Текст книги "Крайняя необходимость"

Фридрих Незнанский
Крайняя необходимость

Пролог

Курение – привычка, от которой всем тяжело избавиться независимо от того, выкуриваете ли вы пять или сто сигарет в день. И скажите, пожалуйста, на какого курильщика действуют угрожающие надписи на одной и той же пачке сигарет вроде «Курение – причина раковых заболеваний», а с другой стороны – «Курение вредит вашему здоровью»?! Опытный курильщик давно пропускает мимо сознания эти слова, ну а если вдруг и вдумается, то конечно же только рассмеется от несуразности такого сопоставления: с одной стороны – смертельная, неизлечимая болезнь, с другой – некоторое предполагаемое неудобство для здоровья. От одних и тех же сигарет. И дети на такое не купятся.

Однако не совсем так обстояло дело с помощником генерального прокурора Александром Борисовичем Турецким. Его близкие взялись за его здоровье всерьез, и пока что Турецкий лучше себя от этого не чувствовал.

– Первый способ отличается молниеносностью и ошеломляющей эффективностью, – сообщила Ниночка Турецкая сведения, почерпнутые в Интернете. Ее мать благосклонно кивала головой, а отец уныло слушал. – Сторонники этого способа утверждают, что курить следует бросать мгновенно. Но самое главное не в этом, а в том, что, став некурящим, ты должен рассказать об этом всем, кого ты уважаешь, любишь, не уважаешь, не любишь, знаешь или вовсе не знаешь. Напиши им это в открытках, письмах, разошли по Интернету, оставив свой и-мейл. Пусть все узнают, что ты перестал курить. Никогда впредь не говори о том, что ты бросил. Только о том, что стал некурящим или не куришь! Принцип действия понятен: всякий раз, потянувшись за сигаретой, ты будешь представлять, как посмотрят на тебя твои друзья, а особенно враги... Ты же заявил об окончательности своего решения!.. Говорил о своей силе воли!..

– Чушь, – безапелляционно заявил Турецкий. – Мне это не подходит.

Александр Борисович мужественно пытался бросить курить. Последнее время жена и дочь попрекали его каждой сигаретой, и он наконец принял решение раз и навсегда отказаться от своего пагубного пристрастия. Тут, правда, уместно было бы упомянуть, что Ирина Генриховна сама некогда покуривала, а единственная наследница Ниночка не так давно была застигнута отцом с первой сигаретой. Первой, как было клятвенно заверено, и последней.

Эстафету от дочери приняла жена:

– Саша, мне рассказали про один способ, он постепенный. Этот способ подходит для тех, кто решил просто слегка уменьшить дозу принимаемого никотина. Может быть, как раз для тебя? Здесь нужно придерживаться пяти простых правил.

– Ну-ну, – пробормотал Турецкий с явным скепсисом.

– Первое правило гласит, что курить нужно сигареты только одного сорта и ни при каких обстоятельствах не курить другие. Чтобы выполнить правило номер один, нужно соблюдать правило номер два, а именно: курить только свои сигареты, то есть не стрелять.

– Кажется, в этом что-то есть, – пробормотал Турецкий.

– Вот видишь! – воодушевилась супруга. – А чтобы выполнить правило номер два, нужно соответственно соблюдать правило номер три: чтобы у тебя не было потребности стрелять, нужно самому никого не снабжать сигаретами.

– Совершенно невозможно, – вздохнул Турецкий.

– Не так уж трудно, как тебе кажется. Четвертое правило гласит, что курить нужно только тогда, когда ты в этом по-настоящему нуждаешься, а не автоматически, сигарету за сигаретой. Кстати, и удовольствия от сигареты будешь получать в этом случае куда больше.

– Верно, конечно, – уныло вздохнул Турецкий, и во вздохе этом опять-таки выражалось, насколько все это мало реалистично.

Ирина Генриховна между тем явно вошла во вкус.

– Ну и последнее правило: в процессе курения ни в коем случае не занимайся никакими делами параллельно. Не разговаривай, не ешь, не пей и вообще исключи любую деятельность. Посвяти пару минут сосредоточенному выкуриванию сигареты. Таким образом, сокращается привычный рацион сигарет в четыре и более раз. Что скажешь?

