Текст книги "Абонент недоступен"

14

После разговора с Гордеевым Виталий Федорович явился на рабочее место в заметно приподнятом настроении. Наконец-то в его безнадежном деле появился настоящий и, кажется, весьма толковый защитник.

Оторвав от компьютера Михаила Федотова, позвал его в свой кабинет.

– Миша, все нормально, – заговорил он. – Мне думается, мы выкарабкаемся.

– Мы?

– Мы, мы. Наша компания. Его фамилия Гордеев.

– Чья фамилия?

– Адвоката.

– Ага! У вас, значит, появился адвокат? – спросил Миша, одобряюще улыбаясь.

– Да.

– И кто же он?

– Толковый, молодой, понимающий. Его Лена нашла. Кстати, ты с ней разговаривал?

– Один раз. Да и то только после похорон.

– Ну и что она?

– Да ничего. Сами понимаете, каково человеку. У нее же отца убили!

– Да, это все понятно. Но ты ей тоже не самый чужой. Даже жениться собирались.

– Собирались. Но только когда это было? Лет сто назад.

– И тем не менее и ты и она до сих пор как трава в поле. Ни семьи, ни детей. А пора бы уже.

– Да я не против. Она мне до сих пор по ночам снится.

– Так за чем же дело стало? За ней, да? Ты это хочешь сказать?

– За ней, за кем же еще. Вы же ее характер знаете. У нее в голове только подопытные мухи.

– Это ты зря. Она просто увлечена своей работой, вот и все. Как и ты, в общем-то. В любом случае, лучшей пары тебе не найти. Мало на земле найдется девушек, способных тебя оценить по-настоящему. А Ленка может.

– Да она-то ценит. А что толку?

– А толк будет, когда ты сам подойдешь к ней и первым попросишь прощения. Первым, ты понял?

– А почему я первым? Она тогда первая все затеяла.

– Да потому что ты мужчина, вот почему. Понятно?

– Понятно. Только не понятно, как это сделать.

– Как? Возьми в руки телефон, набери номер, позвони, договорись о встрече. Неужели тебе не интересно узнать, как она провела целый год в Чикаго?

– Да я сам, когда мотался в Чикаго, собирался ей позвонить, но так и не решился.

– Ну и зря, что не решился. А теперь возьми и позвони. Не думаю, что она откажется с тобой увидеться.

– Вы уверены? – робко спросил Миша.

– Абсолютно, – поставил точку Проскурец. – Ладно, иди работай. Компания не должна страдать от простоев.

15

Весь день Гордеев провел в раздумьях. Его неотвязно преследовала одна и та же мысль: является ли Проскурец тем, за кого себя выдает? Не способен ли он пойти на организацию покушения на Волкова ради сохранения своего детища – компании «Интерсвязь»?

Большие деньги, как известно, меняют человека. И, как правило, не в самую лучшую сторону. А потеря компании для Проскурца означала бы разбитое корыто. Ни много ни мало. Потерять на склоне лет дело своей жизни, остаться, что называется, ни с чем, превратиться в прежнего полунищего инженеришку – это было бы невыносимо. После такого поворота только один путь – веревка. Но, с другой стороны, зачем лезть в петлю самому, если туда можно загнать своего соперника? Но такой ли Проскурец? Способен ли он на подобное? Не знаю, пока не знаю, думал Гордеев. Время покажет. Время все расставит по местам.

И адвокат решительно взялся за телефонный аппарат.

Он позвонил сначала загадочному Евгению Павловичу Пашкевичу, которого порекомендовал ему Проскурец, но того ни дома, ни вообще в Москве не оказалось. Он был в командировке. Как объяснила его жена (или кто она ему?): «Женю послали на космодром Байконур, где по его части возник ряд неразрешимых вопросов».

– Ему туда можно позвонить? – спросил Гордеев, пряча волнение.

– Я думаю, можно, – ответила женщина. – Но только я не знаю номера. Он обычно сам звонит.

– А когда звонил последний раз?

– Вчера.

– Он обещал перезвонить?

