объекты, находящиеся в них, окружены сеткой «противокида» высотой пятнадцать – двадцать метров. На этой сетке всегда висят «мертвяки» – не долетевшие до зоны пакеты с чаем, висят как повешенные, служа предметом частых пересудов зэков. Мастера «кида» – это непревзойденные спортсмены. Рейтинг зоны повышается, если туда можно закидывать, забрасывать с размаху – с руки, с бега, с машин, с мотоциклов. Используют даже самострелы-арбалеты и переносные «кидо-бросальные» машины. Кидают обычно в праздничные, воскресные дни, ночью, заранее оповещая о времени. Удачный «кид» – просто праздник: шутка ли, получить два килограмма чаю сразу!

...И тут Великанов вспомнил, как пахан камеры, высокомерный, тощий, сравнительно молодой человек примерно его возраста, то есть лет тридцати, упоминал как-то имя Гном. Прошло уже немало времени, множество других имен, кликух, погремух, погонял было произнесено при Великанове, и немудрено, что поначалу они заслонили это простое и короткое прозвище – Гном. Гном был киллером, которого засылали на зону с единственной целью – убить кого-либо. Собственно, он давно уже не выходил на свободу, но по воле тех, кому подчинялся или на кого работал, он таинственным образом переправлялся на новую зону, к «нужному» человеку.

6

В половине первого Турецкий с Гордеевым сидели на антресолях ресторана «Пушкинъ». С некоторых пор это было их любимое заведение, адекватного объяснения чему в принципе не имелось. Просто звезды так сошлись. Немало было в городе ресторанов, которые в разные времена почтили своим вниманием знаменитый следователь и известный адвокат, в некоторые из них они продолжали ходить и поныне. Но почему-то с давних пор, когда вставал вопрос, где назначить деловую встречу или дружеский обед (что, как правило, подразумевает не менее серьезные разговоры), никаких иных вариантов, кроме респектабельного заведения на Тверском бульваре, не рассматривалось. На первом этаже там располагалось кафе, на втором и на антресолях – ресторан, причем в ресторан можно было подняться на старинном лифте с кружевным литьем.

Гордеев, едва заглянув в меню, стилизованное под газету с заголовком «Гастрономический вестник», заказал солянку и холодец. Турецкий кивнул официанту, который их обоих прекрасно знал, и кивок этот означал «мне то же самое».

Вяло ковыряясь в солянке, Турецкий смотрел на стену, на которой висела «сравнительная таблица скорости некоторых движений» – парохода, велосипеда, скаковой лошади, пушечного ядра и звука. Все это он видел много раз, и в голове у него были совсем другие мысли. Он размышлял над «сотовой» проблемой Гордеева и не был убежден, что тот ее не высосал из пальца. Некоторая мнительность Юрию Петровичу была свойственна, и это было одновременно его и слабой, и сильной стороной. Когда он тревожился понапрасну, это вызывало здоровое раздражение у друзей или у тех, кто в этот момент находился рядом. В противном же случае, когда его проницательность была на высоте, он, как правило, оказывался единственным, кто почувствовал опасность.

«Возможно, все это шутка, – думал Турецкий. – Может быть, просто не слишком добрая. Розыгрыш. Например, кто-то из коллег Гордеева по десятой юридической консультации, раздраженный его карьерой и успехом филиала в Химках, решил устроить ему такой вот маленький карнавал? Да, это вполне реально. Но с этим Гордеев должен разобраться сам, тут я ему не помощник. Другой вариант можно проработать...»

Еще Александр Борисович думал о всяких своих текущих делах, о том, что снова они с женой так и не определились в отношении отпуска... И еще шевелилось что-то неприятное, вызывающее смутное беспокойство, будто он упустил нечто важное, хотя и несрочное... Жена? Нет. Дочка? Нет. Генеральный? Тоже нет – он ведь его сегодня даже не видел. Меркулов? Пожалуй... пожалуй, Меркулов. Костя о чем-то хотел с ним поговорить, но отложил этот разговор, а значит, срочности большой тут не было. Но кто знает? Константин Дмитриевич вообще человек несуетный, и его внешние движения ничего выдать не могут – сколько раз Турецкий видел его в кризисных ситуациях и всегда завидовал меркуловскому хладнокровию.

