Текст книги "Варварино счастье"

10. Как Варвара стала женщиной

Варвара улыбнулась Фритцу и легла на постель рядом с ним, всё ещё завернутая в мокрое после душа полотенце. Он уже разделся до нижнего белья и нырнул под тонкое одеяло.

– Как дела, крошка? – спросил он.

– Хорошо провела день?

Она не успела открыть свой большой рот, как Фритц закрыл его своим поцелуем. Варвара закрыла глаза, как весенний тетерев на току, и решила отдаться потоку происходящего. А Фритц и забыл, что Варвара была некрасивой, с угловатой, немного полной, неспортивной фигурой. Под полотенцем была мягкая, очень естественная Варвара, готовая на всё. Он нежно поцеловал свою жену и прижался к ней своим красивым от природы, стройным, мускулистым телом.

Варвару обдал запах его немытого мужского тела, но он ей неожиданно был приятен в своей естественности: пахло грецким орехом и ванильным мороженым. Оба запаха, смешавшись, давали неповторимую комбинацию, будившую все её женские чувства.

Она почувствовала как упругая плоть Фритц вошла – сначала осторожно, а потом и настойчиво – внутрь её, Варвариного тела. Было больно только одно мгновение, к её удивлению, но зато потом она ощутила прилив какой-то сумасшедшей горячей волны, которая, растекаясь по её телу, превратилась в пульсирующий в ней ритмичный источник бешеной энергии, унёсший её к сильнейшему оргазму, который она когда-либо испытала. Когда она очнулась от своего забытья, Фритц лежал рядом, улыбаясь. Внутри её жило что-то новое. Она посмотрела на него – не разочаровался ли он в своём выборе, но его рядом уже не было.

В ванне шумела вода и слышалось, как Фритц насвистывал весёлую мелодию. Варвара улыбнулась – значит, их дружба распространялась и на интимную сферу. Она даже не ожидала, что всё произойдёт так естественно и легко.

Фритц вернулся из ванной, поцеловал её в лобик и через минуту уже крепко спал. Она же, после краткого освежающего душа, легла на край кровати и никак не могла уснуть. Спать ей нравилось одной, даже в такую ночь. Её тело не могло найти покой рядом с сильным, красивым но ненужным ей в её ночной беспамятности, телом её нового мужа, и она приняла решение – они всегда будут спать в разных комнатах, или, по крайней мере, на разных кроватях.

«Я скажу ему об этом завтра», – подумала Варвара, проваливаясь в неглубокий, нервный сон.

Утром она поднялась рано, ещё до пробуждения Фритца, помылась ещё раз в душе и оделась, как всегда – в вечные немнущиеся брюки и блузку – в этот день в полосочку. Свои тонкие чулочки-паутинки, купленные в Риме, она положила в чемодан.

Фритц проснулся, казалось, забыв об их ночном приключении, и, как всегда после утреннего туалета, оделся в красивые модные брюки, новую чёрную рубашку и неизменный галстук – бабочку. Он был картинно красив и свеж.

Они взяли чемоданы и спустились к машине. Через пять минут машина уже мчалась прочь от Рима на юг, в сторону Неаполя и Сорренто. Его место работы было в небольшом городишке, лежащем в маленькой бухточке после Сорренто.

Они спешили, так как Фритц должен был приступить к работе в понедельник, а была уже суббота.

В Риме он получил необходимые бумаги и адрес дома, которые они могли арендовать на первое время, пока не подыщут что-то лучшее. Они остановились в придорожном кафе, где заказали завтрак – кофе, свежий хлеб с сыром и мармеладом, яичницу и апельсиновый сок. Для немцев такой завтрак был обычным, но итальянцы ограничивались лишь чашкой эспрессо и сладкими сухариками.

За завтраком Фритц неожиданно сказал: «А ты теперь у нас настоящая женщина, не правда, крошка?» Варвара покраснела и улыбнулась своей естественной улыбкой некрасивого ребёнка. Она ничего не сказала. Она пила свой кофе с молоком, ела свежий хлеб с сыром и была счастлива…

11. Как Варвара ела пиццу в Неаполе

Варвара совершенно не изменилась после ночи с Фритцем: она не чувствовала, как многие женщины, переспавшие с мужчинами, что имеет какие-то особые права на этого человека только из-за того, что часть его – и даже очень небольшая – побывала внутри её тела и доставила ей и ему сеиминутное удовольствие. Он и она оставались такими же как они были – свободными людьми, решившими, что быть вместе и встречать приключения жизни – интереснее и легче. На долго ли – они точно не знали. Да и зачем это знать?

