Текст книги "Крайняя необходимость"

14

Занятия группы «Сам себе Гиппократ» проходили в помещении физкультурного техникума.

Гордеев осторожно заглянул в аудиторию. Полтора десятка человек, сидевших в двух первых рядах, внимали молодой женщине с огненной гривой волос, которая величественно расхаживала по кафедре и бросала в аудиторию пронзительные взгляды и странные фразы. Публика была не то чтобы загипнотизирована ею, но слегка намагничена. Рыжая ведьма, кажется, знала, как управлять людьми. Присмотревшись, Гордеев пришел к выводу, что не так уж она молода. Умелый макияж, удачная прическа, безупречная фигура – вот слагаемые успеха.

Он постарался, не привлекая к себе внимания, пробраться в зал.

Женщина тем временем провозглашала с кафедры:

– И личность, и даже организм русского человека подвергаются посягательствам со стороны! Природа, государство, семья, другой человек всегда хотят сделать вас больным и немощным недоумком. Так?

– Да-аа... – одобрительно завыли зрители.

– Архетипическая ситуация: у вас что-то болит. Скажем, ноет шея. От недостатка фантазии вы приходите к врачу. Доктор проводит беглый осмотр и, потирая руки, говорит: «У вас диффузный зоб третьей степени!» И что же делать? Ответ один: «Резать». Что вы делаете? Вы мчитесь к народному целителю! Да?

Аудитория с удовольствием закивала головами.

– Целитель с удовольствием, жмурясь как кот, подтверждает, что да, действительно диффузный зоб, но к вам на выручку из холодных алтайских болот спешит замечательный борец со всеми болезнями. И это сабельник-декоп. Боже! – И тут Астафьева вдруг упала на колени и стукнулась головой об пол. – Сабельник-декоп! Сабельник-декоп! Сабельник-декоп!!!

– Сабельник-декоп! Сабельник-декоп! – скандировала аудитория.

Гордееву стало не по себе.

– А что такое сабельник-декоп? – совершенно нормальным голосом сказала Астафьева, поднимаясь с колен. – Казалось бы, просто трава, болотная поросль. Но нет! Это чудо-богатырь, народный заступник! Потому что сабельник-декоп собран, во-первых, исключительно в пору цветения; во-вторых, при растущей луне; в-третьих, только в окрестностях Барнаула. Это оживляет даже мумии, высохшие от тяжести лет и сомнений! А теперь скажите мне, кто из вас поедет в Барнаул собирать сабельник-декоп?!

Все присутствующие в едином порыве подняли руки и так и застыли. Но, видно, что-то было не в порядке, они начали переглядываться, да и взгляд у Астафьевой был почему-то суров. Тут только Гордеев разглядел, что руки подняли не все.

– Вот ты, Анастасия, как живешь теперь? – сурово спросила Астафьева у тощей как вобла молодой девушки в первом ряду, которая сжала пальцы в побелевшие кулаки.

– Я... я... не могу ехать, – плачущим голосом сказала вобла. – У меня бабушка, ее нельзя одну оставлять.

Остальные возмущенно зашумели и отодвинулись от отщепенки.

– Я спрашиваю, как ты живешь? – еще более грозно повторила Астафьева.

– Езжу на велосипеде, – смиренно сказала девушка. – Сплю на фанере. Если смотрю телевизор, то топчусь на мелкой острой щебенке, тем самым массируя внутренние органы. Утром – молитва под классическую музыку.

– При всей универсальности воздействия аскеза, однако, не каждому помогает, – вздохнула Астафьева. – Смерть – всегда одна, а жизнь – крайне разнообразное и поучительное занятие.

– А почему вы уверены, что знаете это наверняка, – рискнул спросить Гордеев. – Про смерть?

Удивительно было, что к нему не повернулся ни один человек, а еще говорят, что самый гениальный актер не может переиграть открывающуюся дверь.

– Я же все-таки доктор, – абсолютно серьезно сообщила Астафьева. – Много чего видела. Храни нас всех Господь. Хватит на сегодня...

Наконец все разошлись, последней выходила Анастасия, несколько раз она оглянулась на Гордеева. Юрий Петрович, наконец разглядев барышню в профиль, увидел, что она в самом деле очень юная и хорошенькая. Слово «вобла» к ней не подходило.