– Да. Но сказал, что не раньше, чем через месяц, потому что все это время будет находиться в таком месте, где телефоны отсутствуют. Сами понимаете, степь.

– Понимаю, – задумчиво проговорил Гордеев. Точнее, ему казалось, что он понимает. В голове же крутилось нечто совершенно другое, весьма далекое от казахстанской степи.

Целый месяц находиться в неведении? Что это означает? Это означает, что Омельченко подсоберет материал на Проскурца как на организатора убийства Волкова. В то время как этот Пашкевич может оказаться важным свидетелем. Но Пашкевич – всего лишь слабая надежда, которая все время ускользает. Почему ускользает? Ничего не ускользает.

Гордеев снова взялся за телефон, набрал номер Дениса Грязнова.

– Ты не знаешь, как связаться с Байконуром? – спросил он, когда услышал голос Дениса.

– Гордеев, ты?

– Я, кто же еще.

– Как там Проскурец?

– А ты почем знаешь?

– Земля слухами полнится.

– Невероятно!

– И ты забыл, что я сыщик. Информация – мой хлеб насущный. Ну как Проскурец-то?

– Пока никак. Только вчера с ним первый раз встретился.

– Я знаю.

– Черт, Денис, ну откуда? От Булгарина?

– Тепло.

– Тогда понятно. Так как с Байконуром связаться.

– С каким Байконуром? С кинотеатром?

– На хрена мне твой кинотеатр. Мне космодром нужен.

– Космодром?

– Ну да, космодром. Откуда космические корабли отправляются бороздить просторы Вселенной.

– А зачем тебе аж Байконур понадобился?

– Пока не скажу. Боюсь, сглазишь.

– Не бойся, я не глазливый.

– Рассказывай…

– А тебе какой сектор нужен?

– В смысле?

– Ну, сектор, сектор какой? Ты что, не в курсе?

– Не-а.

– Там же, на этом Байконуре, секторов и площадок, что у Ельцина теннисных кортов. Так какой?

– Ну, Денис, – взмолился Гордеев, – ну, прошу тебя, побереги мои нервы. У меня и так голова не на месте, а ты меня про какие-то сектора и площадки грузишь. Мне не сектор, мне человека найти надо.

– Человека?

– Ну да. У тебя есть телефон хоть какого-нибудь?

– А ты кого ищешь?

– Потом скажу.

– А ты сейчас скажи. Может, я его знаю.

– Не знаешь. Он не из твоей тусовки.

– Не суди по себе. Ты тоже не очень-то из моей.

– Ладно, хорош прикалываться. Ты телефончик ищешь?

Гордеев услышал в трубке серию щелчков по компьютерной клавиатуре, и вскоре голос Дениса победно возвестил:

– Есть!

– Говори.

– Только ты учти, это не совсем Байконур, а его контрольно-пропускной пункт. Там когда-то один мой дружок служил, с тех пор телефончик остался. Ты записываешь?

– Записываю.

Гордеев занес продиктованный номер в органайзер и спросил:

– А к кому мне там лучше всего обратиться?

– Для чего?

– Как «для чего»? Чтобы выйти на космодром.

– Ну ты, Юрка, даешь. Позвони и узнаешь. Слушай, ты хоть помнишь, какой послезавтра день?

– Помню. Суббота.

– Я не в этом смысле.

– А в каком?

– Подумай.

– Денис, пощади, ради бога.

– Юбилей «Глории».

– Послезавтра? Мама моя, точно!

– Давай, Юрок, подтягивайся к нам к десяти. Махнем на Истру шашлык жарить.

– А раков?

– Что «раков»?

– Раков будем ловить?

– Сам лови. Я их боюсь.

– Да ладно.

– Клянусь. Я их даже есть боюсь, думаю, что покусают. Это у меня с детства.

– Хорошо, хоть людей ты не боишься.

– Людей я тоже боюсь, только виду не показываю.

– Не прибедняйся.

– Ладно, не буду. Только, смотри, не опаздывай, адвокатище.

