Текст книги "«Крыша» для Насти"

– С удовольствием, Татьяна Григорьевна.

– Мне не хотелось бы тащить все сюда, вы не обидитесь, если я приглашу вас на кухню? Там мне уютнее. Кстати, вы можете снять свой блестящий мундир, и вообще чувствуйте себя, как дома… Ой, простите мою случайную оговорку! – смутилась она.

«Ну оговорка-то, пожалуй, точно по Фрейду», – с удовольствием подумал Грязнов и без возражений снял и повесил свой мундир на спинку стула. И вопросительно уставился на хозяйку в ожидании указания, куда идти.

– Хотите, я вам нашу квартиру покажу? – В ее вопросе не прозвучало никакой двусмысленности.

– С удовольствием, – снова, но уже чуть хриплым голосом ответил Грязнов и стыдливо откашлялся.

– Пойдемте. – Она взяла его под локоть и потянула за собой.

Они осмотрели комнаты ее дочери и сына, потом небольшую диванную – бывший рабочий кабинет хозяина, переделанный под комнату для гостей, как определила ее Татьяна Григорьевна. Наконец, она привела его и в свою спальню. Видимо, приберегла напоследок.

Вроде бы тоже ничего особенного, но здесь чувствовался какой-то необъяснимый уют. Спокойные тона обоев и мебели, немного женской бижутерии на подзеркальнике. Цветы в вазе на подоконнике. Легкие занавески, а за ними – чистое голубое небо, и никаких стен и окон соседних домов напротив. Очень удачно.

Грязнов подошел к окну, посмотрел, восхищенно покачал головой и обернулся к Татьяне Григорьевне. Та стояла у кровати и, подняв обе руки к шее, пыталась что-то сделать у себя на шее, сзади. Пуговицу, что ли, расстегнуть?

– Вам помочь? – шутливо осведомился он.

– Я пытаюсь, – чуть покраснев, объяснила она, – помассировать себе шейные позвонки… Но что-то не совсем получается.

– Нет проблем! – с чувством ответил Грязнов. – Я вам помогу.

Она странно посмотрела на него:

– Вы уверены, что сможете?

Непонятно прозвучала фраза.

Но Грязнова, как известного Остапа Бендера, уже «понесло»!

– Давайте, давайте, не стесняйтесь! Я вам сейчас такой массаж сделаю, что вы на всю жизнь запомните. Не удивляйтесь… Я и это умею тоже…

Стало вечереть. К приходу детей они оба сидели за столиком на кухне и пили кофе.

Татьяна представила им Грязнова, объяснила, какие важные причины привели его в их дом, и попросила Светлану и Юрия помочь Вячеславу Ивановичу – честно и откровенно ответить на все его вопросы.

Грязнов, естественно, уже успел рассказать ей о том, что было самому известно, исключая лишь те факты, над выяснением которых в настоящий момент работала следственно-оперативная группа.

Дети не добавили фактически ничего нового к тому, что уже рассказала ему сама Татьяна. Видно, эта тема уже обсуждалась в семье, и все пришли к единому решению, отступать от которого не хотели. Так что в данном случае была просто соблюдена обычная юридическая формальность.

Юрий заметил, что от совершенно посторонних людей слышал, будто бы в руководстве компании возникали в последнее время какие-то конфликты, но в существо их он не вдавался, а с отцом на эти темы, по естественным причинам, никогда с глазу на глаз не разговаривал. Все беседы велись по телефону, как если бы отец стеснялся смотреть своему сыну в глаза. Просто иногда Виктор Альбертович давал ему некоторые советы, касавшиеся тактики общения с партнерами, ну и еще пару раз помог уже конкретно, когда Юрию предложили свою «крышу» сперва солнцевские ребята, а затем местная милиция. В обоих случаях конфликт словно погас сам, на корню, не успев как следует разгореться.

Мать об этих обстоятельствах до сих пор, оказывается, ничего не слышала – Юрий не делился с нею собственными заботами – и была просто поражена. И заметно, что искренне.

