Текст книги "Картель правосудия"

УТКИН

Иван Сергеевич Уткин не видел свою бывшую жену больше двадцати лет и даже ничего не знал о ней. Но однажды декабрьским вечером 1995 года Лариса появилась в его квартире, не позвонив, не написав, не предупредив.

Открыв дверь, Иван Сергеевич даже не сразу понял, кто посетил его в ранний час воскресенья. Лариса сильно изменилась, располнела, волосы перекрасила в темно-рыжий цвет. Косметика, в которой она раньше не нуждалась, теперь лежала на лице толстым слоем, но не могла скрыть морщин и темных обвисших кругов под глазами, когда-то небесно-голубые глаза поблекли, уголки губ опущены. Но держалась с тем же достоинством, что и двадцать лет назад.

Она сбросила ему на руки кожаное пальто, отороченное черно-бурой лисой, и по-хозяйски обошла квартиру.

– Ты неплохо устроился. – Она заглянула в ванную, зашла на кухню. – Не женился? Увидела вот тебя по телевизору, большим человеком стал. Решила навестить.

Уткин молча ходил следом.

– Ты хоть бы чаю предложил, на улице метет…

– Конечно, – он поставил чайник и порылся в холодильнике. – Ты голодна?

– В меру. Давай лучше выпьем чего-нибудь, столько лет не виделись, надо отметить.

Уткин принес бутылку сухого вина, вывернул пробку и наполнил бокалы. Все это он проделывал на автопилоте, так и не стряхнув с себя оцепенение, вызванное столь неожиданным явлением бывшей пассии. Он даже не предполагал, что встреча может быть ему настолько неприятна; хотелось побыстрее отделаться от незваной гостьи.

– Почему не шампанское? – капризно скривилась Лариса. – Разве повод не достаточно торжественный? Возвращение первой любви… или блудной жены, это уж как тебе больше нравится. Такое надо праздновать с размахом, с помпой.

– Что значит возвращение? – не понял Уткин.

– Возвращение, – она обратилась взором к своему маникюру, – это когда приезжаешь обратно, вновь появляешься, снова обращаешься к чему-либо прежнему… Кстати, у тебя чайник закипел.

Иван Сергеевич налил чаю и закурил:

– Ты надолго в Москву?

– Навсегда. Намоталась я по белу свету, надоело. Так что мы часто будем теперь видеться. Мужа своего прогнала…

– Какого по счету, если не секрет? – язвительно осведомился Уткин.

– Представь себе, единственного, – не менее язвительно отпарировала Лариса. – Что-то сдается мне, ты не слишком рад моему появлению.

– Ты удивительно проницательна.

– И ты больше абсолютно никаких чувств ко мне не испытываешь? Ведь тогда мы оба были молоды и оба по-своему неправы… Или ты так не считаешь?

Уткин пожал плечами, его взгляды на жизнь с тех пор мало изменились, как, впрочем, очевидно, и ее.

Едва пригубив из своего бокала и не притронувшись к чаю, она отправилась во второй обход квартиры и на письменном столе в кабинете Уткина обнаружила Катину фотографию.

– Кстати, я хочу видеть дочь.

– Это исключено, – категорически возразил Иван Сергеевич.

– Почему? – Лариса удивленно взглянула на него. – Ты думаешь, я ей не понравлюсь?

– Нет, я так не думаю, – Уткин смутился, – но, видишь ли, Катя уверена, что ты умерла, когда рожала ее…

– Это ты сам придумал? – саркастически усмехнулась Лариса. – Почему же в этом доме нет иконостаса с портретом матери-мученицы? Я что-то вообще не вижу своих фотографий.

– В альбоме… – хмуро кивнул Уткин в сторону книжного шкафа. Она стащила с полки толстый семейный альбом и удобно устроилась в кресле.

Лариса медленно листала страницы. В альбоме были в основном Катины снимки, и, разглядывая изображения дочери, она вдруг загрустила и, как показалось, Уткину даже прослезилась.

Иван Сергеевич мучительно соображал, как от нее отделаться. Конечно, Катя уже взрослая и, наверное, все поймет правильно, но мать, какая бы она ни была, всегда остается матерью, и его тогдашние мотивы для разрыва с Ларисой могут сегодня показаться дочери недостаточными, надуманными, мелочными и глупыми.