«Неглупо, – подумал Турецкий, – очень неглупо, да только едва ли подходит человеку, который работает в офисе, засиживается допоздна, общается с кучей людей... ну и так далее. Вот если бы я был каким-нибудь несуетным сочинителем детективных романов, работал бы на даче, то... курил бы трубку», – неожиданно закончил он свою мысль. И ухмыльнулся.

Раздался звонок домофона. Ирина Генриховна взяла трубку.

– Здравствуйте, – сказал приятный женский голос, – мне нужен Александр Борисович Турецкий. Он здесь живет?

– А что вы хотели? – спросила Ирина Генриховна, подозрительно глядя на мужа.

– Меня просили ему кое-что передать. Можно подняться?

– Ну попробуйте, – совсем как муж ответила Ирина Генриховна и нажатием кнопочки на телефонной трубке открыла дверь подъезда.

Через несколько минут на пороге квартиры возникла девушка лет двадцати. В одной руке у нее был мотоциклетный шлем, в другой – какой-то сверток. Его-то она и протянула Турецкому.

– От кого это? – спросил он.

– От Юрия Петровича. Я ехала в Москву, и он просил меня передать, я в соседнем офисе работаю, ну и...

– Не надо на меня так смотреть, – проскрипел Турецкий, когда мотоциклистка удалилась. – Я понятия не имею, что это за барышня! – К некоторому его сожалению, это была правда.

Девушка доставила посылку от его закадычного приятеля Юрки Гордеева. Прямо на ней Гордеев написал несколько слов: «Прости, что не появился на прошедших выходных, – было много работы». Они давно не виделись, и Гордеев, очевидно, таким образом решил продемонстрировать свое дружеское внимание и расположение.

– Из всех твоих приятелей-собутыльников Юра мне всегда нравился больше других, – сообщила Ирина Генриховна, наблюдая, как супруг распаковывает посылку. – Все-таки он самый интеллигентный, и манеры у него, по сравнению с тем же Славкой Грязновым, ну просто аристократические. Что он там прислал, как думаешь?

– Скальп уголовного авторитета, – вполне по-взрослому хохотнула Ниночка и удостоилась от матери осуждающего взгляда.

Турецкий наконец вскрыл трудно поддающуюся обертку, и вниманию семейства предстала деревянная коробочка.

– Какая прелесть! – одновременно восхитились жена и дочь.

Турецкий открыл ее. Коробочка была нашпигована толстыми длинными сигарами, там же лежала открытка, на которой гордеевским почерком было написано: «Никогда не откусывай кончик у сигары – это ковбойство считается дурным тоном. Лучше обзаведись специальным маленьким пробойником или гильотинкой и носи их с собой».

Турецкий не удержался, вытащил одну сигару и понюхал. Аромат был сногсшибательный.

– Ну вот, – горестно сказал он, – совершенно же невыносимые условия.

Часть первая

1

– Юрий Петрович, а вы любите арбуз?

– Вообще-то я больше люблю дыню.

– Я тоже! – почему-то обрадовалась женщина по фамилии Феофанова.

У адвоката Гордеева в кабинете сидела странная клиентка. Собственно, Юрий Петрович клиенткой ее признавать отказывался, но она настаивала. Это была крупная женщина лет сорока с копной рыжих волос – крашеных или своих, Гордеев определить затруднился.

С недавних пор Гордеев работал в ближнем Подмосковье, даже, как говорили его друзья, в ближайшем. И это накладывало определенный отпечаток на его взаимоотношения с клиентами. Если в Москве все было в значительной степени обезличенно, рационально и динамично, то в подмосковных Химках к нему шли люди с самыми невероятными юридическими проблемами или вообще с отсутствием таковых. Правда, сами они так не считали. Гордеев уже начал приходить к мысли, что провинциальный адвокат для них что-то вроде семейного доктора.

– Скажите, Юрий Петрович, а в какой московской тюрьме лучше сидеть?

Гордеев бросил на Феофанову быстрый взгляд.

– Странный какой-то вопрос.

– Ну почему же? – спокойно возразила женщина. – Вы ведь адвокат, вы наверняка все эти СИЗО хорошо знаете. И потом, это же ваша работа – давать советы своим клиентам.