Короче говоря, Грязнов был теперь убежден, что «семейная версия» в расследовании может благополучно почить в бозе. И уже больше не возникать. И вовсе не надо было становиться великим психологом, чтобы задумываться о «преждевременной ясности».

Покидал Грязнов оказавшийся неожиданно гостеприимным дом, полагая, что ненадолго. Татьяна, естественно, уже успела поведать ему с печальной шутливой интонацией, как нелегко бывает ей в те долгие часы, когда дети заняты – кто в институте, кто на работе – и она в доме остается совершенно одна – ни друзей, ни подруг – так вот обернулась судьба. Вячеслав Иванович с благодарностью принял этот намек как предложение ему разделить это женское одиночество. Но единственное, о чем она попросила его серьезно, – это не приходить, а если это не удастся, то хотя бы не смотреть на нее во время похорон Порубова, где ей придется наверняка присутствовать в одной из главных, к сожалению, ролей – безутешной вдовы. Формально ж они не были разведены.

И Вячеслав Иванович понял ее осторожность – она могла ненароком выдать себя.

Грязнов пообещал, да он и сам не собирался ехать на похороны. Пусть теперь там поработают ребятки, пусть понаблюдают.

А садясь за руль, уже с хитрой улыбкой подумал о том, что если бы очень сильно захотел, то наверняка смог бы даже и украсть эту женщину на сегодняшнюю ночь – умаслить, придумать тысячи веских причин, наговорить с три короба, и она бы здорово украсила его просторное жилище, широкое и жесткое ложе в котором показалось бы им обоим мягчайшей из перин. Но… не следовало усложнять ей и без того нелегкую жизнь, не надо было даже малым намеком унижать перед детьми. А то они, отвечая на вопросы генерала, как он заметил, все же с легким недоумением поглядывали на мать, видимо, не в силах понять причины разительной перемены в ее настроении. Поэтому надо ей дать время опомниться, покончить со всеми траурными церемониями, вернуться к нормальному состоянию духа, а затем заново оценить и себя, и свои новые возможности. И вот тогда придет пора и ночных ее «побегов», и вообще любых поводов и способов «оторваться по полной программе», ибо потенциально – тоже интуитивно ощутил Грязнов – она, физически здоровая и телесно совершенная женщина, давно уже изголодалась по этому неведомому ей или, возможно, позабытому образу жизни.

5

Джичоева Турецкому удалось найти в Махачкале.

Густой мужской голос спросил по телефону, кто интересуется Эдуардом Алиевичем. Александр Борисович представился «по полной программе». В Махачкале повисла озабоченная тишина, но потом тот же голос сообщил – уже мягче, – что Эдуард Алиевич сейчас отдыхает, но его разбудят, и он подойдет к трубке.

Это хорошо, подумал Турецкий, что он звонил по нормальному телефону, а не с мобильного. Никакой зарплаты не хватит. А ему всего и надо было лишь узнать, когда может быть в Москве господин Джичоев, чтобы встретиться со следователем из Генеральной прокуратуры. Потому что в противном случае в Дагестан придется специально отряжать человека, который мог бы допросить на месте владельца компании «Анализ» в качестве свидетеля. А заодно выяснить, какого рода конфликт в руководстве компании мог бы стать поводом для убийства ее начальника службы безопасности.

Все это, но в мягкой и почти доверительной форме и изложил Турецкий самому Эдуарду Алиевичу, когда тот взял наконец трубку. Александр Борисович понимал, что «кавказскому человеку», да еще со сна, решительный и независимый тон может сразу не понравиться. Одно дело, если бы разговор происходил в Москве, но, когда он у себя дома, на Кавказе, лучше поначалу повести себя с ним предупредительно, для жесткости всегда найдется время и повод.

И – как в воду глядел. Джичоев заговорил так, будто делает одолжение Генеральной прокуратуре.

Да, он что-то слышал по поводу смерти генерала. Но так как в последние недели совершенно отошел от дел фирмы – интересно, когда он подходил к ним вообще? – то, естественно, и переключил свое внимание на другие, более важные для него в данный момент дела. И вместо того чтобы отвечать на вопросы, он начал расспрашивать, что ж произошло на самом деле? Действительно ли застрелили? Какие версии имеются на этот счет у следствия? Кто конкретно занимается расследованием? Ну и так далее.