Астафьева возилась со своей сумкой. Бросила косой взгляд на Гордеева.

– Частный прием? Тарифы знаете? – спросила целительница.

– Калерия, я к вам по делу.

– Это понятно.

Астафьева снова внимательно посмотрела на адвоката, подошла к нему вплотную и тихо и внятно сказала:

– Если вы подцепили гонорею, или, проще говоря, триппер, не пугайтесь.

– Да? – растерялся Юрий Петрович.

– Да. Сделайте так, – деловито объяснила Астафьева. – Расколите пять грецких орехов, выньте перегородки, просушите их на солнце и разотрите в ступке. Затем вылейте в кастрюлю бутылку пива, всыпьте порошок и вскипятите. Остудите и пейте в течение дня. В результате вы не только избавитесь от триппера, но заодно прочистите простату, ублажите поджелудочную железу и убережетесь от обычного при медикаментозном лечении осложнения – простатита.

Гордеев ужаснулся:

– Неужели я произвожу такое нехорошее впечатление?

– Честно?

– Ну конечно, – попросил-потребовал адвокат.

– Тогда – намного хуже.

Врет, сообразил Гордеев с большим облегчением. Да и какой она доктор, в конце концов?! Настоящие доктора, как известно, нынче на зоне парятся. Знает дамочка как пугать, знает и умеет. Только вот зачем?

– Я хотел поговорить с вами о Великанове.

– Не знаю такого, – отрезала целительница.

– А у меня другие сведения. Мне говорили, что вы были друзьями.

– Кто говорил? – вскинулась она и прикусила губу – сообразила, что допустила оплошность. – Ладно, это не важно. У меня сейчас совершенно нет времени. Я сегодня уезжаю. Оставьте мне свой телефон, я перезвоню, когда приеду.

– В Барнаул? За своим сабельником? В холодные алтайские болота?

Она презрительно молчала.

Гордеев протянул карточку и снова переменил мнение о ее возрасте. Макияж макияжем, но все же едва ли ей можно было дать больше тридцати пяти. Некоторые женщины кажутся старше благодаря низкому голосу.

– А эта девушка, Анастасия, она...

Он не договорил, потому что Астафьева приблизилась и зловеще зашипела:

– Может, оставите в покое бедняжку?! Мало она на суде натерпелась?!

«Так она из тех двух девчонок, за которых вступился Великанов!» – сообразил Гордеев. Вот где он ее встретил, надо же... Ну что же, вполне объяснимо – психологическая травма и все такое.

Гордеев выскочил на улицу и догнал быстро идущую Анастасию. Если он правильно помнил, ее фамилия была Конькова.

– Настя, подождите, я адвокат Сергея Великанова, вы же его помните?

– Я сейчас занята, – сказала Анастасия, втянув голову в плечи и не оборачиваясь. – Давайте завтра. Или вечером.

– Давайте вечером, – ухватился Гордеев.

Интуиция подсказывала, что девушка в суде сказала не все, что знала.

Договорились, что Анастасия заедет к нему в офис. Гордеев уже жалел, что отпустил, думал, что не придет, но нет, точно в назначенное время она появилась.

Правда, ничего нового из Анастасии Коньковой вытянуть не удалось. Она слово в слово повторила все, что говорила на следствии и в суде, а главное – пистолет Макарова вытащил из кармана доктор Великанов. У адвоката было такое впечатление, словно она перечитала конспект, в котором была записана ее роль, а между тем суд закончился более полугода назад.

Девушка привстала и наклонилась через стол к гордеевскому уху:

– Я хочу вам кое-что сказать.

– По секрету? – Гордеев подумал, что ожидания его оправдываются.

– Ага.

– Вообще-то здесь, кроме нас, никого нет. Ну хорошо, я весь внимание.

– Так вот. Я бы хотела стать мулаткой.

– Что, простите? – удивился Гордеев.

– Мне не нравится моя кожа...

– То есть как это?

– Не нравится, – подтвердила она. – Вообще никакая белая кожа не нравится. Такая какая-то, как будто ее совсем нет. Ужасная незащищенность. Жилки видны. Как так можно жить, я не понимаю. Если бы все в один момент стали неграми, это был бы праздник.

– Вы это... серьезно? – оторопел адвокат.