Гордеев подумал, что не так уж она не права.

– Ну что же... Пожалуй, принципиальной разницы нет.

– Да быть такого не может!

– Уверяю вас, это не слишком важно – на первом этапе, по крайней мере. Все зависит от человека, который туда попадает, – как он себя поставит, каков у него характер, ну и от тех, конечно, кто остался на воле и о нем заботится.

Действительно, кто-кто, а адвокат Гордеев хорошо знал, что в следственных изоляторах условия содержания и потребности арестантов в целом схожи. Наиболее терпимые условия содержания из всех московских СИЗО были в пятом и шестом. Матросская Тишина, он же изолятор номер один, конечно, был похуже. Гордеев так и сказал загадочной клиентке. Контингент, содержащийся в этом изоляторе, более неоднородный, чем в других СИЗО, больше бомжей, а сама тюрьма гораздо теснее – камеры обычно заполнены под завязку, вентиляция плохая. В общей камере временами содержится до ста заключенных при норме тридцать человек, так что отдыхают в две-три смены. Люди с большим тюремным опытом и стажем, естественно, живут получше, но и это необязательно. С другой стороны, отношение к заключенным со стороны администрации помягче, и условия неформальных отношений между заключенными и охранниками проще. Так что, в общем, одна тюрьма другой стоит.

– А в Бутырках? – спросила рыжая.

– В Бутырках тоже не сахар: в общей камере тридцать два – тридцать четыре спальных места, а содержится, как правило, от сорока до семидесяти человек. Но законы преступного мира соблюдаются там строго, а поэтому право на сон, пайку и гигиену всем гарантировано.

– То есть, если мой муж туда попадет, ничего страшного с ним не случится?

– Ваш муж?

– Ну да.

– А что с ним?

– Вы ответьте на вопрос, пожалуйста.

– Хорошо. Когда он попадет в камеру, его снабдят всем необходимым на первое время, успокоят, подскажут, как связаться с волей. Это соблюдается обязательно.

Между прочим, Гордеев всегда старался передать своему клиенту в СИЗО два-три килограмма чаю и побольше сигарет (двадцать – тридцать пачек сигарет с фильтром и пятьдесят – сто пачек «Примы»). Он хорошо знал, что это помогает чувствовать себя уверенно. В тюрьме это больше чем деньги. Конечно, имеет смысл передавать и деньги, немного: пятьсот – семьсот рублей. Имея деньги, в первые дни жить гораздо проще. Они требуются заключенному, чтобы уделить внимание элите воровского мира. Порядок этот общепринят для всех, его соблюдение – дань уважения, характеристика нового заключенного на первое время.

Юрий Петрович, зная, как бывают шокированы и растеряны поначалу родственники всем происходящим, стремился всегда сам предпринять первые шаги. Как правило, после получения первой дачки человек понимал, что о нем не забыли, и начинал строить свой тюремный быт самостоятельно.

Но в данном случае непонятно было, о чем, собственно, идет речь.

– Простите, – кашлянул Гордеев. – Разве у вас есть такая возможность – выбирать тюрьму? И может быть, наконец скажете, что у вас случилось?

Посетительница немного помялась, потом вздохнула тяжело.

– Ну «что случилось», «что случилось»... Просто я хочу его посадить.

Лицо опытного адвоката ни единым движением не выдало реакции. Слышать приходилось всякое, и в этом кабинете тоже. Так что Юрий Петрович зашел с другого бока – он видел, что женщина нуждается в диалоге.

– А почему вы думаете, что у вас все-таки будет такая возможность – выбирать?

– Ну как же, если я дам на него показания, приплету там чего-нибудь, что вы мне подскажете... что я его боюсь, что детям неспокойно, попрошу упрятать куда-нибудь подальше... или, наоборот, поближе... Мне же пойдут навстречу?

– Хм... А вы действительно его боитесь? И детям неспокойно?

– Да все в порядке с детьми, – с досадой отмахнулась она. – И не боюсь я его ни капельки, не в том же дело!

– Так расскажите в чем.

– Ну просто сил уже никаких моих нет, терпения не хватает! Юрий Петрович, миленький, давайте посадим его ненадолго, чтобы мозги гаду прочистить, а?!