Цивилизованное общество требовало формальной регистрации их маленькой неформальной группы. Такая регистрация в некоторых случаях облегчала налоги, давала преимущества при получении наследства и формально оправдывала их совместную жизнь в глазах других.

Некоторые считали, что такая регистрация (в церкви или в мэрии) создавала особые условия для ограничения числа партнёров в этой группе. Формально это было так, а вот неформально… Если спросить людей, состоящих в браке об их внебрачных отношениях – картина получалась совсем другой: эта формальная группа, называемая семьёй, то расширялась, включая новых, неформальных членов в свою группу, то сжималась (послескандалов), выбрасывая из группы неформалов или переформировывая целую группу (через разводы и новые браки). Общество не любило неформалов в семьях, называя их нехорошими словами и клеймя их действия публично – в газетах или на телевидении, но придумать новых, более совершенных моделей семьи общество не могло.

Вообще же задача каждого общества, по мнению Варвары, была добровольная, а во многих случаях – насильная – через большой кнут и маленький пряник – организация его членов. Обществу это было нужно для выживания и борьбы за своё расширение (закон жадности, как называла его Варвара). Но нужна ли такая жадная организация – с бесконечным сводом законов-запретов – его членам?

Варвара не считала институт семьи чем-то священным, зная из истории, что существует множество моделей семьи. Достаточно было почитать библию с её ветхим заветом, буквально кишащим историями о жёнах, любовницах, наложницах и даже неформальных группах, подобных группе Лота с его бойкими дочерьми, умудрившемися забеременеть от бедного папочки, чтобы узнать историю возникновения и развития института семьи.

Варвара была хорошим математиком, а в математике было много моделей, описывающих одно и то же явление. Поэтому её отношения с Фритцем не изменились после бурной ночи в Риме. Она была благодарна ему за чудесный опыт – и не больше!

К обеду они добрались до Неаполя, и Фритц, после заправки машины, остановился у придорожной пиццерии. Неаполь был родиной пиццы, поэтому нигде в мире не делали такой тонкой, хрустящей, с корочкой и всё же мягкой внутри пиццы, пекущейся в глинянных печах, как в этом южном итальянском городе.

Первое, что услышала Варвара, когда вылезла из машины, была песня итальянца-рабочего, который делал что-то на крыше дома. Он пел во всю глотку, не стесняясь и с удовольствием. Пел он красиво. И эта песня открыла Варваре другую истину: юг отличается от севера не только климатом и количеством дождливых и солнечных дней, но и поведением людей. Чем дальше к югу сильнее припекало солнце в Италии, тем меньше, казалось, люди думали о работе, порядке и правилах, как будто в их мозгах от жары зона работы просто расплавлялась, зато зона творчества и радости явно увеличивалась.

Варвара заметила, что хотя дома на севере Италии выглядели богаче, а люди, казалось, были заняты работой с утра до вечера, люди к югу от Рима не казались такими озабоченными, чаще улыбались и даже пели – как этот рабочий в Неаполе. Дома же в Неаполе были более облезшими и неказистыми – то ли от солнца, то ли от людей, не желавших тратить своего весёлого времени на такую ненужность, как покраску.

Поев, они, сытые и чуть сонные, покатили в Сорренто – город, где Фритцу предстояло работать следующие три года в Натовском военном, страшно засекреченном от всего мира, исследовательском центре, расположенном за городом.

Они прожили первые три недели в небольшой, холодной гостиннице с мраморными полами и всяким отсутствием отопления. В жаркие месяцы мраморные полы были приятно холодящими, но лето прошло, и осень принесла откуда-то с севера холод, остудившей гостиницу вместе с её обитателями.

Фритц был целый день на работе, часто и в выходные, так как ему важно было показать своё усердие в первые три месяца, и Варвара, замерзая в своей мраморной гостинице, забиралась в горячую ванну по три раза в день, хоть как-то согреваясь в горячей воде, или ходила по городу до изнеможения, до боли в пятках, наблюдая пёструю и живую итальянскую жизнь.