– Кто был бы прекрасным негром, так это мой папа, – мечтательно сказала Анастасия. – А вот мама – нет. В принципе, если мама осталась бы белой, я бы как раз и была мулаткой. Обидно, что я все так отлично рассчитала, а изменить ничего нельзя. – Она встала и пошла к двери. Потом что-то вспомнила, обернулась: – Да, но, будучи мулаткой, я все-таки хотела бы, чтобы у меня были голубые глаза.

«Вот черт, – подумал Гордеев, – ей к Малышкину надо».

– Ты, девочка, посиди пока, ладно? – ласково сказал он и вышел в другую комнату.

Позвонил Малышкину, объяснил ситуацию. Тот через пятнадцать минут приехал сам. Глянув на Конькову, сразу же успокоил Гордеева:

– Я ее знаю, она у меня наблюдается уже полгода. Без особого прогресса. Ну что поделаешь, заберем, конечно. Не волнуйтесь, родителям я позвоню...

Гордеев попытался найти Николая Румянцева – приятеля погибших Севидова и Терехина, но и тут потерпел полное фиаско. Оказалось, что за это время его забрали в армию, и служит теперь Николай Румянцев – нарочно не придумаешь – на подводной лодке на Северном флоте, а упомянутая лодка сейчас совершает поход через Атлантику.

15

Турецкий довольно долго не мог выяснить, по какому поводу пресс-конференция. Телевизионщики, которых он брал за локоть, отмахивались от него, а генеральный еще не приехал. Наконец все было готово. Студия заполнилась аккредитованными журналистами, кое с кем из них Александр Борисович был знаком, он здоровался, кивал, а одной хорошенькой девице в зеленых очках даже шепнул в розовое ушко несколько слов. После этого он сел за стол, за которым стояло еще два кресла – для генерального прокурора и для ведущего пресс-конференции.

Тут появился и ведущий, и вслед за ним сразу вышел генеральный. Они на ходу перебрасывались короткими фразами, вид у обоих был такой, словно они уже обсудили какую-то проблему, – расслабленный, но без потери бдительности. Ведущий, матерый шестидесятилетний мужик, побывал главным редактором некоторых крупных изданий еще в советские времена, но последние лет пять околачивался на телевидении в непонятных, наверное, специально для него созданных должностях. Турецкий знал, что в профессиональных кругах у него было давнее и устойчивое прозвище Штопор, видно недвусмысленно намекающее на то, как уверенно ввинчивается он в новую среду и даже тащит ее за собой. С другой стороны, прозвище имело и более тонкий подтекст: твердолобого журналиста подчас просто использовали, чтобы расчистить дорогу. Впрочем, сейчас все это было не важно. Сейчас он пребывал в чине руководителя блока информационных программ и формально и фактически был серьезной фигурой на телевидении.

Генеральный приветливо кивнул Турецкому, предлагая ему сесть рядом с собой. Турецкий предпринял свой маневр – сделал вид, что не заметил кивка, и сел по другую сторону от ведущего, с которым был формально знаком – выпивали на каком-то фуршете полгода назад. Это имело смысл – пока проверяли микрофоны и генеральный пил воду, Турецкий тихо спросил у ведущего встречи:

– По какому поводу сидим?

– Вы тоже не знаете, Александр Борисович? – округлил глаза журналист. – Я думал, вы мне и скажете... – Он невольно подстроился под тихий голос Турецкого. – Ваш шеф попросил меня организовать встречу, предупредив, что всех ждет большой сюрприз. Чем богат, уж извините...

Пресс-конференция началась. Ведущий представил ее участников, после чего слово взял генеральный. Он сказал, что намерен сделать важное сообщение, а пока готов ответить на текущие вопросы представителей четвертой власти, поскольку слишком уважает их работу, чтобы не предоставить такую возможность – все же она выпадает нечасто.

Немедленно подскочил корреспондент ИТАР-ТАСС:

– На днях мэр Москвы предложил сократить число чиновников, имеющих право устанавливать на своих машинах проблесковые маячки. По мнению градоначальника, большое количество машин с мигалками на улицах вызывает раздражение у водителей и резко осложняет транспортную обстановку в Москве. Он намерен обратиться с этой проблемой к вам в Генпрокуратуру, потому что, по его мнению, ГИБДД тут ничего не решит. Что вы думаете об этой инициативе?

Генеральный тонко улыбнулся и – неслыханная вещь – достал сигарету.