– Я хочу ее видеть. – Лариса захлопнула альбом и решительно поднялась.

– Я уже сказал, что это невозможно. – Уткин протестующе замотал головой. – Она считает тебя святой, так зачем разрушать это представление? Ты думаешь, она бросится тебе на шею и не спросит, где ты была все эти годы?

– Я так понимаю, что с тобой она не живет. – Лариса пропустила его протест мимо ушей. – Она замужем? Хотя нет, я же не видела ее свадебных фотографий. Значит, ей осточертела папочкина опека и она свила собственное гнездышко. Чем она занимается? Конечно, юриспруденцией?

Иван Сергеевич почувствовал непреодолимое желание выпить. Он сходил на кухню и глотнул еще вина, хотя сейчас ему явно требовалось кое-что покрепче, но он вообще не пил и ничего крепче кофе в доме не держал. И эту бутылку принесла Катя, когда приходила в первый раз с Эльдаром. Семейного ужина тогда как-то не получилось – не сошлись характерами с первых слов, вот и стояла неприкаянная в пустом баре.

– Ты же помнишь, я очень настойчива. Если ее адрес не дашь мне ты, отыщу сама.

– Делай что хочешь, во всяком случае, на мою помощь лучше не рассчитывай. – Он вышел в прихожую и снял с вешалки Ларисино пальто. – Твой визит и так затянулся, у меня много дел. Извини за прохладный прием, до свидания.

– Ты меня выгоняешь? – возмутилась она. – Да, я вижу, у тебя не только волос поубавилось – сердце у тебя тоже облысело! – (Уткин вспомнил: это выражение было из ее обширного адвокатского репертуара). – Нет, я так просто не уйду, не надейся. – Она бросилась к письменному столу и принялась перерывать блокноты и записные книжки. – Мне нужен ее адрес и телефон.

Взбешенный Уткин схватил Ларису за руку, отодрал от стола и поволок вон из квартиры. У выхода из подъезда он вручил ей пальто и сумочку и обратился к охраннику:

– Видите эту женщину? Если она еще раз появится в доме, у вас будут большие неприятности. То же передайте и своим сменщикам, все ясно?

Охранник, которому Лариса сказала, что она сестра Уткина, виновато кивал головой.

– Ты обо мне еще услышишь. – Лариса, гордо вскинув голову, вышла, хлопнув дверью. Но на улице тут же поскользнулась и грохнулась на землю.

Прошла неделя. Лариса больше не появлялась и не звонила. Звонила Катя, но о появлении матери не обмолвилась и словом, либо Лариса ее еще не отыскала, либо просто выжидала удобного момента для воссоединения с дочерью.

Было первое воскресенье нового года, Уткин собирался поработать с утра с бумагами, а после обеда сосед по площадке пригласил его на лыжную прогулку.

Сварив кофе, Иван Сергеевич вдруг обнаружил, что у него кончились сигареты, а нового блока «Мальборо», который каждую неделю покупала ему домработница, почему-то не оказалось в кухонном шкафу. Работать без сигарет Уткин не привык и потому отправился в магазин за углом. Он купил сигареты и прошелся немного по скверику, расположенному в ста метрах от дома.

Когда он вернулся домой, первое, что он увидел, было Ларисино кожаное пальто на вешалке в прихожей. Им снова овладело бешенство: как она посмела явиться сюда снова и откуда у нее ключ?!

К сожалению, ответов на свои закономерные вопросы Иван Сергеевич получить не смог.

Когда он вошел на кухню, Лариса лежала на полу, ее некогда нежную шею тугим узлом перетягивал его собственный галстук. Сиреневый с голубыми ромбами. Лариса была мертва. В квартире повсюду присутствовали следы борьбы, мебель оказалась сдвинута, посуда на кухне разбита.

Не веря своим глазам, Уткин осмотрел тело Ларисы – пульс не прощупывался, лицо посинело и покрылось мелкой сеточкой подкожных кровоизлияний, глаза почти вылезли из орбит. Она, несомненно, была удушена, причем всего несколько минут назад: тело еще не остыло.

Уткин бросился к телефону, плохо соображая, кого нужно вызывать в первую очередь: «скорую» или милицию… И в этот момент раздался стук в дверь.