И всё же она была бесконечно счастлива от своего безделья, ночей с Фритцем, ежедневной чашки каппучино в маленьком баре и этой итальянской жизни – нисколько не похожей на строгую, размеренную по клеточкам германскую, к которой она привыкла с детства, но от которой она могла легко и отказаться.

12. Как Варвара встретилась с Лениным и Горьким

Варвара жила уже в Соррено три месяца. У них с Фритцем был маленький домик, увитый виноградом и с тремя оливковым и деревьями в саду. Хозяин, сдавший им дом, подчеркнул, что оливковые деревья не входят в их трехлетний контракт аренды дома, но если они сами будут собирать оливки и возить на маслодавилку, то могут себе оставлять двадцать литров масла.

Варвара не знала, сколько дает оливковое дерево в среднем масла, но договор ей показался хорошим, и она согласилась. В первую их осень в Сорренто, в конце октября она собрала оливки, акуратно расстелив под деревом брезент и стараясь не трясти старое дерево слишком сильно – деревьям было больше ста лет, и они, любя итальянскую землю древних героев и сказаний, щедро давали людям Италии свое волшебное масло, заключенное в продолговатых, золотисто-зеленых, маслянистых плодах. Масло из оливок было приравненно в Италии по своей значимости к итальянскому сыру, пармезану и золоту, блестевшему на шеях и запястья х всех итальянок. Сыр, как и оливковые деревья, был и остается лучшим вложением денег для итальянцев, так как и круглые, тяжелые головки сыра, хранящиеся в прохладных пещерах, и оливковое масло, хранящееся годами без потери качества, в противоположность деньгам, не знали ни инфляции, ни девальвации. Люди всегда ели и будут есть и сыр, и оливковое масло.

Вино же в Италии было хорошее, и такое, как Брунелло или Баролло, всегда было желанным за вечерней трапезой итальянцев, пивших вино, как воду, которая отличалась в Италии мягкостью – кто же не знает знаменитую пузыристую кисло-приятную воду источника Пелегрино – но оно, вино, не могло долго храниться и по физическим, и просто по причинам, что Итальянцы пили его в больших количествах каждый день.

Варвара не научилась секретам простой, но всегда свежей и разнообразной итальянской кухни, говоря себе, что не хочет терять свою жизнь на кухне, и они питались или сыром со свежим хлебом и сезонными фруктами, запивая этот простой ужин хорошим и недорогим вином, купая хлеб в зеленоватом, свежем и пахучем оливковом масле своего изготовления, или шли в одну из многочисленных харчевен, где толстая итальянская мамма на кухне готовила для них простой, традиционный ужин.

Фритц много работал в Натовском центре, стоявшем на страже Европейских границ от посягательств на европейскую демократию и многовековую культурную историю от неизвестно кого, пропадал в своих таинственных командировках по всей Италии и Европе, но Варвара его ни о чем не спрашивала. Она радовалась, когда он был дома с ней, и иногда они, выпив вечером вина на терассе, предавались бурному, чувственному сексу, впечатлений от которого хватало ей надолго. Она не ревновала Фритц ни к работе, ни к его возможным, коротким итальянским приключениям с другими «рагаццио» – девочками, ибо была реалистична и знала, что некрасива, но умна. И в этом была ее сила.

Когда светило теплое итальянское солнышко, она лежала, раздевшись донага в своем садике, наслаждаясь лучами теплого, ласкового, итальянского солнца, ласкавшими её промеженность, покрытую густыми темными, курчавыми волосами, которые она никогда не сбривала, как это делали её подруги в арабских странах, открывая безволосый проход для мужчины в любое удобное для них время дня и ночи.

Варвара не брила волосы и под мышками, а Фритц, после бурных постельных сцен, любил целовать ее в нижнюю или подмышечную курчавость, пахнущую мускусом и горькой травой, как он ей говорил.

Так они и жили. Прошла их первая зима в Италии – теплая, дождливая, и наступила весна.

Варвара стала потихоньку понимать быструю, певучую итальянскую речь, ходя по базарам и кафе, где любила после жаркого полудня выпить чашечку капучино с сердечком на легкой молочной пенке, сделанным сладким порошком от горького шоколада.

У неё так и не завелось друзей ни среди итальянцев, традиционно живущих фамильными кланами и включающих туда только ограниченное число друзей, ни среди жен работников международного Натовского центра, вращающихся в своем, отгороженном от всех кругу говорящих по английски дам, не делающих ничего, кроме походов по магазинам, готовки еды, выращиванию детей и перемыванию косточек друг друга, или проще говоря, сплетен.