Турецкий проявлял фантастическое терпение, надеясь, что в речах Джичоева хоть нечаянно прорвется нечто, что позволит сделать хоть какие-то выводы относительно конфликтов в компании, результатом чего и явилась эта разборка. Но ничего интересного не было. Джичоев уверял, что он сам, владея контрольным пакетом акций компании, фактически только числится ее хозяином, в то время как ею управляет второй соучредитель, господин Барканов. Он же и ставит в известность истинного владельца о планах и делах фирмы – информирует, одним словом, не больше.

Возникал вопрос: как же мог сенатор, которому по закону-то фирма могла принадлежать, но заниматься делами которой он просто не имел права, тем не менее руководил ею?

– Слушай, дорогой, – попросту, как соседу в застолье, сказал Джичоев, – кто тебе там, в Москве, сказал, что нельзя? Это когда денег нет – тогда действительно, наверное, нельзя. А когда есть, и много, все можно, уважаемый! Там у нас, – он в первый раз назвал компанию, говоря о ней «у нас», – один умный человек есть, Олейник фамилия. Если что надо узнать, у него спроси, он про все в курсе. А про генерала что тебе скажу? У него, я слышал, баба молодая была. Очень может быть, что в ней причина.

– Ее тоже едва не убили, – возразил Турецкий. – Она тяжело ранена, в коме, в сознание не приходит.

– А я про что говорю? – с жаром подтвердил Джичоев. – Мужчины везде одинаковые. А я в ближайшее время в Москву не приеду, здесь много важных дел. Так что, если надо, звони нашему прокурору, пусть он допросит, если захочет. Я возражать не буду. А хочешь, сам приезжай, встречу так, как у нас, на Кавказе, дорогого гостя встречают. И о делах потом поговорим. Ты подумай, я просто так приглашениями своими не разбрасываюсь. Я знаю настоящую цену человеку! Подумай, я ждать буду – телефонного звонка.

На этом, собственно, разговор и закончился. Турецкий мог теперь гордиться, что он, по мнению господина Джичоева, достойный уважения человек и что его ждет – по приезде на Кавказ – красивая встреча. Надо подумать, с юмором решил он и стал звонить Климову, который вместе с Небылицыным еще раз прочесывали место убийства Порубова.

Евгений ответил, что решение еще раз пройтись по возможным свидетелям оказалось весьма удачным. И вообще он хотел бы сегодня привезти с собой нескольких свидетелей, чтобы официально их допросить. Повестки им уже вручены. А тут, на ходу, практически нет условий для серьезного и вдумчивого допроса. Поэтому, чтобы те почувствовали всю свою ответственность, лучше это сделать в стенах прокуратуры.

– Да вези их к себе и там допрашивай, а я, если ты хочешь или в том есть необходимость, подъеду.

– Есть! – чуть ли не воскликнул Климов, которому работа под руководством самого Турецкого была не просто большой честью, но и опытом. И он не хотел бы упускать подобного случая. – Обязательно приезжайте, тут мне те мальчишки, с которыми мы уже разговаривали, нарассказали много нового.

– А раньше чего ж?

– Я думаю, сначала они растерялись. Или испугались. Или от страха даже. Не каждый день приходится наблюдать, как буквально на твоих глазах расстреливают людей. Тем более – женщину. А сейчас они уже пришли в себя, эмоции заглохли, осталась чистая, так сказать, фактура.

– Ну валяй, я подъеду ближе к концу дня. А сейчас хочу смотаться на фирму, к исполнительному директору. Вообще-то я тебя хотел к нему направить, но раз ты уже со своими свидетелями увяз по уши, съезжу сам. Привет.

Подумал еще, что Славка, который отправился в первую семью Порубова, чего-то молчит, но тревожить его не стал – хуже нет, когда во время серьезного разговора кто-то достает тебя телефонным звонком и вопросом: «Ну как дела?» И правильно, между прочим, сделал – Вячеславу Ивановичу в этот момент было никак не до телефонных звонков.