Уткин в полнейшей прострации пошел открывать и, когда увидел на пороге соседа, даже не подумал, стоит ли впускать кого-либо в квартиру. Тот лучезарно улыбался, демонстрируя свои малоэстетичные зубы. Уткин совсем некстати подумал, что минюст здорово подходит для роли Дуремара в «Золотом ключике».

– Привет, ты что такой бледный? Стряслось что-нибудь? Тут такой грохот стоял, я решил, ты с лыжами прямо в квартире тренируешься. – Он вошел внутрь и прямо с порога заметил ногу в сапожке на шпильке, торчащую из двери на кухню. – А, семейные войны, пойду посмотрю, может, даме нужна помощь…

Уткин попытался удержать его, но тот уже достиг места происшествия и замер, открыв от изумления рот.

– За что ты ее так? – Он поковырял тело носком ботинка.

– Это не я, – еле слышно выговорил Уткин.

– А кто?

– Не знаю, – он снова взялся за телефон.

– А кто знает? – Сосед не отставал. – Эй, погоди, ты куда это звонишь?

– В милицию. – Уткин набрал 02 и тупо слушал короткие гудки, доносящиеся из трубки.

– Да погоди ты, никуда твоя милиция не денется. Тут надо сперва самим разобраться. – Он махнул рукой в сторону тела. – Она тебе кто?

– Мать моей дочери.

– Круто сказано. В смысле – бывшая жена? – Он проделал свой коронный жест – ввернул воображаемую лампочку.

– Нет.

– А кто? – не унимался незваный гость. – И оставь ты, наконец, в покое телефон.

– Я вышел в магазин, вернулся, она уже была мертва, я ее не видел и с ней не разговаривал. – Уткин положил трубку и вытер о брюки вспотевшую ладонь.

– Кто-нибудь тебя в магазине запомнил?

– Конечно.

– А потом ты сразу пошел домой?

– Нет… я гулял.

– Гулял?! – возмущенно переспросил сосед. – Он гулял! А во время твоего гуляния тебя кто-нибудь видел?

– Не знаю.

– Итак, что мы имеем. – Он принялся загибать длинные тонкие пальцы. – Время смерти устанавливается с точностью, скажем, до получаса, а ты, по твоим словам, отсутствовал сколько?

– Минут тридцать пять – сорок.

– Женщина убита в твоей квартире, задушена твоим галстуком, всюду следы борьбы. И это не просто женщина, а твоя бывшая любовница, и у тебя нет твердого алиби. Я ничего не упустил?

Уткин устало пожал плечами.

– Ты хочешь остаток своих дней провести в тюрьме за преступление, которого, по твоим словам, не совершал? – Сосед оседлал табуретку и уставился на Уткина профессиональным взглядом удава.

Тот снова пожал плечами:

– А что подумает о тебе дочь, я уж не говорю о твоей карьере…

– Это бессмысленный разговор, может, ей и стоило умереть, но я ее не убивал, я звоню в милицию, и пусть они разбираются. – Иван Сергеевич уже не мог препираться и снова набрал 02.

Сосед отобрал у него трубку:

– Дай лучше я позвоню. Пойди выпей валерьянки и отдохни… Да, жаль, лыжи на сегодня придется отменить.

Через пять минут действительно приехала бригада ребят в штатском. Никаких фотоаппаратов и оборудования для дактилоскопии и прочих криминалистических хитростей при них не было. Труп погрузили на носилки и вынесли, а после «оперативники» вместо обычных для такого случая вопросов и процедур принялись молча… убирать квартиру. Мебель была расставлена по местам, ковры тщательно вычищены, всю кухню промыли каким-то раствором с запахом не то сероводорода, не то можжевельника. С вешалки исчезло Ларисино пальто и сумочка. Протерли все, к чему она могла прикасаться, даже альбом с фотографиями не забыли.

«Интересно, они знали про него или это просто классные профессионалы?» – подумал Уткин, но тут же забыл об этом, какое это теперь имеет значение.

Через полчаса квартира сияла. Сосед, выпроводив «оперативников», вернулся к Уткину.

– Ну что, может, все-таки пойдем на лыжах побегаем? – спросил он вполне жизнерадостно.

– Кто были эти молодцы? – Иван Сергеевич медленно приходил в себя и осознавал, что кто-то его подставил, и если бы не сосед, то на его жизни впору было ставить жирный-прежирный крест. Только… не сам ли сосед и организовал весь этот спектакль с трупом в главной роли? Уж очень гладко все у него вышло. Тогда…

Сосед пропустил его вопрос мимо ушей.