Гордеев же между тем с аппетитом, достойным всяческого подражания, поглощал обед, и похоже было, что на заказанном он не остановится. Выговорившись в здании на Большой Дмитровке, он снял с себя некоторое нервное напряжение и наконец расслабился. Кроме того, в компании Турецкого он чувствовал себя как никогда комфортно, и, несмотря на то что для порядка побрюзжал, почему-то предчувствовал, что дело, которое уготовили ему Грязнов с Турецким, будет небезынтересным.

Турецкий закурил уже бог знает какую по счету сигарету (черт бы побрал Славку, накаркал-таки насчет слабых сигарет) и заметил, что Гордеев, расправившись с обедом, что-то еще сказал официанту, возможно, относительно десерта.

– С удовольствием бы сейчас пропустил сто грамм, – вздохнул Александр Борисович. – Не корысти ради, а поднятия аппетита для.

– Так за чем же дело стало? – удивился Гордеев.

– Я, между прочим, на работе.

– Ты – на работе, я – за рулем, – кивнул адвокат. – Все при исполнении. Но мы же друг друга никому не сдадим, верно, Александр Борисович? А через полчаса все улетучится. А раньше мы отсюда и не выйдем. Так что я думаю... я думаю, мы заслужили.

– Ты считаешь? – заколебался Турецкий. – Полагаешь, значит, может государственный чиновник позволить себе маленькую человеческую слабость?

– Уверен, – сказал Гордеев и кивнул официанту, который только того и ждал и исчез, чтобы вернуться с двумя рюмками, которые для особых клиентов, пустые и чистые, стояли наготове в... морозильной камере, – так что «Русский стандарт», который в них был разлит, даже как-то сразу загустел. Вот, значит, о чем они перешептывались.

– За твоего клиента, – сказал Турецкий.

– Ну его к черту, – возразил Гордеев. – За мою сотовую компанию.

– Пошла она подальше, – не согласился Турецкий. – За мой отдых.

– Ты еще никуда не уезжаешь, – напомнил адвокат. – Лучше за мой бизнес.

– Он и так процветает, – отразил атаку Турецкий.

– Тогда за что? – спросил адвокат.

– Да, за что тогда? – задумчиво повторил помощник генерального прокурора.

– Нагревается, – напомнил Гордеев.

– Тогда – молча, – вздохнул Турецкий. – За наше здоровье. За наших близких. За юриспруденцию. За Фемиду, мать ее!

– Ничего себе «молча», – оценил Гордеев уже после того, как опрокинул рюмку.

Турецкий прислушался к своим ощущениям и нашел, что теперь, пожалуй, стоит немного поесть.

– Итак, – сказал он через несколько минут.

– Итак?

– Я могу попробовать кое-что выяснить со своей стороны относительно этого твоего «Телекома». Если ты действительно уверен, что над тобой целенаправленно издеваются.

– Уверен, – подтвердил Гордеев.

– И уверен в том, что тебе это надо.

– Саня, сколько можно!

– Ладно, это твое дело. Я кое-кого подключу. Через день-два, надеюсь, смогу тебе что-нибудь сказать.

– Вот это я понимаю, – обрадовался Гордеев.

– Ты только пока не выпендривайся и подключи телефон у какого-нибудь другого оператора, чтобы с тобой хоть связаться можно было, ежели что...

– Что – ежели что? – заинтересовался Гордеев.

– Просто на всякий случай. Что это за адвокат без телефона, сам посуди.

– Такой вот дурацкий адвокат, – подтвердил Гордеев.

– Нам дурацкий не нужен. Подключись.

– Ладно, считай, сделано.