Кабинет исполнительного директора крупной акционерной компании выглядел так, как и должен был выглядеть офис руководителя солидной фирмы – максимум пространства и максимум удобств. Сам Алексей Владимирович Олейник – худой, долговязый, с унылым выражением на лице, которое только подчеркивал длинный, крючковатый нос, свисавший ниже верхней губы с тонкими усиками, – сидел за относительно небольшим столом, заполненным бумагами. В стороне, на приставном столике, громоздился новейший компьютер с плоским экраном, но он не работал, а сам исполнительный директор, в свисающих до самого кончика носа очках, читал документы с красным карандашом в руках.

Молодой помощник, сидевший в приемной на месте, где обычно размещаются молоденькие или не очень секретарши с умопомрачительными ногами, доложил шефу о прибытии следователя из Генеральной прокуратуры, о чем уже была договоренность. И тут же спокойным жестом показал на дверь кабинета.

Турецкий вошел. Олейник даже головы на него не поднял. Не отрываясь от чтения, так же, как и его помощник только что, рукой молча показал на стул возле шикарного – широкого и длинного – полированного темного дерева стола для заседаний, по всей длине которого, в середине, в небольшом углублении, стояли пышные вазы со свежими цветами, словно приготовленные для торжественного приема.

С чего бы это, подумал Турецкий. Тут впору, скорее, траурные венки вдоль стенки выставлять. Он отодвинул себе стул с краю и сел, закинув ногу на ногу.

Пауза длилась не более минуты. Наконец Олейник перевернул страницу и нажал на вызов секретаря. Тот вошел и остановился в глубине кабинета, метрах этак в пятнадцати от хозяина. Олейник поднял голову, поманил помощника пальцем.

– Исправить все мои замечания! – неожиданно жестко сказал он. – И потом – на подпись, – и небрежно отодвинул от себя листы материала, который читал.

Турецкий наблюдал, как помощник осторожно приблизился к столу шефа, взял материалы и молча, едва не пятясь задом, отправился через весь кабинет к выходу. Когда за ним закрылась дверь, Олейник обратил внимание на гостя. Он поднялся, тяжко вздохнул и направился к нему с протянутой рукой. Александр Борисович привстал и тоже протянул ладонь для рукопожатия. Рука Олейника была вялой, словно тряпка. Он отодвинул стул для себя и сел напротив. Взъерошил пятерней черные густые волосы и сказал:

– Прошу извинить. Срочный проект договора, который мы будем подписывать минут через сорок. Клиенты солидные, каждая мелочь важна, а эти… – Он посмотрел на дверь и смешно сморщил свой нос, больше похожий на вороний клюв. Что «эти», он не сказал, но было и так ясно его отношение к местным делопроизводителям. – Чем обязан? Вернее, извините еще раз, я, конечно, понимаю, что вас интересует, но никак не могу сосредоточиться на вашем приходе. Может, чаю выпьем?

– Времени мало, вы сами заметили. А я хотел бы задать вам ряд важных вопросов.

И Турецкий вкратце пересказал Олейнику содержание своей беседы с Баркановым и телефонного разговора с Джичоевым.

– Таким образом, как вы понимаете, Алексей Владимирович, все у нас в конечном счете сходится теперь на вас. Вы же фактически напрямую работали с Порубовым, и вам лучше, чем кому-либо еще, известна любая информация о нем. Так что, боюсь, отведенного вами времени нам может просто не хватить.

– А я про всю нашу жизнь и не собираюсь вам рассказывать, – словно проскрипел Олейник. – И вам не нужно голову забивать, и к делу не относится. А вот что может относиться, об этом скажу. Если возникнут потом новые вопросы, давайте еще разок встретимся. Но от чая не отказывайтесь, он у нас вкусный, по моему собственному рецепту заваривают.

Он нажал какую-то кнопку, расположенную под столешницей, и, когда на пороге возник помощник, снова строго сказал:

– Сделай-ка нам чаю.