Журналисты переглянулись. Тут никто никогда не курил.

– Знаете, наверно, мэр прав, – сказал наконец генеральный, повертев в руках сигарету, но так и не прикурив. – У нас сейчас каждый прыщ едет с мигалкой, и эту ситуацию нужно исправить...

В студии засмеялись.

– Только с подобной просьбой надо обращаться в адрес министра внутренних дел, – сдержанно улыбнулся и генеральный. – Мы можем говорить об этом сколько угодно, но пользы от этого будет мало. Но... кстати, заметьте, что вот сейчас, когда депутаты и ряд министров в отпусках, никаких пробок в городе вообще нет.

– Ну я бы так не сказал, – негромко сказал Турецкий, но, поскольку микрофон стоял и перед ним, это было всем хорошо слышно. Внимание телевизионщиков моментально сфокусировалось на Турецком. – Возможно, просто перед тем как вы едете на работу, дорогу специально расчищают. Кстати, вы утром используете мигалки?

Турецкий явно нарывался, сомнений ни у кого не возникло. Журналисты затаили дыхание: в воздухе ощутимо пахло грозой.

– Александр Борисович шутит, конечно... – генеральный улыбался все шире.

Журналисты снимали и записывали чем только могли, они поняли, что присутствуют при неслыханном событии – открытой конфронтации двоих высокопоставленных сотрудников одного из самых закрытых ведомств страны.

– Вместо ответа я расскажу вам короткую притчу, – предложил генеральный.

«Надо же, притчу, – подумал Турецкий. – Что мы знаем, оказывается».

– Да, притчу, – словно реагируя, повторил генеральный. – Однажды Галилео Галилей на ходу засмотрелся на небо и упал в канаву. А рядом оказалась старушка, которая заметила: «Прежде чем рассказывать людям о звездах, нужно видеть, что делается у тебя под ногами».

В студии доброжелательно заулыбались. Генеральный явно нравился журналистам.

– Как вы понимаете, – добавил он, – я хотел сказать, что пусть все же дорожными проблемами будут заниматься те, кому положено. А мы, помечтав немного, вернемся к нашим проблемам...

Турецкий злился, но ничего поделать не мог.

Блицы фотокамер щелкали не переставая.

Генеральный прокурор был на высоте. Он сдержанно улыбался, позировал, когда это было необходимо, и просил прекратить фотосъемку, когда она становилась слишком назойливой, – все равно ведь пресс-конференция транслировалась в теле– и радиоэфире. Чувствовалось, что к происходящему он хорошо подготовлен. Вообще на памяти Турецкого, который служил в Генпрокуратуре почти так же долго, как и Меркулов, это был первый босс, который, общаясь с прессой, не производил впечатление косноязычного солдафона. Другое дело, что на профессиональный вкус Турецкого он пока вообще никакого впечатления не производил, но, возможно, человек просто не успел проявить себя. Хотя почему же не успел? Вот, например, своего заместителя в отставку отправил. Ну нет, все-таки еще не отправил! Пусть он даже подписал какую-то бумагу, это еще ничего не значит. Если только... если только он не проводит в жизнь чье-то решение...

Турецкий заставил себя переключиться на более конструктивный лад, отбросить нехорошие мысли. Еще ничего не потеряно и ничего не проиграно. Ничего не ясно, в конце концов. Один разговор с секретаршей – и он уже впал в панику. Так не годится. Хорошо еще, что никому не ляпнул, удержался...

Генеральный между тем приветливо и доброжелательно отвечал на вопросы.

– Как вы оцениваете качество управленческой команды во вверенном вам ведомстве? – спросила молодая журналистка в зеленых очках, обворожительно улыбаясь. – Вообще, почему во всем мире котируются такие понятия, как «российский математик», «российский хоккеист», а понятие «российский чиновник» вызывает скептическую улыбку?

Турецкий собрался. Он почувствовал, что этот вопрос, а точнее, ответ на него может стать преамбулой ко всему выступлению генерального. Девицу, Ладу Ивкину, он немного знал, она представляла скандально известную «молодежную» газету.

— А во всем мире – это где, простите? – уточнил генеральный.

– Ну, например, в Западной Европе.

– А точнее?

– Ну, допустим, в Брюсселе.

– А где именно в Брюсселе?

– Ну, скажем, на заседании Европарламента.