– Значит, со своей стороны, – уточнил Турецкий, – я могу считать, что с этого дня ты занимаешься делом несправедливо посаженного доктора?

– Он еще и доктор, – вздохнул Гордеев. – Хорош доктор, нечего сказать... Ладно, можешь. Какие материалы есть по нему?

– Я скажу Грязнову, и он тебе все пришлет.

– Договорились. – Гордеев почесал затылок. – Да ладно, чего там, я сам Славке позвоню. И вот возьми, – он протянул Турецкому две дискеты в специальных пластиковых футлярах.

– Что это?

– Материалы по «Вест-Телекому», которые у меня есть. Ты обещал помочь, – напомнил адвокат.

– Я пока не в маразме, – проворчал Турецкий. – А на второй дискете что? Расследование убийства Кеннеди?

– То же, что и на первой. Продублировал на всякий случай.

– Педант несчастный, – вздохнул Турецкий.

Они попрощались, и Турецкий вернулся в Генпрокуратуру.

7

Гордеев сидел в машине и ломал зубочистки. Обломки он складывал в пепельницу и поджигал зажигалкой. Они вспыхивали и сгорали быстрее чем спички.

Ему нужно было принять решение: информировать своего шефа Розанова о том, что он хочет взять дело со стороны, или вести его полностью самостоятельно и автономно, никого ни во что не посвящая. Вообще-то, поскольку человек, за которого просили Турецкий и Грязнов, сидит в тюрьме, это значит, что было соответствующее решение суда, из которого следует, что для общества он преступник. Конечно, девяносто девять процентов тех, кто сидит на зонах, и сто процентов тех, кто находится в следственных изоляторах, твердят о своей невиновности, но это, конечно, для общества ничего не значит, да и не доходят их вопли до общества, слава богу. Иначе жить было бы просто невмоготу. Иначе общество просто сошло бы с ума.

Но в любом случае попытки пересмотра дела человека, уже осужденного за двойное убийство (неудачные попытки, конечно!), могут скверно отразиться на реноме адвокатской конторы. И Генрих Афанасьевич Розанов, вполне вероятно, не будет в восторге от того, что Гордеев занят подобным делом и работает с клиентом, который, еще неизвестно, в состоянии ли за себя заплатить, все-таки у нас врачи не самая высокооплачиваемая специальность. В общем, по здравому размышлению Гордеев извещать шефа о своем решении не стал, а с тяжелым вздохом набрал номер мобильного телефона, который был известен немногим избранным.

– Да? – сказал хорошо знакомый голос.

– Вячеслав Иванович, это Гордеев, – сухо представился адвокат. – Присылай мне материалы по своему доктору.

– А что случилось-то? – веселым и отнюдь не удивленным голосом поинтересовался Грязнов.

– В каком смысле?

– Ну как же, такая добрая воля... и такой непреклонный юрист. Как-то плохо сочетается.

– Погода изменилась, – проскрипел Гордеев. – Гора пошла к Магомету.

– Да? А я что-то не заметил.

– Ну так когда пришлешь? – нетерпеливо сказал Гордеев.

– Вообще-то материалы уже у тебя в ящике лежат. Полчаса назад выслал.

– Мы ведь с тобой даже не говорили об этом! Как это? – удивился Гордеев. – Мысли читаешь?

– Вроде того. Мне Турецкий только что звонил, хвастался, что обедал со знаменитым адвокатом... Кстати, ты сейчас где?

– В Москве пока что...

– Юра, у меня мысль.

– Ни секунды не сомневаюсь.

– Тогда две, – засмеялся Грязнов. – Давай вечером пересечемся, и я тебе кое-что про этого парня расскажу. Занимательное и не очень.

– А надо ли? – поинтересовался Гордеев. – Учитывая, что мне завтра нужно быть в форме, новое дело, первый день, а?

– Но, кроме меня, этого никто не знает, – привел Грязнов неотразимый аргумент. – Может, и он сам не все знает.

– Он сам – это кто? Доктор твой?