Гордеев почувствовал, что его терпение тоже на исходе.

– На что у вас не хватает терпения? Почему вы думаете, что можете посадить мужа? И какую проблему это решит?

– Да хоть от телевизора отлипнет! Футбол свой проклятый не сможет смотреть! Ведь, с тех пор как мы «НТВ-плюс» поставили, просто никакой жизни не стало!

Итак, рыжая дама по фамилии Феофанова пришла жаловаться на своего мужа-болельщика, от которого ей совершенно нет жизни.

– И вы готовы его за это посадить?! – изумился Гордеев.

– Конечно, готова, – подтвердила Феофанова. – Ненадолго. На месяц. На два. – Она прислушалась к себе. – Ну, может, на три.

Гордееву стало по-настоящему интересно.

– А есть за что? – осторожно спросил он.

– Всегда найдется, – ни на секунду не задумываясь, ответила Феофанова.

Гордеев вспомнил одного прокурора, у которого эта фраза была любимой.

– Как-то вы немилосердны, – заметил Юрий Петрович.

Феофанова нахохлилась.

– А что же мне делать?! Прихожу с работы вообще никакая, а он у ящика развалился, я с ног валюсь, нет хотя бы сумки взять...

– А где вы работаете? – спросил Гордеев.

– Медсестра я, на станции «Скорой помощи». У нас там сейчас такой дурдом... А дома еще хуже!

– Что, муж – яростный болельщик? – поинтересовался Гордеев, как-то не веря еще в серьезность происходящего.

– Да я скоро телевизор разобью о его голову! Просто вот возьму и пожертвую имуществом и сериалами ради спокойствия семьи! Совсем мужик ошалел от своего футбола. И головы его мне совсем не жалко: он все равно ею только о турнирной таблице думает. Дело дошло до того, что эта игра для него, похоже, единственный свет в окошке! Если газета – то о футболе. Если новости смотрит – то только спортивный блок. В выходные опять же лучший отдых – на диване, с пивом и футболом. Причем у меня такое впечатление, что ему все равно, кто с кем играет: наши, не наши, главное – процесс!

– То есть?

– Когда муж у телевизора, он прямо-таки в астрал какой-то уходит: ни я, ни дети его не интересуют. Вопросов моих не слышит, ответа не дождешься, и не дай бог переспросить чего – раздраженно рявкает. Во время матча орет по поводу и без. Гол забили – крики, не забили – все равно крики. Хоть из дома уходи. А по окончании игры наша квартира превращается в революционный Смольный – долгое обсуждение с друзьями состоявшегося матча: «Такой пас пропустить!», «Мазила!», «Бегают по полю, как дохлые ежики!» А мне с подругой больше десяти минут по телефону говорить запрещает. Я вообще не понимаю, что он в этом футболе находит! Смотреть же противно, эстетики никакой: потные мужики носятся по полю, сшибают друг друга и постоянно плюются. А муж этим наслаждается!

– А он, кстати, где работает?

– Он егерь.

– Так вы что же, в лесу живете?

– Да нет, конечно! Это он там живет – иногда. Периодами.

– И чем он занимается в своем лесу?

– Как положено: организует охоту и присматривает за охотничьим хозяйством – тут недалеко, за городом. К нему всякие важные шишки на охоту ездят.

– Наверно, здорово так жить, – предположил городской человек Гордеев.

– Не знаю, – отрезала медсестра Феофанова. – Ему, может, и здорово, а мне уже край! То его нет неделями, то воткнется в телевизор – и все равно словно нет. Ну что же мне, разводиться с ним, что ли, теперь?! Четырнадцать лет вместе прожили... Может, все-таки в тюрьму? Ненадолго.

– Разводиться, конечно, не надо. И в тюрьму тоже не надо. К чему такие крайние меры? Вы же медик, вы должны понимать, что...

– Иногда хирургия единственный способ, – отрезала Феофанова. Но как-то уже не слишком убежденно.

– Так вы же ему шоковую терапию предлагаете, – возразил Гордеев. – А детям каково без отца будет?

– Они привыкли. Когда он в лесу...