– Ах, Европарламента... Что ж, если говорить о высших руководителях, то мое личное мнение, что это специалисты очень высокой квалификации. Мне много приходится общаться с иностранными чиновниками, и с министрами в том числе. Должен ответственно вам заявить: наши министры более профессиональны.

– Неужели? – удивилась журналистка.

Ее коллеги тоже в большинстве своем обменялись скептическими улыбками.

– Так и есть. А вот давайте поинтересуемся, что думает Александр Борисович Турецкий, между прочим, сотрудник генеральной прокуратуры с многолетним стажем – в отличие от меня, кстати, – демократично улыбнулся генеральный, действительно, с точки зрения кадровых работников, появившийся непонятно откуда – из транспортной прокуратуры Санкт-Петербурга.

– Мы знакомы с господином Турецким, – кокетливо улыбнулась журналистка.

– Вот как? – удивился генеральный.

– Да уж, – сказал помощник генерального прокурора.

Это знаменательное событие случилось на том самом полугодичной давности фуршете, где он выпивал со Штопором. Журналистка, приняв лишнего, едва ее познакомили с Турецким, сообщила, что он – сатрап, душитель свободы слова, и она это ему так с рук не спустит. Слово у дамочки с делом не расходилось. Она немедленно плеснула в сторону Турецкого шампанским из бокала, но попала в руководителя федерального агентства спорта и туризма, знаменитого в прошлом велогонщика. Тот уже отвык от того, чтобы его обливали шампанским, и распорядился выкинуть хулиганку. Турецкий за нее вступился, собственноручно отвез домой, по дороге она слегка протрезвела и не упустила случай познакомиться с «сатрапом» и «душителем» поближе. Неформальным общением обе стороны остались довольны. С тех пор они встречались еще несколько раз, испытывая явную взаимную симпатию, которой было достаточно для секса и явно мало для накала страстей и выяснения отношений.

– Хотите знать мнение рядовых сотрудников ведомства? – усмехнулся Турецкий. – Пожалуйста. Я согласен с тем, что наши шефы – люди высочайшей квалификации. Взять вот, например, Константина Дмитриевича Меркулова. Он работает в генеральной прокуратуре Российской Федерации с момента ее образования, и его компетентность нелепо подвергать сомнению. Кроме того...

– Но Меркулов не министр, Александр Борисович, – возразила Лада Ивкина. – Если, допустим, считать генерального прокурора министром, а это, согласитесь, как минимум равноценно по статусу, то Меркулов – всего лишь один из замов. – Она послала Турецкому свою самую роскошную улыбку.

Но Турецкого больше интересовало то, как отреагирует генеральный, Лада свою роль уже сыграла. А генеральный помрачнел, он явно жалел, что допустил такой ляп – дал слово непредсказуемому Турецкому, даже более того – не слово дал, а возможность развернуться перед такой аудиторией.

– Это так, – согласился Турецкий. – Есть замы по федеральным округам, но это не те заместители, которые в отсутствие шефа могут выполнять его работу. Они и в Москве-то нечасто бывают. Меркулов же – единственный настоящий заместитель, зам по следствию, заметьте, зам совершенно бессменный уже много лет. Бывали времена, когда главные прокуроры страны менялись как перчатки, а Константин Дмитриевич оставался на месте и фактически руководил работой ведомства. – Последняя фраза прозвучала очень многозначительно.

Генеральный уже ерзал и не мог дождаться, когда речь пойдет о чем-то другом. Турецкий изо всех сил мигал Ладе, и она, слава богу, догадалась, повернулась снова к генеральному:

– Отрадно видеть такое единомыслие среди сотрудников силового ведомства.

– Да, – прохрипел генеральный, – но я хотел сказать, что... впрочем... то есть... не важно...

– По поводу Меркулова? – Теперь голливудская улыбка была послана непосредственно прокурору. Деваться ему было некуда. – Как, кстати, его здоровье? У нас есть информация, что ваш заместитель находится в больнице.

– Нет! То есть... В смысле да... Мы внимательно следим за этим... Вот Александр Борисович обладает свежей информацией. Пожалуйста, Александр Борисович!