Нажав на рычаг, Гордеев с ходу принялся связываться с Казахстаном, намереваясь достучаться до Байконура. В трубке что-то долго щелкало, завывало, шумело, и наконец чей-то бодрый голос ответил скороговоркой:

– Начальник поста капитан Пинчук у аппарата.

Гордеев на долю секунды впал в замешательство, не зная с чего начать.

– Алё, алё! – снова донеслось из трубки. – Я слушаю. Кто это? Говорите. Алё, алё! Балуется кто там, чи шо?

– Здравствуйте, – наконец сказал Гордеев.

– Здоров, если не шутишь. Кто это?

– Вообще-то моя фамилия Гордеев. Я бы хотел…

– Кто? – не дав договорить, громко переспросил Пинчук. – Еще раз скажи, я что-то не дюже расслышал. Небось опять провода сурок поел. Так кто это?

– Адвокат Гордеев.

– Берендеев?

– Гордеев. Из Москвы.

Тишина в трубке. Очевидно, капитан прикрыл ее ладонью, советуясь с напарником. А может быть, просто ожидая что-то услышать от Гордеева, который ничего лучшего не смог придумать, как сказать совершенно логичное:

– Алло!

– Та я слушаю. Говори, не алёкай, как тот попугай.

– Я говорю, это Гордеев из Москвы.

– А я Пинчук с Конотопа, – неожиданно парировал капитан. – И шо теперь?

Гордеев понял, что имеет дело с одним из нормальных армейских насмешников, про которых в народе кочуют сотни анекдотов.

В голове мелькнул один из таких:

«В полк прибыла партия новобранцев. Старшина Пономаренко читает по списку:

– Губерман.

– Я!

– Меценмахер.

– Я!

– Рабинович.

– Я!

– Не, хлопцы, так не пойдет, – разочарованно говорит старшина. – Ни одной нормальной фамилии. У кого есть нормальные фамилии? Шоб как у меня, на «ко»?

– Есть!

– А ну? – обрадовался Пономаренко.

– Коган».

Вспомнив этот анекдот, Гордеев мгновенно расслабился, а голос обрел уверенность.

– Мне нужен Евгений Павлович Пашкевич.

– Кто?

– Повторяю: Евгений Павлович Пашкевич, специалист по космическому слежению.

– Слушай, адвокат… как там тебя?

– Гордеев.

– Гордеев, а ты, наверно, думал, шо я вот так вот по телефону тебе выложу, как на тарелке, местонахождение секретного специалиста?

– Да, я именно так и думал. А что, нельзя?

– Да не, можно. А на кой черт тебе Женька?

– Дело у меня к нему.

– А если у тебя к нему дело, то какого х… ты на КПП звонишь?

– А такого, что у меня другого номера нет. Только вот этот.

– А-а, так бы сразу и говорил. А то – адвокат, трешь-мнешь. Нема тут ни х… твоего Женьки.

– А где он?

– Вчера еще был. Вчера надо было звонить.

– Как был? – переспросил Гордеев, не совсем понимая, о чем идет речь. – У вас был?

– Я тебе шо, не русским языком сказал? Вчера был. Самогон пили. А сегодня он уже на миру.

– На каком миру?

– Ты куда звонишь? Алё, адвокат?

– Как куда? На Байконур.

– Так а шо ж тогда переспрашиваешь? На миру, говорю. Станция такая орбитальная, «Мир» называется. Или там у вас в Москве о такой не знают?

– Как это? – спросил Гордеев почти упавшим голосом.

– А вот так. Отправили спутник чинить.

– Прямо на орбитальную станцию?

– А ты думал, к теще в подпол?

– Когда?

– Шо «когда»?

– Когда его отправили?

– Вчера утром «Прогресс» запустили.

– Как «Прогресс»? Это же грузовой корабль.

– Вот чудак-человек! А шо, грузовой корабль для одних помидоров в тюбиках? Ты в кузове бортовой машины когда-нибудь ездил?

– Ну а как же? На картошку и в армии.