Она пыталась вступить в их клуб, и даже пригласила группу дам к себе домой, приготовят им свой традиционный ланч – сыр, свежий хлеб, оливковое масло, фрукты и недорогое вино, но они посчитали это чуть не оскорблением и поставили на ней клеймо странной, некрасивой примитивной немки, не умеющий ни одеваться, ни готовить даже самые примитивные, но престижные итальянские блюда, как спагетти фонгола или вернее, макароны с ракушками, не говоря о дольче – дессертах, которых Варвара не любила.

Варвара не обиделась, но услышав слухи о себе, решила держаться одна со своими походами по соседним деревням, лежанию на солнышке, послеобеденного капуччино в маленьком кафе и чтению своих немецких классических книг, которые она выписывала из университетской библиотеки в Перуджи.

Однажды, когда весеннее солнце было уже по-летнему тепло, она решила посмотреть Капри – небольшой островок, лежащий в пятнадцати минутах от Сорренто. Она купила билет, и уже через двадцать минут была на гористом островке. Пароходик, перевозивший пассажиров, был маленький, и она договорилась с капитаном, что он её заберет обратно через три часа.

Около гавани было несколько тратторий и баров, и она решила начать свое знакомство с островом, выпив чашечку каппучино.

В баре было прохладно и темно. Варвара заказала каппучино, и села за столик на улице, рассматривая местных прохожих. Это было ее любимым занятием – сидеть в кафе с чашечкой каппучино и смотреть на людей, проходящих мимо. Она рассматривала их походку, одежду, лица, видя, как меняется выражение глаз, когда кто-то встречал своего знакомого. Лица менялись мгновенно, расплывались в улыбкой, иногда искренней, детской, а иногда и фальшиво-слащавой.

Выпив чашечку, как всегда в Италии, очень хорошего каппучино, она расплатилась кредитной карточкой, как это она всегда делала, и вышла к пристани. Кредитная карточка у них с Фритцем была общей, куда сливалась ежемесячно его большая, бензоловая зарплата. Почему же такие органы, как общеевропейский парламент, Нато и другие бюрократические организации Европы, были освобождены от налогов и имели преимущества дипломатов в аэропорту, и как это сочетается с европейскими принципами демократии, Варвара не понимала, но её радовал большой доход, позволяющий им жить хорошо в маленьком домике с тремя оливковым и деревьями, а ей – не работать. Она понимала, что Фритц был её самой удачливой картой в колоде жизни, и она наслаждалась своим счастьем.

На пристани стояло несколько такси, и она выбрала одного пожилого шофера, договорившись с ним о поездке вокруг этого небольшого, живописного островка. Он согласился, улыбнувшись доходу от этой поездки – доход покрывал целый рабочий день, и он – как и все немного ленивые итальянцы, не любил перерабатывать, предпочитая работе лежанию на диване с ежедневной газетой.

Его пассажир был некрасивой женщиной, явно из Европы, и он её даже пожалел, думая о своей жене и двух дочках, валооких итальянках с длинными, черными вьющимися локонами и высокой корабельной грудью.

– Белла сеньора, что вы хотите посмотреть? – спросил Варвару шофер.

– Покажи мне интересные дома с историей, – попросила его Варвара на ломанном итальянском.

– Прего, – прибавила она улыбнувшись

– А она даже хорошенькая, когда улыбается, – подумал шофер.

– Ок, я покажу вам дом, где жил Ленин – хорошо? – спросил Варвары шофер.

Она удивилась.

– А раз ве здесь есть такой?

– Да, – ответил шофер.

– Моя мама там служила в девочках, и уменя есть ключ.

Он продолжал:

– Этот дом принадлежал богатой семье, и они его сдавали внаём, а моя семья всегда там работала прислугой. Теперь моя жена работает там, когда приезжают туристы и снимают дом на три – пять дней, но больше ста лет назад, контракты были на пятьдесят лет. Дом был снят русским, или скорее советским правительством Ленина ещё в двадцатые годы, после октябрьской революции, на десять лет, и сюда приезжал Ленин несколько раз, но ненадолго, зато здесь долго жил высокий, чуть согнутый человек, который кашлял и курил трубку. Его звали Максим, и он был русским писателем.