Турецкий даже встал, чтобы все почувствовали важность момента, и подробно проинформировал присутствующих, а с ними и всю страну о состоянии здоровья Меркулова. О том, что была сделана внеплановая (он заострил на этом внимание) полостная операция. И что сейчас Константин Дмитриевич, слава богу, уже вне опасности. Слово «аппендицит» произнесено не было, чтобы не занижать героический пафос ситуации.

– Вопросы, пожалуйста? – предложил ведущий.

Турецкий сел.

– А в какой больнице сейчас находится заместитель генерального прокурора?

– Будем считать этот вопрос шуткой, – предложил Турецкий. – Сами понимаете, что вам на него никто не ответит.

Ведущий повернулся к генеральному, кажется ожидая, что сейчас-то наконец и будет произнесено то, ради чего все затеяли. Во всяком случае, такое у него было выражение на лице – ждущее. Вполне вероятно, что Турецкому он соврал, когда сказал, что не в курсе дела.

Генеральный между тем расправил плечи.

«Ну, мерзавец, – подумал Турецкий, – если ты и после этого умудришься отправить Костю в отставку, то ты, ко всему прочему, еще и дурак».

– Я хотел сказать, – сухо сообщил генеральный, – мы рады, что Константин Дмитриевич поправляется, но его должность и функции слишком важны в нашем ведомстве, я бы сказал, они определяющи. И их кто-то должен исполнять. Поэтому, пока Меркулов нездоров, его обязанности временно исполняет Александр Борисович Турецкий.

– Что?! – вырвалось у Турецкого.

Фотокамеры снова защелкали.

– Что?! – завопила Ирина Генриховна Турецкая, прожигая утюгом рубашку мужа.

– Как?! – закричала дочь Ниночка, выбегая из соседней комнаты.

– Не может быть! – заорал Грязнов, чинно смотревший телевизор в кабинете замминистра внутренних дел – своего недруга с незапамятных времен.

Брови замминистра, приготовившегося учинить Грязнову разнос по какому-то надуманному поводу, тоже поползли вверх.

– Ну и ну, – крякнул Гордеев, слушавший пресс-конференцию по радиоприемнику в машине.

В студии все оживились и с интересом посматривали на Турецкого. Выходило, что он был героем дня.

– Это и есть то событие, ради которого я попросил о пресс-конференции. – Генеральный окончательно овладел собой и снова лукаво улыбался. – Я хочу, чтобы общество знало: отныне структура и действия генеральной прокуратуры будут максимально прозрачны. Хватит с нас этих тайн мадридского двора, этих непонятных кадровых перестановок, этих загадочных увольнений и непостижимых карьерных взлетов!

Турецкий понял, что это экспромт. То есть экспромт в отношении него лично – А. Б. Турецкого, а все правильные слова, конечно, подготовлены и тщательно отшлифованы и подогнаны одно к другому.

Журналисты благожелательно похлопали. Впрочем, на лицах у кое-кого все же проступала гримаса разочарования: было уже очевидно, что скандала в прямом эфире не случится.

– Что касается нашего отличия от Запада, – продолжал генеральный, – тут не все однозначно, что бы там ни считали в Брюсселе. В странах западной демократии правительство обычно формирует партия, пришедшая к власти, и их министры – скорее политические назначенцы, нежели профессионалы. Настоящие профессионалы очень высокого класса у них начинаются где-то с уровня статс-секретарей министерств, которые всегда востребованы – при любой партии и при любой власти. Вот почему я считаю, что наши министры лучше.

Генеральный сделал паузу, якобы чтобы глотнуть воды, но продолжать не торопился, и журналистам снова пришлось похлопать.

«Перед Кремлем висты набирает, – сообразил Турецкий. – Ну и жук! Действительно, нашим министрам палец в рот не клади».

– Но в принципе, я думаю, надо стремиться к тому, чтобы формировать правительство на основе парламентского большинства, – продолжил генеральный. – В этом случае, как вы понимаете, члены кабинета несут солидарную политическую ответственность. Наши же министры сейчас выступают в качестве индивидуалов-профессионалов. В чем-то это хорошо, а в чем-то и не очень... Как вы считаете, Александр Борисович?

Турецкий понял, что отвертеться все же не выйдет, и сказал хмуро и особенно не задумываясь:

– Дело, видимо, не только в этом – у разных уровней власти свои интересы.

Генеральный посмотрел на него с нескрываемым изумлением.

«Да пошел ты со своей корпоративной солидарностью», – подумал Турецкий.