– Подождите. А почему вы вообще считаете, что вашего мужа можно посадить только на несколько месяцев? А если его там дольше продержат? А если большой срок дадут?

– А за что?

– Вот именно – за что? – ухватился Гордеев. «Какой-то театр абсурда, – подумалось ему. – Турецкому рассказать – не поверит, засмеет. Эх, почему я не писатель?.. Сидел бы сейчас на даче с трубкой в зубах...»

Феофанова нахохлилась и отвечать, кажется, не собиралась.

– Ну так как же? – настаивал Гордеев.

– Вы же адвокат, – сказала наконец Феофанова. – Вы мне и подскажите – какое-нибудь там мелкое хулиганство, чтобы на много не потянуло. Ну драка там, допустим, да?

Гордеев отрицательно покачал головой:

– Нет, мы с вами не будем его сажать.

– Не будем?

– Нет.

– А что будем делать?

– Да уж придумаем что-нибудь.

– Считаете, обойдется? – с надеждой спросила Феофанова.

– Обязательно. – Адвокат встал и немного походил по кабинету, он знал, что в определенный момент на клиентов это действует успокаивающе. – Значит, так, – распорядился Гордеев, – говорите, футбол смотрит? Говорите, оторваться не может? Тогда вот что: пусть за каждый выигранный матч он платит вам двадцатку.

– Как это? – опешила рыжая. – Он – мне? Платит? Но при чем тут деньги?

– Очень просто. Вы берете за свое неудобство денежную компенсацию. Вы же к адвокату пришли, правильно? Это нормальная юридическая практика.

– О, – сказала посетительница после некоторой паузы, когда Гордеев уже почти решил, что совет неудачен. – О! Это мне нравится. Это вы здорово придумали! Но ведь... наши, кажется, нечасто выигрывают, а?

– Это точно, – подтвердил адвокат. – Поэтому за каждый проигранный матч пусть платит червонец. За ничью – тоже. Надо сделать так, чтобы вы не остались внакладе в любом варианте.

– А может, лучше наоборот? – засомневалась посетительница. – За этот двадцать, а за тот – десять?

– Надо же пощадить его чувства, – объяснил Гордеев. – Войдите в положение болельщика. Не жадничайте.

– Я пытаюсь войти, – вздохнула женщина.

«Как бы от нее наконец отделаться», – подумал Гордеев.

– А другие виды спорта муж уважает? – спросил он.

– Нет, – снова вздохнула она. – Только футбол.

– Вот вам еще один выход. Сейчас Олимпиада идет, едва ли не круглосуточно показывают по разным телеканалам. Выберите себе тоже что-нибудь и смотрите в свое удовольствие, хотя бы четверть часа в день – демонстративно. Гимнастику там, плавание. Что-нибудь для души. А то наши все проигрывают и проигрывают. Может, им как раз вашей поддержки не хватает.

– Вы думаете? – оживилась рыжая. – Я попробую. Не зря я к вам пришла! Надо же, какие замечательные советы! Мне никто ничего подобного еще не предлагал! Сколько я вам должна, Юрий Петрович?

– Нисколько, – мрачно сказал Гордеев. – Только окажите мне услугу.

– С радостью! Какую?

– Не говорите никому, что сюда приходили и тем более что получили консультацию адвоката по такому поводу.

– Но почему?! Вы же мне так помогли!

– Просто обещайте.

– Ну... конечно, как скажете. Даю вам слово!

– Вот и славно. Рад был помочь.

Впрочем, по ее оживившемуся лицу Гордеев видел, что шансы его ничтожно малы: скорее всего, к вечеру об адвокате, дающем «такие замечательные советы», будут знать все ее подруги, родственницы, соседки и еще бог знает кто. А Химки не такой уж большой город.

Спустя несколько минут в дверь робко постучали.

– Да, – обреченно сказал Гордеев.

Снова вошла Феофанова. Вид у нее был смущенный.

– Я забыла, Юрий Петрович, это же вам, – сказала она, протягивая пакет.

– Это что? – строго спросил Гордеев.

– Это просто дыня, – застенчиво сказала Феофанова, – маринованная лисичками. Наверняка вы такого никогда не ели...

– Это правда, – сознался Гордеев. – Даже звучит интригующе.