Он продолжал после паузы:

– Максим жил здесь особенно зимой, любил ходить на прогулки вокруг острова и знал итальянский. Он любил мою маму, которая была в то время маленькой девочкой и служила в доме на побегушках. Он сажал её на колени и рассказывал ей истории, которые писал в своих книгах – истории об Италии.

Варвара спросила:

– Его имя было – Максим Горький?

– Браво, синьора! – ответил шофер.

– Именно, Горький! Он еще говорил про себя, что его имя – горькое, поэтому он любит все сладкое, а он любил итальянское мороженное.

Пока они разговаривали, машина заехала в небольшой двор, заросший пиниями. За ними был виден двухэтажный особняк из дерева. Варвара подошла к двери. На стене около двери была прикреплена небольшая табличка. На ней стояло по-итальянски:

Здесь в 1918 и 1919 жил Владимир Ленин, глава Советского государства, а в период 1918—1926 г. не раз жил советский писатель Максим Горький.

Шофер покопался в кармане и нашел большой, старинный ключ. Дверь открылась, и они зашли в сумрачный, прохладный дом. Ставни были закрыты, и сейчас в доме никто не жил, поэтому здесь стоял запад нежилого помещения, старой мебели и пыли.

Мебель была старой, покрытая белыми полотняными чехлами. Варвара подошла к небольшому письменному бюро, стоящему в углу комнаты.

– Вот тут Максим и работал, писал свои истории, – сказал словоохотливый шофер-чичероне.

– Если вы хотите переночевать здесь, я позвоню жене и она постелит свежее белье.

– Идите, посмотрите спальню!

Варвара прошла в соседнюю комнату, где стояла пружинная старинная кровать с металлическим изголовником с шишечками.

– Вот здесь и спал Максим, а окно выходит прямо в лес.

Шофер открыл ставни и распахнул окно. В комнату ворвалось уже начавшее садиться солнце и запах пиний. Оказывается, дом стоял на пригорке, спускающемся через лес к морю, которое шумело в двадцати метрах. Пинии были золотистого цвета от лучей солнца.

– Моя мама говорила, что Максим спал всегда с открытым окном, даже когда штормило. Он был болен и кашлял глухим, лающий кашлем, иногда с кровью, и когда ему было совсем плохо, то приезжал доктор из Сорренто.

Варвара почувствовала, что устала от этой старой русской истории, старого дома, незнакомых, чужих запахов.

– Спасибо, в другой раз, – сказала она на предложение шофера остаться и переночевать в этом доме.

– Мне пора домой, а то последний корабль уйдет.

– Доставим в один миг, – отпарировал шофер,

– А капитану я сейчас позвоню, чтобы от вас подождал.

– Грация, – сказала уставшая от впечатлений дня Варвара.

Уже через четверть часа Варвара плыла на кораблике в Сорренто. Солнце село, и наступила та темнота, которая всегда отличает южные страны от северных – темнота наступала на юге неожиданно и сразу.

Варвара добралась до своего домика уже в темноте. На террасе сидел Фритц с сигаретой и стаканом белого вина. На столе был утренний хлеб, блюдечко с зеленоватым пахучим оливковым маслом и нарезанный солдатиками пармезано на деревянной доске

– Привет, малыш. Хорошо провела день?

Варвара подсела за стол, побежала под себя одну ногу, как это она делала всегда, освободившись от надоевших ей за день сандалей и сказала Фритцу

– Я смотрела Капри.

– Понравилось? – спросил Фритц добродушно.

– Угу, – ответила кратко Варвара, набивая свой широкий, некрасивый рот с выступающими вперед зубами сыром и хлебом.

Они никогда не обсуждали свои приключения, прекрасно зная, что нельзя передать никакими словами переживания другого и лучше их оставлять нетронутым в памяти – так не возникало ни недопонимания, ни конфликтов.

Ужин они закончили уже тогда, когда высыпали на небо многочисленные звезды. Варвара принесла пледы из дома. Они ещё посидели немного в темноте, наслаждаясь молчанием и близостью, а потом – не спрашивая другого, поднялись и пошли спать.

«Я уберу всё завтра утром», – подумала Варвара.

Она легла рядом со своим красавцем-мужем, поцеловала его в щечку и отвернулась к стенке.

– Спать!

В темноте она улыбнулась сама себе. День был прожит, и она была просто счастлива.