– Ладно, отдыхай, заслужил. – Он дружески похлопал Ивана Сергеевича по плечу и уже у выхода обернулся и коротко хохотнул:

– Только скажи, за что ты ее все-таки?

Уткин тоже не удостоил его ответом.

Больше о Ларисе Иван Сергеевич ничего не слышал, где и кто ее похоронил, не знал, хотя даже если бы знал, вряд ли стал бы ходить на ее могилу.

12 февраля

В 10.55 Катя припарковалась у бензоколонки. В одиннадцать капитан Лихачев в старой, знавшей лучшие времена кожанке и лыжной шапочке открыл левую дверцу машины:

– Здравствуйте, барышня. Как настроение?

Катя неопределенно пожала плечами. На самом деле ей, конечно, было страшно, но признаваться в собственной слабости она не собиралась. Капитан устроился рядом с ней, а на заднее сиденье уселся его спутник лет тридцати в хлопчатобумажной спортивной куртке. Он поставил себе на колени вместительную спортивную сумку, которую заботливо поддерживал обеими руками.

– Это Федор, он вас потом радиофицирует, – представил спутника Лихачев. Федор приветливо кивнул.

Капитан подышал на озябшие руки и пристально посмотрел на Катю.

– Слушайте внимательно. Ровно в двенадцать подъедете к ресторану. Припаркуетесь, но не будете выходить из машины. Когда они к вам подойдут, требуйте показать Назарова, мотивируя тем, что хотите убедиться, все ли с ним в порядке. Мы будем рядом, – он говорил медленно, обычным будничным голосом, стараясь внушить Кате, что для него и его людей это заурядная операция, каких было уже не меньше тысячи и которые в подавляющем большинстве завершались успешно. – Потом подойдете к их машине и передадите деньги из рук в руки Кроткову. Скажете: «Здесь ровно шестьдесят тысяч». Запомнили?

Катя возмутилась:

– Вы меня держите за дауна?

– В момент передачи денег мы их и возьмем. Как только Кротков получит сумку, тут же падайте на землю и постарайтесь уложить рядом Назарова.

– А если они не привезут Эльдара? – Несмотря на уверенность капитана, Катя все еще нервничала.

– Все равно будем брать. Даже тем более! Сомнительно, чтобы они вас с такими деньгами отпустили.

– Хорошенькое дело, – подпрыгнула Катя. – И каков же шанс у Эльдара после этого остаться в живых?!

Капитан досадливо поморщился.

– Будем надеяться на лучшее, – отрезал он. – А сейчас Федор укомплектует вас электроникой.

Федор бережно извлек из металлической коробочки крошечного «жучка» и приколол его к воротнику Катиной шубы:

– Устройство включается на звук голоса. Дальность действия до полутора километров.

– В этой сумке деньги. – Лихачев подал сумку Кате. – Вернее, не деньги, а имитация, кукла, короче говоря. Ровно шестьдесят пачек.

– А если они будут пересчитывать? – испуганно спросила она.

– Не успеют. Мы их раньше возьмем.

ТУРЕЦКИЙ И КОМПАНИЯ

14 февраля, день

Они кружили и кружили по перелескам, разъезжались и встречались с грязновской «Нивой», вылезали на мороз размять ноги и, щурясь, разглядывали безжизненные как будто пространства. На Турецкого напялили общеупотребительные валенки и полушубок.

Качка и лютый холод часам к трем дня сделали свое дело, и лица бравых охотников к концу дня приобрели землистый оттенок. А стекла машин, напротив, немного оттаяли на солнце.

Наконец обе машины разом остановились надолго – у опушки со столбом. Слава выдал своему приятелю ведомственный «калашников»:

– Ставь его на одиночный выстрел.

Турецкий, с невольной завистью глянув на снаряжение своих спутников, критически осмотрел свое.

След кабана нашли быстро, причем крупного. Но опытному егерю Колчанову что-то явно не давало покоя. Он убежал глубоко в лес и, вернувшись, сообщил:

– Волки. Трое и один. Утром зашли.

– А как же кабан? – удивился Турецкий.

На него замахали руками: ты что, дескать, не понимаешь, нельзя упускать такой случай, тем более рядом заповедник, есть серьезная опасность, что «серые» уйдут туда «резать» живность.