2

Москвичи – народ привередливый, несмотря на то что стремительный. У них всегда есть время обсуждать погоду. И как правило, она никогда их не устраивает. Два старинных приятеля обсуждали именно эту проблему – метеозависимость. Было половина восьмого вечера.

– Жарко – плохо, холодно – тоже плохо, – говорил один. – Засуха никуда не годится, дождь – отвратительно. – А когда же тогда хорошо?

– Такая страна, – меланхолично подтверждал другой. – Такой город.

– Взять, например, хоть это лето, – продолжал первый. – Ведь грех же жаловаться! Или я не прав?

– Если кому-то кажется, что ты не прав, – говорил второй, – пусть обращаются ко мне.

Август в этом году оказался дождливым, прохладным – словом, для тех, кто был вынужден проводить все свое время в асфальтовых джунглях мегаполиса, в самый раз. Правда, как раз сегодня день был жаркий и для пива вполне подходящий.

– Мир спасет красота, – сказал Александр Борисович Турецкий, провожая глазами проезжающую в «мерседесе-кабриолете» красотку.

Кого (или что) именно он имел в виду, осталось неизвестным, поскольку его друг и соратник Вячеслав Иванович Грязнов немедленно возразил:

– Мир спасут стукачи!

Турецкий с удивлением посмотрел на приятеля. Для столь резкой сентенции как будто не было оснований. Начальник Управления по раскрытию особо опасных преступлений МВД и помощник генерального прокурора мирно пили пиво на открытой веранде ресторана «У Швейка». Рабочий день закончился, он не принес особых радостей и особых разочарований, и это уже было неплохо. А главное – не было никаких (к сожалению, привычных для них обоих) форсмажорных обстоятельств, которые с легкостью превращали рабочий день в рабочую ночь – и далее по необходимости.

Поскольку больше Грязнов ничего не сказал, Александр Борисович счел нужным бросить ответную реплику.

– Что это еще за фигня? – поинтересовался Турецкий, благосклонно принимая у официантки очередной бокал янтарного напитка и блюдце с солеными орешками.

– Как бы мы презрительно ни относились к стукачам, осведомители выполняют грандиозную работу, потому что серьезные преступления без получения низовой информации раскрыть фактически невозможно. Это я тебе как бывший оперативник говорю! В отношении людей, которые дают сведения о преступниках, просто нужно принимать соответствующий закон. Их нужно защитить. Общество должно выработать к ним иное отношение.

– Ну и ладно, – защищался Турецкий, – ну и замечательно, но мне ты это зачем говоришь? Я что, депутат? Да и вообще, чего это ты так завелся?

– Ты не депутат, хотя... знаешь, это мысль! – засмеялся Грязнов. – Саня, в самом деле, где наша не пропадала, давай сделаем из тебя крупного политического деятеля? Только боюсь, во время предвыборной кампании столько баб с компроматом появится... А ты о них, наверно, уже и думать забыл. Нет, не бывать тебе политиком.

– Точно, не бывать. И вообще, мне домой пора, – сказал Турецкий, не двигаясь, впрочем, с места.

– Оно и видно. Вот лучше полюбуйся. – Грязнов достал из портфеля книжку и протянул Турецкому. Это была самиздатовская книжка, переплетенная кустарным способом и, возможно, существующая только в этом единственном экземпляре. На обложке стояли имя и фамилия, больше ничего.

Помощник генерального взял увесистый фолиант и прочитал вслух:

– Луиджи Зингалес... Это еще кто?

– Автор теории, которую я тебе сейчас изложил.

– А, – равнодушно сказал Турецкий и положил книгу на стол, – тогда ладно.

– Ты что же, даже не заглянешь в нее? – удивился Грязнов.

– А на кой черт?

– Ну как знаешь.

Следующий бокал пива тянули в полном молчании. Жара спадала. Турецкий думал о том, как хорошо было бы, если бы дома его ждала роскошная окрошка, приготовленная на кефире, и еще жена – в хорошем расположении духа, а Грязнов думал о том, как бы поделикатней подобраться к главной теме дня и не испортить Турецкому настроение, ну и самое главное – добиться желаемого результата.

Наконец он кашлянул. Турецкий машинально посмотрел на него.