– Так чего ж спрашиваешь? Это для вас, шо в телевизоры пялятся, он грузовой. А здесь «Прогресс» шо дельтаплан. Сел и поехал.

– Товарищ капитан, скажите…

– Ну все, адвокат, – резко оборвал Пинчук, – я и так с тобой тут здорово разболтался. Сейчас начальство придет и мне тут таких свистулей может наколупать, шо до новых веников не реанимируюсь. Бывай здоров.

В трубке раздались частые гудки, и Гордееву ничего не оставалось, как положить ее на рычаг. Воображение рисовало загадочного Пашкевича на борту космической станции «Мир», «на миру». Единственная ниточка, за которую можно зацепиться для проведения успешной защиты, ускользала, исчезая в недосягаемых эмпиреях околоземной орбиты.

А что, если выйти на Пашкевича через Центр управления полетами? – пронеслось в голове.

Гордеев полистал органайзер, нашел искомую графу и снова взялся за телефон.

16

Лена Волкова, сидя в кабинете отца за портативным компьютером, заканчивала отчет по последним лабораторным испытаниям собственного проекта под сочным названием «Механизм самосборки белка в условиях повышенного радиоактивного фона», который она начала еще в Чикаго и взяла для доработки с собой в Москву. Экран монитора пестрел множеством диаграмм, графиков, сонограмм и даже интроскопическими изображениями внутреннего строения организма рептилии, сделанными с помощью спектрометра ядерного магнитного резонанса.

Звонок телефона заставил ее вздрогнуть и из мира нуклидов и протоплазмы вернуться к реальности. Она сняла трубку.

– Да. Кто? Федотов, какого черта! – обрадованно произнесла Лена. – Ты где? Ну так заходи, если в двух шагах.

Минут через десять, открыв входную дверь, она уже здоровалась с коренастым Федотовым. На лицах обоих сияли улыбки. Встреча старых друзей.

– Черт меня побери, но я рада тебя видеть, Федотов, – сказала Лена, пока он раскупоривал бутылку с красным вином.

– Я тоже рад. Куда наливать?

– Куда? Слушай, а давай, как раньше.

– А как раньше?

– Ты все забыл. Из граненых стаканов!

– Давай, – улыбнулся Михаил. – А у тебя есть граненые стаканы?

– Есть! – Лена поставила на стол пару. – Папа их берег для подобных случаев. Они ему тоже напоминали о старых добрых временах.

Федотов задумался.

– За Владимира Сергеевича, – произнес он, поднимая полный стакан. – Я думаю, он бы сейчас радовался вместе с нами. Земля ему пухом.

Выпив, они уставились друг на друга, и Лена сказала:

– Ну, рассказывай.

– Что рассказывать?

– Как жил, что делал.

– А ты разве не в курсе?

– Почему же, в курсе. Но только ты сам расскажи. Например, почему до сих пор не женился на Светке Мазур?

– Ты с ума сошла! Скажешь тоже – Светка Мазур. Она же дура. Дура и стерва. Она меня за два дня семейной жизни до самых костей бы обгрызла.

– Интересно, что ты говоришь другим, когда речь заходит обо мне? То же самое? Да? Призна-вайся!

– Не выдумывай.

– Я не выдумываю. Я просто интересуюсь.

– Слушай, Лена, давай оставим эту тему от греха подальше, чтобы снова не разругаться на века.

Лена опустила глаза, принявшись разглядывать дно опустошенного стакана.

– Хорошо, – переменив тон, сказала она. – Давай эту тему оставим. Как у вас в «Интерсвязи»?

– Ты имеешь в виду, что говорят по поводу убийства?

– Ну, хотя бы это.

– Всякое говорят. Одни считают, что Проскурец виновен, другие – нет.

– А ты как считаешь?

– Я? – удивился Михаил. – Ты разве во мне сомневаешься?

– Нет, не сомневаюсь. Но все-таки…

– Я думаю, что у меня язык не отвалится, если еще раз скажу, что считаю Виталия Федоровича чрезвычайно порядочным, честным и совершенно чистым человеком. Этого достаточно?