– А волки дорог разве не боятся?

– Они и по дороге любят прямо идти.

Денис, Мишка Колчанов и Турецкий рванули на джипе вокруг леска обрезать зверю путь. Грязнов на своей «Ниве» остался ждать у опушки.

– Ну как, Сашка, – весело закричал им вслед Грязнов, – уже почувствовал кайф?

Турецкий нехотя разлепил губы:

– Почувствовал. Охота – пуще неволи.

Остановились. Колчанов стал расставлять своих спутников «на номера». Турецкий был прикреплен к гигантской осине в полтора обхвата. Денис пошел в загон, в овраг.

Сам Колчанов остался у замерзшего русла ручья и ракиты. Время от времени он давал по радиопередатчику команду, и охотники добросовестно по очереди издавали длинные воинственные крики. Волк должен был подняться.

Турецкий подумал и засек время.

Морозец стоял градусов пятнадцать. Колчанов по егерской привычке считал куропаток…

Прошло ровно три часа. Валенки были мокрые насквозь. Турецкий подумал, что, кажется, заболевает.

Никакой волк на них так и не вышел. Колчанов честно взял вину на себя, предположив, где именно волк прошел сквозь их стройные ряды. А может быть, вообще не поднялся на крики и залег. Пора было разряжать ружья.

Турецкий подумал, что, вопреки байкам, охотники, оказывается, довольно честный народ. И совсем не завиральный.

Вечером закоренелый холостяк Слава ловко поджарил свежее мясо. Денис не слишком умело сварил картошку. Остальные скромно достали из сумок копченое сало, соленые огурцы, серый крестьянский хлеб и литр водки на троих, так чтобы разговеться.

Приняв «на грудь» сто пятьдесят «зубровки», егерь Колчанов просвещал своих гостей:

– Все знают, что во главе стаи стоит вожак. И очень мало кто – что это вовсе не самец, а матерая сука. Потому как у волков – матриархат. А вот ейный муж, суки, значит, – это уже авторитет номер два. А рядовые члены стаи – это уже их щенки, переярки (это которые от прошлого года) и прибылые (только молодняк). Вся эта свора каждый божий день патрулирует свою территорию, проходя в поисках жратвы до ста километров. Не слабо? А чего мелочиться. Матерый волчина запросто завалит самого крупного лося. И знаете, как он это делает?

– Известно как, – заявил Грязнов. – На всех картинках это рисуют. Вцепляется волк животному в шею или в ногу и висит себе потихонечку.

– Ни фига подобного. Примерившись хорошенько, намертво вцепляется клыками, значит, в это самое место. В промежность то есть. Упирается всеми четырьмя лапами и вырывает оттудова кусман мяса. И все. Лосю хана.

Еще через сто пятьдесят Колчанов довольно смачно продолжал:

– Это был здоровенный лосина, мать его. А лосина, это, я вам скажу, не лососина. И что вы думаете? Слава Аллаху, я с не наветренной стороны его пас, было время прицелиться. И – бах! – с одного выстрела завалил сохатого. Здоровенный – жуткое дело. Ну, отрезал я от него одну ляжку, завалил себе на плечо, иду дальше. Километров пять протопал, вдруг хруст. Выглядываю из-за куста – сохатый. Срываю винтовку и, почти не успевая прицелиться – бах! – не поверите, тоже с одного выстрела завалил другого сохатого. Подхожу к нему, глядь, а он – еще больше первого. Что же делать-то?! Отрезаю и от этого ляжку и заваливаю себе на другое плечо. Тяжело – страшное дело. Ну топаю, значит, кое-как дальше… Черт, во рту пересохло. Налейте махануть, мужики. – Он опрокинул в себя полстакана и зажмурился. Ловко подхватил двумя пальцами кусок горячего мяса и отправил его вслед за водкой.

Остальные, затаив дыхание, слушали эти охотничьи подвиги и звуки проваливающегося куска кабанятины.

Наконец рассказчик удовлетворенно отрыгнул, запил это дело холодной водой и слегка обвел присутствующих осоловелым взглядом:

– Так на чем я остановился?

– Дак ведь, – взволнованно подсказал Денис, – две ляжки у вас на плечах!

Остальные присутствующие подтверждающе закивали.

– А… две ляжки, да? Да-да-да, – спохватился бывалый охотник. – Значит, гляжу я – две ляжки у меня на плечах. Ну, и тут я ей как засадил!