– Ну да.

– Ладно, уговорил. – Гордеев немного подумал. – Сейчас мне надо в главный офис, а вечером после девяти заезжай ко мне домой. Как тебе такой вариант?

– Ты по-прежнему на Новой Башиловке?

– Куда я денусь с подводной лодки? Да, – спохватился Гордеев. – А что он за доктор?

– Не пластический хирург. И даже не зубной, – немного виновато сказал Грязнов. – Просто врач «Скорой помощи». Правда, очень хороший. Потомственный врач... Так что насчет гонорара... сам понимаешь... Разве что клизмами.

– Да уж понимаю, – проскрипел Гордеев. – Не в первый раз чистым творчеством заниматься.

8

В два часа дня Турецкий спохватился, что так и не узнал, о чем с ним хотел поговорить Меркулов. Он позвонил ему по прямому телефону, но на звонок никто не ответил. Турецкий позвонил в приемную, и секретарша Виктория прорыдала в трубку:

– Александр Борисович! Александр Борисович! Константина Дмитриевича только что увезли!

– Вика, не ори! – в свою очередь закричал Турецкий. – Кто увез? Куда? Почему?

– «Скорая»! Я ничего не знаю! Он потерял сознание от приступа боли! Я вызвала «скорую»!

– И что, с ним туда никто не поехал?

– Я так растерялась, а он пришел в себя – сказал: позвони Турецкому.

– Куда его повезли?

– Я точно не поняла. Сказали: звоните – и оставили телефон.

Турецкий тут же вспомнил, что Меркулов жаловался на живот, но кто на него не жалуется. Ну вот вам и утреннее дурное предчувствие! Он выскочил из кабинета и понесся к генеральному. Того на месте тоже не оказалось.

– Уже уехал, – сказала секретарша. – Как-то вы сегодня не вписываетесь, Александр Борисович.

– Куда? Куда он уехал?!

Секретарша смерила Турецкого взглядом, как бы оценивая, можно ли доверить ему столь важный государственный секрет, и смилостивилась:

– Домой.

– Какого черта? – разозлился Турецкий.

– Что? – изумилась секретарша. – Это вас не касается, по-моему, Александр Борисович. – Подумала и сменила гнев на милость: – Но вообще-то у него сегодня вечером передача на телевидении. Надо отдохнуть. Он ведь не кто-нибудь, а генеральный прокурор, правильно?

– Он хоть знает, что с Меркуловым, наш генеральный прокурор?

– Конечно.

– Конечно?!

– Он все знает, – железным голосом произнесла секретарша. – У него такая должность – все знать. Он еще вчера знал.

– Как – вчера? – опешил Турецкий.

– Вот так. Просто не хотел расстраивать Константина Дмитриевича.

– Что вы говорите?! Он вчера знал, что Меркулова сегодня увезут на «скорой»?!

– Какая «скорая»? – отмахнулась секретарша. – Я говорю об отставке. Приказ об отставке был подписан вчера. При чем тут «скорая»?

– Какой отставке? – похолодел Турецкий. – Чьей отставке?! Меркулова?!

– Ну да...

– Не может быть!

Секретарша посмотрела на Турецкого снисходительно. Конечно, уж она-то знала, что говорила. Ошибки быть не могло. Турецкий вытер вспотевший лоб.

Ну и ну! Если уж без кого и нельзя было представить себе это заведение, так это без К. Д. Меркулова, заместителя генерального прокурора по следствию, единственного и неповторимого, черт возьми! Скольких шефов он повидал на своем веку... И вот, значит, свершилось. И что же? На следующий день его увозят в больницу!

– Так я не понял, Меркулову об этом уже сказали или нет? – хмуро спросил Турецкий. – Константин Дмитриевич в курсе, что он в отставке?

– Это вне моей компетенции, – был дан хладнокровный ответ.