– Я это и без тебя знаю. Проскурец никогда бы не пошел на такое. И не потому, что он боится неминуемого возмездия. Просто у него не та закалка. Точнее, закалка у него как раз такая, которая не позволяет ему даже думать о подобном.

– Кстати, как он дома себя ведет? Что говорит жене? Ах да, я совсем забыл, они уже два года, как не живут вместе.

– Да, а все дети в кембриджах и оксфордах.

– Да, им не до него.

– Впрочем, если Проскурца посадят, они останутся без гроша, и тогда вся их загранучеба накроется медным тазом. Слушай, Миша, его действительно могут посадить?

– Легко. С такими уликами – раз плюнуть. Сейчас не очень-то церемонятся с нуворишами. Когда некоторых судей в очередной раз прижали за взятки, у них появился большой зуб на всех денежных мешков, которых они теперь не способны развести на чемодан банкнот.

– Неужели раньше и суд покупался?

– Еще как покупался, а главное, продавался.

– Подумать страшно.

– Раньше, чтобы убить кого-то, для начала достаточно было быть богатым, чтобы выйти сухим из воды. Многие новые русские именно таким грязным образом оберегали свои вожделенные капиталы от внешних посягательств. И представь, что многим ничего за это не было. Ничегошеньки.

– Как же это? – растерянно спросила Лена.

– Суд пошумел, пошумел, адвокат привел неоспоримые доказательства их полной невиновности, и все – они на свободе. Никаких тебе громких разоблачений, никаких длительных тюремных заключений. Пресса тоже молчит, потому что туда тоже сделали массивное финансовое вливание. Тишина и покой. Таким образом на свободе многие, хотя их руки в крови по самые локти, если не выше. Некоторые из них купили себе места в Госдуме и получили депутатскую неприкосновенность. Чего тут греха таить – из-за бабок убивали и будут убивать всегда, пока Земля не слетит с катушек.

– Миша, тебе говорит о чем-нибудь фамилия Гордеев?

– Гордеев? – Федотов задумался. – Кто это?

– Адвокат, – ответила Лена.

– Адвокат? Так, дай подумать. Адвокат Гордеев.

– Он сейчас защищает Виталия Федоровича.

– Вот оно как. Нет, про Гордеева я первый раз слышу. Где его контора?

– Сейчас вспомню, – сказала Лена. – Да я тебе лучше его визитку покажу.

Лена принесла карточку и вручила Михаилу, который принялся рассматривать ее со всех сторон.

– Таганская, 34. Я знаю эту контору, – заявил он. – У меня там есть очень хорошие знакомые, толковые парни. Одного зовут Константином Булгариным. А почему именно Гордеев, а не Булгарин?

– А что Булгарин?

– Я тебе скажу, что Булгарин вытаскивал своих клиентов и не из таких безнадежных трясин, в которую сейчас угодил Проскурец.

– Гордеев потому, что Гордеев. Это моя инициатива. Можно сказать – у меня сработал нюх.

– Ну, если нюх, тогда конечно, – сказал Миша, заметно иронизируя. – Они уже встречались?

– Да, вчера днем.

– О чем говорили?

– Я не слышала. Но у них сложились довольно теплые отношения.

– Прямо теплые?

– Говорю тебе это с полной уверенностью.

– Но умение налаживать теплые отношения с клиентом – это не заслуга адвоката. Его задача – защита клиента.

– Не в этом смысле теплые. Мне кажется, Гордеев проникся пониманием. – Лена осеклась. – Черт, не так надо сказать. Понимаешь, это не просто какой-то профессиональный интерес. Это какой-то по-настоящему человеческий интерес. Нет, все равно казенно звучит. Но это именно так, человеческий интерес. Тебе понятно? – Лена произносила последние слова, едва сдерживая слезы, причину которых она не смогла бы объяснить толком.

– Мне все понятно, Лена, ты можешь успокоиться.

– Он сейчас ищет Пашкевича.

– Кто ищет?