– Один американец... – начал было Вячеслав Иванович. А Турецкий с удовольствием подхватил:

– Один американец засунул в жопу палец! Помнишь, в детстве?

– Саня, перестань. Один американец, он же преподаватель высшей школы бизнеса Чикагского университета, сочинил необычную теорию.

– Славка, – тут же поскучнел Турецкий, – ты опять? Я тебя насквозь вижу. Не хочу даже заглядывать в эту книжку. У меня отпуск на носу. Ты хочешь меня втравить в очередную авантюру? Он сочинил теорию, у него ее украли, потом вор получил Нобелевскую премию, и этот американец готов все отдать, чтобы мы с тобой вывели его обидчика на чистую воду. Что-нибудь в таком духе, да? Не пойдет.

– Ну как знаешь, только американец тут ни при чем. Эта книженция, – Грязнов кивнул на фолиант, – для внутреннего пользования, мне ее сегодня замминистра вручил, а ему – лично автор на каком-то банкете. Мне она до одного места, как и тебе, если только не учитывать, что она наглядно демонстрирует один свежий пример явной социальной несправедливости...

Турецкий фыркнул.

– Что? – не понял Грязнов.

– Ничего. Ты говоришь так, будто все еще на приеме у своего замминистра. Проще надо быть, Славка, и тогда не исключено, что люди к тебе...

– Брось, – неожиданно жестко оборвал Грязнов. – Уже никто ни к кому не потянется. Все команды давно сыгранны, и не важно, кто в какое ведомство переходит. Саня, кроме шуток, мне сейчас не до изящного стиля. Мне надо хорошего человека из беды выручать. А изящные формулировки, знаешь...

– Тем более говори нормальным языком, что случилось? Какая помощь нужна?

– Адвокатская, – вздохнул Грязнов. – Конкретно – Юрка Гордеев нужен. Тут только такой юридический волк, как он, и справится.

– Ну так позвони ему, – пожал плечами Турецкий. – Всего-то делов. Он сейчас где? В Химках, в Москве?

– Не знаю, наверно, в Москве. Но звонить я не буду, потому что он меня пошлет прямым текстом.

– С какой стати? – удивился Турецкий.

– С такой. Так уж как-то получилось, что последнее время все дела, которые я ему подсовывал, оказывались жутким геморроем...

Турецкий засмеялся, расплескивая пиво.

– Ты что? – не понял Грязнов.

– Ровно то же самое могу сказать и про себя, – объяснил помощник генерального прокурора. – Слава, ну ты даешь. Когда такое было, чтобы мы друг другу коробки шоколадных конфет с бантиками подсовывали?

Грязнов напрягся и сказал:

– Я помню, как помогал тебе вещи перевозить.

– Я тоже помню – это лет пятнадцать назад было, еще до Генпрокуратуры. Так что у тебя с Гордеевым не так?

– Как раз когда он в Химки переезжал, в новый офис, я ему сосватал одно дельце в Зеленогорске[1]1
  См. роман Ф. Незнанского «Последняя роль неудачника» (М., 2004).


[Закрыть]. Надо было одного опера тамошнего отмазать.

– Ну помню, кажется, – отозвался Турецкий. – Какая-то афера с порнофильмами, да?

– Примерно. Так вот, с тех пор Юрка вообще зарекся со мной дело иметь.

– Да не может быть, – удивился Турецкий.

– Так и есть. Сказал, что оказывать услуги друзьям – это одно дело, а друзьям друзей – совсем другое и даже третье. И ему оно себе дороже. И вообще, он теперь занят, он занимается сугубо адвокатской практикой и в нашу ментовскую грязь больше соваться не намерен.

– Ну... может, устал человек, – предположил Турецкий. – В провинции работа не сахар. А уж ментовская грязь там сам знаешь...

– Химки не провинция, – возразил Грязнов.

– Территориально – да, а фактически... Ты там вообще был когда-нибудь?

– Обижаешь, начальник! Сколько раз мы еще в восьмидесятые с тобой вместе туда на матчи с ЦСКА ездили?!

– Я не про то, – пояснил Турецкий. – Я говорю, тебе в таком месте приходилось работать? Чтобы, с одной стороны, в двух шагах от Москвы, с другой...