Турецкий понял, что с этой клушей дальше разговаривать бесполезно, и побежал к секретарше Меркулова. Та все еще размазывала сопли, но уже звонила в больницу, которая конечно же оказалась ЦКБ. Никаких, впрочем, новых сведений добиться не удалось. Секретарша положила трубку и горестно развела руками.

– А он ничего такого сегодня не говорил? – осторожно спросил Турецкий.

– О чем?

– Ну там о работе... О каких-нибудь изменениях, которые должны у нас здесь произойти...

Секретарша Виктория отрицательно покачала головой.

– Да! – спохватился Турецкий. – Жена, дочь знают? Ты им звонила?

– Никто еще не знает...

– Тогда займись этим, а с больницей я сам разберусь. Только не пугай их, скажи...

– Может, аппендицит? – предположила Виктория. И снова разрыдалась. Помощи от нее, конечно, было никакой.

– Ты какая-то сегодня, ну совсем не Виктория, – с досадой пробормотал Турецкий.

У Меркулова было больное сердце, и друзья, не говоря уж о семье, это, конечно, знали. Нет, так беспардонно врать все же не стоило.

– Вот что, вообще пока никому не звони. Со мной пошли.

– З-зачем?

Турецкий молча взял секретаршу за руку и потащил за собой. В своем кабинете он запер дверь, открыл сейф, достал оттуда початую бутылку коньяка «Ахтамар» (э-эх, с Костей же вместе ее начинали!), налил полстакана и силой влил в секретаршу. Потом отобрал у нее мобильный телефон, отключил рабочий в кабинете, запер дверь снаружи и временно переселился к Меркулову – сейчас этому маневру воспротивиться никто не мог. Десять минут он дозванивался в ЦКБ, одним ухом прислушиваясь к радио:

«Риск сердечного приступа может быть предсказан, и факторы, приводящие к его возникновению, одинаковы среди жителей и бедных, и богатых стран. Об этом говорится в докладе, представленном в воскресенье на встрече Европейского общества кардиологов. Результаты исследования более двадцати девяти тысяч человек в пятидесяти двух странах показали, что две трети сердечных приступов происходит из-за двух факторов – аномального соотношения холестерина и курения...»

«Надо же, как в тему», – подумал Турецкий.

«...Другими факторами, повышающими риск возникновения приступов, являются высокое давление, диабет, ожирение, стресс, отсутствие физической нагрузки. „Это убедительно доказывает, что в девяноста процентах случаев риск возникновения сердечного заболевания предсказуем“, – заявил на пресс-конференции профессор медицины Университета в Онтарио...»

Турецкий не дослушал. Ожирение, диабет, высокое давление к Меркулову никак не подходили, да и отсутствие физической нагрузки, в общем, тоже. Питался он исключительно правильно, а не курил уже очень давно – и за тем, и за другим было кому проследить. Но вот что касается стресса – это как посмотреть. С одной стороны, это было нормальное его профессиональное состояние, работа такая, никуда от нее не денешься, а с другой – второго такого уравновешенного и спокойного человека в Генпрокуратуре еще надо было поискать. Турецкий наконец дозвонился и выключил радио.

Он представился и вскоре уже разговаривал с врачом, который осматривал Константина Дмитриевича. Конечно, сперва ему пришлось пробиться сквозь заградительный кордон в виде дежурной сестры, которая максимум на что соглашалась – позвать почему-то анестезиолога.

– Вы знаете, кто к вам поступил? – сказал Турецкий. – Это необычный пациент.

– У нас все пациенты незаурядные. У нас такая больница. – В голосе доктора прозвучало некоторое высокомерие, и Турецкий сбавил обороты:

– Я понимаю, понимаю! Скажите, ради бога, что с ним? Чем мы можем помочь?

– Помочь ему можем мы. У вашего Меркулова острый приступ аппендицита.

– Как вы сказали?

– Аппендицита...

Турецкий не выдержал напряжения и расхохотался.

– Вы что? – осторожно спросили на другом конце провода. – С вами все в порядке?

– Извините, – через силу пробормотал Александр Борисович. – Просто мы тут понапридумывали себе бог знает чего.