– Гордеев. Виталий Федорович ему про него рассказал. Он говорит, что убийцу нужно искать не в «Интерсвязи», а там, где папа в последнее время вел свои дела.

– Это Проскурец так сказал?

– Да.

– И Гордеев его послушал?

– Да. А что?

– Нет, ничего, – ответил Михаил. – Просто интересно. Интересно, откуда Проскурец знает про дела Волкова. Они же, после того как Волков ушел, почти не встречались.

– Не знаю. А разве это важно? Знает, не знает, какая разница?

– Никакой разницы, ты права. Просто интересно, и не более того. Но я думаю, что Виталий Федорович погорячился, рассказав про Пашкевича. Во всяком случае, Пашкевич Гордееву ничего существенного не даст. Да Пашкевича соседи знают только как работника торговли. Он же до сих пор – сплошной почтовый ящик. Я имею в виду его законспирированный статус. Даже жена толком не в курсе, чем он там занимается.

– А почему это тебя так волнует? Я и не знала, что ты его тоже знаешь.

– Я его не знаю.

– Тогда откуда у тебя такие подробные о нем сведения?

Михаил вылил в стаканы остатки вина.

– Хочешь тост? – спросил он.

– Валяй, – ответила Лена.

– За нас!

– Что ж, весьма ёмко, – сыронизировала Лена.

Возвратив на стол уже пустые стаканы, они снова посмотрели друг на друга, но только это уже был не тот взгляд, что при встрече, а какой-то вялый, почти безжизненный. Их разделяла не то стена времени, не то пропасть мировоззрений. Словом, им больше не о чем было говорить.

17

Около одиннадцати утра команда людей в штатском – следователи Мосгорпрокуратуры и оперы МУРа во главе с Омельченко – оккупировала «Интерсвязь», хладнокровно роясь в сейфах, засев за офисные компьютеры. Обычная процедура, именуемая «изъятие и выемка документации». Согласно плану, выемка даст бумаги, которые лишний раз подтверждают заинтересованность Проскурца в физическом устранении Владимира Волкова. Дело верное. Даже если эта заинтересованность будет иметь весьма условный, косвенный характер, ее будет вполне достаточно, чтобы взять Проскурца под стражу. Улика «А», то есть кейс из крокодиловой кожи, превращает любую косвенную бумагу в прямое доказательство. Представленные следствию, а затем и суду, они сделают свое дело на пять с плюсом. Таким образом, миссия стратега Омельченко будет исполнена с блеском.

Как никто другой, он был убежден, что там, где имеют место большие деньги, обязательно должна быть связь с организованной преступностью.

– Да, Виталий Федорович, да, – говорил Омельченко, растянувшись в кресле, пока опергруппа шерстила офис, – вам следует все рассказать в деталях следователю.

– Но я же ничего не знаю об этих деталях, – отвечал Проскурец, однако в его голосе не было уверенности, а внутри клокотало: «Неужели этот вельзевул от прокуратуры действительно упечет меня за колючую проволоку, даже не моргнув?»

– Хотите начистоту? – спросил Омельченко, лукаво сощурившись.

– Давайте. Только мне не очень понятно, почему вы спрашиваете. Это же ваш день. Сегодня вы командир эскадрильи.

– Да, действительно. – Омельченко с удовольствием хрустнул пальцами. – Но такт, вежливость – это также наше оружие. Так вот, если начистоту, то срок вам грозит сравнительно небольшой. Десять лет.

– Как вы сказали?

– Десять лет. А что?

– Небольшой? – Глаза Проскурца вывалились из орбит. – По-вашему, это небольшой?

– Для убийцы – просто щадящий, почти что равный помилованию.

– Но я не убийца!

Омельченко усмехнулся:

– А кто убийца?

– Не знаю.

– Тогда смиритесь с этой ролью. Другого кандидата у нас тоже нет. Один вы. В старину говорили: используй то, что есть.

Виталий Федорович заглянул в глаза следователя. В них была пустота. Будущее казалось Проскурцу невыносимым, полным бесконечного мрака, населенного кошмарными химерами.