– А как же, была пара дел, – подтвердил многоопытный Грязнов. – Рутина. Маньяки. Серийные убийцы.

– Вот, – удовлетворенно кивнул Турецкий. – Тогда ты его должен понять. У мужика сложный период, называется – акклиматизация. Ему надо форму набрать, авторитет наработать, соответствующий настрой в себе удерживать, не говоря уже о заработке. И вообще, о чем мы говорим, я не совсем понимаю?! Ты считаешь, что мне удастся его уговорить тебе помочь?

– Обо мне вообще речь не идет, – возразил Грязнов. – Я в этом деле никак не фигурирую. Засудили одного парня, который явно достоин лучшей участи. Его адвокат на процессе лоханулся. Без подставы, думаю, не обошлось. Ну и посадили его, конечно. Сейчас он черт знает где и черт знает с кем. А я его знал, кстати. Хороший человек. Доктор. Кое в чем мне помог, между прочим... Что это за дрянь ты куришь? – спросил вдруг Грязнов.

Это было вполне в его духе – перемежать деловой разговор неожиданными вопросами и поворотами. В сущности, на этой своей особенности Вячеслав Иванович первоначально и сделал карьеру – в бытность муровским опером он так виртуозно допрашивал задержанных, что об этом еще лет двадцать назад ходили легенды.

– То же, что и всегда, – пожал плечами Турецкий. – «Мальборо».

– Вижу, ковбой. То же, да не совсем. «Мальборо лайт»?

– Ну.

– И на кой черт?

– Облегченные. Меньше никотина, меньше смолы. Больше здоровья.

– Я знаю, что такое «лайт»! Я спрашиваю, почему ты отказался от привычных?

– Пытаюсь бросить курить.

– Саня! – Грязнов посмотрел на приятеля с сожалением. – Так не бросают.

– А ты, конечно, знаешь, как бросают. – Турецкий кивнул на заполненную пепельницу со стороны Грязнова.

– Бросают – резко, – со значением сказал Грязнов, не реагируя на шпильку. – Я знаю немногих людей, у которых это получилось, и у всех – только так. Бац – и все!

– Понятно, – примирительно согласился Турецкий. – Ты зачем увел меня от темы, которую сам поднял? Я же тебя знаю. Что не так? Что он натворил, твой доктор? Зачем ты мне мозги пудришь?

Грязнов немного помолчал.

– Итак? – подмигнул Турецкий.

– Честно говоря, – вздохнул Грязнов, – ничего особенного он не натворил.

– Точно?

– Конечно.

– А конкретней можно?

– Конечно, можно! Тебе все можно. Он застрелил двоих человек. Один из них – сын главы городской администрации.

– Ты серьезно?!

– Да.

– Ничего себе!

– Все было в пределах допустимой самообороны, – заверил Грязнов.

– Конечно, – ухмыльнулся Турецкий. – Наши люди по-другому не действуют.

– Саня, не надо ерничать. Это очень серьезно. Тебя Гордеев послушает. Ты для него непререкаемый авторитет. Придумай что-нибудь.

– А что я смогу придумать?

– Самый главный аргумент такой: этот доктор – он как раз из Химок, понимаешь? Из этих самых Химок, будь они трижды неладны! Он там жил, он там работал, он там был уважаемым человеком. А Юрий Петрович у нас, ты сам говоришь, как раз провинциальный авторитет нарабатывает. В Химках. Так и дави на эту точку.

Турецкий почесал затылок. Так уж повелось, что проблемы друг друга они воспринимали как свои собственные, и за этой дежурной пикировкой ничего не стояло, кроме рефлекторного желания поддержать форму. Они были друзьями, и добавить к этому было нечего.

– Ну ладно, допустим, с Юркой я поговорю. Допустим, он даже согласится. Но при чем тут эта макулатура? – Турецкий кивнул на том, по-прежнему лежавший на столе.

– При том, что страна должна знать своих героев. И не должна знать своих стукачей.

– Ты что несешь?

– Стукач стукачу рознь, – по-прежнему настаивал Грязнов. – Саня, я сейчас выдам тебе конфиденциальную информацию, имей в виду.