– Бывает, – коротко сказал врач. – Меня уже зовут в операционную. Сейчас буду резать вашего Меркулова. У вас все?

– Как это – все? – заволновался Турецкий. – Как это – все?! Ничего не все! Я сейчас к вам приеду! Рассказывайте, как вас найти? Как вас зовут?

– Иванов, – был дан исчерпывающий ответ. – И приезжать сейчас не надо, дайте спокойно работать.

9

Гордеев изучал материалы по делу Великанова, которые прислал Грязнов.

Поздно вечером в сауне врач станции «Скорой помощи» двадцатидевятилетний Сергей Великанов оказался свидетелем избиения озверевшими молодчиками девушек – Анастасии Коньковой и Марии Ковальчук. Трое парней избивали двух несовершеннолетних девчонок. Эти девушки отказывались исполнять желания молодых мерзавцев, которые принуждали их к групповому сексу. Великанов вступился за них – и был жестоко избит. Тогда он воспользовался пистолетом «макарыч», стреляющим резиновыми пулями. Защищаясь, Сергей Великанов выстрелил в одного из нападавших, двадцатилетнего Олега Терехина, но не попал. Тот в ярости выхватил собственное оружие, по иронии судьбы – пистолет Макарова. Великанов ему воспользоваться пистолетом не дал, завязалась драка один на один, в ходе которой пистолет выстрелил – и его владелец был убит. Два его приятеля снова набросились на Великанова, и тогда Сергей выстрелил еще дважды. Еще один преступник, двадцатидвухлетний Антон Севидов, остался лежать на земле. Скончался он уже в больнице. Третий, восемнадцатилетний Николай Румянцев, убежал. Таким образом, защищая других и себя, врач Сергей Великанов убил двух человек. Он был взят под стражу. И впоследствии был осужден за убийство – Московский областной суд приговорил его к десяти годам лишения свободы. Защищал Великанова вполне квалифицированный адвокат, но защита успеха не имела.

Это была выжимка из материалов, которую Гордеев, опытный юрист, составил для себя. Точнее, это была версия событий со слов Сергея Великанова. Но существовала и другая версия, на которую опиралось обвинение и которую в конце концов принял суд. А именно: пистолет Макарова принес с собой Великанов, а вот «макарыч» как раз принадлежал Терехину. Это подтвердил сбежавший с места драки и преступления Румянцев и, как ни странно, обе девочки. Это было хуже всего: это не оставило Великанову никаких шансов, тем более что вины своей он не признал и в суде держался абсолютно непримиримо. Разумеется, родственники погибших были взбешены... А впрочем, при чем тут родственники? Скорее всего, для судей все было очевидно с самого начала.

Гордеев сразу понял: очень плохо (как бы это дико ни звучало), что Великанов не попал в Терехина, когда стрелял из своего «макарыча», если принять на веру его слова и все было именно так. Попади он, во-первых, неизвестно, как стали бы дальше разворачиваться события, а во-вторых, на теле Терехина была бы отметина – сильная гематома. А так в самом деле доказать что-либо затруднительно. Терехин мертв – и это факт, с которым не поспоришь. Севидов – тоже.

В почте, которую прислал Грязнов, была еще приписка лично от него: «Юра, будь другом, срочно отошли этот файл Турецкому, я никак не могу до него достучаться, а это важно! Только не упоминай, что от меня».

Гордеев пожал плечами и, конечно, сразу же отослал файл, даже в него не заглядывая. Потом позвонил Турецкому и предупредил:

– Саша, посмотри, пожалуйста, почтовый ящик, там у тебя почта...

– Спасибо, – обрадовался Турецкий. – У нас тут такие дела творятся... я тебе потом перезвоню, ладно?

Он в это время заканчивал реанимацию секретарши Меркулова. Она наконец отошла от своего испуга и расслабилась, пожалуй, даже больше, чем требовалось, – теперь ее нужно было отпаивать кофе.