Забегая вперед, можно сказать, что чай, который попробовал здесь Александр Борисович, ему понравился чрезвычайно. А разговор у них состоялся вот на какую тему. Речь пошла о том, как представлял себе исполнительный директор деятельность своего консультанта и главного охранника, будучи первым лицом на фирме. Свою компанию Алексей Владимирович, по старой, видно, памяти, – а он проработал здесь больше десятка лет – называл по-прежнему фирмой. Так вот, чем занимался на фирме Виктор Альбертович?

И снова услышал Турецкий «старую песню» о том, как трудно процветать честному бизнесу в стране, в которой свирепствует дикий, по существу, бандитский еще, грабительский капитализм. Странно, все ругают, но, как показывает практика, тем не менее ухитряются и «процветать».

– Главное достоинство Виктора Альбертовича, если говорить строго между нами, не для печати, разумеется, – излагал доверительным тоном Олейник, – заключалось в том, что он был опытнейшим «силовиком». Поясню примерами. Что бы у нас ни случалось, он умел в считаные минуты поднять свои старые связи. Он всегда знал, с кем достаточно ограничиться распитием дорогого коньяка, а кому надо сунуть тяжелый пакет с «зеленью». Он нажимал на известные одному только ему кнопки и получал полную информацию о любом нашем партнере, об образе его жизни, пристрастиях и даже любовницах. Короче говоря, он был нашими глазами и ушами. И при этом он никогда первым не лез на рожон, был ловким дипломатом – любые конфликты мог решить исключительно договорным путем. А когда это по какой-то причине не получалось, ну бывает, в конце концов, что не все тебе удается сделать так, как хочешь, вот тогда в дело вступали известные ему «силовики», которые и доводили неудавшиеся «переговоры» до конца. Я, естественно, не вмешивался в эти процессы, у нас были четко распределены обязанности, но почти уверен, что методы там могли быть разные, хотя криминальные мы с самого начала постарались исключить из обихода. Да в них, собственно, и не было острой нужды – работая в руководстве УФСБ, Виктор Альбертович, уже по долгу службы, отлично знал фактически всех так называемых паханов. Полагаю, что и они его. Вот видите, я с вами полностью откровенен, – с усмешкой развел руками Олейник. – Вы пейте чаек-то.

– То есть вы хотите сказать, что были за ним как за каменной стеной? – заметил Турецкий.

– Вот именно. Вы абсолютно правильно поняли… Поэтому всякие разговоры типа того, что смерть генерала стала как бы результатом каких-то конфликтов в руководстве компании, не соответствуют действительности, а лично я рассматриваю эти инсинуации лишь как чье-то усиленное желание уйти от правды и максимально скрыть истинных виновников.

– Но эта мысль, если мне не изменяет память, была высказана сыном покойного? У вас нет ощущения, что, возможно, ему известно нечто более подробное из деятельности своего отца?

– Ну, во-первых, такая постановка вопроса лежит на поверхности. И если бы я оказался на вашем месте, Александр Борисович, то, вполне вероятно, ухватился бы и за эту версию. Но я вам посоветовал бы не терять зря времени на ее проверку. Кстати, могу вам посоветовать поговорить еще с одним нашим сотрудником. Это бывший первый помощник одного из учредителей, Льва Борисовича Латвина. Уж он-то, – Олейник снова скептически улыбнулся, – никак не может быть моим сторонником. Либо, как это говорится, петь с моего голоса. У нас с ним, между прочим, довольно сложные отношения.

– То есть он ваш оппонент? А зачем же вы его рекомендуете?

– Для равновесия, – спокойно ответил Олейник. – У вас будет возможность услышать противоположные точки зрения. И сделать собственные выводы.

– Хорошо, это интересная постановка вопроса. Ну а что вы скажете по поводу конкурентной борьбы? Вы ее полностью сбрасываете со счетов?

– Я бы так не сказал. Но мне представляется, что у фирмы нет таких конкурентов, которые пошли бы на подобный шаг. Все-таки мы работаем цивилизованно. Были периоды, не скрою, когда обстановка на фирме была сложной. Но те времена мы благополучно, пусть и с некоторыми потерями, уже пережили.

– А что, если не секрет, вы считаете потерей?