…В восемь утра на ногах были уже все, кроме Колчанова, которому дали отоспаться после ратных подвигов.

Грязнов с племянником решили устроить гонки на своих машинах через заснеженное двухкилометровое поле до давешнего столба у опушки, куда, на воображаемую финишную прямую, в качестве арбитра послали Турецкого. И сам не зная зачем, забросив «калашникова» за спину, он потопал к опушке.

Отмахал с полчаса, но не дошел еще до столба метров тридцати, как услышал далеко позади рев моторов. Нетерпеливые родственники, не прогрев как следует двигатели, уже взяли старт. Денис на своем «форде» сделал это легко и красиво, а вот у Славы сразу же что-то не заладилось. Впрочем, племянник держался великодушно и не разгонялся слишком быстро. С другой стороны, на таком поле больше восьмидесяти километров в час, даже при всем желании, сделать было нельзя.

Вдруг что-то случилось.

– Ружья, мужики! Ружья!!! – где-то далеко взвыл оставленный не у дел Колчанов.

Турецкий повернулся назад и увидел поразительную картину. Прямо на него по полю, галопом, несся волк. Справа рядом с ним мчался джип, оттесняя волка к лесу, чтобы отвести его от Турецкого. А метрах в пятидесяти позади, но слева от волка, еще только разгонялась грязновская «Нива», из которой тем не менее уже бесперебойно палил Слава.

И все мимо.

Турецкий успел подумать, что, наверное, за всю свою жизнь, включая детско-юношескую стрельбу в тирах ДОСААФ, Грязнов еще никогда так не мазал.

Волк приближался, как в кино, рваными монтажными кусками.

Турецкий снял с ремня «калашников» и взвел затвор.

Джип отогнал-таки волка в сторону от Турецкого, но зато теперь сам летел прямо на него.

«А вдруг Денис – это оборотень?» – Несколько не вовремя родилась у Турецкого безумная мысль.

Турецкий вдумчиво прицелился и соединил мушку и прорезь прицела. Серо-бурая шерсть настоящего волка, пойманная в его прицел, шла ходуном, переливаясь волнами.

Турецкий плавно нажал на курок.

Но волк вел себя не плавно. Скаля зубы и оглядываясь, он вдруг резко развернулся, и меткая пуля Турецкого прошила бензобак «Нивы», наконец-то прилично разогнавшейся параллельным курсом. Никто не успел понять, что произошло.

– Прыгай, Слава, прыгай! – отчаянно завопил Турецкий, но вряд ли кто-то его услышал.

Грязнов в азарте погони заложил крутой вираж, но не удержался и вылетел из кабины. Его «Нива» пролетела еще с десяток метров и неожиданно (но только не для «снайпера» Турецкого) взорвалась. Новое охотничье ружье осталось в машине.

Волк на мгновение остановился поглядеть на это невероятное зрелище.

Турецкий ожесточенно дергал заклинивший затвор «калашникова».

Грязнов, едва придя в себя, уже ковылял к Турецкому, доставая на бегу нож, но был непоправимо далеко.

В это мгновение джип, управляемый Денисом, уклоняясь от Турецкого, которого иначе он должен был неминуемо сбить, влетел в столб у опушки.

Теперь волк и человек с заклинившим автоматом остались один на один.

Земля за последние ночи промерзла настолько, что удержала столб в себе, и для джипа это оказалось хуже всего.

Хищник оттолкнулся задними лапами и взвился в прыжке.

Загипнотизированный Турецкий увидел летящие на него желтые глаза.

Он вспомнил: «…намертво вцепляется клыками в промежность и, уперевшись всеми четырьмя лапами, вырывает оттуда кусок мяса. Все…»

Со стороны опушки раздался сухой хлопок.

Волк все еще был в воздухе, но падал, повинуясь уже только силе притяжения.

Волк был убит в воздухе. И упал на Турецкого уже мертвым.

Подбежавший Грязнов оттащил его в сторону и поставил своего друга на ноги. В этом ему помог еще один новый охотник, похоже, спасший жизнь всей честной компании. Грязнов поднял на него глаза и увидел на лбу шрам, а за приподнятой верхней губой знакомую улыбку.

Это был Лозинский.

Обалдевший от всего на свете Турецкий чихнул несколько раз подряд.