– Тот же уход Льва Борисовича. Я не знаю всех подробностей, поскольку занимался только своим конкретным делом, но уверен до сих пор, что его уход был вынужденным.

– На вас наехали?

– Может быть, не в том смысле, как вы думаете, Александр Борисович. От наездов нас спасала четкая деятельность Порубова. И надо отдать ему должное, они – эти наезды – не становились нашей головной болью. Разве что один случай… Но это – сравнительно недавно. Вы помните, была драка между таксистами и частниками? На площади у Казанского вокзала.

– Да, что-то такое… – ушел от прямого ответа Турецкий, хотя ничего не слышал об этом случае, но знал, что группа «Анализ» контролирует деятельность фирмы «Московский транспорт», представленную на рынке под брендом «Новое синее такси».

Об этом он прочитал в досье на Порубова. А еще в том досье высказывалось предположение, что именно Порубов организовал сопротивление таксистов, давших отпор так называемым частникам, которых, в свою очередь, контролировала подольская преступная группировка. Так что это была не просто драка отдельных лиц за обладание места под солнцем, или стоянки у вокзала, а острое столкновение интересов конкурирующих организаций. С одной стороны, стало быть, официальная фирма, а с другой – оргпреступная группировка, пытающая легализоваться еще и таким способом.

Но это не первое подобного рода столкновение. Нечто похожее случилось и в Шереметьеве, где также «сошлись в рукопашной» конкуренты – «Московский транспорт» и «Дорожные перевозки», которые, в свою очередь, были известны под брендом «Комфорт-такси». Тогда в результате противостояния был даже убит исполнительный директор «Комфорта» Арнольд Фиштейн. И это убийство информатор из досье связывал с именем Порубова – якобы именно тот отдал команду убрать своего конкурента. Так почему бы месть обиженных не могла теперь догнать организатора гибели исполнительного директора?

Этот вопрос Турецкий и задал осторожно, демонстрируя Олейнику не столько свои знания проблемы, сколько желание найти истину. И сослался при этом на слухи, которые при расследовании дела об убийстве циркулировали в Мосгорпрокуратуре. Которые тогда, кстати, так ни к чему и не привели, и версия об участии Порубова заглохла за недоказанностью. Но ведь это не значит, что она не существовала. Были они, эти слухи, или нет, Турецкого в данном случае совершенно не интересовало, но опереться на них он конечно же мог.

Возможно, Олейник не услышал в вопросе подвоха. Он хмуро, будто его вовсе не радовала подобная постановка вопроса, ответил, что многие в самом деле связывали смерть Фиштейна с участием в покушении на него Порубова, но лично он в это дело не верит. Виктор Альбертович, при всей его жесткости, никогда не пошел бы на физическое устранение конкурента. У него имелась в запасе масса других, куда менее радикальных, зато более действенных способов. Кстати, нельзя исключить, что Порубова таким вот образом просто подставили те же преступники из подольской или солнцевской группировки. Последние контролировали перевозки в Шереметьеве, и, возможно, они по-своему решили избавиться сразу от двоих конкурентов – и от «Синего такси», и от «Комфорта».

В общем, понял Турецкий, не так тут все просто, и эта «транспортная» версия должна быть обязательно проверена от начала и до конца. Независимо от того, верит ли в нее Олейник или нет. Самая работа для толкового оперативника Небылицына, пусть-ка поднапряжет свои агентурные связи на Юго-Западе столицы.

На том их разговор фактически и закончился. Олейник стал извиняться в связи с отсутствием времени, Турецкий его прекрасно понимал. Он и цветы, расставленные по всей длине огромного стола, теперь оценивал как желание компании не терять свое лицо. Что бы ни происходило внутри руководства, какие бы потери ни несла фирма, а внешний облик ее обязан всегда «соответствовать». Улыбка на лице, цветы на столе – партнер должен быть уверен в твоей абсолютной, всесторонней состоятельности.

Турецкий записал фамилию и телефон Ивана Сидоровича Малышева, бывшего первого помощника Льва Латвина, допил одним глотком свой остывший чай и раскланялся.